Когда человечность необходима — ты со мной

Гэвин Рид никогда не видел, как умирают андроиды. До революции, до баррикад. До расстрела не видел. Не его профиль. Как техника вообще могла «умирать»? Тостер не выругается, если выстрелить в него (однажды пришлось защититься им от горе-мстителя), стиральная машинка точно привыкла к постоянным пинкам (и нет, ее не пора менять), только Сири возмущалась, если назвать ее идиоткой (это было смешно). Даже Коннор — а он был и тостером, и стиралкой, и Сири в одном корпусе — на оскорбления лишь вежливо пояснял свои действия. Техника не чувствует боли, андроиды не живые. Выкусили? Когда девиация поползла по электронным мозгам, он звал их пластиковыми ублюдками. Когда они начали давать отпор полиции и агентам на Иерихоне и подорвали развалюху, Гэвин Рид выругался в рацию: «Ебанутые машины». Когда они подошли к хорошо подготовленным солдатам — машины же должны все просчитывать, они же должны были понимать, что их перебьют — и сели, просто сели, Гэвин Рид замолчал. Ему нужно было стоять и не пускать журналистов. (Мордой своей отпугивать). Когда послышались выстрелы, Гэвин вздрогнул, но успокоился: в воздух, точно же в воздух? Когда свободные — оставшиеся — андроиды убирали покореженных — мертвых — Гэвин подошел ближе. Ночь сделала тириум таким же темным, как и кровь. Темное на белом, контраст, Инь и Ян, мать его. Много крови и много снега. Много молчания: машины (?) двигались мерно, исчезали в белом снегопаде с очень прямыми спинами, и Гэвин ежился. Плечи помнили как тяжело вот так держать осанку рядом с мертвыми. Потом было очень липкое и неприятное чувство — Красотка тыкалась в ладони, закрывающие лицо, и утешала на своем, кошачьем. — Мне нужно выпить, — сообщил Гэвин кошке, — прости, малышка, но ты же не хочешь снова просыпаться от моих кошмарных воплей? Красотка склонила голову набок, что было истолковано как великодушное разрешение. От кошмарных воплей никто не проснулся — ближайшую неделю захватила бессонница.