Ворон и Змей. Лунное Марево

      Гарри       После полученной от Регулуса информации о Лунном Мареве, я немного поумерил пыл в исследованиях и попытках разобраться в себе и своей магии. Направил весь энтузиазм на учебу. Ведь у первого потока как раз начались практические занятия по Чарам и Защите от Темных Искусств. Подготовка и растяжка источника и магических каналов проходила, как и положено, размеренно и неспешно. Без особой нагрузки. И вот, когда пришла пора, настало первое практическое занятие, и выпало оно на долю профессора Флитвика.       — Жду не дождусь! — предвкушал Генри, уже отрабатывая взмахи палочкой и проговаривая фразу-формулу.       В отличие от него, мы с Томом не готовились к уроку, так как уже могли использовать Левитацию, и не только ее. Он, как выросший в семье волшебников с детства, а я, по милости папаши, позволившего мне гостить у Блэков последнюю неделю перед школой.       — Это простые Чары, — говорит Том, повторяя за Генри взмах палочкой, — главное ударение на нужный слог сделать и движение кисти не смазать, — и показал все так, как надо, без активации формулы. — Вот так, — Генри с благодарностью улыбнулся и хотел повторить, как вошел профессор.       Но перед тем, как приступить к практике, профессор завел разговор о проводниках, находящихся в наших руках. Что они указывают нам путь, как и сторона луны. От составляющей палочки зависит наше будущее. Привел примеры на своем проводнике, говоря, что у него, с самого детства была предрасположенность к Чарам. Как и к руничеству. Флитвик — светлый, даже несмотря на принадлежность к горному народу.       — Источник магии в Чарах не так важен, — говорит профессор, — Чары, если не высшие, как Патронус, или «Купол Очищения», обоюдны и используются и темными, и светлыми волшебниками. А мощность зависит от изначального количества энергии. — Закончил вводную перед практикой, приступая непосредственно к: — Вингардиум ЛевиОсса! Именно эта формула позволяет поднять предметы в воздух. Но сначала движение палочки, рассекаем воздух и взмахиваем, произнося формулу.       Каждый под чутким взглядом профессора рассекал воздух и взмахивал, пока что без слов, и когда нужный эффект был достигнут, на стол перед каждым легло перо. Его-то нам и нужно поднять. Поднять перо за оставшееся время — вот цель на конец урока. Я пока не применял Чары, смотрел на друзей, активно старающихся применить Левитацию. Том поднял перо с первого раза, Генри со второго. И ждали они только меня.       — Вингардиум ЛевиОсса! — рассёк воздух и взмахнул, получая нужный эффект в виде взлетевшего и пролетевшего мимо профессора пера, сделавшего кульбит и вернувшегося на прежнее место, то есть ко мне на стол. Профессор, как и Тому с Генри, присудил мне двадцать баллов и отпустил.       На этом уроки на сегодня были закончены. Ведь сегодня 30 октября, а это значит, что приближающаяся ночь — это время почитания Смерти и ее подопечных, наблюдающих за нами из чертогов Госпожи. А уже завтра, по традициям магического сообщества, дети встретятся со своими родителями и отпразднуют праздник в Хогсмиде или дома, оставшись там на все выходные.       Это будет завтра, а сегодня — пир. А с этим украшенные коридоры, зал и аудитории, так и кричащие о праздновании. По мне, это все лишнее, покойным предкам и самой Госпоже не нужное. Не понимаю я Самайн, как не понимаю и маггловский Хэллоуин. Переодевания, такие же помпезные украшения и брожения по улицам со словами: «Сладости или кошелек?»       — Гарри, — толкает меня в бок Том, — ты чего какой задумчивый?       — Случилось чего? — переживает Генри.       — Нет, просто не мое это все, — показал я на украшения, имея в виду еще и предстоящий ужин с утренним визитом родителей, которые ко мне вряд ли приедут. — Не вижу в этом смысла, — развел руками и, попрощавшись с друзьями до вечера, повернул к коридору Слизерина, слыша речи блондинистого павлина, рассуждающего о приезде родителей.       Не вслушивался досконально, но пару фраз уловил: «- Mama и Papa приедут ко мне, а не к этому выродку», «- Реддл останется тухнуть в школе», на это я лишь усмехнулся, прибавил шагу и зашел в гостиную первым. А следом за мной влетел Антонин, оглушительно каркая во все воронье горло. Подставив ему локоть, приняв щелк клювом, зашел в комнату. Нотта там не было. Мы с вороном были одни.       — Была бы моя воля, Антонин, — сказал, касаясь гладких перьев птицы, — я бы не выходил из комнаты и сидел этот вечер здесь. С книгами и с тобой, в тишине, — кончики пальца ненамеренно коснулись клюва ворона, поднимаясь выше и выше, к макушке. — Да и с родителями видеться нет никакого желания, — ведь я сразу вспоминаю наши привычные посиделки и разговоры, а так же косые взгляды отца в мою сторону. И пусть мать в этих моментах типа придерживается нейтралитета, все же она больше за отца, чем за меня. Как и Сириус с Римусом.       — Кар! — ругается ворон, взмахивая крыльями, смотря на меня пристальным взглядом алых глаз. — Кар! — еще раз и в комнату заходит Нотт.       С Теодором мы просто соседи. Ничего дружеского или наоборот враждебного от него не исходит. Просто сосед, который ходит на те же уроки и носит такой же герб и знак принадлежности к стороне Луны, как и я. Возможно, у нас с Теодором и есть общие темы, и мы могли бы пересечься и подружиться, но Антонин... Нотта до жути и дрожи пугает мой ворон, следующий за мной тенью, следящий неустанно днем и ночью.       — С Чарами ты справился на «Превосходно», — заговорил об учебе Нотт, но по-прежнему смотря с опаской на птицу, — откуда такие навыки? — интересуется, — Ты же, вроде, с магглами большую часть времени проводишь? Не потренируешься. — Не удивился познаниям соседа о моей жизни до школы, ведь папаша, будучи подопечным Светлой стороны Луны, не скрывал отношения к темному сыну. Поэтому неудивительно, что много кто в курсе о моем детстве с магглами.       — Последнюю неделю каникул у Блэка гостил. Там по книгам и научился, — это не секрет, так что рассказал, как и о: — и еще пару чар и заклинаний, — больше Нотт на эту тему не разговаривал, да и просто не разговаривал.       Переодевшись, разобрав книги, свитки и перья, он сел на свою кровать и ушел в книгу, читая и никого не замечая. А для надежности даже балдахином закрылся, мало ли, мой птиц снова решит над ним пошутить. Антонин, несмотря на наш с ним разговор все же продолжал время от времени кошмарить Нотта и каркать в самый неподходящий для парня момент. От страха и паники Теодор ронял все из рук и подскакивал на месте. А ворон, мог бы, смеялся и катался по полу от веселья. Мда. Какие перья, такой и юмор.       ***       Ужин. Пир.       Как бы я не хотел остаться в комнате, но увы. Мне пришлось переодеться в парадную мантию, натянуть дурацкий колпак и пойти, как все, в эту атмосферу радости, счастья и праздничного настроения. Идя по коридорам с вороном на плече, думал, надеялся, что Большой Зал не будет пестрить и бить в глаза смешанными между собой красками, подобно костюму шута на цирковой арене, но ошибся. Все то, что мне казалось ярким и режущим глаза, оказалось лишь цветочками. Увидев обстановку, этот пестряще-бурлящий поток, хотелось не просто сбежать, а еще выдать из глотки цвета радуги фонтан, обдав всех организаторов сего безумия.       — Кар! — раздалось над ухом подбадривающий голос ворона, щелкающего меня кончиком клюва за край уха, таким образом говоря, мол, все хорошо, и я с тобой. И набравшись сил, отрешившись от всей этой мишурной обстановки, шагнул в зал, быстро идя к столу факультета. Сев рядом с Гринрасс, отправив Антонина вверх, под потолок, чтобы обзор был лучше, ждал ее — речи директора.       — Как гласят традиции магического сообщества…       А дальше я не слушал, так как речь его была похожа на ту, в первый день на распределении. Только разбавлялось это почтением к предкам и Смерти, а та же лику Луны, освещающей нам путь. И нет бы короче текст, так нет, нальем воды и заведем в философию, с рассуждениями о жизни. Бред и тоска, от которой выть хочется. И наконец-то, после получасового марафона рассуждений и причитаний, он выдал:       — Да начнется пир!       И на столе, ведомые магией домовиков, появлялись праздничные блюда, вызывая из недр желудка урчание и желание наброситься на сочный кусок курицы в кляре, впиться в нее зубами и рвать, поглощая. Но на то мне и воспитание, что голод утоляем медленно, все тщательно пережевывая. А еще, незаметно для остальных, прихватил с тарелок пару кусков курицы и ломтиков вяленого мяса. Порадовать Антонина и отблагодарить его за службу и дружбу.       Пир, слава Луне, наконец-то закончился. С пожеланиями спокойной ночи и хороших выходных в кругу семьи, директор отправил нас спать, уйдя к себе в спешном порядке. Покидали зал и мы — ученики. Антонин, как только я подставил локоть, слетел и уселся, каркая. Протянув ему один из ломтиков мяса, сказал:       — Спасибо, что ты всегда рядом со мной, — он проглотил кусок, как конфетку, даже не жуя, и потребовал еще, а потом еще и еще, и так, пока все мясо не закончилось. Следом же шла курица. Ножки, крылья, грудка. Их он умял чуть медленнее, но тоже быстро.       — Кар! — от души, растянуто выдал ворон, словно выдыхая и потирая наполненное едой пузо. В ответ я улыбнулся, очистил карман мантии магией и пошел вперед, в гостиную как по коже пробежались холодные мурашки, на загривке поднялись волосы, а по спине потекла струйка ледяного пота.       — Это нехорошо! — напрягся, понимая, что во что-то я влип. Знать бы, во что конкретно? Как с этим справиться? — Надо торопиться, — прибавил я шаг к подземелью, видя уже спасительную картину с инквизитором, пытающего грешника раскаленным металлом, — Зараза! — ругался я, так как те самые жуткие ощущения, преследующие меня, становились все ярче и ярче, пробирая уже ознобом до самых костей. От страха, который, казалось, стал частью меня, перехватило дыхание и свело от паники глотку. Мне бы позвать на помощь, но я не могу. Вокруг ни единой души, все уже разошлись по комнатам.       — Кар! — пытался привести меня в чувства Антонин, но я словно в вакууме, не слышал его и не ощущал пощелкивания по уху. Он несколько раз пытался до меня дозваться, многократное: — Кар-Кар! — нарушало мертвую тишину коридора, но я словно в прострации. Не понимал, что это такое и почему не отпускает, а топит все глубже и глубже.       Но тут, прерывая этот окружающий беззвучной волной поток, на мое плечо легла чья-то рука. От неожиданности и пробирающего страха, не сдержался — вздрогнул и даже вскрикнул. Ведь то, что скрутило меня и поработило, рядом со стоящим, стало ощущаться еще ярче и отчетливее, пробирая и оплетая, как паутиной.       — Мистер П-п-потт-т-тер, — услышал я таки голос, принадлежащий профессору Квиреллу, — что с вами? — как оказалось, я вообще на полу сижу, подогнув под себя колени, обнимая их и раскачиваясь вперед-назад, при этом явно что-то бормоча.       — Профессор, — поднял я на него взгляд и тут же отшатнулся.       Выражение лица профессора, представшее передо мной на миг, явило оскалившуюся зубасто-клыкастую пасть, порванную до самых ушей, оголяющую десны и длинный, вываливающийся в слизи язык. Провалы бездонных глаз лишали воли и затягивали по спирали в глубину, пленяя и связывая. А рука, с длинными, неровными когтями, тянулась и желала вырвать сердце и душу, присвоив себе. И лишь спасительное:       — Кар! — раздавшееся над ухом, вернувшее все в норму, стряхнуло наваждение и ту жуть, охватившую меня и поглотившую всего, без остатка. — Кар! — еще раз, чтобы привести окончательно в чувства и вернуть в реальность.       Поднявшись на ноги, тряхнув головой, отринув все то, что предстало перед глазами, снова посмотрел на профессора Квирелла, все так же обеспокоено на меня смотрящего, переживающего за состояние и рассудок. Поблагодарив за беспокойство и помощь, побрел к картине, назвал пароль и прошел в гостиную.       На негнущихся ногах, почти не разбирая дороги, брел к комнате. По пути скинув с себя мантию, развязав галстук и швырнув под кровать ботинки, рухнул на подушку, прямо на нерасправленное одеяло. О том, что это было? Что я в тот момент видел и ощущал, находясь рядом с профессором, подумаю утром.       Отступление       — Ваш приказ выполнен! — отчитывается, закутанный в темный с глубоким капюшоном плащ мужчина, опускаясь на колено, склоняя голову в низком поклоне, при этом, не смотря на господина, а вниз, себе под ноги. — Мальчик пробудил Око Жизни, — сказал полушепотом волшебник, при этом улыбаясь и вспоминая, какой именно страх он навел на ребенка, отпустив на волю свою магию, и до сих пор радовался от лицезрения напуганного и скованного паникой ребенка, когда тот увидел его в истинном облике.       — С нашей помощью процесс инициации пройдет быстрее, и уже к следующему году мы увидим плоды наших стараний, — слышно, как тот, кого назвали господином, улыбнулся и чуть слышно рассмеялся. — Нам нужна его сила! — повернулся таки он к слуге, откидывая назад длинный подол мантии, звеня чистым, как горный ручей звуком парного колокольчика, — с ним и его даром, мы станем всемогущи!       — Да, господин! — еще глубже поклонился слуга.       — Будь рядом с мальчиком, — и махнул рукой в сторону выхода, показывая, что на этом разговор окончен.       Волшебник, закутанный в мантию, поднялся с колен, поклонился господину, и так же, не смотря в лицо, а себе под ноги, покинул кабинет, оставив хозяина одного, наедине с мыслями и планом, способным привести магический мир в утопию. Ведь именно это он обещал каждому из своих подчиненных, когда принимал на службу, брал обет верности и связывал обязательствами, оплетая магическими нитями и клятвами. Идеальный мир для всех — вот его цель. Но утопия - это роскошь, которой удостоятся немногие. А точнее:       — Твоя магия и душа, будут принадлежать мне! Как и Луна, которую я захвачу с помощью твоих сил. Ха-ха-ха! — оглушил тишину кабинета глубокий, низкий, дрожащий металлом смех, от которого тут же разбежались в страхе портреты, оставив лишь рамы и пустые холсты. Связываться с Одержимым - себе дороже…