1.
Те вудуистские гадания всему виной. Как пить дать. Один разброс каких-то ракушек — всё равно, что полноценное проклятье с прибитой гвоздями к доске соломенной куклой и символами из змеиной крови. Ритуальные шекере и барабаны в комплекте. Конечно, мнение, включающее в себе проклятие, порчу или сглаз, очень утрировано, но… эй, поначалу и апокалипсис, и ожившие мертвецы, были лишь страшилкой на ночь. А оно вон как всё вышло. В таком свете не только африканское вуду, но и десять казней египетских уже никому не покажутся вымыслом. По крайней мере, не таким уж чистым. — … И тогда Гулливера, дрейфующего в лодке, подобрало английское судно. Моряки помогли ему добраться до дома. И как думаете, что сделал Гулливер, когда вернулся? — Фрэнни сидит на поваленном бревне возле костра, поставив локти на колени, и подпирает ладонями подбородок. Размышлять о природе глобальных катастроф, параллельно с этим пересказывая Свифта, начинает входить в пагубную привычку, и с этим нужно что-то делать. Так и до суицидальных мыслей недалеко. Дети — четверо и все примерно одного возраста — сгрудившись вместе, сидят напротив и смотрят на неё с нетерпеливым ожиданием. Слабый огонь, окружённый камнями, уютно трещит, редко пуская снопы искр в мрачно нависшее над головами небо. Где-то далеко, в глубине леса, стрекочут насекомые, а возле водоёма ворчат лягушки. Негромко шуршат по своим делам другие взрослые, тихо переговариваясь, чтобы не перебить «сказку на ночь». Что ещё, в конце концов, можно делать в подобный вечер, как не травить байки у костра и жарить наколотый на тонкие ветки пухлый белый зефир? Раньше это было сугубо походной романтикой. Приятной частью семейного отдыха, когда родители вытаскивают из своих памятных шкатулок старые-добрые скаутские времена, разбивают лагерь, учат отпрысков вязать узлы, разжигать огонь без спичек и ставить палатки. А ещё совсем по-стариковски ностальгируют и ворчат, если делать что-то не так, как диктуют они. Сейчас этим сложно вызвать какие-либо сантименты. Скорее усталую радость от того, что у них ещё осталось, чем разводить костёр, и что на нём жарить. И для кого всё это делать. Фрэнни ещё раз окидывает внимательным взглядом малышню. Им, конечно же, хочется поскорее услышать продолжение истории, а не самим теряться в догадках. — Он поклялся, что никуда больше не уедет? — Смущённо хихикая, первой предполагает смуглая тонкокостная Элиза. В самом начале рассказа она единственная возмутилась: как это Гулливер мог оставить целую семью ради какой-то «дурацкой мечты»? Её мама — хрупкая и низкорослая латиноамериканка по имени Миранда — по-доброму посмеялась тогда. Гордость родителя, который учит ребёнка правильной расстановке приоритетов — вот, что увидела Фрэнни в её улыбке. — Он написал книгу! — Ликующе восклицает брат Луизы, Луис. И хотя на оба варианта рассказчица качает головой, дети не расстраиваются. Заметив, как мнётся, не решаясь высказаться, ещё один мальчик из группы, Фрэнни улыбается и подбадривает маленького слушателя взглядом. — А ты что думаешь, Карл? — Спрашивает она. — … Думаю, он сжёг лодку, — осторожно говорит ребёнок. — Очень хорошо. Как по мне, так Свифт вполне мог бы взять все ваши варианты на заметку. Но на самом деле Гулливер оказался тем ещё любителем приключений. Он отдохнул, восстановил силы, и через пару недель укатил в очередное путешествие на купеческом судне. — Какой идиот, — Элиза драматично закатывает глаза. — В этом все мальчишки, — вздыхает, вторя ей, светловолосая и такая же худенькая как её подруга, София. Немногочисленные взрослые, всё же присоединившиеся к детям во время рассказа, давятся смешками. На это Фрэнни только коротко приподнимает плечи: дети всегда прямые как рельсы и для них говорить вещи, способные поставить больших дяденек и тётенек в затруднительное положение, совершенно нормально. Иногда на это стоит смотреть сквозь пальцы, а не заострять внимание. — Я думаю, самое время отпустить Фрэнни отдыхать. Что скажете? — Одна из мам привлекает к себе внимание всех остальных. Фрэнни на секунду поднимает взгляд, замечая на обычно жёстком лице высокой, сухопарой Лори мягкую улыбку, обращённую к сыну, и вторит её словам: — Кое-кто сейчас в кружку лицом упадёт, и я точно говорю не о вас. Каждый день в лагере был по-своему утомительным, как бы все ни старались облегчить друг другу работу и действовать сообща. Моральная усталость тоже вносила свою неприятную лепту и по-своему тянула энергию. Не отвергая добровольно-принудительный порядок отбоя (актуально мнение, что страх научил их внимательно слушать старших), малышня быстро и удивительно синхронно расходится по родственным связям «ребёнок-родитель». София льнёт к своей матери, Кэрол; Элиза и Луис обнимают с боков Миранду; Карл пристраивается к тёплой и заботливой руке Лори. Все остальные тоже потихоньку начинают разбредаться по спальным местам. Фрэнни встаёт с бревна, отряхивает ладонями джинсовый комбинезон, и желает всем хороших снов. По привычке, естественно: вряд ли среди них остался кто-то, способный спать хотя бы наполовину так же спокойно и крепко, как прежде. Что уж говорить про хорошие сновидения. Её палатка двухместная — слишком большая для одного человека — и внутри почти ничего нет: походный матрас (роскошь с барского плеча Дейла — самого старшего в группе), спальник, плед и рюкзак с одеждой вместо подушки — вот и всё, что осталось от целой жизни. От арендованной в Атланте квартиры. От новой работы. Да и, чего греха таить, от Фрэнсис О’Мэлли, по сути, тоже. Переезд в большой город должен был помочь ей построить всё с нуля. Ведь многие так делают — они уезжают (сбегают, прячутся — не важно), ловят ветер перемен и просто следуют ему. Арендуют или покупают жильё; устраиваются на работу; оплачивают счета, голосуют на выборах и сортируют мусор; знакомятся с будущими супругами и строят семьи, в конце концов. И у большинства получается воплотить ожидания, надежды и планы в жизнь. Но в какой-то момент оказалось, что определение «начать заново» способно выйти далеко за рамки планирования судьбы одного человека. Теперь даже тем, кто не собирался ничего менять, кто только начинал свой путь, и кого всё устраивало, приходится иметь дело с глобальным обновлением системы мира. Катастрофически серьёзными. Чёрт возьми, если Бог действительно есть, то у него должен был случиться нехилый такой кризис. Основанный на плохом чувстве юмора и лопнувшем терпении. Фрэнни вытягивается поверх спальника, складывает руки на животе и скрещивает лодыжки. Смотрит в потолок палатки, бесцельно преследуя взглядом ломанные линии, оставшиеся там, где водонепроницаемый полиэстер был небрежно смят и утрамбован в сумку как попало. Рассуждения в голове тоже как эти складки — хаотичные, резкие и совершенно нелогичные. Вопреки расхожему мнению и байкам, сошедшим с экранов голливудских кинокартин, конец света начался не с внезапной волны заражённых, хлынувших в города. И даже не с выпуска экстренных новостей. Он начался с сарафанного радио: соседских сплетен, рассказов блогеров и простых очевидцев со своими страничками в соцсетях. Короткие видео, на которых взбесившиеся люди вгрызались первым попавшимся им под руку прохожим в глотки, собирали миллионы просмотров и ввергали народ в ужас. От количества контента в глазах рябило. Серверы не успевали подвергать цензуре все смертельные репортажи и те попадали на экраны устройств как есть — с вываленными внутренностями, ошмётками вырванной кожи, разодранными мышцами и сломанными костями. Официальные представители в правительстве подобные случаи клеймили инцидентами нового штамма бешенства. И никак не комментировали обглоданные трупы, появлявшиеся тут и там. Жителей призывали сохранять спокойствие, не покидать дома без крайней необходимости и ни при каких обстоятельствах не вступать в контакт с заражёнными. А потом линию 9-1-1 начисто смело звонками со всех уголков штата. Эпидемия предполагаемого «бешенства» до последнего эфира, когда ведущий сказал: «Боже, храни Америку.», и сигнал пропал, не являлась поводом для суеты. Хотя все заверения государственных чиновников простому люду впадать в истерики и паниковать всё равно не мешали. Иногда — редко, потому что это очень ранит и потому что ни одна радиоволна не принесла новостей по этому поводу — на ум даже приходит абсурдная мысль, что завтра или послезавтра эта неудобная лагерная жизнь с едва знакомыми людьми может закончиться. Центр контроля заболеваний найдёт лекарство, способное уложить мёртвых туда, где им положено находиться с самого начала, и мир с грехом пополам восстановится. Или военные вернутся и подорвут их к чертям собачьим, что тоже с некоторых пор кажется не самым плохим решением. Но это так — лирика и драма. Элемент наматывания соплей на кулак. То, чем Фрэнни иногда балуется в одиночестве. Давно пора смириться и признать — дом теперь здесь, в лагере беженцев на окраине Атланты, недалеко от восемьдесят пятой автострады. По крайней мере, на какое-то время. Это двухслойная палатка для кемпинга в оттенке жёлтый шартрез с маленьким тамбуром и герметичными швами. В ней смертельно душно днём и до зубовного скрежета промозгло ночью, а по соседству находится такое же убежище из полиэстера для двух сестёр, которые редко шумят и часто приглашают Фрэнни посидеть с ними и поговорить. О лагере, о планах на завтра или о том, что бы хотелось попросить привезти из города на следующей вылазке. А что там было в мире «до» уже никому не интересно.2.
Тушить что-то в котелке над костром — то ещё удовольствие. Не хочется никого обижать, но складывается впечатление, словно каждый раз, когда «дежурство по кухне» выпадает на долю Фрэнни, список продуктов для вау-блюда сплошь состоит из того, что готовить проблематичнее всего. Нужно позаботиться о том, чтобы аккуратно что-то разделать, оставив побольше съедобных частей, ни в коем случае не переварить и — боже упаси! — не оставить недоготовленным. А ещё, чтобы ничего не пригорело к сковородке, с которой антипригарное покрытие давным-давно уже соскребли стальной кулинарной лопаткой, будь она неладна. Может быть, дело в умении обращаться с продуктами? Утренняя похлёбка с грибами вышла так себе. Что подводит к закономерному выводу — некоторых даже при выживании в экстренных условиях не стоит обременять готовкой. Взять, к примеру, Джеки. С ней по большому счёту и разговаривать особо не нужно, чтобы понять — она та статусная американская карьеристка, у которой есть деньги на покупку квартиры, личного автомобиля и кофемашины, и совершенно нет времени, чтобы съездить за продуктами и вообще корчить из себя примерную домохозяйку. Или Эми и Андреа? По одежде, манере речи и поведению они больше похожи, на дочерей богатых родителей, чем на путешественниц, колесящих в походном барахле по дорогам старушки-Америки. Как-то раз у Эми развязался язык, и она между строк случайно подтвердила. Теперь от этого сложно отделаться: подумать только — жить, не зная лимитов на банковских счётах, и в один миг окунуться в мир, где финансовые вложения не сгодятся даже на роль туалетной бумаги. Вечером водить Бенц с навигатором и подогревом сидений, а следующим утром уже стирать бельё в холодном озере с помощью рубеля и собственных рук… — Им пора бы уже вернуться, ты так не думаешь? Когда Эми спрашивает, Фрэнни не остаётся ничего иного, кроме как вернуться из скорбных размышлений о своей судьбе лучшей в лагере поварихи, и вникнуть в тревожное замечание. Они обе смотрят на левое запястье О’Мэлли — стрелки на циферблате показывают, что оговорённое время возвращения группы с вылазки минуло два с половиной часа назад — и когда приходит нервирующее понимание, глаза Эми становятся напуганными. Фрэнни поджимает губы: ей тоже это не нравится. Она аккуратно заглядывает себе через плечо: бывший офицер полиции и негласный руководитель (никем не назначенный, разумеется) лагеря, Шейн, выглядит расслабленным и спокойным. Хотя он слишком хорошо организован, чтобы суетиться, и не станет что-то озвучивать, если уверен, что это посеет ненужную ему панику да и вряд ли поедет кого-то выручать поэтому приходится импровизировать, чтобы младшая из сестёр Харрисон, ищущая у Фрэнни поддержки, не впала в истерику. — Давай ещё немного подождём, прежде чем бить тревогу и рвать на себе волосы, ладно? — С трудом отлепляя взгляд от больно уж довольного лица Шейна, предлагает она. — Думаю, нужно дать больше времени. Они первый раз выехали группой, а у Гленна организаторские способности так себе. И всё же собственные слова не мешают плохому предчувствию скользко ворочаться в груди и распухать, как мягкие ткани трупа, долгое время находящегося в воде. — Проверю радио, — Эми вскакивает с места, не зная, куда себя деть от волнения. — Может быть, они выйдут на связь. Все увещевания Фрэнни действуют лишь те несколько минут, что Харрисон крутится возле кемпера и мозолит глаза механикам. Дейл и Джим как раз обмозговывают что-то у радиаторной решётки, стараясь игнорировать мельтешащую фигурку, когда нервы Эми окончательно сдают и она повторяет во всеуслышание то, о чём уже говорила. Ожидаемого результата это не приносит — общее внимание так и остаётся прикованным к бытовым делам. Только Дейл на секунду высовывается из моторного отсека. — То, что ты волнуешься, никак ситуацию не спасёт, — мимоходом говорит он, возвращаясь к работе. Очевидно, никто не поможет Эми унять беспокойство за старшую сестру, пока та не вернётся живой и невредимой, и не сделает это сама. Качнув головой, Фрэнни хватает стёганую прихватку, снимает тяжёлый котелок с кроличьим рагу с огня и ставит на пень. Ужин. Хорошо, что успела до того, как погода окончательно испортится. Прищуренный взгляд скользит по верхушкам деревьев, над которыми вдалеке возвышаются небоскрёбы Атланты. Глухо рокочет гром и ветер гонит в их сторону груду дождевых туч. Где-то там небольшая группа выживших, рискуя жизнями, пытается вернуться в лагерь не с пустыми руками и без человеческих потерь. Как же неразумно было отправлять сразу шестерых. По правде говоря, вся эта затея с самого начала не внушала доверия. Тут мнение Гленна, который вполне успешно справлялся с вылазками один, и считал, что начинать групповые походы нужно с двух человек, а не тащить в кишащий тварями-людоедами город цыганский табор, Фрэнни разделяла. Юркий, сообразительный кореец зарекомендовал себя экспертом в незаметных забегах, так что не прислушиваться к нему было жестом неосмотрительным. Фрэнни сочувствует Эми. Может быть, ей и хочется сказать светлой, ранимой и трепетной красавице-Харрисон, что ребята вернутся и всё будет хорошо, но ирония в том, что им больше нельзя давать таких обещаний друг другу. Вообще никаких нельзя. Они слишком громкие. Чаще всего — невыполнимые. — «Приём, База? Меня кто-нибудь слышит?..» С шумом и помехами сигнал от рации Ти-Дога прорывается в эфир и в ту же секунду ставит всех на ноги. Народ оперативно подтягивается к трейлеру, на крышу которого уже взбирается Дейл, чтобы принять вызов и узнать, что, ради всего святого, творится в городе. Фрэнни подходит ближе к Эми, и делает это очень вовремя, поскольку Харрисон тут же вцепляется ей в руку и с надеждой смотрит радиоприёмник. Но ничего обнадёживающего из него не раздаётся. «Мы в дерьме...»; «Мы заперты в универмаге и окружены чудиками.»; «Их тут сотни!». Эми рядом с ней начинает дышать тяжелее и прозрачными от слёз глазами смотрит на окружённые тучами высотки Атланты далеко впереди. Слышно, как позади них Лори твёрдо выговаривает: — Шейн… Но с Уолшем — главным установщиком правил выживания — никакой решительный тон не прокатит. — Никто за ними не поедет — мы не станем так рисковать. Даже если ты Лори Граймс, и твоё мнение имеет значение для него. Фрэнни оборачивается и качает головой. С укором? Абсолютно. Прав он или нет, Шейн должен выбрать другой подход для общения с ними, «гражданскими», и действовать осторожнее, если не хочет, чтобы его заклеймили узурпатором и свергли. С некоторых пор этот лагерь больше похож на новый подконтрольный участок офицера Уолша, а не на пристанище людей, переживших смертельную эпидемию. Куда делась хвалёная американская демократия с равноправными голосованиями? Ах, да. Она интересна только цивилизованному обществу, которому скучно жить. А цивилизация, как известно, уже пару недель мертва. Вместе с её политическим дерьмом, расовыми предрассудками, борьбой за права сексуальных меньшинств и всеми защитниками природы из Гринписа. — Она моя сестра, сукин ты сын, — жёстко припечатывает Эми и презрительно кривит губы, отворачиваясь. Глядя ей вслед, Фрэнни просто не может не думать о том, какой проклятый рок навис над ними, и как долго эта группа продержится вместе, если в ней не будет существовать компромиссов. Всё же тот разброс ракушек в новоорлеанском салоне жрицы вуду был не простой пугалкой. Вот он — дивный новый мир. Если он не сожрёт, то сделает всё, чтобы «хорошо» в нём не было ни у кого.