"Целованный луной"

Розовая лохматая макушка уютно лежит на широкой груди альфы. Омега тихонечко сопит, пуская легкую волну по упругим мышцам, будоража волоски. Намджун обнимает обнаженное тело, которое доверчиво жмется к горячей коже, наслаждаясь предрассветным сном. Джун нежно убирает шелковые волосы с безмятежного лица, ласкает пальцами когда-то так горячо любимые изгибы носа, подбородка, скул, проходится большим пальцем по чуть приоткрытым губам. Чувство стыда прокалывает льдинками кончики пальцев альфы, и Джин это чувствует. Он хмурит нос, прикусывает влажные губы и с обидой глубоко вздыхает где-то там, на границе сна и яви. Он отворачивается от Намджуна на другой бок, как будто сбегает от колючих прикосновений. Эта ночь не принесла паре страсть и похоть. Эта ночь легла усталостью на плечи Джина и омега отказался от сладких утех и мирно уснул в объятиях пока еще «своего» альфы. Легкие занавески балдахина тревожит утренний ветерок. И с этими надрывными всполохами трепещут и мысли Намджуна, которые не дают снова уснуть и уже порядком ему надоели. Чувство стыда перед омегой отвоевывает сейчас самое первое место в бесконечном соревновании самобичевания. Лежать здесь, рядом с открытым, доверчивым и совершенно ничего не подозревающим Джином — предательство. Тройное предательство: любви, верности и себя. Ким приподнимается на локтях, меняет положение и поворачивается к омеге. Он бережно натягивает краюшек тонкого одеяла на оголенное плечо Джина поступками желает загладить вину в надежде хоть когда-нибудь получить прощение. Он с мольбой в глазах искренне раскаивается за свои желания, за мысли, которыми и сейчас не с ним, а с другим милым ангелом. Они, как бешеные жеребцы скачут в тенистый сад, где вечером по-особенному пахнет розой, где шелест последней листвы напоминает шепот его голоса и где аура Чимина приоткрылась для него, поделившись частью своих эмоций. Намджун качает головой, приводя растрепанные волосы в движение. Он не знает, как расценивать этот поступок парнишки, но то, что он почувствовал, затмевает все самые яркие чувства, которые может испытывать человек. Он чувствовал надежду. От эха воспоминаний начинает кружиться голова. Они пьянят по новой и, кажется, с еще большей силой. Джун еще раз бросает взгляд медовых глаз на спящего омегу и встает с кровати, понимая, что больше не сможет заснуть. Он откидывает в сторону часть кремового балдахина, который до сих пор хранит каждый глухой стон Сокджина, и выходит из сонного царства перин, на которых оставляет омегу. Альфа проходится по спальне, приказывает своему неуклюжему волчаре ступать мягче и тише, чтобы не разбудить все еще родное сердце. Джун залезает в шкаф, удивляется количеству своих вещей, которые за пять лет нашли идеальное соседство с вещами Джина. Проходится рукой по длинному ряду выглаженных рубашек и пиджаков, поджимает пальцы на ногах от пронзительного сквозняка, утопая ими в ворсе ковра. Теперь все это его прошлое, и несмотря на уверенность Намджуна в том, что рядом с Сокджином ему самое место и ложь не сможет помешать их отношениям, эта ночь доказала обратное. Его природа отвергает другого омегу. Нет, он совершенно спокойно ласкал Джина пол ночи, целовал его мягкие и такие податливые губы, прижимая так близко, что запах гардении опять завладел его кожей. Он смог бы и взять омегу страстно и безудержно, если бы Джин позволил, но боль от предательства своего истинного разрывает грудину, оставляя от сердца кровавые ошметки. Такой ядерной смеси искусных пыток природы, которая так защищает истинность, он долго не выдержит. Скорее всего, сойдет с ума. Намджун натягивает на себя первое, что попадает ему под руку, делая пометку в памяти, попросить Тэуна навести порядок в его домике для гостей и перевести туда вещи. Он убедит Джина, что так будет лучше для их с Чимном благополучия. А что будет дальше, только время покажет. Альфа надевает широкие спортивные штаны неизменного черного цвета и футболку, которая уже немного мала и практически рвется на тугих бицепсах. Сверху он накидывает в тон к футболке грязно-оранжевую ветровку. Ноги сует в белые кроссовки. Плотный аромат гардении старательно гонит его на улицу. Намджун еще раз проходится по спальне, собирая свои вещи: ключи от машины, часы, телефон, и останавливается у окна, как бы прощаясь. В утреннем тумане спит осенний сад, укрытый белоснежной дымкой, а с неба на него с укором смотрит рогатый молодой месяц. Альфа подмигивает «судье» и прикрывает окно, чтобы ветер не тревожил пока еще «его» омегу, к которому у Намджуна нет любви, но все же остаются чувства, скопившиеся за долгие пять лет. Мужчина оставляет здесь частичку себя и совершенно не знает, что от него останется. Джун открывает входную дверь, оборачивается на Сокджина, чуть улыбается вальяжной позе омеги с раскинутыми на подушке волосами и выходит в коридор. *** Коридор встречает Намджуна тишиной и пронзительными взглядами старых портретов. Они, как стражники, следят за всем происходящим в доме. Только с первыми лучами рассвета можно увидеть, как особняк просыпается и начинает свою собственную жизнь. Предки семьи Ким, смотрящие с портретов — его душа, которая оживает таинственными шорохами и мерцанием света в позолоченных рамах. Все вокруг наполняется энергией золота, блеска и страсти. Антиквариат играет солнечными зайчиками, пуская их от ваз к дорогостоящим статуэткам. Вся мебель и стены, покрытые узорчатыми барельефами, знают историю дома, но хранят тайны подальше от обитателей. Намджун идет уверенной походкой, давно не озираясь по сторонам. Он за пять лет наизусть выучил все эти высокомерные лица и знает каждый отблеск, слетающий с золотых барельефов. Только сам Сокджин до сих пор пугается тишины особняка. Альфа на ходу убирает ключи в карман ветровки, немного ежится, понимая, что за машиной придется идти в гараж через весь сад по холодному утру. Руками зачесывает каштановые пряди, убирая их в хвост, чтобы не мешались, обещая себе все же их состричь. Душ остается в мечтах, когда телефон загорается призывным звуком сообщения от Юнги. Шуга: «Джун, мы на складе. Ночка была долгой. Не звоню. Знаю, с кем ты. Срочно приезжай, как только прочитаешь.» Намджун обреченно вздыхает, приподнимает нахмуренную бровь, перечитывая повторно сообщение. Его драконьи глаза сразу же сужаются от явно плохих новостей. «Значит, ребятам не спалось», — хмыкает он себе под нос и автоматически тормозит у приоткрытой двери Чимина, убирая телефон в карман. В нос альфе ударяет совсем невесомый, но такой настырный и уже знакомый аромат мускуса. Рыжий встревоженный волк первый понимает, откуда это горькая сладость. Он поднимается в полный рост и рычит от ревности, подбивая хозяина заглянуть. Намджун не размышляет, не задумывается о репутации парня, он действует на инстинктах, стискивает зубы до неприятного скрежета и побольше приоткрывает дверь, чтобы его утро померкло во тьме. Джун заставляет себя не отводить взгляд от картины перед ним, впитывая в себя всю жестокую реальность случившегося. Он как во сне, страшном и черно — белом. Альфа истошно крутит головой в разные стороны, пытаясь проснуться. Но все же видит пару ребят, лежащих на маленькой пастели Чимина, где ему и одному мало места. Тонкая оголенная нога Тэхёна бесстыдно присваивает Чимина себе, а руки омеги покоятся на его груди, прикрытой лишь уголком одеяла. Их волосы сплетаются на пуховых подушках и занимают все пространство мягких перин. Альфа за секунду успевает разглядеть все: посчитать разбросанные вещи на полу, разгладить взглядом все неровные линии на теле Чимина, который в глубоком сне лишь чуть прижимает к себе омегу. Внутренний волк на грани срыва. Он желает растерзать этого наглого омегу, перегрызть ему длинную шею и оторвать руки, которыми он дотрагивается до его истинного. Намджун держится за косяк двери, боясь поддаться волчьим желанием, вжимает пальцы с такой силой, что дерево трещит и идет тонкими полосками. Старается дышать. Боится упасть, потому что ноги не слушаются, а вой рыжего убийцы подтверждает глупую догадку альфы и разрывает барабанные перепонки. Ну а что он хотел? На что надеялся со своей неправильной любовью? Какую надежду лелеял всю эту ночь? Чимин не мог ответить взаимностью на грязные, ненужные ему чувства. Тэхён — прекрасный омега, красивый и добрый. Лучший выбор для Чимина, — убеждает своего волка Джун, сжимая ему пасть, что бы скулеж не разрывал сердце. Намджун, кажется, стоит долго, теряет счет времени. Старается не дышать, ведь каждый его вздох сопровождается болезненным рычанием, которое распространяется по пустому коридору, пугая лица на портретах. Старается больше не смотреть на пару, но упрямые глаза так и норовят рассмотреть все получше, чтобы потом не было и надежды на взаимность. Желтый цвет поглощает тьма, съедая зрачки, и смолой опускается в горло, обволакивая связки. Внутри просыпается злость на самого себя. Она как химия, растекается по вздутым от напряжения венам и оставляет ожоги на всех внутренних органах. Намджун ошибся. Нельзя было впускать в себя надежду, ведь она всего лишь на всего была благодарностью. Альфа отворачивается и прикрывает за собой дверь, оставляя пару мирно спать. Душа изнывает от боли, потери и несбыточных мечтах, которые разбились о реальность. Он всего лишь охранник с болью в груди, с пустым израненным сердцем и грязной любовью, которая всецело принадлежит одному ангелу, даже если она ему и не нужна. *** Юнги выпускает тонкую струйку сизого дыма в розовое небо. Рассвет только задается, и все вокруг играет нежными пурпурными и желтыми красками, которые так ненавидит Шуга. Он кутается в легкую, не по погоде ветровку, поднимает воротник выше, чтобы утренний ветер не терзал его и без того ледяную бледную кожу. Природа еще спит, даже шелест волн совсем тихо разбивается о горные массивы на горизонте, боясь потревожить этот сонный дурман и только оглушительный крик чаек треплет взвинченные долгой ночь нервы. Душистый дым от сигареты окутывает альфу спасительным туманом, который позволяет мыслям немного успокоится. Хотя насыщенные картинки ночи так и лезут в воспоминания. Шуга устало прикрывает глаза, убирает капну растрепанных волос назад, которые опять нещадно треплет ветер, застилая глаза альфе. Он совершенно вымотан и рассержен, но дела бизнеса важнее сладкой неги на мягких перинах. Шуга хмыкает в сторону, немного разозлившись на Намджуна, которого он ждет уже битый час, а вместе с ним и половина их ребят, да и Хосок, который дремлет на коробках на складе. Юнги мысленно проклинает тот день, который перевернул всю его жизнь. Проклинает, что позволил себе так увязнуть в их дружеских отношениях и нелегальном бизнесе, за который радеет по-настоящему только он, несмотря на то, что Намджун и организовал весь этот бедлам. Зависть и ненависть к старшему, который променял их детище на задницу омеги и теплую кровать, заставляет Шугу сплюнуть вязкую слюну, пропитанную ядом и никотином, несмотря на то, что глубоко в душе он безгранично уважает его. И сейчас, вместо того, чтобы самому разобраться с товаром и маленькой крысой, он покорно замерзает у дверей пакгауза в ожидании Намджуна. Машина старшего подъезжает к складу, не спеша, размазывая шинами грязь и гравий, которым устлана подобие дороги. Альфа вылезает вальяжно и немного неловко, как медведь после спячки, но которого разбудили раньше срока. Шуга замечает недобрый блеск в его глазах уже на расстоянии и нервно сглатывает, туша окурок о железную стену, так и не сделав последней затяжки. Намджун явно зол, и эта злость волнами струится перед альфой, заставляя все живое замирать. Ветер с моря, крики чаек и лучи рассветного солнца — все становится подвластно тяжелым шагам альфы, который направляется в сторону Шуги, вбивая остатки его нервной системы в землю. Парень сразу теряет всю накопленную самоуверенность. — Что произошло? — без предисловий спрашивает старший, поравнявшись с Юнги. Его бешеный медовый взгляд смотрит прямо в зеленые глаза, которые под светом одинокого фонаря над входом кажутся болотными. Юнги пару секунд молчит, играя желваками. Такой Намджун ему нравится больше, чем размякший комок шерсти в объятиях своего омеги. Однако если вспомнить, какими глазами тот смотрел на молодого хозяина в день его рождении, то тут он уже бы поспорил. — Пойдем, сам все увидишь, — Юнги решает заранее не нагнетать обстановку и открывает маленькую железную дверь перед альфой. Склад встречает их суетой и многочисленными запахами, которые сливаются в один однородный тошнотворный коктейль. Ребята бегают, как муравьи, неустанно перемещая коробки с одной стороны на другую, а два грузовика, как страшные чудовища, светят фарами, лишая тьму своего укрытия. Намджун уверенной походкой проходит ряды многочисленных коробок с логотипом компании Royz-Medlove, которые хранят нечто более интересное, чем пилюли от головной боли. Его подчиненные притормаживают, увидев старшего и в почтении склоняют головы, невзирая на тяжелые ноши. В этом месте альфа правит как король. Это его обитель, где он гордо держит голову, где каждое его слово звучит как закон, а каждое его действие — как проявление непреложной правоты и справедливости. Здесь ему не нужно смиряться перед кем-то другим, ведь здесь он сам — хозяин, и власть его неоспорима. Мин следует за разгневанным Намджуном по пятам. С неприкрытым отвращением успевает негласно раздавать указания и мимикой показывать, что бы все скрылись с их глаз. — Шуга, что происходит? — еще раз задает насущный вопрос альфа, не замедляя шаг. Он практически доходит до открытых ворот другой стороны пакгауза, замечая суету и фигуру Хосока. Ветер тут гуляет хозяином, а потолки кажутся ниже. Пространство достаточно тесное и освещено лишь лампочками, которые от времени уже давно покрылись пылью и паутиной. Они не так сильно бьют по глазам, как фары машин, от чего зрение немного проседает, и Джуну приходится привыкнуть к полумраку и еле уловимым солнечным бликам на песчаном полу от проснувшегося солнца. Юнги обгоняет старшего и останавливает его у ряда открытых коробок, сразу натыкаясь на обволакивающий его аромат ярости. Сочетание конопли, табака и сырости начинает душить. — Мы наконец то получили товар, — хищно улыбается парень, приседая у горы таблеток. Он всегда теряет голову при новой поставки лекарств. Шуга медленно запускает в коробку руки, зачерпывает шуршащие блистеры и с маниакальным удовольствием и пламенем в глазах чуть подбрасывает их вверх. Яркие цвета маленьких пилюль, которые содержат в себе важный для листа порошок, приводят альфу в щенячий восторг. Джун давно замечает, что, наверное, только Шуга так безумно любит их бизнес. — Уймись. И хватит ходить вокруг да около, — раздраженно шипит Намджун. Ему сейчас не до причуд друга, когда на стенках роговиц у него лишь одна интимная картина. Джун старается не вспоминать загорелые участки тела Чимина, которые по-собственнически присвоил себе омега. Не вспоминать, как тихо поднималась его грудь от ровного дыхания под рукой Тэхёна. Как… Намджун мотает головой, встряхивая мозги, выбрасывая видения, которые разбивают его на молекулы. Волк гневно рычит, скалит зубы в желании разорвать хоть кого-нибудь, чтобы было не так больно. Шуга сглатывает царапающий горло ком, поднимается с колен, затаив дыхание под недовольным рыком старшего. В глубине души усмехается, что ночь Джуна вряд ли была успешной. А что произошло у него с Сокджином, только Богу известно, раз он такой злой. Шугу это все забавляет. Он не может передать словами, как будет радоваться и вскрывать дорогущее шампанское, когда Сокджин бросит Намджуна и тот наконец то вернется в свою обитель. Признаться, он никогда не верил в эти недоотношения хозяина и подчиненного, но молчал, предпочитая быть в стороне от любовных разборок. И только Хосок поддерживает старшего, усмиряя его пыл и разрешая конфликты между парочкой. Ну что с него взять, с молодого и неразумного. Шуга поправляет свои волосы, одергивает легкую ветровку, которая съехала с плеч, оголив участки кожи под черной майкой. — Мы потеряли пару — тройку килограмм препарата, — нервно шипит Шуга, превращаясь в дикого кота. Он понимает, чей это прокол, но скрывать это от Намджуна — значит потерять его доверие, а сейчас это ему не на руку. Альфа склоняет набок голову, прищуривает глаза. Именно так смотрит зверь, готовый в любую секунду сорваться с цепи. — Ладно, хорошо. Килограмм двадцать — тридцать, — приподнимает вверх руки Шуга, сдаваясь. — Но мы знаем, кто виноват. В стороне слышится новый поток возни и громкий крик Хосока, который с присущим ему удовольствием бьет какого-то альфу в морду. Намджун, не обращая внимание на Шугу, обходит его стороной и направляется к толпе своих ребят, которые, увидев главного, перепугано рассредоточиваются вдоль стен, образуя круг. Старший останавливается около стула, на котором привязанным сидит молодой альфа, и жестом просит Хосока отойти. Младший разжимает кулаки, опускает закрученные рукава мягкого зеленоватого свитера, который после этой ночи отправится в мусорку, и похлопав Намджуна по плечу, встает за его спиной рядом с Шугой. Хосок убирает руки в карманы широких джинс. Сжимает и разжимает кулаки, чтобы разогнать ноющую боль, и с ожиданием, что будет дальше, впивается в спину старшему. Его черная челка падает на лоб, закрывая половина обзора. В пакгаузе начинается суета и разброс голосов за спиной хозяина, пока Джун одним грозным рыком не заставляет всех заткнуться. Леденящий кожу страх оседает тонкой коркой на позвонках всех присутствующих ребят. Сейчас Намджун практически не контролирует себя. Все, что он хочет — это унять зудящее чувство боли под грудной клеткой и выплеснуть всю обиду на природу, желательно так, чтобы до потери своего человеческого облика. Правда сейчас не имеет значения, но не разобраться в ситуации он тоже не может. Уважение, которое альфа заслуживал годами — шаткая вещь, которую в одночасье можно и потерять, сделав неправильные выводы. Он медленно обходит стул по часовой стрелке, ощущая только ненависть и холод, который терзает его ветровку и приносит соленый привкус с моря. Намджуну кажется, что он слышит капли воды, падающие с протекающей крыши, слышит шум ругающихся волн и стон его истинного над изящным телом омеги, которого он втрахивал всю ночь в ласковые шелковые простыни. Намджун прикусывает себе щеку, втягивая их. Все это врывается в его воображения раскатами грома и молнией, которая пронзает насквозь. Он упивается своим мазохизмом, причиняя еще больше боли израненной душе. Джун считает до десяти, делая еще один круг, как хищник вокруг своей жертвы. Зверь — это его природа, его «Я», которое он так тщательно скрывает от всех, а сегодня, благодаря молодому альфе, он выпустит зверя на прогулку. — Говори! — приказывает он Хосоку, вставая за спиной сидящего на стуле альфы. Он практически теряет сознание от сбивающей ауры главного, которая наполняет все клетки мозга ужасом. Хосок облизывает губы, в испуге сглатывает распахнув глаза. Такого Намджуна он боится и соврет, если скажет, что не хочет сейчас быть как можно дальше от этой сырой пропасти, в которую могут попасть все они. — От таможни уехало две машины с нашими препаратами, — запинается младший, давясь словами под зловещим взглядом Джуна. — Мы с Юнги не стали пересчитывать коробки на выходе, а пересчитали их тут и получается, что нет шести штук с основным средством, — Чон затихает, переглядываясь с Шугой. Намджун приподнимает вопросительно бровь и переводит взгляд на притихшего альфу рядом. — Ладно, ладно. Ну не двадцать, а где-то пятьдесят, шестьдесят. Ну это же мелочь по сравнению с двумя машинами. — Эта мелочь, — шипит Намджун, тщательно контролируя свое раздражение, — огромная партия листа, а значит, миллионы наличкой, — заставляет голосом всех ребят вжаться в стены. — Кто следил за погрузкой? Хосок лишь немного кивает в сторону альфы, который склонив голову на грудь, уже прощается с жизнью. Ведь сказать правду одному — значит подставить другого, а это все равно неминуемая смерть. Намджун опускает на альфу глаза, немного склоняется над ним и, ухватив за волосы, приподнимает голову на себя. — Кан Рён? Неожиданно, — фыркает Джун, рассматривая изуродованное лицо парня, над которым уже постарался Хосок. Альфа тяжело дышит, а из его рта по подбородку и шее стекает струйка крови, изрядно пачкая ворот футболки. — Говори! — приказывает Джун, когда глаза парня приоткрываются. Тот пытается отшатнуться от лика чудовище перед ним, но связанные руки и ноги не дают возможности даже пошевелится. Рён мотает головой, отчего волосы в руке Намджуна натягиваются, причиняя парню больше боли. — Я ничего не знаю, — плюется Рён, посматривая заплывшими глазами на Шугу, который предательски отводит глаза, давая понять, чтобы парень выкручивался сам. — Спрашиваю еще раз, — сильнее натягивает волосы старший в желании оторвать их вместе с кожей. — Это уже не первый раз, когда ты не досмотрел за товаром, — рычит ему в ухо Намджун, затягиваясь нотками кофе и безграничного страха. Привкус горького напитка оседает на кончике его языка вместе с железом. — Знаешь, — тянет альфа, снюхивая ужас с поверхности кожи парня, от чего его рыжий убийца пускает слюну в ожидании расправы. Наконец то и он сможет успокоиться и унять разрастающуюся пустоту в груди и яркие картинки воображения своего хозяина. — Я очень долго могу прощать, — он ухмыляется поглядывая на друзей, от чего у Рёне по спине холодные дорожки пота стекают до поясницы. Намджун отпускает его волосы, и голова парня безвольно падает на грудь. Он обходит его еще раз и встает сразу напротив, от чего Хосок и Юнги делают поспешные несколько шагов назад в немом оцепенении. Один восхищенно смотрит на зверя, а другой в страхе опускает глаза, зная, что Намджун не такой. — Но больше я не намерен прощать тебя, — растягивает губы в довольной улыбке старший, протягивая руку, в которую сразу же вкладывают охотничий нож. Джун замирает на секунду, давая себе отдышаться в шаге от поступка, размышляет над собой. Понимает, что сейчас им движет лишь жажда крови и обида на самого себя. На ту ложную надежду, которой посмел тешить себя всю ночь. И если бы не его волк, который уже разрывает грудную клетку, он смог бы отпустить парня, избитого, измученного, но живого. Хотя слишком много в нем накопилось боли за последние время и ей надо выйти… Волк ликует, а альфа на время получает свободу от самого себя. Он замахивается, и кровь заливает нежно — голубую футболку парня под оглушительный его крик. Не один мускул не дергается на каменном лице животного. Хосок вжимается в Юнги, пряча лицо на его плече только чтобы не видеть выходку зверя. — Я спрашиваю последний раз, — великодушно предлагает последний шанс Намджун, вытирая кровь с ножа о спортивные штаны. — Я могу оставлять тонкие порезы на твоем теле до вечера и следить, как ты медленно и мучительно истекаешь кровью, а потом я тебя полуживого скормлю своим псам. Как в подтверждении его слов с улицы раздается громкий лай сторожевых собак. — Куда делся товар? Рён хрипит, глотая свою собственную кровь. Дергается на стуле, умоляющим взглядом обходит стоящих позади Намджуна ребят, которые отводят глаза, боясь самим попасть в немилость. — Я не чего не знаю, — из последних сил рычит он, прикрывая серые, как осеннее небо глаза. — Мне просто сказали, что коробок сто восемьдесят, вот и все. Я не проверял бумаги. — И кто же такой отважный у меня завелся? — гаденько ухмыляется Намджун. Он наклоняется ближе и проходит острием по вздутой пульсирующей вене на шее парня, распарывая ее вдоль. Хищник упивается запахом крови, криком и болью, которую он щедро дарит молодому альфе освобождая себя. Намджун дышит глубоко, теряя связь с реальностью, позволяя своей природе управлять им. Как будто фантомно волк выходит наружу под оглушительную канонаду грома и молний и разрывает своими острыми клыками тонкую кожу Рёне. Лезвие, как сумасшедшее, поет песню смерти, нанося порезы один за другим. — Намджун, успокойся, — перехватывает его руку в очередном замахе Хосок, который давится тошнотой от кровавого месива перед глазами. — Шу… — тихо хрипит Рён под давящей аурой Кима. Его голова откидывается назад, а тело обмякает, заливая морской песок алой кровью. Намджун не успевает понять последний выдох парня или делает вид, что не понимает. Он вырывает руку из хватки младшего и пронзает его уничтожающим бешеным взглядом. Альфа дышит рвано, поглощая кислород порциями, потому что он весь не помещается в горящем в агонии нутре. Намджун прислушивается к своим ощущениям. Ему как будто бы лучше. Боль отступает, а волк покорно садится на цепь, но все же пустота не заполняется предсмертным криком, а в воображении все те же картинки. Чужая смерть не приносит долгожданного облегчения. — Приберите тут все, — отдает он приказ и кидает окровавленный нож на песок, который нежно принимает орудие пыток. Джун вытирает кровавые руки о полы футболки и, проходя мимо Шуги, останавливается. Он хватает друга за грудки, подозревая или, наверное, зная все, но сомневаясь. — Даю тебе неделю. Верни товар! — предупреждающе угрожает старший. — Ты меня понял? — убивает взглядом. — Да, — на выдохе произносит Шуга, вырываясь из хватки. Они смотрят друг другу в глаза и у обоих искры расцветают от дерзости и злости. Шуга любит альфу такого, а Намджун не когда не поверит, что друг может предать. Их игру в гляделки прерывает пронзительный писк телефона. Джун отходит от альфы под внимательные взгляды ребят, которые уже начинают суетится и под указания Хосока отвязывать мертвое тело. — Да, — гаркает в трубку не своим голосом альфа, не посмотрев, кто звонит и пугая абонента. — Господин Намджун, — дрожащий голос Тэуна приводит старшего в чувства. — Что случилось? — мягко и встревоженно спрашивает альфа. Эмоции на его лице моментально меняются, что сразу замечают друзья. — Господин Чимин, и Господин Тэхён решили отправится в торговый центр, — запинается голос от глубокого дыхания в трубку. Намджун прикрывает глаза, когда слышит имена, и вся боль возвращается к нему разом и опять бомбой разрывается в солнечном сплетении. Ким обводит взглядом бегающих вокруг него ребят и понимает, что убить еще кого-то — не вариант. Он с силой сжимает кулаки, потому что ладони начинают дрожать, пока Сон докладывает что-то по телефону. — Поэтому Господин Сокджин хочет, чтобы вы сопровождали ребят в торговый центр, — завершает свой рассказ Тэун, из которого альфа практически ничего не слышал. — Сейчас буду, — с нескрываемым раздражением шипит Джун и отключает телефон. — Шуга ты остаешься здесь разбираться, а ты, — старший подзывает к себе Хосока, — поедешь со мной. Они отходят от ребят на достаточно длинное расстояние и Хосок не выдерживает напряжения, останавливает Намджуна, перехватив его за плечо. — Что с тобой Джун-и? — смотрит преданно в глаза, не зная, как помочь другу. — Все нормально Хо, все нормально, — врет он парню и обнимает за плечи, стараясь впитать побольше заботы. — Все будет хорошо. Младший лишь кивает, похлопывая старшего по спине. — Я сам сяду за руль, а то ты в таком виде распугаешь всех ментов, — через силу улыбается Хосок, рассматривая внешний вид друга. — Поехали уже, меня ждут, — с болью выдавливает улыбку Джун и открывает ржавую железную дверь. На улице холодный осенний полдень. *** Гравий шипит змеей под тяжелой поступью альф. Намджун идет впереди, намеренно разрушая каменное спокойствие дороги, и носками своих белоснежных кроссовок пинает камни. Они бьются друг о друга, передавая по очереди боль, и старательно убегают вперед под режущее слух шуршание. Черные лапы елей покорно свисают в поклоне, приветствуя мужчин, а железные стражи ночи спят, ожидая своей вахты. Солнце уже высоко и светит ярко, но давно не согревает природу, которая с каждым днем засыпает сильнее перед неминуемой зимой. Намджун боится зимы. Ее щедрые подарки он тщательно собирает в памяти и хранит под грифом «Больно». С каждым новым днем, в предвкушении морозов, его душа постепенно покрывается слоем стали, как защитной оболочкой, надеясь хотя бы в этот раз защититься от подарков зимы, которые убивают в нем надежду на лучшее. Всю дорогу домой Намджун осуждает себя за выпущенного на свободу волка. Тот так долго сидел на цепи, что сейчас, вспомнив вкус крови, жаждет еще. И если альфа не успокоится и не перестанет вспоминать обнаженное тело Чимина под длинными пальцами омеги, то вряд ли сможет удержать животное на привязи. Смирение — это единственный путь его жизни. Пусть любовь будет гореть в груди, сжигая дотла, и превратит его с годами в пепел, лишь бы только быть рядом. Не лишиться возможности умереть у его ног. Хосок едва успевает за размашистым шагом друга, который на корню прерывает все попытки Чона поговорить, желательно по душам. Младший понимает, что Джун изменился, даже его запах конопли стал отдавать еле уловимой сладостью. Но все попытки разузнать причину остаются тщетными. Хотя пытливый ум парнишки подозревает, что все дело в новом подопечном. Хосок прокручивает картинки страшного утра. Как давно он не видел друга в таком виде? Как давно утробный яростный рык не пробегал мурашками страха по их спинам? Парень копается в воспоминаниях, не выпуская из вида чуть покатые перекаченные плечи альфы. Он хорошо помнит Джуна на ринге, когда еще сопливым мальчишкой восхищался старшим, а потом и увязался за ним в особняк, обещая верную службу. Ухмыляется семнадцатилетнему альфе, который из-за угла наблюдал за разборками телохранителей, а потом умолял Намджуна научить его так же драться. Наверное, именно тогда Чон и узнал, что за маской безразличия и злости скрываются бесподобные ямочки на щеках и доброе сердце. Хосок лыбится глупым воспоминаниям, щурится от беглых лучей солнца и врезается в широкую спину старшего. Ким останавливается резко, как будто его оглушают. Звонкий смех жемчугом отскакивает от стен особняка, рассыпаясь перламутром у его ног. Эта мелодия ласкает слух и является самым приятным звуком за все утро. Смех повторяется, и альфа автоматически ведет носом в желании почуять свое, но рецепторы наполняются лишь приближающимся запахом хвои да черным перцем друга, который сейчас обтирает его спину. — Намджун, — фамильярно зовет его Тэун, выходя из-за изгороди вечно черных елей. Сон останавливается напротив мужчин, перекрывая им дорогу. Он качает головой, неодобрительно рассматривая Джуна пронзительным взглядом. Бета брезгливо морщится при виде подсохших кровавых разводов на его футболке. Он проходится по искривленным в ухмылке губам альфы и, приподняв вопросительно густую бровь, замечает Хосока, который выглядывает из-за плеча друга. — Сон Тэун, — склоняет голову младший, все так же посматривая из-за укрытия. Бета упирается руками в бока, сминая пиджак. Его презрительный взгляд оставляет липкие неприятные разводы на коже Намджуна. — Ты хотя бы ребенка на свои грязные разборки не таскал, — тихо рычит Сон, пытаясь пристыдить альфу, делая ему замечание. Его глаза сужаются в осуждении и немом призрении. — Этот ребенок, — Намджун вытягивает Хосока вперед, демонстрируя его Тэуну. — Стоит десятка моих ребят, — опускает руки ему на плечи, давая понять, как им горд. Хосок задирает голову довольной такой похвалой. В его черных глазах сверкает огонек радости, а губы расползаются в хищной улыбке под стать учителю. — Где Чимин? — Джун прерывает бету на полуслове, не давая ему возможности высказать в его адрес еще что-то гадкое. — Господин Чимин на заднем дворе, — Сон опять не договаривает, замирая с открытым ртом. Намджун обходит его стороной и сразу направляется на задний двор, прямо по газону. Задорный смех и плеск воды зовет его к себе, как лучик света в темном лабиринте его запутанных чувств. Хосок поспешно бежит за ним. Ненавистный белый — этот цвет кажется везде. Гладкие стены роскошного трехэтажного дома выложены белоснежным камнем, который даже после осеннего грязного дождя не сохранил на себе и капли изъяна, порочащего его. Белая плитка под ногами переплетается в танце с искусственными камнями разного размера, превращаясь в скульптурные изваяния не человеческой природы. И лишь черный камин пылает вечным пламенем в тон рыжим краскам низкорослых кленов, да плотная зелень живой изгороди разбавляет этот вечный холод. Посередине мертвого царства минимализма и невинности, в окружении белых камней, играет голубым цветом бассейн, словно оазис свежести. Его вода светится нежной лазурью, переливаясь всеми красками под лучами холодного солнца. Чуть заметный дымок от подогрева струится по его нежной глади, которую с оглушительным криком разбивает стройная фигура омеги. Вода разлетается в стороны как разбитые осколки льда, забрызгивая шезлонги и маленький коктейльный столик с фруктами. Намджун останавливается в стороне, прижимается к вечнозеленой колонне, которая украшает здание. Уставшими пальцами цепляется за ломкие тонкие ветви, в желании удержаться в этой реальности. Он, как больной, фотографирует эту божественную картину. Записывает на пленку памяти все до мельчайших подробностей, обещая потом выколоть себе глаза. Предвкушает кошмарные сны, где он тонет в его глазах, как в чистейших водах горного озера. Чимин стоит по пояс в воде. Морским божеством, явившимся из пучин бушующих вод на погибель его и без того грешной души. Белые мокрые волосы парнишки переливаются в холодном блеске, а на губах сияет ослепительная улыбка. Он что-то говорит, но Намджун не слышит ничего, кроме смеха и легкого плеска воды. Он пытается понять по губам, как в бреду, ведет взглядом по их персиковым, чуть замерзшим контурам. — Намджун, ты чего здесь замер? Пойдем — прерывает его полет младший, безжалостно выкидывая в реальность. Он поддается в перед, разглядев в бассейне резвящуюся пару, но крепкая хватка альфы останавливает его. — Оу! — тянет Хосок, как бы понимая, что от него хотят. Он встает рядом, перехватывая взгляд старшего. Намджуна хватает воздух ртом в желании жить, его сердце пропускает удар, а медовые глаза замирают на силуэте Чимина, и даже ресницы своим трепетом не смеют нарушить это благоговение. Младший читает эмоции Джуна, впитывая их, как губка. Вот он хмурит брови, оскалив зубы, когда крошка Тэхён виснет коалой на Паке, озорно ероша его волосы. Вот он напрягается, играя желваками, когда рука Чимина проходится по голой спине омеги, и тот, в попытке убежать, плещет рукой по воде, причиняя другу дискомфорт. Хосок все понимает и не понимает одновременно. Ревность. Любовь. Злость. Ярость. Нежность. Как такое вообще возможно увидеть в эмоциях одного человека разом? Младший осторожно тянет друга за рукав, обращая внимание на себя. Безумный вид альфы пугает. Мальчишки плещутся в теплом бассейне, как назло, громче кричат, играя под всплески воды и шепот огня. А Намджуна, как острые стрелы пронзают от каждого их возгласа. Сейчас он любит и ненавидит одновременно. Любит так искренне и преданно, что каждый свой рваный вздох посвящает одному лишь его имени. Это чувство разрывает на части, выворачивая на изнанку лишь для того, чтобы Чимин видел, что все внутри Намджуна принадлежит только ему. Его сердце и душа всецело в этой и в следующей жизни. О Боже, как он его ненавидит! Ненавидит лишь за то, что ему суждено было родится альфой. Ким проклинает и благословляет природу, падая перед ней на колени, за то, что позволяет почувствовать великое чувство любви к этому ангелу. — Намджун, ты слышишь меня, — теряется в своих догадках Хосок. Он несколько раз толкает альфу в плечо, от чего друг переводит взгляд, полный боли и счастья, на него. — Тебе стоит переодеться и отдохнуть, пока ребята веселятся, — заботливо отвлекает его от игрищ в бассейне младший. — Что? Да ты совершенно прав. Мне стоит отдохнуть, — как-то безразлично кидает в его сторону Джун. — Нам, — осторожно, издалека, чуть приближаясь к альфе, начинает Хосок. — Ты же знаешь, что я твой друг и никогда не предам тебя? — Ты, о чем? — измученно улыбается альфа, придерживая парня за локоть, каждый раз бросая взгляд на ребят в бассейне. — Я хочу напомнить тебе, что ты не один. И если тебя что-то беспокоит, ты можешь поговорить со мной, — Хосок поспешно бросает взгляд на Чимина, который видит их пару, и вылезает из воды. Парень накидывает на плечи огромное махровое полотенце и чуть выжимает воду с шорт. Он идет к телохранителям медленной походкой крадущейся пантеры перед финальным прыжком. — Я знаю, Хо, знаю. И когда я буду готов, то обязательно поговорю с тобой об этом, — приобнимает его Намджун. Младший вздрагивает от холодных, как лед, прикосновений друга. — Я еще сам не до конца понимаю, что происходит, — немного лукавит альфа, — но рассказать сейчас все Хосоку не вариант. Хотя до зуда в кулаках хочется поговорить хоть с кем-нибудь на эту тему. — А пока, — он задумывается взвешивая весь гнев Чимина, который обрушится на него лавиной. — Ты сегодня полностью поступаешь в распоряжение к Господину Чимину и Господину Тэхёну. — Что? — не успевает завопить Хосок, как старший разворачивается и уходит, скрываясь за домом. — Хосок, — окликает его Чимин, мгновенно теряя из вида спину Джуна, скрывающуюся за поворотом. — Господин Чимин, — низко наклоняется альфа, приветствуя молодого хозяина. — Прекрати, — смеется Пак, хотя в голосе нет и намека на веселье. — Мы практически ровесники. Давай на «ты». Молодой альфа промакивает влагу с плеч, кутаясь в полотенце, и поджимает от холода губы. — Хорошо, Чимин, — немного запинается Чон. — Когда вам подать машину и куда вы сегодня пойдете, — задает стандартные вопросы Хосок, замечая, как меняются эмоции на лице Чимина. — Я на сегодня поступил в ваше полное распоряжение, — обрубая все вопросы, объясняет альфа. — Кто распорядился? — явно злится Пак, которому так хотелось окунуться в спокойствие конопли, своего личного зверя. С самого утра он грезит желанием увидеть Намджуна, а сейчас все его мечты рушатся, как песочный замок. — Мм, Намджун, — виновато опускает голову Хосок, от чего его черная челка падает на лоб и закрывает половину лица. — Сука, — громко выругивается Пак, разочарованно направляясь обратно к Тэхёну, оставляя Хосока за спиной в полном смятении. Чон лишь прислоняется плечом к зеленой колонне, мотая головой. Такого просто не может быть, — говорит он себе, а природа мило посмеивается. *** Антрацитовый дым от сигарет плотным кумаром висит в воздухе над головой Намджуна, как гильотина. Кофейный цвет стен VIP комнаты бара BamBic сокращает пространство до размеров стеклянного стола. Где среди пустых бутылок, многочисленного алкоголя и еще дымящихся окурков стоят стройные ряды наркотического листа. Затуманенный пустой взор альфы плывет по стенам, рисуя замысловатые узоры, пытаясь увидеть того, чего нет. Чимин в каждом этом узоре. Рыжий волк мирно спит, чуть поскуливая в раздражающем сознание сне. Намджун рад этому призрачному спокойствию, которое на время дарит наркота и несколько бокалов янтарного коньяка. Его тело обмякло в любимом кресле, которое с радостью ласкает хозяина, обволакивая колючим драпом. Голова старшего покоится на мягкой спинке, совершенно лишенная каких-либо мыслей или эмоций, а указательный палец с неизменной черной печаткой вальяжно гладит экран телефона перелистывая новостные страницы. Незамысловатые действия просты и спокойны. Джун бездумно, больше для успокоения, проходится глазами по шкафам, хранящим горы информации, по совершенно не нужным полкам на стене, которые Хосок повесил для эстетического созерцания. Плотно расставив на них фотки и какие-то смешные фигурки. Веки прикрываются, и взгляд сам собой уплывает на черные разводы плитки под ногами и такую же мебель. Намджун улыбается чему-то своему, совершенно пустому. Чувствует новую волну тепла, которая обхватывает холодные ноги в узких синих джинсах. Она повторным приходом поднимается к животу, скручивая пустые кишки, и находит успокоение в сердце, старательно заставляя его биться. На столе в пепельнице все еще дымятся не потушенные окурки сигарет, и каждая с мыслью о том, кого альфе запрещено любить. Яркие блики от мерцающих ламп застывают в расширенных зрачках альфы заставляя его медленно моргать. Сколько прошло времени с его прихода в клуб, Джун не знает, да и знать не хочет. Сцена в бассейне сорвала у него последние стопоры, и альфа решил, что уйти в себя и забыться под дозой препарата — это тот единственный вариант, который сможет спасти жизнь и не только ему. Эйфория утешает и позволяет забыть, но как долго он сможет жить в таком ритме. Как заставить себя принять тот факт, что твоя любовь никогда не будет взаимной? Как смириться с тем, что Чимин рано или поздно заведет семью и станет счастливым родителем, а ты так и останешься тенью за его спиной, и то, если тебе это позволят? Как остаться рядом с Сокджином и играть с ним в подобие любви, когда собственный волк готов выгрызть за это твое сердце. Намджун сжимает кулаки, царапая драп подлокотника и пуская треск по яркому экрану телефона. — Пофиг, — выдыхает горький смрадный запах альфа. Он тянется за полупустым бокалом коньяка, не выпуская телефона из рук, и осушает его, добавляя пламени горящему нутру. — Смирение, — шепчут сухие губы. — Только время, — подсказывает затуманенный мозг. Свинцовые веки пытаются закрыться под монотонное тиканье наручных часов, которые сейчас кричат хлеще набата. Взгляд устало падает в последний раз на экран, желая зацепиться за реальность хоть на секунду, а потом провалиться на долгие часы в пучину вязкого нечто. На экране новостная строка с фотографией Чимина и Тэхена, а милый корреспондент с довольной улыбкой вещает сенсационную новость. «Новости: наследник гиганта фармакологической индустрии вернулся домой, и в скором времени будет опубликована дата его вступления в должность президента Royz-Medlove. По неподтвержденным данным, его возвращение сопровождается резкими финансовыми изменениями на рынке акций, ставящими под угрозу будущее других весьма влиятельных компаний, таких как MedHub, да и всей отрасли в целом. Репортеры с интересом следят за развитием событий в семье Ким, да и других семьях, в желании узнать все подробности возвращения Пак Чимина на родину и его дальнейшие планы. В то время как слухи о его романтических отношениях с молодым наследником другого магната Ким Дюона, уже обгоняют соцсети, вплоть до предположений об их скорой свадьбе. Мы считаем, что Ким Тэхён как никто подходит для успешного будущего Пак Чимина и будущего слияния двух компаний.» Выразительные картинки в мельчайших подробностях показывают пару Пак Чимина и Ким Тэхёна на праздновании Дня Рождения. Альфа листает дальше, просматривая события дня. Тэхён обнимает Чимина за плечи у блестящей витрины маленько безумно дорогого ювелирного магазинчика торгового центра. Пак удерживает руку омеги в кафе, где они остановились поесть, и шепчут какие-то милые глупости друг другу на ухо. Он показательно трогает Тэ за щеку, лаская большим пальцем. Улыбка Чимина зеркалит неподдельную радость омеги, заставляя его стесняться. Намджун врывается в реальность оглушающим ревом. Рыжий убийца открывает пасть, задыхаясь от огненного пламени в груди. Альфа в яростном порыве с силой бросает телефон об стену, словно пытаясь разбить свои собственные оглушающие его мысли. Звук разбивающегося устройства пронзает тишину комнаты, становясь страшным эхом в его затуманенном сознании. Намджун наклоняется в перед, горячими ладонями растирает онемевшее от наркоты лицо, рыча раненым зверем в сухую кожу. У него больше нет времени… У него нет времени смириться… Он в ярости одним рывком сбрасывает со стола все, что попадается под руку, выбрасывая из души тяжкое бремя и утрату. Скупые крупные слезы под властью неконтролируемых эмоций и крика сползают по щеке, стекая по вздутым венам на шее. И только слабое тиканье часов становится свидетелем его беспомощного бунта против несправедливости Вселенной. Волк жалобно затягивает песню нескончаемой боли, когда альфа мешком падает на кресло. — Эй, Джун-и, что тут происходит, — в комнату врывается обеспокоенный Хосок, который услышал рев старшего еще в коридоре. За ним вальяжно проходит Юнги, останавливаясь у стола. Густой дым сигарет и запах конопли парализует все рецепторы, и альфы некоторое время приходят в себя, рассматривая безумство старшего. — Намджун, — зовет друга Юнги, подходя к мужчине, переступая листы и осколки на полу. — Нам ты как? Сколько принял? Нам… Хосок зовет официантов, а сам присаживается у стола собирая наркотические листы давая возможность Мину самому разобраться с обдолбанным другом. — Что с ним, — настороженно спрашивает Чон, все больше расширяя глаза от масштабов разгрома. С самого утра ему было тревожно в груди, и вот сейчас сердце сжимается от переживаний за старшего в желании помочь. — В хлам, — констатирует Юнги, оставляя Намджуна и присаживаясь на излюбленное место дивана. — Что же у него творится с этим, блядь, Сокджином, раз он нажирается до такого состояния, — качает головой Юнги, поднимая с пола уцелевшую бутылку коньяка и вливая в себя остатки горючей жидкости. Альфа облокачивается на спинку, переплетая ноги, и немного оттягивает ворот красной футболки, перехватывая дыхание от тяжелого сочетания запахов. — А может, и не с ним, — задумчиво тянет младший себе под нос, кидая собранные листы на стол. Он отворачивается от мертвенного и немигающего взгляда Намджуна. Хосоку совершенно не хочется наблюдать за другом, который находится в таком беспомощном состоянии, как будто подглядывая за ним. — Что ты имеешь в виду? — не понимает смысла слов Юнги и, приподняв бровь, следит за сжавшимися в тонкую линию губами Хосока. — Я еще сам ничего не знаю, — пожимает плечами младший под шорох зашедших официантов. — Приберите, — кидает им Чон и садится в свое кресло. Альфы молчат, отсчитывают долгие минуты до того, как за последним подчиненным закроется дверь. На столе перед ними вновь возвышаются стройные бутылки прохладного алкоголя и фруктовая нарезка для Хосока. Каждый думает о своем, но неизменно пытаясь угадать, в чем же заключается проблема друга. — Знаешь, — котом шипит Юнги. — Зови-ка к нам мальчиков. Думаю, и Джуну стоит отвлечься и немного забыть своего господина, — с издевкой смеется Юнги, цинично облизывая губы. — Иначе он сдохнет в цветочном угаре его гардении. Хосок неодобрительно качает головой, но покорно достает телефон из кармана спортивной сумки, которая висит практически на груди и прикрывает ярко зеленый принт футболки. — Ли, — после не длительного ожидания обращается он к подчиненному. — Подбери для нас самых лучших мальчиков, — приказывает Чон под немое одобрение в зеленых глазах Юнги. — И да, пусть двое будут на подавителях, — предусмотрительно решает Хосок, во избежание новых проблем для старшего. Мин довольно кидает дольку мандарина себе в рот, наслаждаясь кисло — сладким вкусом, и переводит взгляд на дверь, в которую с оглушительным хохотом вбегают полуголые омеги. Это лучшее завершение гребаного дня. Молодые омеги рассыпаются по VIP комнате, как жемчужные бусы. Юнги тянет хищную улыбку и вгрызается взглядом в белокурое божество, которое встает чуть поодаль и в смущении прячет взгляд под веером ресниц. Альфа с вожделением ласкает его острые ключицы, об которые при желании можно порезаться, спускается к ареалам бледных сосков на нежно молочной груди и, упиваясь красотой, проходится по сильно выпирающим тазовым косточкам, обтянутым искусственной кожей шорт. Юнги щурит глаза, размножая хитрые морщинки, облизывает розовые десна и тянет к омеге руку, подзывая к себе. Мальчишка смотрит с опаской, но поддается на зов и под настойчивыми руками усаживается на колени к альфе. Мин сильнее расставляет ноги, откидывается на спинку дивана, притягивая белокурое чудо за поясницу ближе к себе и впивается ладонями в молочные ягодицы. Омега нежно, с опаской проходится горячим язычком по шее настойчивого альфы, пробуя того на вкус. Сандал оставляет терпкий привкус на кончике языка, от чего мальчишка морщится, прикусывая алые губы. Юнги стонет от влажного прикосновения и аромата топленого молока. Мин оскаливает зубы и вгрызается в острые ключицы, оставляя тонкую струйку крови на груди парня. Омега шипит, смаргивая выступившие слезы, но покорно запрокидывает голову, подставляя шею под новые жгучие поцелуи. Мин любит именно так. Хосок упивается прикосновениями двух рыжеволосых бестий, которые выглядят как пламя огня, такие же опасные, но в то же время безумно нежные. Их ароматы сочных фруктов смешиваются в единый коктейль на губах Чона, которые так страстно терзает омега. Огненно-рыжий парнишка бесстыдно сползает вниз по расставленным широко длинным ногам и с горящим вопрошающим взглядом тянется к ширинке младшего. Хосок мычит в чужой требовательный поцелуй красного омеги, который кусает его за нижнюю губу, чуть оттягивая, заставляя громко стонать. Рыжий хмыкает недовольно, что все внимание мужчины бессовестно украдено, и не дождавшись разрешения, расстегивает железный замок, освобождая возбуждение Хосока. Тот лишь укладывает свою изящную руку ему на затылок, наклоняя вниз, позволяя действовать дальше. Намджун просыпается от приятных прикосновений. Открывает глаза, когда молодой омега седлает его бедра, приближаясь так близко, что альфе становится жарко от горящего возбужденного тела. Глаза привыкают к свету этого мира, и Джун успевает разглядеть картину перед ним. Юнги лежит на диване полуголый, а его бедра обкатывает худой омега, стонущий в унисон с рыжим парнем, который придавлен к стене вбивающимся в него Хосоком. Омега стонет громко, пуская вибрации по стене. Он послушно расставляет руки по обе стороны от головы и немного выпячивает попку для удобства альфы. Чон совершенно его не жалеет, оставляя на коже красные розы. Намджун обреченно вздыхает, понимая, какую оргию устроили друзья. Он с безразличным, ещё совсем мутным взглядом проходится по шее и груди омеги, трогает холодными пальцами впалый живот. Парнишка шаловливо тянет его футболку вверх в призыве раздается. Глаза омеги голубые как небо, а волосы белоснежными прядями падают на грудь альфы, щекоча его. От каждого нового прикосновения оживает тело и возбуждающие мурашки пробегают по ребрам. Омега ласкает его каштановые волосы, утопая в них пальцами. Гладкие волны без резинки свисают одним потоком. Парень щекочет пальцы по выбритым вискам, прикрывая томные глаза от удовольствия. Намджун помогает снять с себя ненужные вещи, подставляя участки своего тела под изучения чужих рук. Он втягивает запах с молодой и нежной кожи, но не чувствует ничего, кроме лёгкого аромата геля для душа. Джун скалится в немой благодарности и впивается в круглые бедра омеги, оставляя фиолетовые отметины. Парень вскрикивает, но его крик утопает в цепком поцелуе. Омега мурчит, сразу насаживаясь на упругий член альфы, впитывая его безразличный грубый шепот. -Помоги мне забыть ангела, — просит Намджун и, откидываясь на спинку кресла, одним рывком входит в омегу. Жалобный рык альфы наполнен болью отчаяния и заглушает все стоны рядом. Другой омега ложится у его ног и нежно целует лодыжки. Сегодня будет долгая ночь оргии и разврата, но она так необходима альфе, которому безумно больно.