***
Вам когда-нибудь проходилось обращаться к человеку, к которому вы испытываете враждебные чувства, за помощью? Одно дело, когда вы просто недолюбливаете друг друга. В такой ситуации можно найти хоть какой-то компромисс. Но как быть, если человек твой заклятый враг, а обратиться больше не к кому? Идти в врагу, наплевав на гордость или пострадать из-за собственной глупости и гордыни? Хотя можно ли такое чувство назвать гордыней? Хороший вопрос. Вот и товарищу СССР пришлось выбирать. Сейчас он стоит перед дверью своего врага. Неужели СССР правда собирается это сделать? От неизбежного его отделяет лишь дверь. Ему бы по-хорошему бежать прочь от этого проклятого дома и его хозяйки. Бежать и даже не думать сюда когда-либо возвращаться. Но, кажется, выбора у него нет. Приходится стучать в дверь. — Так-так-так. Советский союз собственной персоной. Чем обязана? — складывая руки на груди, спрашивает немка. Возможно выходить в одном халате зимой было не лучшей идеей — можно было не выходить в принципе — но она уж точно не упустит возможность поиздеваться над бывшим другом детства. Сам факт, что с ней заговорил СССР уже как минимум странно. Что же такого могло произойти, что тот к ней заявился? Грядёт апокалипсис? Или уже нагрянул? Другой причины, почему сам Советский союз лично пришёл к Нацистской Германии нет. — Возможно это прозвучит странно, — делая глубокий вдох, отвечает ей русский. — В общем, мне...— Союз старается даже не смотреть на неё. Слова и так даются с трудом. Заканчивать фразу вообще не хочется, но придётся. — Мне нужна твоя помощь, — как на духу выдаёт он. Он сказал это. Прекрасно. Даже не верится. Теперь дело отстаётся только за немкой. Сказать что Адель в шоке, значит ничего не сказать. Может её дорогой враг заболел и у него жар? Или все это предсмертный бред, а её подстреленное тело сейчас лежит в одном из коридоров Рейхстага?***
В комнате царит полумрак и атмосфера чего-то потустороннего. Окна плотно зашторенны. Лишь пламя свечей освещает фигуры сидящих за столом людей. Женщина, тщательно подготавливает всё им необходимое, напевая незатейливую песенку. — Говорят, мы бяки-буки. Как выносит нас земля? Дайте что ли карты в руки. Погадать на короля. Ой-ля-ля- — Ты можешь заткнуться? Меня от твоего голоса уже тошнит, — не скрывая раздражения, обрывает немку СССР. Его выражение лица как отдельный вид искусства. Сжавшиеся скулы и руки, выступившие вены. Выглядит... сексуально. Он и так не в восторге, что приходится сидеть с ней за одним столом спустя — сколько? Лет восемьдесят наверное — столь долгий срок. Ещё и песни её ведьминские слушать приходится. Как раздражает. — На кой чёрт я вообще к тебе пришёл? — Может потому что у тебя не было другого выбора? — не пытаясь скрыть острые зубы, — перед СССР можно не прятаться, — ему на такой изьян попросту плевать, а вот другие страны такого зрелища боятся — ухмыляется женщина, проправляя прядь черный как смоль волос. — Хотя о чём это я? Выбор всегда есть: даже у меня он был. Хотя жить хотелось. — грустно вздыхает она и не скрывая довольства в голосе добавляет: — Ты пришёл ко мне по собственной воле, Mein Lieber. Так что изволь потерпеть. И СССР терпит. Скрипя зубами, но терпит. Сидит и ждёт, когда она уже наконец сделает этот чёртов расклад на таро. Кто-то скажет, что это бред. Карты таро ведь просто игра для людей, которой не стоит верить на полном серьёзе. Вот только они не совсем люди. И даже не живые. Всё предсказания карт в их реальности — к сожалению или к счастью — сбываются. — Не думала, что ты в такое веришь. Только расклад будем делать или ещё порчу заказывать собираемся, а, Atheist, du bist unser Unzerstörbarer?, — хмыкает она. И правда, картина странная. Убежденный атеист и верит в мистику. Бред. Адель бы в такое точно никогда не поверила. — И правильно думаешь. Я бы сам никогда не поверил в такое. Но что же это? Передо мной сидит мой бывший политический враг, которая давно умерла. Да я сам умер! И это явно не мой очередной кошмар, — откидываясь на стуле и оттягивая на голове пряди светлых волос, — главное не вырвать их к чертям — произносит СССР. Его жизнь и правда была похожа на страшный сон последние несколько лет. Иронично, но от Союза отвернулись все его близкие, — что же он сделал не так? Он не такой уж плохой человек. — из-за чего тот собственно и пришёл к немке. — Знаешь...Когда люди из Аненербе уверяли, что, если я им поверю, мои враги приползут ко мне на коленях, я не так это себе представляла, — сияет глазами женщина. Даже хорошо, что Аненербе пытались промыть ей мозги, — кто бы мог подумать, что у немки когда-то сложится такое мнение об одной из своих организаций — иначе они сейчас не говорили бы. — Видимо, не зря я всё-таки трактовку карт учила. — Заткнись! Слышать ничего не желаю, — садясь в прежнее положение, просит-приказывает русский. Он просто хочет узнать ответ на один — всего-навсего один! — вопрос, а едкие комментарии этой псины тут никчему. — На кого или на что гадаем хоть? — с некой долей жалости — неожиданно, но такая черта ей присуща — смотря на русского, спрашивает немка. Его и правда немного жаль. Раз уж Союз здесь, то на это явно была какая-то причина. Русский рассказал ей лишь о причине визита: сделать расклад на таро. А вот в подробности Союз не выдавался. — И на кого, и на что, — поясняет русский. — Что США собирается сделать, чтобы ослабить моего сына? — что ж, видимо кинжал, чтобы сделать кровавый надрез на ладони, ей не понадобится. Даже скучно. И ни капельки не интересно. Германия внимательно смотрит на него, а после откладывает таро в сторону. — Это я тебе и без карт скажу, — вкрадчиво говорит немка, тяжело вздыхая и опираясь на сложенные перед собой руки. — Лучше ответь мне на один вопрос: почему ты так переживаешь? Россию никто и пальцем тронуть не посмеет. — Он мой сын. Естественно я волнуюсь за него. Меня раздражает, что я никак не могу помочь, — честно отвечает русский. А почему бы и не сказать правду? Всё равно немка никому не расскажет. Во-первых, некому. Во-вторых, это их общее табу: каким бы ни был человек и в каких бы вы ни были отношениях , его секреты нельзя доверять другим ни при как обстоятельствах. — Ты ведь тоже переживаешь за Германию. Не отрицай. Я это прекрасно по тебе вижу. — заглядывает ей в глаза Союз. Голубые, бездонные глаза. И почему-то такой нежный взгляд. Каким бы ужасным человеком она не была, глаза по-прежнему оставались прекрасными. Они всегда манили своей красотой. Даже спустя столько лет ничего не поменялось. — Я переживаю, потому что моя дочь не сможет себя защитить. А вот твой сын вполне справится. Можешь даже не беспокоится по этому поводу, — глядя исподлобья, парирует она. Вот кому-кому, а ей точно стоит переживать за свою малышку. Главное, чтобы дочь не совершала опрометчивые шаги. Это будет её главной ошибкой. Затянувшееся молчание разбавляет размеренный треск свечей и вой метели за окном. — Знаешь...мы ведь не такие уж и разные, — спустя пару минут разрывает тишину русский. Оба с душевными ранами и переживаниями за будущее их детей. Давно у них не было таких спокойных разговоров по душам. — Оба с израненной душой и полны переживаний за наших чад? — ухмыляется немка. Будто мысли читает. Но отрицать бесполезно. В этом они и правда похожи. — Возможно ты и прав...— русский говорит правду, как бы немке не хотелось этого признавать. — Так. Хватит грустных мыслей! — пытается взодриться Крауц. Так совсем раскиснут. Они должны наводить страх и ужас, а не сидеть тут и погружаться в собственное сознание и грусть. — У меня есть идея. Как насчёт... — задорно сверкнув глазами, заговорчески шепчет она, касаясь руки коммуниста. — Посмотреть, чем сейчас занимается наш американский дружок? Это поднимет нам настроение, — подмигивает немка. — Вы просто читаете мои мысли, Frau Krautz, — усмехается коммунист. Этот день обещает быть интересным. К слову, из колоды выпали интересные две карты, что вызвало смех у немки и пару вопросов у непонимающего значения карт русского.Возможно, когда-нибудь они смогут найти общий язык. По крайней мере, ругаться каждый день уже кажется бессмысленным. А пока можно просто наслаждаться взаимной ненавистью друг к другу. Всё-таки они в чём-то похожи.