2013
Лион был особенным — он видел суть. Он был старше Марселя на четыре года, так что уже перешел в категорию «подросток», поэтому, возможно, на многие вещи смотрел иначе. А может, он просто сам какой-то «не такой». Когда Марселя только привезли, Лион спросил «че ты такого натворил», и его реакция на ответ была странной. Он рассмеялся. — Почему ты смеешься? — нахмурился маленький Марс. — Потому что ты заявляешь, что убил родителей. Тебе 9, мелюзга. — Э…это правда… — запинаясь ответил Марсель, стиснув пальцами край подушки. Медбратья беспокойно шастали мимо их двери — было видно через прозрачное окошко, в котором то и дело мелькали то белые халаты, то полицейские. Он не понимал, что происходит. Просто смена обстановки, просто какая-то суета, в голове шум. Все случилось слишком быстро. — Кто сказал тебе такую ересь? — казалось бы, неподдельно удивился Лион. А Марсу никто не говорил — он это сам помнил. Злые глаза одноклассника-соседа, который привел друзей его «проучить». Отцовскую зажигалку, которая была ближе всего. Вспыхнувшую траву, огонь, цепляющий деревянные доски. Падающее дерево, крики… Время смерти. Не помнил только слезы. А может, их не было — говорят, дети забывают на шоке многие вещи, потому что психика таким образом защищает мозг от потрясений. — Я поджег дом. — Специально? — скептично усмехнулся Лион. — Нет… — Пф, мелюзга. Ты действительно смешной. Убийство — это когда ты осознанно что-то сделал. А это несчастный случай. Спустя неделю Марс понял — просто так здесь не лежат. Здесь было много других детей, но с ними со всеми было что-то не так: кто-то видел призраков, кто-то вел себя так, словно являлся несколькими людьми одновременно, кто-то лаял по-собачьи. Потом стало ясно — значит, с ним тоже что-то не так. В принципе, он и раньше догадывался — может, дело в том, что Марс всегда был каким-то изгоем, а Лион был в корне противоположным: от него в его 13 лет веяло такой уверенностью, которой могли бы позавидовать даже те худощавые медбратья, сурово наблюдавшие за ними во время общего обеда. Одному из них Лион однажды прокусил руку. А потом улыбнулся так лучезарно, что Марсель вдруг почувствовал, как внутри что-то перевернулось.Он никогда не думал, что вид чьих-то окровавленных губ, оголяющих красные зубы, может заставить его улыбнуться в ответ. В 9 лет он вообще мало думал. Лион был вспыльчив и немного агрессивен. Как-то раз на общем завтраке он устроил забастовку, убедив детей закидать медперсонал едой. Марс видел его замашки и отчетливо понимал, что таким образом Лион показывает, насколько не согласен со своим нахождением здесь, среди психов. Он не понимал, за что его тут держат. За что тут держат их обоих. Может, их потому и поселили в одну палату, что они отличаются от других… Лион часто говорил: — Нас выпустят, мелюзга. Они не знают, что с нами делать, потому что мы не совсем здоровы, вроде как, но и не сумасшедшие. — Это как? — Ну, — закатил глаза Лион, — ты видишь, что со мной что-то не так? — Нет… — Вот и я не вижу, что с тобой что-то не так. Это все иллюзия. Мы оказались тут, потому что государство платит этой больнице бабки за содержание психов. Видимо, их поубавилось, поэтому решили сажать сюда всех, кого не лень, а деньги прикарманивать. Марс в такие моменты молча кивал, потому что верил. В 9 лет вообще не особо включается аналитическое мышление, но он подозревал, что то, что его тут держат, связано со смертью родителей. С тем, что он сделал… Однажды Марсель спросил Лиона: — А ты здесь за что? Лион отвлекся от складывания бумажного самолетика и глянул так серьезно, что если бы Мосс не знал этого пацана, наделал бы в штаны. Лион был первым его мини-кумиром, на которого он хотел быть похожим, но и первым безумцем, навсегда застрявшим в подсознании. Он различал эти взгляды. И сейчас друг смотрел так, словно выныривал из крайне болезненных воспоминаний. — Пытался научить какого-то придурка тому, что умею сам. — А что ты такого умеешь? — Это секрет. Однажды ты узнаешь.…
Мало кому знакомо ощущение деперсонализации или дереализации. В 9 лет Марсель тоже не знал, как называется состояние, когда после очередной капельницы перестаешь соображать, что делаешь, и просто шатаешься по миру, будто овощ. Лион принимал это как данность, только с каждым днем становился все менее разговорчивым, а Марс так привык к собственному молчанию и его безудержному трепу, что это его изменение начало доставлять беспокойство. — Они нас травят. — сказал Лион однажды после капельницы. — Почему? — язык заплетался, но сложить буквы в одно слово казалось приемлемым. За стеной послышались стоны Молли, которая каждый день в это время издавала звуки, похожие на плач и смех одновременно. Марс был слишком маленьким, чтобы понять, что именно имел в виду Лион. На тот момент это звучало как «они пытаются нас отравить». На самом деле «травят» — пытаются извести. Делают овощами, неспособными к передвижению все сильнее с каждой порцией таблеток, чтобы шума было меньше. Чтобы и дальше спокойно делать вид, что их нет. — Давай сбежим. — вдруг раздалось с соседней койки. Марс от неожиданности даже приподнялся на локте, боясь, что медбратья за дверью услышат сумасшедшую идею. Вообще, подобные предложения были в стиле Лиона, так что Марс уже даже немного привык. Как-то раз он предлагал украсть у Эллиота один тапок, чтобы тот заподозрил в краже свою вторую личность, а однажды сказал Мэни, что у него под кроватью тоже мяукают кошки, и даже предлагал их познакомить. Ему вообще доставляло удовольствие издеваться над пациентами, потому что они с Марсом были здесь, вроде как, единственными «реально здоровыми» детьми и могли смотреть на чужие причуды как на повод для веселья. Иногда Марсу это казалось безумным, но по-сравнению с тем, что он только что сказал, это все было сущей ерундой. — Ты больной? Лион усмехнулся. — Странный вопрос, учитывая место, где мы лежим. — он присел на кровати и слегка пригнулся, косясь на полупрозрачное окно. — Я же говорил, мы оба нормальные. Получается, нас здесь просто так держат? Ты ведь тоже с этим не согласен? — Не согласен. — кисло ответил Марс, почти не сомневаясь в своих словах. Так-то он так и не заметил за собой каких-либо странностей. Он не слышал голосов, не видел призраков. Только постоянно чувствовал непонятное желание двигаться, словно кто-то изнутри подгонял его, не позволял спокойно сидеть на месте. На самом деле, все время хотелось что-то сделать… Прокусить руку медбрату. Как это сделал Лион. Если бы Марса спросили, зачем, он бы не смог ответить. Но, разум подсказывал, что нападать на врачей без причины чревато последствиями, поэтому он согласился сбежать. Согласился сделать что-то, чтобы о его несогласии узнали. — План такой, — азартно усмехнулся Лион, заметив перемены в настрое Марселя. — Сегодня отлеживаемся, не пьем таблетки: ни двойную дозу, ни одинарную, никакую. Завтра с утра — тоже. И на прогулке дергаем. — Не получится. Здесь все огорожено. — Тогда сбежим на время, в пределах ограждения. — подначивал Лион. — Давай, мы уже пару месяцев лежим, как овощи. Если тебя не устраивает нахождение здесь, возрази! Лион всегда был во всем уверен. Он с абсолютной уверенностью за эти несколько месяцев миллион раз сказал, что их скоро выпустят. Он с такой же уверенностью распускал слухи, что новенький психиатр — педофил, а его пациентке на самом деле не 16, а 12, и что-то говорил про «возраст согласия», но Марсель понятия не имел, что это означало. Знал только то, что если Лион говорит уверенно — значит, так и есть. — На время? — На полчаса. Пока не закончится прогулка. Нас даже искать не начнут, мелюзга. Не успеют оглянуться, а мы уже на месте, послушно кушаем бульон в общей столовой. Марс не помнил, что заставило его тогда схватить зажигалку, почему он выбрал поджечь траву вместо того, чтобы убежать. И потом он вряд ли вспомнит, почему кивнул. Почему сказал: — Куда? — так, словно уже согласен. — Тебе понравится.…
Конечно, ныкаться от врачей и делать вид, что проглотил лекарства — так себе удовольствие, но выхода не было. Лион оказался вообще прирожденным актером — притворился, будто его так размазало, что ему бы и Оскара дали. А на прогулке они припустили на скоростях. Лион оказался очень быстрым — Марс бы тоже так хотел, быстрее всех, чтобы только пятки сверкали. Ко всему списку его крутых качеств приплюсовалась поразительная скорость. — Ты чего такой шустрый? — спросил Марс, упершись в колени и пытаясь отдышаться, когда они забежали за угол третьего корпуса. Здесь был дневной стационар, поэтому их «надзиратели» ошивались в другом крыле. — Я же этот, — отозвался Лион, карабкаясь на пожарную лестницу, — легкоатлет. Он ухватился ногами за ствол близстоящего дерева, руками подтянулся наверх и вскарабкался по железным прутьям. Они начинались на уровне 2 метра от земли, так что дуб рос рядом очень кстати. Марс не без труда, но повторил — спустя минуту они оба были на крыше. Марс не спрашивал, зачем они здесь, но с Лионом и на крыше было не страшно. Это место идеально подходило для уединения и ощущения свободы, которую у них здесь забрали, а в 9 лет свобода — это буквально возможность пойти туда, куда хочешь. Лион был крутым — Марс на него равнялся. Он не как эти медбратья и медсестры, он — как настоящий друг, добрый, харизматичный, веселый. С ним никогда не скучно. Он бы, наверное, другого места и не выбрал. — Смотри. — кивнул Лион вниз, когда они взобрались на середину. — Нас ищут. Ветер колыхал футболки, разгоняя прохладу по телу. Сейчас Марс точно видел: у него глаза зеленые, как трава, по которой бегали обеспокоенные маленькие белые точки — с расстояния 5 этажа они так и выглядели. — Ага… — неопределенно выдохнул Марс. — Долго еще искать будут, до вечера небось. — Да я сам к ним спущусь. — рассмеялся Лион. Марс рассмеялся в ответ, не понимая, чему радуется. — Ты придурок? Мы зачем тогда сбегали? — Ты все правильно сделал, Марсель. Ты настоящий друг. — улыбнулся Лион как-то вдохновенно, — Ты не представляешь, как долго я мечтал сюда попасть! Лион подошел к Марсу и вдруг обнял. И только тогда Марсель немного напрягся — не потому что это было чем-то жутким, а просто Лион так никогда не делал. У них были свои рукопожатия, удары кулачком, похлопывания по плечу. Это его снисходительное «мелюзга», которое вызывало не то раздражение, не то ощущение привычности. Но, вот так подойти и притянуть к себе, крепко прижаться, чтобы было слышно, как бьется чужое сердце, — это жест, ему не принадлежащий. Лион отцепился и аккуратно коснулся чужого плеча, доверительно заглянув в глаза. — Ты мой самый лучший друг. Настало время научить тебя тому, чему я пытался научить того козла. Но, ты другой. Ты научишься. — Чему? — спросил Марс, все больше не понимая, куда клонил Лион. — Я покажу. — с готовностью кивнул друг и вдруг пошел к краю. Марс почему-то напрягся, хоть и не думал, что у Лиона что-то с башкой: он же здесь единственный нормальный ребенок, с ним даже на крышу не страшно. Он не псих. Он не псих. И Марсель не псих. Они оба нормальные, здесь можно оказаться по ошибке, Лион ведь так в этом уверен. Только благодаря нему Марс до сих пор не осознал, что случилось с родителями. Потому что Лион вытеснил все эти мысли собой: они находились в одной палате с утра до вечера, болтали на всякие темы, и ему, такому крутому подростку, не было с Марселем, таким мелким, скучно. Лион нормальный, и он сейчас отойдет от края. Вопреки мыслям живот скрутило судорогой. Марс зачем-то глянул вниз, на беспокоящихся людей в белых халатах. Словно прочитав его мысли, Лион нахально усмехнулся: — Это будет эпично. — и почему-то расставил руки в стороны. — Ты что делаешь? — спросил Марс. — А на что похоже? Чего ты там стоишь? Лучше иди и повторяй за мной, иначе не получится. — Что повторяй? — Марсель неосознанно шагнул назад, и тут же заметил, как настроение друга переменилось, отпечатавшись на чужом лице. — Ты куда, Марси? По горлу пополз странный ком. — Я не понимаю… Пошли вниз, Лион… — он бегло оглянулся назад, но к ужасу осознал, что понятия не имеет, как по этой пожарной лестнице спуститься обратно, не разшибившись в лепешку. — Нас ждут… Пошалили и хватит. — Я не глухой, я понял. Сейчас мы спустимся. — нахмурился Лион, вдруг шагнув к Марселю, и попытался взять его за руку, но тот психованно выдернул конечность. Наверное, в глазах было столько страха, сколько не помещалось в сжавшемся сердце. Они на пятом этаже. Их заметил кто-то внизу, это точно. Может, Лион просто шутит… Друг не шутил. Смотрел на Марса уже более разозленно, словно тот его предал. А потом сжал зубы и махнул рукой. Пробурчал: — Ага… И тот был такой же. Я пытался показать ему, как надо, но он не хотел слушать. Даже когда я его вниз столкнул, упирался до последнего, но все равно не сделал, как я показал. И что из этого вышло?! Разбился, придурок, а на меня повесили его упрямство, и здесь с тобой заперли. Если бы правильно руки расставил, все было бы потрясно. Какого черта меня никто не слушает? Все дело в технике, придурки. — Технике чего…? — спросил Марс, снова бегло оглядываясь. По мере осознания того, куда клонил Лион, сердце начинало биться сильнее. Здесь просто так не лежат. Здесь все-таки нет нормальных людей… Но, он же был нормальным. Он не делал все эти несколько месяцев ничего такого, не разговаривал сам с собой, не лаял по собачьи, не ел обои… Он же был нормальным. Он же его друг. Он же его первый мини-кумир… Первый, кому Марсель смог улыбнуться после того, что случилось с его семьей. С его домом. С его прошлым. С ним… — Технике полета. — ответил Лион так, словно Марс тупил и не мог сложить дважды два. — Почему надо все разжевывать? Ты же сам согласился со мной пойти, а теперь даешь заднюю. — Ты не умеешь летать, Лион… — сказал Марс, почему-то в одночасье почувствовав, что это были самые страшные слова в его жизни. — Мелюзга. Я в тебе ошибся. — Лион покачал головой и шагнул к краю, растопырив руки. — Ладно, не трусь. Я покажу, а ты повторишь следом. Буду ждать тебя внизу, так что смотри внимательно, чтобы повторить по нормальному. И так, насчет три… Раз… И Марс смотрел. — Два… Хотел сделать шаг, но струсил. Реально струсил, потому что казалось, что если он попытается остановить Лиона, то полетит вместе с ним. — Три… И он прыгнул.2023
Сколько волка не корми, а он все равно в лес смотрит. Это потрясающую поговорку рассказал Марселю Булыжник как-то раз вечером, когда Марс в очередной раз вернулся с синяками и застал его играющим в плейстейшн у Заимникова на кровати. Тот смылся за растворимой лапшой, а когда вернулся, объяснил — так говорят про людей, которых невозможно исправить, как ни старайся. Сколько ни сыпь волчаре в миску собачьего корма или мраморной говядины, дохлая крольчатина на вкус куда лучше, особенно если поймана заживо. Так и у Марса — сколько ни создавай условия, чтобы не попасть в «пиздец», как выражался Виктор, а все равно тщетно. Особенно если «пиздец» написано у тебя на роду. — Ты тронулся умом? — спокойно уточнил Заимников, гоняя мяч ногой на поле. Они вышли на улицу ранним утром. Вернее, это Марс за ним вышел, потому что Демьен с ним не разговаривал уже пару дней и единственным «связным» оставался Сутулый. Пришлось ему рассказать, с чего Дем так взъелся, но других выходов он не видел. Не хватало еще, чтобы Бертран списал все на приступы и удвоил свой тотальный контроль. Марсу тут и так продохнуть негде: то тренера, то коменда, то вон, Хольцев со своей шайкой. Марс скучающе проводил взглядом мяч, когда тот дотронулся его ноги. Резко прижал его подошвой к земле, пресекая попытки Сутулого забрать его обратно. Саня раздраженно покосился на Марса. — Не тронулся. Я думаю, он — человек сделки. Сейчас я помогу ему, а потом он — мне. Марсель выпустил мяч. Саня недовольно перехватил его ногой и продолжил пинать в воздухе. — Ага, человек сделки. Историю хочешь? — глянул на Марса. Тот неопределенно пожал плечом, сунув руки в карманы. — В вузе к нему как-то раз пристал один перец. Предложил, так скажем, услугу за услугу. Над ним в группе издевались или типа того, не знаю, так он Хольцеву предложил сделку: Виктор его защищает, а он ему — бабки. Причем много пообещал, даже вроде как авансом сколько-то отправил. Только, спустя пару дней он этого перца в раздевалке после физры связал и подговорил кого-то из знакомых со старшего потока, чтобы они ему всей троицей на лицо нассали. И слил это в сеть. Марсель дослушал молча. Заимников перестал пинать мяч и уставился в упор, будто стараясь вдолбить раз и навсегда. — Он ублюдок, Марсель. Он тебя кинет. Они там своей компашкой все отбросы. — А что с пацаном в итоге стало? — ухмыльнулся Марс, и Саню как-то странно перекосило. — Ты шутишь? Тебе только это интересно? Реально? — Думаю, Хольцев ничего просто так не делает. Наверняка у него были причины. История не полная. — Ну, парень отчислился, вроде даже в другой город уехал. В том-то и дело, понимаешь? «Сделка» в понимании Хольцева — это не что-то из разряда «ты мне — я тебе». Он просто перевернет так, как ему в конечном счете надо будет. Я не знаю даже, вернул ли он тому парню деньги или просто кинул его на бабки, а сам решил выставить посмешищем. Но на него в случае чего даже заявлять бесполезно будет — у него отец какой-то там дохера важный тип в ментовке. Марс призадумался. Строго говоря, Заимников был тем самым голосом разума, который говорил словами Демьена, даже когда того не было рядом. Вот только, если бы Марсель слушал Дема с той регулярностью, с которой бы стоило, он бы от скуки подох задолго до того, как добрался до России. А француз скучать не любил, поэтому за эти пару дней как раз умудрился по уши залезть туда, куда Хольцев сказал ему ни в коем случае не соваться. В его дела, то есть. Вдвойне забавно, что они живут на одном этаже, но расписание позволяет пересекаться только на тренировках. На одной из них он заметил, что «хвостик» Виктора сократился — там кого-то не хватало. И бог знает, что послужило тому причиной, но Марсу это только на руку. Не нужны они ему. Марсу. Рядом с Хольцевым — не нужны. Тот парень выбыл, а значит, в ближайшее время на тренировки не сунется: двадцатка прошедших во второй этап соревновалась отдельно. Пришлось скрести, как это здесь говорится, «по сусекам». Хотя, за первую же попытку поскрести он тогда в баре и огреб, но остался доволен хотя-бы тем, что узнал про этого Колю. Парень явно проблемный, с заниженной самооценкой и импульсивным чувством привязанности, пытающийся скрыться за дорогими шмотками и маской непробиваемого говнюка. Только, вопреки всему этому, Марс отчетливо видел, что он ни при чем. Думал на него сначала, да — только вот у него голова другим забита чем-то. Это видно. А вот тот, который вечно рядом с ним ошивался — та еще заноза. Он, в принципе, мог… Шанс проверить подозрения не заставил себя ждать. Марс возвращался с пар и просто по счастливой случайности напоролся на того, кого искал: сразу узнал «упавшего» Хольцеву под ноги, издалека выцепил, когда тот заруливал в туалет на их этаже. Ухмыльнулся, снова не контролируя лицо. Хольцев бы сказал, что после такой рожи ему сразу хочется вдарить. Хольцев вообще много чего сказал бы, если бы у него была такая возможность и если бы он не был скован собственными запретами и тараканами. Он на самом деле Марса понимал прекрасно, и почему-то, Марсель в этом был уверен так же, как в том, что парень, которого он схватил за шкирку и швырнул к стене, так просто не расколется. — Ты охуел?! — заверещал «пострадавший». Марс заблокировал дверь изнутри, приставив к ручке какую-то швабру. Парень было дернулся в сторону выхода, но Марсель тут же оперативно схватил его и зашвырнул обратно, медленно разминая затекшие костяшки. — Ты же этот, да? Который пидор по обмену. — мерзко и брезгливо ухмыльнулся парень. Вопрос застал Марселя врасплох, так что он лишь вздернул бровь и улыбнулся шире прежнего. — По обмену? Ты думаешь, что вместо меня от вашего вуза во францию уехал учиться какой-то уральский фрик? Полагаешь, я пошел бы на такую жертву ради обучения в России, чтобы взамен твои недальновидные сородичи топтали мою землю? Парень оскалился и бегло оглянулся, очевидно ища что-то тяжелое. Видимо, слухи про Марселя не ограничились тем, что он «пидор по обмену» и включали полное представление о его нетривиальных способах коммуникации. — Считаешь, мы здесь все уебки, а ты такой из себя крутой и интеллигентный? Это провинция, а не поселок. И считать умеем, не поверишь, и буквы в слова складывать. Парень был явно настроен против Марселя. Его даже слегка удивляла такая неприкрытая вражда, учитывая, что после последних десяти минут общения, за которые он умудрился втолкнуть незнакомца в туалет, могло появиться как минимум недоумение, а пацан словно бы заранее знал, в чем дело. Подготовили, значит. Конечно, в отличие от Хольцева, который не шел, казалось бы, даже срать без стратегически построенного плана, Марсель предпочитал импровизацию. Даже не позаботился о том, чтобы их разговор никто не слышал, но в кабинах, вроде, было пусто. — Буквы в слова, говоришь? — сморщился Марсель, словно не поверил. Пригляделся к парню, который настороженно сложил руки в карманы, и шагнул ближе, серьезно сокращая дистанцию, чем заставил пацана мгновенно напрячься, — Это, кстати, здорово, что ты обладаешь таким навыком! У меня с этим не очень — ваш язык просто ужас, слышишь эту противную «р»? Кое-кто, я уверен, даже готов лично заплатить моему логопеду, лишь бы это испр-р-равить. Любую сумму. А вот у тебя такой проблемы нет. И буквы в слова сложишь, и слова в предложения, и предложения — в цельный текст, который я с удовольствием послушаю. Парень, запутанный пустословием Марселя, лишь непонятливо сморщился. А в следующую секунду чуть не завопил от ужаса, когда Марс выудил ключи от комнаты и, пережав другим предплечьем его горло, медленно надавил острым концом под ширинкой. — Ты че, ты че, ты че, ты че! — завопил потерпевший. — Тш-ш-ш-ш-ш-ш, — прошептал Марс в чужое лицо. — Кто? — Что «кто», ты ебанулся?! Убери эту хуйню от меня! Я блять, тебя… а! — коротко вскрикнул, когда нажатие стало сильнее. — Че тебе надо от меня?! Я ниче не знаю, ниче не видел! Убери нахуй, сука…мммммм! — пуще прежнего завертелся, потому что рука Марселя, пережимавшая шею, перекочевала на чужой рот и заткнула источник шума. От былой враждебности не осталось и следа. Пацан вытянулся по струнке, даже чуть на носки привстал, чтобы ключи так сильно не давили на самую ценную часть тела. Марсель задумчиво оглядел истерящего. — Смотри, как мы поступим. Я отпускаю руку, а ты отвечаешь на вопросы. Если слышу, что отвечаешь нечестно, вскрываю тебе ключами яйца. Если начинаешь орать — концовка та же. А если кто-нибудь узнает об этом разговоре, я нассу тебе на лицо. Рассказ Заимникова пришел на ум в самое подходящее время. Парень медленно кивнул. Марсель неторопясь отпустил руку. — Я…не понял последнее… — сипнул пацан. — А тебе и не надо. — хохотнул француз. — Ты же умный парень, не станешь трепаться, да? — тот мотнул головой, — Ну вот и славненько. Как зовут? — Степа. — покосился вниз. — Убери эту… — А-а. — Мосс усмехнулся. — Сначала информация. Не переживай, твои яички в безопасности, пока ты говоришь правду. А если увижу, что врешь… — Да понял я, понял! — высоко сипнул Степа, максимально приподнявшись на носки. — Хули я сделал? — Скорее «зачем». — хохотнул Мосс, изучая бегающие глазюки. — Тебе не жалко было свою спину? Ты ведь жестковато приземлился, да? — Ты о чем, псих? — Как можно на идеально ровном месте запнуться об собственную ногу и рухнуть наискосок, аккуратно на чужую дорожу? Не замечал за тобой неуклюжести на тр-р-ренировках. Парень побледнел. Стиснул губы и глянул мимо Марселя, на дверь, которая скрипнула в попытках отвориться — с той стороны кто-то ломился внутрь. Марс елейно крикнул «идет уборка». Когда повернулся обратно, парень тотчас принялся оправдываться: — Я запнулся, ты же сам видел! Нахуй мне специально перед отборочными? Ты совсем рехнулся? — Не сдаешься, да? — Марсель надавил ключами посильнее и слегка повернул, чем вызвал тихий нервный скулеж и моментальное раскаяние: — Ладно-ладно, заплатили мне, доволен?! Убери эту хуйню! Я все сказал! С той стороны долбанули еще раз. Марсель усмехнулся: это кому-же так приспичило поссать, что аж невмоготу спуститься в туалет до второго этажа? — Кто? — Я фамилию не знаю, п-правда… Чувак, больно пиздец… — Хочешь, чтобы больнее было? — Да я блять, правду говорю, ты задрал! Он подошел ко мне прям перед отборочными, когда были готовы списки по пятеркам, кто с кем бежать будет. Нас только распределили как раз. Он пообещал тридцать тысяч, а я долбоеб, повелся. Мне деньги нужны прям срочно, так что поверил без б. Подумал, что на соревнования и так не попаду, даже думать не стоит. Взвесил приоритеты… Сзади послышался оглушительный шум и Марсель запоздало обернулся, ухватив в поле зрения треснувшую швабру, валяющуюся на кафеле, и распахнутую дверь. Хольцев так и застыл в проеме с непонятным выражением — с нахмуренными бровями, плывущим взглядом и с выражением лица, будто собирался задать трепку тем, кто здесь закрылся, но увиденное помешало сгенерировать правильную реакцию. Секундную заминку нарушил заверещавший Степан: — Убери его, убери, убери, быстрее, прошу! Марс опустил голову, уже готовясь к тому, что сейчас будет, но удивленно вскинул бровь, когда Хольцев неспеша подошел и встал рядом. Глянул на Марса, затем — на парня. К изумлению обоих сложил руки в карманы и привалился к раковинам, наблюдая со стороны. — Ну и че планируешь делать? Яйца ему отрежешь? Реально? От тебя я ждал чего поизощреннее. Он даже сперва ушам не поверил: Хольцев в открытую стебался, не собираясь помогать несчастному. Тот, который Степан, тоже ушам не поверил — вылупился на Хольцева и просипел: — Ты чего, Вить? Ты же этого ублюдка не выносишь, Вить?! — А ты бы что сделал? — участливо поинтересовался Марс, не обращая внимания на Степана, который то бледнел, то серел по очереди и елозил так, чтобы ключи нанесли как можно меньше урона. Хольцев склонил голову, будто бы всерьез призадумавшись. — Я бы связал руки, окунул головой в унитаз и держал, пока не отключится. А потом приводил в чувства и по новой, пока не сознается. — Вы сдурели?! — вопил возмущенный, — Да блять, вы же шутите?! Ало, парни! — Что ж у тебя за приколы всех топить? — Ну, твои методы не особо работают, верно? Может, стоит попробовать что посерьезнее? — Хольцев оторвался от раковин и поравнялся с Марсом, явно собираясь осуществить задуманное. А по лицу Степана тотчас видно стало, что слухи о Хольцеве, какие бы то ни были, обычно сомнениям не подвергались. Он заверещал, как резаный: — Григоренко! Леха Григоренко, заебали! Я не знаю, зачем он меня попросил, пообещал бабки только. Но, он мне не заплатил! Честно, ни копейки! Я сам хотел уже идти к нему разбираться, какого хера он мутит, да этот чернявый прицепился! Я вот прям щас к нему как раз шел! — соскочил с ключа, кренясь в сторону, и вымученно зашептал, — Да убери ты ключи, сраный гастарбайтер… Марсель ухмыльнулся и машинально глянул на Хольцева. Тот коротко кивнул и он «послушно» спрятал орудие пыток. Хольцев хлопнул парня по плечу и сказал: — Иди. Если узнаю, что ты был у Григоренко, сделаю то, что озвучил. И сверху добавлю пару «приятностей», для профилактики. Парень мрачно скинул чужую руку, но спорить не стал — понял. Марсель только диву давался, как они тут все его слушаются, ходят по стойке смирно. Степан поплелся прочь, громко хлопнув дверью, и атмосфера стеба, исходившая от Хольцева, медленно растворилась. Они остались вдвоем. Марс не спешил смотреть на Виктора, только ухмылялся и пялился куда-то в сторону, на кафель. Наверное, оттягивал неизбежное. Больно не будет. Просто, схватят за шкирку, как пса, может, пару раз приложат к раковине башкой. Хотя толку? С ним вся эта дрессировка не сработает, он и сам дрессирует не хуже. — Я говорил тебе не вмешиваться. — послышался бас Хольцева над ухом. Шею окатило приятным теплом, от которого поползли мурашки. — Ну да, теперь все сходится. — протянул Марс, скрывая нервный выдох за сосредоточенной интонацией. — Этот парень же не живет на третьем, теперь хоть ясно, зачем он здесь. — Ты меня не слышал? — Ты же понял, что мне насрать на то, что ты говоришь. — отмахнулся Марс, разворачиваясь. — Иначе тебя бы тут не было. Не сбивай с мыслительной цепочки. Давай думать. Хольцев ухмыльнулся, поплыл взглядом в сторону. Француз редко замечал, чтобы у него лицо в принципе менялось, а тут — целая ухмылка. И, надо же, вторая, когда Виктор, хрустнув шеей, откинулся к стене и сложил руки. Решил, видимо, не бить сразу. — Я пытаюсь понять твою логику. Она вообще есть? — Oui, cher. Не люблю, когда в серьезный спорт лезут неподготовленные детишки. Этот парень и ко мне под ноги мог прыгнуть, если бы ему заплатили. О таком стоит знать. — А может тебе тупо помощь моя нужна, вот ты и подмазываешься? Нахальная лыба с трудом удержалась на лице. — Ты о чем? — «не понял» Марс. Стряхнул челку. — Хочу справедливости, вот и весь интерес. Не люблю, когда моим дружкам грозит неприятность. В ответ Хольцев лишь сощурил глаза. Марсель залип на интересном разрезе — верхние веки немного нависшие, а нижние — наоборот, чуть опущены. Поэтому и взгляд такой тяжелый получался. А раньше казалось, что дело в карих, почти черных, радужках. Марсель вообще эстет до черта. Всего Хольцева мог бы разобрать на атомы и каждый атом раскритиковать. — Ты так часто говоришь это слово, что возникает закономерный вопрос. Что за интерес у тебя «дружить» с человеком, который тебя чуть не грохнул? Варианта два. Ты либо еще более отбитый… — почему-то нахмурился, словно хотел сказать что-то другое, — чем кажешься… — Либо тебе что-то нужно, но тебе стремно просить в открытую, потому что боишься отказа, или наверняка знаешь, что эта просьба — больше, чем ты можешь себе позволить. А я — единственный, кто, как тебе кажется, может тебе помочь. Почему? Наверное, как раз потому, что я однажды чуть тебя не прибил, а потом спас твой французский зад и теперь ты знаешь, на что я способен. Марсель даже рот приоткрыл. Просто браво. Нет слов. — Ты меня очень хорошо понимаешь. Ты со всеми такой проницательный? — Приходится, чтобы вовремя крыс разглядеть. — неопределенно ответил Хольцев. — И как? Получилось? — съязвил Марсель. — Этот, который Григоренко, вроде из твоей компании. Давно заметил, что он крыса? — Относительно. Интересный этот Хольцев, одно слово — видно, что Марсель его о чем-то задуматься заставил. Надо сразу к делу, чтобы настрой не сбить. — Пусть от общения со мной ты не в восторге, ты не можешь отрицать, что я полезен. Хольцев изогнул бровь. Если пару минут назад он стоял, будто каменный истукан, то сейчас он стоял как истукан с ироничной рожей. — Это чем? У Виктора всегда так — либо тирада, либо обрывки фраз по капле в час, по ситуации. — Чем захочешь. — выпалил Марс на энтузиазме и тут же запоздало прикусил язык. В голове некстати вспыхнула ситуация в туалете. — Чем захочу? — уточнил Хольцев, — Ты хорошо подумал? — Oui. Я не боюсь твоей фантазии. Коленно-локтевая? 69? Классическая? Удиви. Кто-то однажды сказал Марсу, что самый лучший способ съехать с неудобной темы — возвести ее в абсурд. Вот только Хольцев порыв не оценил: в два шага дошел до Марселя и одним рывком выдрал серьгу из уха. Марс это даже не сразу понял, только почувствовал, как мочку вдруг будто обожгло, а по шее потекла горячая жидкость. Погано ухмыльнулся, изо всех сил сдержав болезненный вой. Теперь какое-то время придется только в левом ухе носить, как этот русский изверг и хотел. Хольцев так на него уставился, что любой бы на месте Марселя от такого зрелища уже бы в штаны навалил, а у Марса в такие секунды просто ноги отказывали, потому что драться с человеком, который сам научил тебя уклоняться — это как минимум бесполезно. А вот если застыть и ничего не делать, это его, наверное, в ступор введет, как когда тиранозавр тебя не видит, если не двигаешься. Больно все-таки будет, конечно, но Марс привык. Кажется, они за это время оба друг к другу немного привыкли. На таком уровне, что из этого уже даже можно было извлечь пользу. Виктор низко пробасил, помахав окровавленной сережкой перед носом. — Это — первая попытка. Если со второй не скажешь, зачем ввязался решать мои проблемы, заставлю проглотить. Застежка у тебя здесь острая, так что подумай еще раз, разумно ли то, куда ты лезешь. Марс глянул белобрысому прямо в глаза и сделал первое, что в голову пришло — высунул язык, показательно глянув на серьгу. Он даже не задумывался особо, чисто назло, чисто чтобы побесить. Не ожидал, что Хольцев реально положит ее ему на язык. Не ожидал, что низко просипит той самой интонацией, от которой у Марса неизменно подкашивались ноги: — Глотай. Он решил проверить. Его, Марса — проверить. Насколько у него яйца стальные. И Марс хотел ухмыльнуться, как обычно, но в эту секунду почему-то куда важнее оказалось не оторваться от Виктора. От его глаз, которые больше не казались теплыми, а которые проверяли, насквозь прошибали и в самую суть били. Почему-то стало важно эту проверку пройти. Марс послушно закрыл рот и сглотнул. Не прошло и секунды, как его уже встряхнули, будто консервную банку. — Ты че наделал?! Совсем долбоеб что-ли?! — Чего кричишь? Я же сделал то, что ты сказал. — чем больше у Хольцева становились глаза, тем веселее было Марселю. — Погнали в больницу, придурок. — сдержанно рыкнул Виктор. И только тогда француз его одернул, улыбнулся и открыл рот, демонстрируя кровавую серьгу, которую успел спрятать под языком. Хольцев тут же разжал руки и уставился на него. Дождался, пока Марс достанет ее изо рта и с размаху шлепнул по руке, выбивая серьгу, а потом со всей дури пихнул его в стену, чтобы лопатки больно проехались по кафелю. Странный он. У Виктора, Марсель уже понял, свое определение граней, когда стоит остановиться, а когда — нет. Подтекающая кровь на ухе — тому доказательство. Марс настолько впал в ступор, что даже почти не дернулся, когда Виктор поднял с пола швабру и резко зашвырнул в сторону входа, чтобы приоткрывшие дверь парни шмыгнули прочь. А потом Хольцев медленно развернулся обратно и приблизился так, что Марс почувствовал чужое сдержанное разъяренное дыхание на своем лице. Подавил странный порыв на приколе подуть в чужой рот. — Последний раз, француз. Я сейчас либо вырву тебе вторую серьгу, либо позаимствую твою идею пыток и вскрою тебе яйца ключами. Марсель пробежался взглядом по нахмуренным бровям, идеально лежавшим волосам — Хольцев их не укладывал, француз на 100% знал, — по широким плечам, напрягшимся от неприлично близкой дистанции. У этого белобрысого проблемы с доверием посерьезнее, чем у самого Марса. Только, терпение у него не безграничное, и если уж он решил попробовать кому-то довериться, этим терпением разбрасываться не стоило. Только, Марс это все хорошо понимал лишь в теории. А на практике — само как-то получалось. Его нравилось бесить до трясучки. Нравилось, что Марсель — единственный, с кем белобрысый не мог держать себя в руках. Пока Марс его снова разглядывал, тот вдруг снова навис, хотя они и были одного роста. Получилось от странных эмоций только усмехнуться и в упор глянуть: — Что будешь с Григоренко делать? — Ты бы не об этом сейчас беспокоился. Разве у тебя самого проблем не воз и маленькая тележка? Он ухмыльнулся, но не стал шутить в сторону русских метафор. Вовремя вспомнил, что Виктор терпеть не может близкую дистанцию, поэтому намеренно немного ближе подался, чтобы тот на автомате отшатнулся. Так говорить комфортнее, а то Марселю от этого давящего взгляда уже не по себе. Как-то странно не по себе. — Я знаю, что делать. — Разве? — Да. — Все-таки пойдешь в полицию? — Хольцев сложил руки и вмиг начал напоминать Демьена. — Есть вариант получше? — Есть. Подумать головой. Умеешь? — Умею языком. — съязвил Марс, погано улыбаясь. — Опробовать хочешь? Хольцев предупреждающе схватился за вторую серьгу и Марсель позволил себе на автомате вскинуть руку, перехватить чужую ладонь и выплюнуть: — Да прав ты, прав, доволен? Я без понятия, что делать, а? Поясни, ты же стратег, каких свет не видел. Что бы ты сделал на моем месте? Хольцев поморозил глазами чужое ухо и неопределенно пожал плечом: — Перестал бы напрашиваться на кулак. Марсель искусственно улыбнулся и показал фак, пережимая кровь той рукой, которой секунду назад сжимал конечность Хольцева, чтоб тот не вышел из себя во второй раз. Виктор с нечитаемым выражением проследил этот жест и спросил со странной интонацией: — Ты ее любишь? — боль настолько сильно отвлекла от мыслей, что Марсель эту интонацию даже сперва пропустил мимо ушей. — Не твое дело. Хольцев сощурился, наклонил голову. Пилил его с пару секунд и, когда Марс уже собирался отшутиться, решив, что его взгляд стал пропускать слишком много, Виктор выдал: — Дай мне два дня и не еби мне мозг. Я что-нибудь придумаю. Марс даже слова на русском забыл от неожиданности. — Ты мне поможешь? — Ну ты же помог мне с Григоренко. — Отрадно знать, что ты больше не собираешься убить меня за это. — Может еще передумаю. — пожал плечом Виктор, — Ты сделал за меня всю грязную работу. Если тот парень нажалуется, тебя вызовут в деканат, может даже отстранят от соревнований, а меня это не коснется. Марсель усмехнулся, но на сей раз не особо искренне. Об этом-то он как раз и не подумал. — Я не буду мешать твоему обостренному чувству справедливости. И помогу взамен. — Типа по-дружески? Или «чтобы отстал»? — спросил Марс, прекрасно зная, какой будет ответ: — Мы не друзья, картавый. Я заебался повторять. — Второй вопрос Хольцев то ли намеренно проигнорировал, то ли не заметил. Он подобрал кровавую сережку с кафеля и кинул ее в мусорку. Марсель с досадой проводил ее взглядом. — Вытри тут все, а я узнаю, что можно сделать. Если сунешься насчет Григоренко еще раз — забудь все, что я сказал. И о помощи, и обо всем остальном. В туалет все же влетели, очевидно, самые смелые из тех, кому приспичило поссать. Оттолкнули Виктора, который задержался в проеме, и пробежали мимо, в сторону писсуаров. Он с плохо сдерживаемым раздражением обернулся и Марс этим воспользовался: — С тебя сережка! Она серебренная так-то! — крикнул, глядя в глаза. Старался слишком уж не лыбиться, потому что от подобной мимики кровоточащее ухо тянуло еще сильнее. — Как возмещать собрался? В ответ мгновенно прилетело: — Пошел нахуй. — и Хольцев скрылся в проеме.…
— Нет, ты глянь, че пишут! Совсем охренели! Лопатин не глядя вдарил кулаком по столу так, что Орленко едва успел убрать свой тост подальше, пока он не превратился в кашеобразное крошево. Павел с невозмутимым видом переставил тарелку, а Тищев флегматично глянул на Хольцева. Тот лишь скрепил зубы, но комментировать не стал. Лопатин был прав: они охренели. Им бы бошки поотрывать за эти их пописульки. Человек вон и так психически нестабилен. Даже напоминает кое-кого, только в обратку. Марселю-то все до фени, а этому только повод дай. — Никогда не любил университетские СМИ, — интеллигентно констатировал Орленко и отпил кофе. Лопатин зло оглядел стол, скорчил самую зверскую мину, на которую был способен, и зачитал: — «Итоги первого этапа отборочных легкоатлетов не заставили себя долго ждать. Вопреки популярным предрассудкам, число легкоатлетов с гуманитарного факультета, прошедших в двадцатку, обгоняет остальные направления…» Слышали, да? Предрассудков — это каких? Типа мы задохлики или где? — Остынь, Жига. — хмыкнул Хольцев. — Ты — точно не задохлик. — А если бы про нефтегаз такую срань написали? Ты бы не вскипел? — Про нас бы не написали. — снисходительно выдал Виктор, дождавшись, когда злость Лопатина достигнет своего апогея. — Потому что только про гумфак есть такие предрассудки. У вас все парни либо тощие, либо красивые. Тощие не тянут, а красивым похуям на спорт, потому что от девок отбоя нет. — А ты в эту категорию не входишь, да. — констатировал Павел и тут же убрал подальше вилку. Так, на всякий случай. Тищев прыснул в кулак. Все трое уставились на взбешенного «Жигу» — у него такое погоняло было среди друзей. «Жига» — типа зажигалка, потому что вспыхивал быстро, и так же быстро затухал. Только, кроме этого стола об этом никто не знал и не должен был, иначе у Кирилла точно бы зад сгорел. — Ты че такой злой? — спросил Артемка, — Злее, чем обычно. У Тищева была привычка, как и у картавого, в самые неподходящие моменты задавать самые неподходящие вопросы. Вот и сейчас момента просто хуже не придумаешь — Лопатин было открыл рот, как в поле зрения появились Ситников с Григоренко. Один сел за стол, а второй, кинув презрительный взгляд на их столик, пошел дальше, в глубину зала. Хольцев краем глаза уловил белоснежную майку и татуировки. Вскользь цепанул картину того, как француз, очевидно случайно попавшийся под ноги Григоренко, играючи не давал ему пройти. Он — шаг влево, и француз — шаг влево. Долбоеб, других слов нет. Горбатого могила исправит. — Че, общаешься с этим? — стоило Ситникову поставить поднос, Лопатин тут же посыпал предъявами. Хольцев отвлекся. Мрачно подумал только, лишь бы француз уговор не нарушил, а то придется отменить все сказанное ранее. Но, у Хольцева были свои причины, чтобы помогать французу. Отец как-то упоминал, что в этих краях засел наркопритон. Упоминал в перерывах между последним приездом и обещанием приехать во второй раз — как раз по работе и в районе месяца. Надо было только придумать, как помочь так, чтобы не подставиться. И этого не подставить… — Мы живем в одной комнате, бля, приходится общаться. — сквозь зубы проронил Ситников, не глядя на остальных. Парни ковырялись в тарелках, Хольцев — тоже. Ему было похуй. А вот Лопатину — нет. Понятно, чего он злой такой. Не из-за поста в дурацкой группе, конечно. У этих двоих какая-то фигня еще давно началась, Хольцев заметил. Где-то на моменте, когда француз решил оторваться и «наказать» их необычным способом. — Так съедь. Че к нам не переезжаешь? Нас как раз четверо, а коек пять. — Коля, не слушай Кирилла и оставайся в своей комнатке в добром здравии. С ним хрен уживешься. — назидательно съязвил Орленко, за что тут же получил в свой адрес закипающий взгляд. — Молчу, молчу. — Он типа извиняется… Григоренко… — замямлил Ситников, откусывая сэндвич. — Говорит, неправ был, все такое. — А ты теперь за него впрягаешься? — напирал Лопатин. — Да остынь, Кирюх, правда… — встрял Тищев. — Тосты сегодня просто отпад. — невозмутимо вставил Орленко. — Тосты, блять? — Жига. — Отъебись, Темыч. Нет, ты скажи мне, ты за него впрягаешься? Ситников глянул на Хольцева исподлобья, почему-то задержался на нем, будто ждал комментария, а Виктор лишь флегматично дернул плечом. Когда Лопатин кипел, даже Хольцеву вмешиваться не хотелось, чтоб не довести до возгорания. Горячий он парень. С подгорающим задом. — Ни за кого я не впрягаюсь. Он просто просил передать. Я передал. — Передай, чтоб шел нахуй. Передаст хренов. — подытожил Лопатин. Ситников закатил глаза. Дальше все ели молча. Хотелось, правда, спросить у Ситникова, с чего это вдруг он общается с этим Лехой после того, что было в клубе, только он придерживался правила «после драки кулаками не машут». А желание такое, наверное, возникло потому что с Моссом переобщался — тоже заразился этим желчным, что там из него все время прет. Вспомнилось это его нахальное «с тебя сережка». Может, кольцо сразу? От радости, небось, не обосрется. Вечером на тренировке вся группа была в полном составе — и пресловутый Григоренко тоже, черт бы его побрал. Помнится, Лопатин больше всех радовался, что они все вместе прошли. А теперь, вон, тоже зыркает — то на него, то на Ситникова, который с какого-то хрена снова с Григоренко рядом стоит, а не с ними. Да и пошли они оба, у Хольцева сейчас проблемы посерьезнее, которые нагрянули буквально пару секунд назад, когда в телефоне загорелось сообщение: Отец: «приезжаю через пару дней, командировку перенесли». Настроение мгновенно испортилось. «Перенесли» — это когда начальство решает устроить тебе эмоциональные качели и подминает под себя весь твой распорядок. Если начальство — ты сам, «перенесли» уже означает, что обстоятельства вынуждают, а в деятельности отца это, как правило, не предвещает ничего хорошего. Хольцев написал отцу короткое «принял» и раздраженно телефон на стол, к остальным мобильникам. Вон, и марселевский здесь — с битым стеклом и в дебильном черном чехле с какой-то неоновой надписью на французском. Хольцев отвернулся, разминая конечности, и сразу, впервые очень даже вовремя, впечатался взглядом в Мосса. Надо было как-то выцепить его на разговор, чтобы остальные не видели. Тот намек не понял, лишь брови вскинул и ухмыльнулся. Издалека Хольцеву показалось, что он даже подмигнул. Кончелыга… Эти их гляделки в какой-то момент стали нормой. Если раньше француз не таращился на него хотя-бы во время тренировок, то сейчас тому основательно чердак вскрыло — при любой возможности нет-нет да и в сторону Виктора косит. Он мог бы предъявить, да только — сам такой же. То ли чувствовал этот приставучий взгляд в спину, то ли просто так получалось — все время на него в ответ глазами напарывался. Вот бы вместе с этим можно было еще и в башку к нему залезать, чтобы силой мысли заставить резко отпроситься «в туалет». Или общаться на ультразвуке китов — тоже неплохо было бы. Всяко лучше, чем исподтишка, надеясь, что никто не просечет, дергать башкой в сторону выхода. Марсель в пол уха слушал тренера, периодически кивал в знак того, что слышит. Тренер закончил, отпустил на разминку, и тогда Марс, не теряя времени, сиганул за Хольцевым, который уже успел спокойным шагом уплыть в сторону раздевалок. — Qu'est-ce qui s'est passé ? Не терпится прыгнуть в мои объятия? — весело спросил француз, на ходу оборачиваясь и закрывая дверь. Хольцев мрачно прислонился к стене. — Как много ты сможешь рассказать? Марс беззаботно ухмыльнулся. Пожал плечом: — В детстве я хотел жениться на своей учительнице, Пуэлле Дебуа. Все говорили, что я странный, но когда на выпускном я полез к ней целоваться, она была не против. Как раз только развелась… Ты не думай, она молодая, у нас всего семь лет разница. Хольцев зажмурился, выставив руку вперед. — Стоять, бля, ты о чем вообще? — Ты спросил, как много я могу рассказать. Вот, начал с самого интересного. — прокартавил Марс, довольно плюхаясь на лавку. Хольцев глянул на него сверху вниз. Боже, какой дебил. Он и забыл, с кем общается. — Как много, — терпеливо добавил, — ты можешь рассказать про тех ребят? Марсель медленно перестал улыбаться. Конечно, пару дней назад Хольцев и сказал, что через два дня вернется с ответом, но видимо, они оба не рассчитывали, что это реально случится всего спустя пару суток. Марс так точно: сидел и лупил на Хольцева, словно впервые его вообще видит. — Ничего. — Стебешься? — прыснул Хольцев, представляя, насколько эта его ухмылка на вечно суровом лице получилась зверской и натянутой. — Нет. — француз аккуратно поднялся, поплыв глазами по пространству и не глядя на Виктора. — Правда, ничего. — Нахуй ты мне врешь? — сощурился Виктор, останавливая Мосса, который почему-то направился к выходу. Тот повернулся и озадаченно уставился на Хольцева. — В смысле? — Ты упоминал, что трахал ее. Вы снимали отель? Или это было у него дома и ты знаешь адрес? — Ты поэтому согласился помочь? — сморщился француз, неожиданно сильно скидывая руку Хольцева. — Comme je ne l'ai pas deviné… Прости, блондинчик, но потворствовать в накрытии наркопритона в ущерб Анесте я не стану. У Хольцева даже глаз дернулся. То ли от шока, то ли от странной и непонятно откуда взявшейся злости на этот его жест. Хотя сам он так французу делал постоянно. — Откуда ты знаешь? Марсель криво усмехнулся: — Сложил дважды два. Твое желание помочь, должность твоего отца, слухи о новых наркотиках. Ты хочешь доказать ему, что не бесполезен? Так же, как пытаешься доказать мне, что тебе нравятся вагины? — Так ты скажешь, где это место? — ровно спросил Хольцев, старательно пропуская камень в свой гетеросексуальный огород. — Разумеется нет, mauviette. — выплюнул Марс, кисло ухмыльнувшись. Видать, перспектива порвать вторую мочку в процессе коммуникации с Виктором его не парила. — Что это, нахуй, значит? — раздраженно стиснул зубы последний. — Твое «мувьет». Марсель в ответ усмехнулся и диковато, с вызовом, раскрыл глаза. — Это значит «слабак». — он посверлил Виктора безумными каре-рыжими глазами и резко дернул дверь. — Va te faire foutre, connard. — Ты же знаешь, что только я могу тебе помочь. — надавил Хольцев, прослеживая реакцию шибанутого психа. Тот замер. Захлопнул дверь обратно и с вызовом вскинул брови: — Только ты? — выделил первое слово. — Иначе ты бы ко мне не обратился. Ты же знал, кого просить. — Виктор шагнул навстречу, понятия не имея, зачем. — Я запомнил лица тех двоих. В случае чего помимо главаря можно будет опознать и остальных. А еще я запомнил номер машины. Француз нахмурился, видимо, анализируя, действительно ли Хольцев все-таки «mauviette» и «connard», или он его неправильно понял. Хотя, понял-то он правильно: с момента, как в дело вступили его личные интересы, судьба шалавы перестала волновать Виктора от слова совсем. Если он поможет отцу, тот в кои-то веки увидит в нем «хватку» и перестанет пасти даже на расстоянии. И, может, даже станет гордиться. Как же этот чертов лягушатник прав — ему важно. Ему, блять, важно, чтобы отец заметил. Чтобы перестал смотреть сверху вниз, контролировать, проверять. Подозревать. Француз кивнул сам себе. Вряд ли осмысливал сказанное, скорее придумывал, как подъебать Хольцева еще как-нибудь, да только идеи иссякли: Виктор ему по полкам все разъяснил. Должна же и в самом деле у их «союза» быть какая-то польза. Француз не отвяжется, это как пить дать — значит, надо вытащить максимум пользы. Быть таким же хитрым, как этот жучара, которому, к слову, совсем не нравится, когда кто-то помимо него пытается хитрить. Это во взгляде читается: ему не плевать. Ему на нее не плевать. И от этого осознания почему-то дико хочется сжать челюсть. Это же и так ясно — ему не плевать на своего друга, Демьена, не плевать на мать, отца, семью, друзей. Но, тот факт, что ему не плевать на обколотую шлюху отчего-то сильно бил по любопытству. Что в ней блять, такого особенного? — Да что с тобой? Она же просто шлюха. — сказал Хольцев быстрее, чем подумал, и тут же получил в нос. Настолько неожиданно, что не успел увернуться. Настолько злые у Марселя были сейчас глаза. И в этот конкретный момент стало наплевать на все: на то, что ему дали в морду, на то, что француз, похоже, ждет сдачи — настороженно смотрит исподлобья, — на то, что совсем близко за дверью в стену прилетел мяч и кто-то побежал за ним. В любую секунду его дружки могут увидеть их вместе, а Хольцеву плевать уже и на это. Потому что у Марселя такого взгляда никогда не было. И до ужаса интересно вдруг стало, поэтому Хольцев сказал, невозмутимо вытирая кровь с носа: — Объясни. Марсель нахмурился. Видимо, ожидал, что будет валяться в нокауте, и не понимал, почему все еще стоит на двух ногах. Только, за секунду до его психованной маньячной полу-улыбки Хольцев вдруг заметил: что-то в нем есть. Что-то реально мужское, несгибаемое и «нормальное», какое есть у всех его друзей. Что-то, что буквально на секунду сделало его на них похожим. Телка. И злость за нее. — Что тебе объяснить? — Почему я «коннард» и почему тебе так не наплевать на то, что с ней будет. Судя по твоему рассказу, она мутит с другим, а тебе дает из-за смазливой мордашки. Я прав? — Да. — дернул плечом Марс. бегло глянув на дверь. — И что с того? — Она дает другому, может даже еще кому-то. Не брезгуешь? Не хочешь подвергать ее опасности? Это же ее хахаль, может, ей и не так уж достанется. Марс скривился, снова потянув губы в ухмылку. У Хольцева от этого жеста дернуло губу. — Она мне как сестра. — Вот это новости, француз! А ты — еще больший изврат, чем мне казалось. — Ты не поймешь. — отмахнулся Марс и двинулся к выходу. И Хольцев потянулся за ним быстрее, чем успел подумать. Марсель даже рот приоткрыл от неожиданности: Виктор схватил за запястье, дернув обратно. Предупреждающе сжал и надавил: — Расскажи. Я пойму. Может, это из-за Вики и этого его «как сестра», или хрен еще знает, из-за чего. В этот момент, когда он услышал, что «не поймет» Марса, захотелось ему конкретно въебать. Но, не как обычно, а чтобы не больно — так, в воспитательных целях. Чтобы обратно зашел и не вздумал отсюда высовываться, пока не расскажет. Чтобы не смел говорить, что Хольцев не поймет, потому что он нихрена о нем не знает. Лезет под кожу, а сам — как лук, многослойный и без слез не взглянешь. Такой вот мудак. Марс задержал взгляд на чужом запястье — Хольцев отпустил почти сразу, как кипятком обжегся. Смурно спрятал руки в карманы. Кивнул мол «ну и, долго ждать?». Марсель прошел обратно, слегка растерянно прислонился к шкафу и сложил руки. — Мы познакомились, когда я только приехал в Россию. Нас двоих посадили за решетку за дебоширство. С ней были двое амбалов — ее охрана. Я думал, что они хотят ее изнасиловать, поэтому полез защищать. А они оказались всего лишь охраной ее парня. Ну… — Марс усмехнулся, — как парня… Немолодого спутника. В общем, нас повязали за драку, а ее — потому что дала в нос полицейскому. Потом мы стали иногда видеться и я узнал, что у нее… Он сглотнул. Качнул головой, будто пытаясь выкинуть воспоминания. А Хольцев видел — они на подкорке, так глубоко, что всегда с ним: и днем, и ночью, и когда хочет и нет. Всегда. И, наверное, они доставляют много боли. — Много общего со мной. — уклончиво ответил Марс. Хольцев кивнул. — Заебись. Ты прав, я не пойму. Я никогда не трахал всяких… — хотел сказать «шлюх», но сдержался, — подобных девушек. — А каких трахал? Наваждение прошло. Марс снова вернул себе образ надменного козла. — Обычных. — процедил Хольцев, не желая обсуждать с французом свою интимную жизнь. — Ты не хочешь говорить адрес потому что боишься, что твоя девчонка пострадает, если к ним приедут копы? — Типа того. — Значит, не приедут. — ровно выдал Хольцев. Марсель усмехнулся: — Oui, так все просто. — Да. Все проще, чем думаешь, если знаешь каналы. Проведем операцию тихо, без свидетелей. — Приедет твой папаша на гражданской машине, ну и что? Его сопровождение за версту видно будет. Хольцев вскинул бровь и оглядел безумца. Нет — он что, серьезно? Вперился в этот прищуренный взгляд и косящую в сторону ухмылку. Француз абсолютно точно, на сто процентов, если не на двести, был уверен, что Хольцев потащит туда отца при первой же возможности. То-то он так напрягся. Теперь все стало прозрачно, как дважды два. — Ты издеваешься, Марси? — хмыкнул Хольцев. От такого прозвища француза почему-то едва заметно передернуло, хотя Хольцев и сам от себя не ожидал — вырвалось. Как кулаком ему в скулу заехать непроизвольно получается, так и всякими кликухами швыряться. — Постоянно. А ты только заметил? — съязвил Марсель. На деле он скорее всего понятия не имел, куда клонил Виктор. — Я не поведу отца туда, не зная, куда. Я проверю это место. А ты — поедешь со мной, иначе в следующий раз я вырву тебе вторую серьгу и запихну не в рот, а куда поглубже. — Отстань от моей серьги, изверг. — Хорошо, оторву что-то другое. Хольцев лицо контролировал прекрасно, хотя почему-то в эту самую секунду хотелось ржать. Просто от осознания того факта, что эта французская язва может вот так растерянно хлопать глазками, будто вчера родился. Он-то, конечно, стратегически не мыслил, но чтобы настолько — реально? Как ему пришло в голову вообще, что Хольцев потащит весь отдел во главе со своим отцом по какому-то не проверенному никем адресу? Может, Марсель вообще отправит их в поле, лишь бы не сдавать «Анесту» или как ее. — А если они там будут? Федечка, его псы. — усмехнулся Марс. Его глаза блеснули бесноватым огоньком, от которого у Хольцева почему-то слегка участился пульс. Может, это предвкушение сорванного куша. А может, просто нервы уже сдали настолько, что уже и рот сам в улыбку разъезжался. Марсель глянул на губы Хольцева и улыбнулся шире, покачав головой видимо чему-то своему. Виктор вернул себе покерфейс и констатировал: — Ты ебал ее столько раз, что наверняка знаешь расписание этого ублюдка. — Откуда ты знаешь, сколько раз я с ней сношался? — нагло ухмыльнулся Марсель, прищурившись. — По тебе видно, что ты ебливый. — Je ne peux pas parier. — Вот именно. Марс вскинул бровь. Хольцев пожал плечом, сохраняя серьезность. Конечно же, он ничерта не понял, но если бы понял, интересно бы было посмотреть на реакцию француза. Что будет, если на этом ломаном языке как-нибудь послать его нахуй? Надо будет обязательно озадачиться этим вопросом. В дверь прилетел мяч с такой силой, что она распахнулась вовнутрь. В раздевалку тут же за мячом вбежал парень, уточнил, не задело ли кого. Из-за его спины через приоткрытую дверь Хольцев едва различил силуэт разъяренного тренера. Виктор с Марселем переглянулись и одновременно выдохнули: — Блядство… — Merde… — Завтра. — отрезал Хольцев, толкнув плечом пацана, и вышел из раздевалки, подставляясь под возмущенные крики тренера по легкой атлетике. Не стал проверять, слышал ли его Мосс — конечно, слышал, потому что незадолго до того, как захлопнулась дверь, в спину прилетело очередное веселое ругательство на французском.