***
В подполье Кащея они заявляются всей компанией. В подвале накурено, и Марат, помня об ответственности за маленького мальчика, становится ближе к двери, откуда тянет ветерком и мало-мальски свежим воздухом. Старший выходит к ним с широко раскрытыми руками, приветствует Вову по-братски, как в старые и почти добрые времена. Да только и Вову жизнь потрепала, Афганистан оставил свой след, перекроил Адидаса швейцарским ножом, который каждый в тайне мечтал иметь. Кащею выгоды ругаться нет, шатать свой авторитет перед сопляками, и он предлагает бой, честный, по пацанским понятиям. – Мелкого домой отведи, – говорит Кащей Марату, потрепав Ваньку по щекам. Малыш весело смеётся, хватая за его руку. – Но… – неуверенно начинает Суворов, бросая взгляд на брата. – Ты оглох, что ли? Мелкого – домой, – чуть ли не по слогам повторяет мужчина. Вова кивает брату, соглашаясь со словами Кащея. – На кой чёрт мальца с собой притащили то? – интересуется Кащей, улыбаясь и выхватив из чужих рук детскую шапочку, сам повязывает её на голове Вани. – Типа за ними приглядываешь? – недовольно интересуется Вова, разминая шею. – Адидас, брат, – он хлопает Суворова старшего по плечу. – Мы своих не бросаем. Марат закидывает Ваню Нелькиной матери, об этом девушка узнает от болтливой соседки, которую встречает на пути из училища. Чараева кивает, любезно выдавив из себя: «спасибо», и спешит за сыном, согревая руки в белых варежках, потому что к вечеру становится всё холоднее. Она привыкла к шепоткам за своей спиной. Сначала соседи и знакомые поголовно осуждали её за выбор профессии – иллюстратор. «Кто вообще на это учиться? Кто этим деньги зарабатывает? Лучше бы работать пошла», — бросали ей вслед. Нелька к этому привыкла. Потом осуждать стали за то, что связалась с Адидасом. Чараева знала – с ним можно дружить, остальные его либо боялись, любо уважали, чтобы говорить подобные вещи вслух. Страх – это не слабость, это генетический инстинкт перед более сильной особью. Потому осуждать стали за то, что посмела забеременеть вне брака. – В наше время такого не было, – шептались старые бабулечки, божьи одуванчики, сидя на лавочках у подъезда. Неля несла свой большой живот с гордостью, так её научили не бояться. Иногда она скучала по временам, когда была маленькой, когда мама была способна укрыть своими руками её от внешнего мира, когда папа мог поднять её в воздух и заставить заливисто смеяться. Теперь все было по-другому: Нелька выросла, у матери свои проблемы, отец давно умер, а укрывать от внешнего мира теперь приходилось Ванюшку, который также заливисто смеялся и радовал своими ямочками на щеках. Неля скривилась, стряхивая с сапог снег, прежде чем нырнуть в открытую дверь подъезда. Прогулка в прошлое приносит только боль.***
– Сейчас, Ванюш, — Чараева натягивает на сына варежки и толкает ногой дверь. У подъезда, выкуривая черт знает какую по счёту сигарету, стоит Кащей. – Привет, ячейка общества, — с их появлением он тут же бросает никотиновую отраву и трёт руки близлежащим снегом, в попытке сбить запах. – Как мама? – Привет, — девушка кивает. – Нормально. – Адидас вернулся, — спокойно произносит Кащей, поправляя шапку. – Мне пойти ему памятник поставить? – интересуется Неля, делая шаг по скрипучему снегу. – На, — он протянул цветной пакет. – Что это? — Неля недоверчиво взглянула на пакет. – Ваньку игрушки. Там танк классный. «Как своему выбирал» — заканчивает про себя Кащей. – Зачем? Не надо, мы... – Чараева все ещё отказывается от подарков, Кащея это даже забавляет. В этом мире, где бок о бок жили обычные и районные люди, всё казалось похожим. Обмануть кого-то было сложно, если и выходило обмануть, то уж будь добр, держи маску до конца. Кащей поставил себя старшим за пацанов и за улицу, а хотелось ещё и за Нельку с Ваней, как у обычных людей. Но правилам приходилось подчиняться – между ними пропасть под названием «Адидас», и никто из них перешагнуть её не может. Приходится подчиняться стайному инстинкту: бегать и вгрызаться в тёплое брюхо другого, или показывать скорлупе на кого можно скалиться, а на кого нет. Приходилось подчиняться, чтобы в следующий раз не сожрали тебя. Улица могла пощадить, а могла пережевать и выплюнуть, как бесхозный мусор, как пережиток прошлого. Кащею, прожившему какое-то время среди серых рож и собачьего скулежа, это правило было знакомо. Они смотрели друг на друга всего пару секунд, пока Ваня не издал недовольный звук. Стоять на одном месте ему не нравилось, да и становилось холодно. – Бери, — Кащей улыбнулся, впихнул ей в руки пакет и подхватил мальчика, который был больше всех доволен такому повороту событий. – Дядька я ему или как? Да, Ванек? Подгоняемые временем и морозом, они зашагали молча и довольно быстро. У Кащея компас привязанности сорван наглухо. Ему, ребенку улицы, любовь отбили вместе с базовыми инстинктами самосохранения. Девушек было много, но никогда он не испытывал от них такого наслаждения, как рядом с Нелькой. Кощея удивлял этот факт. Снег скрипел под ногами, Ванька сопел под ухом, а Неля просто шла рядом, ловя волну их единения. Нелли улыбается, наблюдая, как сын крошит очередное печенье и что-то лопочет про Маратика, пытаясь залить песочное месиво молоком. Звонок в дверь отрывает их от привычного вечернего ритуала. Девушка кидает взгляд на часы. Они никого не ждут, даже Кащей с его беспринципностью не позволяет ни себе, никому кому-то другому такие поздние визиты. – Мама, – выговаривает Ваня, отрываясь от своего кулинарного шедевра, что после отправится в мусорное ведро. Ну или останется Кащею, если тот решит заглянуть на завтрак. – Занят. – Звонят, Ванюш, – соглашается Нелли и идёт к двери. В маленькую прорезь глазка она видит Вову, в голове всплывает диалог с Кащеем. Он боялся, что с возвращением Адидаса что-то изменится? Или просто предупреждал в силу старой дружеской связи? Порой ей казалось, что Вова однажды появился в её жизни, чтобы опрокинуть и выплеснуть из привычной и устоявшийся картинки мира, к которому она привыкла. Может быть, Адидас тогда ворвался только для того, чтобы Неля поняла, что её прежняя жизнь была не скучной, а обычной, в отличие от той, что она живет сейчас. Может, не каждый человек, которому ты говоришь «люблю», твоя любовная история? Может, иногда люди приходят чтобы привести тебя к кому-то по-настоящему важному? Но сказать «прощай» мы не в силах некоторым людям, потому что нас связывают вещи и обстоятельства, неподвластные общему понимаю. Чараева делает глубокий вдох и наконец-то тянет дверь на себя. – Привет, – Вова улыбается. Суворов изменился за два года. Усы вон отрастил. Гражданская одежда смотрелась на нём странно, Неля уже и забыла, как он в ней выглядит. Фотографии, что висели дома у Суворовых, пестрили обилием армейских одежд. – Привет, – выдыхает Неля, ёжась от неприятного ветерка. – Пустишь? – уточняет Суворов. Как-то неуверенно, как в тот день, когда пришел знакомиться с её матерью. – Мама, – зовёт её из кухни сын, и девушка просто кивает, отходя двери. – Только разувайся в коридоре, пожалуйста, а то в квартиру завелся удивительный человечек-пылесос. Не кашляешь? – Нет. Она движется в сторону кухни, Вова, закрыв за собой дверь, идёт следом. Суворов понимает её метания – маленький ребенок в доме, это большая ответственность, которую Неля тянет на себе столько времени. Да и здоровьем его интересуется не для галочки, а ради сына. «Их общего сына» – напоминает себе Вова. Малыш уже в пижаме, прижимается к девушке, показывая свои руки. Серьезный пухлощекий пацан. Казалось, что во всех этих разборках скорлупы Вова и не успел разглядеть Ваньку. Отец в письмах убеждал его, что мальчик – Вовина копия, теперь у него появился шанс убедиться в этом лично. – Наверное, надо было заглянуть раньше, – неуверенно произносится Суворов. Мальчик смотрит на него сонными глазами, его глазами. – Да, Ваньке уже спать пора, – ласково произносит Нелли, с улыбкой смотря на сына. – Могу я, может… Там не знаю, сказку почитать? – то ли спрашивает, то ли предлагает Вова. Ведь Чараева могла не пустить его в квартиру, могла просто не открыть дверь, у нее были на это свои причины, не стал бы Вова ломиться к ним ночью. Но почему-то улыбается и кивает, и Адидас протягивает руки к драгоценной ноше. Вова понимает, что должен ей разговор большой, глобальный, должен со всеми процентами писем, которые написал. А может, им и не стоило говорить? Может, просто нужно было дать друг другу билет в обратный конец, в те времена, когда они были так счастливы и влюблены. Когда Вова уходил в армию – Неля была просто его девушкой, а теперь матерью его ребенка, и почему-то от этой мысли сердце жмётся непривычным чувством чего-то нового и впечатляющего. – Руки для начала помой, – теперь девушка улыбается ему, а не Ване, и Вову немного отпускает. Это было как в Афганистане, когда глубоко в себя заглядывать не хотелось, там глубже таилась ложь и безнадежность. Копнуть ещё и можно отыскать неугодную правду, пока он ждал, что его пацаны вернутся из боя. А когда Суворов видел, что парни эти живы, чувствовал, что не так уж мертв изнутри. В армию он уходил с четкой целью – найти себя, а вернулся с другой – найти Нелю в этом новом и пугающем мире. Но одного намерения было недостаточно, потому что Вова прожил не счесть сколько дней, когда просыпался и видел вокруг себя только горы и несовершенства мира, в котором оказался. Тогда Вове казалось, что он принял правильное решение, потому что должен был исправлять ошибки тех, кто однажды ошибился и подставил свой народ. На душе у него было хорошо, мало на тот момент у Суворова в жизни было хороших поступков, а там доводилось жизни спасать. Хорошо было! Замечательно! Теперь Вове надо было попытаться влиться в мирную жизнь. Он ведь не крутой, как говорят на самом деле, и не сумасшедший, как многие думают, просто он хотел вернуться домой целым и невредимым, чтобы взять сына своими руками, а не пластиковыми протезами. Неля, Ванька, родители, Марат для него жили на другой планете, и на этой планете он чувствовал себя пришельцем. Ванька не плачет, но смотрит доверчиво, прижимая к себе жуткого жёлтого зайца. Вова, как может, пытается сделать голос нежнее, но как можно не возмущаться на то, что лиса сожрала колобка? Нелли, едва сдерживая смех, вышла ещё на фразе «я тебе песенку спою», голос у Вовы был красивый, но то, как он пытался понравиться собственному сыну, забавляло. Без мамы Ванька завертелся, но сон оказался сильнее. Мужчина поправил одеяло и вышел из комнаты, тихо закрывая за собой дверь. Девушку Вова нашел на кухне, она, отвернувшись от двери, колдовала над маленьким чайником. Суворов ещё помнит, как Неля виртуозно заваривает травяной чай, что спасает от головной боли, плохого настроения и иногда даже насморка. – Ведьма, — смеялся Вова, когда после кружки чая температура и правда пошла на спад. – Конечно, — со смехом согласилась Чараева. – А прабабку мою на костре сожгли, представляешь? Суворов подошел тихо, сказывались армейские привычки, Нелли вздрогнула, когда чужие ладони коснулись талии, спрятанной под цветастым свитером. Мужчина уткнулся носом в её волосы. – Я соскучился.