5
Пивная на улице Анри Барбюса, завсегдатаем которой оказался Фэлл (спасибо сплетнице-коменде), притаилась в цокольном этаже дореволюционного дома, растерявшего былой лоск вместе с облупившейся лепниной. Какой-то умник приписал мелом сбоку шаблонной вывески «Зов природы». Что ж, Сашу туда не звало ничего. Даже на улице до него донесся незапамятный аромат пивной отрыжки вперемешку с горьким табачным дымом. Только учуешь такой, и сразу в голове щелкает: «алкашня собралась». Саша не без отвращения спустился по лестнице в эту темную рыгаловку. Внутри «Зов природы» скорее напоминала погруженные в сумрак джунгли. Лианами свисали с потолка липкие ленты, унизанные полудохлыми мухами. Обитые красной органзой абажуры смахивали на огромные диковинные цветы. Колонны — деревья, у подножия которых хаотично расположились приматы разных ступеней развития. Скоро Саша нашел и своего… человека прямоходящего? Нет, судя по подкашивавшимся ногам, эту способность Фэлл утратил. Он уже не стоял, как многие присутствовавшие, а сидел за стойкой, наполовину распластавшись на столешнице, точно оплывший огарок свечи. «Будем надеяться, что застану хотя бы человека-умелого». Человек умелый тщетно пробовал сунуть монету в монетоприемник. Да, в пивной стояли только автоматы самообслуживания. Единение человека и машины, которое страна заслужила. — Боюсь, вы перебрали, товарищ. — Кто меня… снова ты?! — Ой, божечки, как же его развезло! Не лицо, а рожа. Глаза — мутнее запотевших стекол в автобусе. Вот и мешай водку с пивом! — Проваливай, ты не жена мне указывать. — Я просто вижу, что вы кладете в монетоприемник больше, чем надо. — Пошел ты… Постой, — Фэлл стал пристально рассматривать рубль в своей руке. Пошарил в кармане. Пусто. Сунул рубль Саше с беспардонным «разменяй». — Вы же фокусник. Превратили бы этот рубль в заветные двадцать две копейки! — Ничего брать их этих обветренных неухоженных рук Саша не хотел. — Жлоб. Не беда, я здесь «свой». Мне каждый даст, — и Фэлл поплелся было к соседнему столику, где как раз сидел такой же разложенец. «Сейчас разменяет и напьется на целый рубль», — Саша остановил Фэлла, ухватившись за рукав. — Руки!!! — рявкнул тот, будто его поволокли в околоток. — Давайте так, — Саша боролся с желанием отвернуться — настолько Фэлл «благоухал», — Я разменяю вам, но при одном условии. Я дам вам ровно на одну кружку, а остальное побудет до поры у меня — от греха подальше. Расписку вам напишу… — Расписку напишет он, — скривив рот, передразнил его Фэлл, — Меняй уже без разговоров. Счетовод хренов. Получив кружку с пивом, Фэлл сдул шипевшую пену и тут же отхлебнул треть. — Чё вылупился? Думаешь, поделюсь? — Мне к вам прикасаться не хочется, а тут из одной кружки пить. И вообще. Я не пью. — Чё ж сюда приперся? Саша молча оттопырил лацкан джинсовки, выставив на свет крошечный комсомольский значок. — Без тебя вижу, что комсомолка-спортсменка-красавица, — Фэлл обнажил желтый ряд зубов и поскреб порез на подбородке — наверняка от бритвы, — Мне-то что с того? Вали на улицу пьянчуг подбирать. — Один уже есть, — Саша сам поразился собственной дерзости. С другой стороны, с чего он должен деликатничать с этим субъектом? Тем более что субъект был ему противен как своей формой, так и содержанием. — Чего?! — Видно, не совсем спился, раз смог принять сказанное на свой счет. — Того! — передразнил Саша, — Хотите, не хотите, но решением комсомольской ячейки вы взяты под мое шефство. С целью восстановления морального облика советского гражданина. — Тебе чем-то мой облик не нравится?! Знаешь, звонок-прыгунок, шел бы ты… своей дорогой. Потрать мои деньги себе на мороженое. Или в кино сходи. Что там дети любят? Саша едва не швырнул деньги на стойку, но в последний момент стиснул монету в кармане. Наверняка эта пьянь только того и добивается: — Товарищ Фэлл, я уйду отсюда только с вами. Живым или мертвым. — Что, силком поволочешь? У нас, слава Ильичу, свободная страна. Давай так… — Фэлл сдержал подступившую ко рту отрыжку, но получилось у него так себе, — Распьешь со мной кружку-другую — и пойду добровольно. Пойдет? — Не пойдет, — отрезал Саша. — Ну и о чем с тобой лясы точить? Но ничего, сейчас будет компания получше тебя, — и Фэлл постучал по кружке пива. Действительно. Дверь пивной распахнулась, впустив вместе с дневным светом второго «мушкетера». Саша никогда не видел его, но был уверен. Это — Михаил Ващаев. Хотя бы потому, что на его голове красовалась мушкетерская шляпа с истрепавшимся страусиным пером. Наверняка та шляпа, которую не досчитались в цирке. И как только сюда дошел такой «красивый»?! Это был эталонный по своей некрасоте мужчина. Лошадиное лицо, оттопыренные, будто два радара, уши, толстые губы, за которыми скрывались мелкие в щербину зубы. С такими не знакомятся. От таких бегут без оглядки. Однако Фэлл помахал ему рукой, и Ващаев пляшущей походкой направился прямиком к стойке. Музыки не было, а он уже пританцовывал, хоть санитаров вызывай. Ну и кто Фэлл в этом дуэте? Д’Артаньян? Нет. Место оторвы-Д’Артаньяна уже точно занято. Пробы на Портоса провалил бы сразу. Стройный, почти поджарый. Питается только спиртным и кефиром, в отличие от веселого обжоры. Арамис? Никакой слащавости, темных глаз и волнующего пушка на щеках. Вместо этого — нахмуренная переносица, полинявшая синь в глазах и поджатые, будто вечно недовольные, тонкие губы. Лицо не сказать, что усталое. Изможденное. Самой тяготой под названием жизнь. Будто делает одолжение, что дышит. Выбор невелик: остается только угрюмый бирюк — Атос. — За что сегодня пьем? — весело спросил Ващаев и выложил на стойку календарь. Прочистив горло, он открыл на календаре сегодняшнюю дату и важно зачитал. — Так-с. Что там сегодня? Ага. День кувыркальщиков. Ба! Да у нас подходящая компания. Это же летчик твой? — Этот не из нашей эскадрильи, не пьет! — Фэлл махнул кружкой, но не пролил ни капли. — А когда это мешало? Помнишь, мы пили за здравие Леонида Ильича? Он же с нами не пил! — А, валяй! Ващаев опустил монеты в прорезь автомата. Когда высоченная кружка с сочащейся через край пеной оказалась перед ним, его глаза засверкали как те же ордена на груди почившего генсека. — Ну-с, — зычно сказал он, подбоченясь и уставясь на Сашу, — выпьем за нашего юного кувыркальщика. Чтоб летал выше Икара, дальше Чкалова и дольше Гагарина! Но никогда, никогда, понимаешь, не отрывался от коллектива! Переполненные кружки сказали «дзинь», и Ващаев с довольным видом утер от пены губы. Фэлл понуро уставился в столешницу, которую ковырял ключом в месте, где какой-то умник нацарапал ругательство. Исправлял или добавлял что-то от себя? — Н-да-с, от коллектива отрываться никак нельзя… — обронил уже как-то невпопад Ващаев. Фэлл покосился на него, после чего вернулся к ковырянию столешницы. — Неудобно вышло… ну, с Наташей. Сильно сверлила? — спросил Фэлл после недолгого молчания. — Ты не подумай, к режиму дрели я привычный. Но сегодня включила режим перфоратора. — Надо было трюк проще ставить. — Уж изволь. Еще один такой трюк — и я, понимаешь, переезжаю жить из дома сюда. Она и так за наши поскакушки мне такой мерси-боку по боку устроила! До сих пор побаливает. Эх, а Миледи тебе не сыскали!.. — Хватит мне в жизни проституток, — отрезал Фэлл и отпил из кружки. — Я как-нибудь могу отплатить тебе за нервотрепку? — Ты? Да зачем? Все ж свои. Времена нынче у всех непростые. — Это точно. — А знаешь. Я у тебя сотню занимал до конца месяца. Да только «Нива» раздевает пуще собственной жены. Не в службу, а в дружбу, повременишь? — Пустое, — поморщился Фэлл. — Считай, что уже сочлись. — Эх, чижик, душа-человек! Может, будем на брудершафт? Саша смотрел, как жадно Ващаев отпивает от кружки, и ему стало мерзко. Почти так же мерзко, как в лето семьдесят второго, когда по доброте душевной он дал «на покататься» дефицитный велосипед «Орленок», да еще и с сделанной им вручную трещоткой из гусиного горла! Подарок отца. Больше он того велосипеда не видел. Как и отцовских подарков. Вдруг за соседней стойкой группа поддатых мужиков, находившихся уже на стадии питекантропа, взорвалась хохотом. Ващаев слегка толкнул Фэлла локтем в бок: — Тут наклевывается неплохой номер. — А? — спросил Фэлл, делая насечки на столешнице. — Говорю, неплохо, понимаешь, поднять на этих дурнях можно. Трюк твой с монетой. Ну? Фэлл уронил голову на грудь. — Вот и славно. Как обычно: я их «приготовлю», а ты подвалишь. Выигранное пополам. Ну, и я угощаю! Видно, Ващаев умел говорить с апломбом. Тамада пожизненно. Таких зовут на все праздники: сочинять тосты, тормошить народ и накачивать его алкоголем. Правда, казалось, на этом его таланты кончались. И пяти минут не прошло, как Ващаев развел «питекантропов» на пари в десять рублей, после чего рукой подозвал к себе Фэлла, точно ручную собачонку. Собачонка побежала делать свой трюк. Монетка на глазах у всех присутствовавших, насмехаясь над законами физики, прошла сквозь ладонь. Питекантропы причастились чуда, десятка перекочевала в карман Ващаева, собачонка получила лакомство в виде новой кружки пенного. Саша ушел. Что ж, на этот день счет 1:0 в пользу асоциального элемента. Он только напоследок глянул на столешницу в том месте, где Фэлл что-то исступленно корябал. Там было «SOS».6
Один ход тряпки — и через тусклое, как экран телевизора «Юность», окно Саша увидел все краски летнего двора. И погнутый «грибок» в песочнице, и пышно цветущие метелки мальв в палисаднике, и яркую зелень пылящего тополя. Он только что покончил с вездесущими облачками тополиного пуха, как и с вездесущей кроличьей шерстью. Выпрошенный у коменды пылесос годился в экспонаты музея советского быта. Старик то и дело отключался, прося передышки. Но свое дело сделал. С каким-то стахановским рвением Саша драил, замачивал в кальцинированной соде и отколупывал насмерть въевшиеся пятна жира, пока поверхности стола и тумбочек не обрели былую ровность. Видимо, комната была в убитом состоянии еще задолго до Фэлла: уж очень застарелыми были некоторые пятна. Саша выбросил дохлых мух из плафона люстры и перетряхнул (и перенюхал) залежи одежды Фэлла. Что счел грязным (а это было практически все), без колебания отнес в прачечную самообслуживания. Остальное аккуратно сложил и убрал в шкаф. Комната стала даже немного просторнее. Так-то лучше. И вообще: наводить порядок в комнатах куда проще, чем у людей в головах! Саша был твердо намерен отмыть в запущенной комнате каждый дюйм. Не миновал этой участи даже кролик Фэлла. Как и свой хозяин, он с болью расставался с атмосферой свинарника, потому отчаянно пищал и норовил цапнуть зубами-стаместками. Но, несмотря на все протесты, он был безжалостно извлечен из грязной клетки, намылен детским шампунем и насухо вытерт. И, вот же удивление! Кролик от рождения оказался белоснежно-белым, а не цвета московского снега! Протирая под самый конец верх шкафа, Саша наткнулся на запрокинутый туда тубус. Бабушка в подобных хранила афиши. Вместо того, чтобы спокойно отставить его в сторону, Саша от любопытства повернул тугую крышку и открыл. Серьезно? Этих людей за сорок что, на одном заводе выпускают? С первой уже порядком пожелтевшей афиши на него смотрел довольно молодой Фэлл в пенсне на носу и шляпе-цилиндре. Его окружали порхающие… галстуки бабочки? Видимо, один из его ранних успешных номеров. На воротнике рубашки у него красовалась настоящая бабочка Морфо. Таких Саша только в рамках видел, безжизненных и пропитанных нафталином. Превращение банального галстука в живую экзотическую бабочку тоже было частью трюка? «Магический гардероб волшебника Фэлла» отпечатано было жирным шрифтом внизу афиши. Вторая афиша была написана уже на польском, правда, точный смысл написанного Саша не понял, но картинка говорила за себя: две игральные карты «танцевали» друг с другом, держась отросшими руками, на одной был нарисован Фэлл с тем же цилиндром, но в королевской мантии (стало быть, Король), а на другой — миловидная девушка в коротеньком приталенном платьице и сдвинутой чуть набок короне (значит, Дама). Понятно, переключился на карточные фокусы. Третья афиша была на английском. Английский Саша знал достаточно хорошо, чтобы самому понять написанное: «Must seen! Spectacular Mister & Missis Fell in magic trick «Missing muse». На афише, явно отпечатанной также за рубежом, снова красовался Фэлл с палеткой в правой руке и мастихином в левой. Стоит перед большим холстом и стирает мастихином ноги нарисованного женского силуэта. Саша не очень понимал суть трюка, но одно он понял отчетливо: его забулдыга-сосед как-то умудрился найти жену. Найти и потерять. Не нужно было быть Холмсом и даже Жегловым, чтобы понять, что женой была та самая Тери, упоминанием о которой так поддела Фэлла Наташа. Заинтригованный, Саша несомненно пошел бы дальше в своем расследовании, если бы дверь внезапно не скрипнула. Саша спрыгнул с табурета с надеждой, что Фэлл уж точно не полезет сейчас на шкаф проведывать свой запылившийся тубус. А там Саша уж заметет следы своего «преступления». Фэлл, впрочем, не торопился заходить, исступленно осматривая обновленную обстановку. — Нет, я, должно быть, ошибся комнатой, — пробормотал Фэлл, но сверился с дверным номерком. — Нет? — Я воспользовался вашим отсутствием и немного навел порядок, — сказал Саша, приосанившись и ожидая похвалы за усердный труд. Вместо похвалы он получил кислую мину. — В голове у себя порядок навел бы для начала, — буркнул Фэлл, закидывая на стол авоську, где звонко чокнулись друг с другом бутылки кефира и пива. — Из почтения к вам, — проглотил горькую обиду Саша. — Я старался все оставить на своих местах. — Хм. И где же тогда мои кальсоны? — Висят в сушилке после стирки. — Смотрю, ты у нас вызвался в хозяйки? Так, может быть, и ужином порадуешь? — Принеси вы что-то посущественнее, порадовал бы, — сказал Саша, покосившись на полупустую авоську. — Я все равно не голоден. «Уже нажрался», — подумал Саша, с болью в сердце наблюдая, как Фэлл снимает с себя затертую куртку и плюхается в уличной водолазке прямо на заправленную кровать. Ну хоть ботинки снял. Тщетно пытаясь выбить из Фэлла хотя бы деланное «спасибо» за проделанную работу, Саша достал последний козырь и выпалил: — А посмотрите, как изменился ваш кролик! Волшебство! Не иначе! — Чего? — Фэлл глянул на вычищенную клетку. — Что ты сделал с Анфисой?! — Всего лишь помыл… — Ты ее трогал?! — И что с того? — Верно, что взять с такого болвана… — Потрудитесь объяснить? Фэлл отвернулся, уставившись в стену: — В цирке можно делиться чем угодно: водой, магнезией, гримом, куревом, выпивкой, лекарствами… Да хоть женами! Но твоего реквизита не должны касаться чужие руки. — Это из инструктажа по безопасности?! — Это примета такая. — Чего вы все носитесь со своими приметами?! — Саша начинал выходить из себя. С тех пор, как он покинул стены училища, его никто не хвалил. Пустяковина — скажет кто-то. Но не Саша. — Балбес, — хлопнул себя по ляжкам Фэлл. — Балбес и есть. Дружок, тебе в цирк путь заказан. Цирковые приметы написаны кровью. — Вы все сговорились, что ли? Борис со своим «на сетку ляжешь — быть травме». Один, один только раз я полежал на сетке, и Борис мне жизни не дает! Теперь и вы будете со свету сживать?! — Борис? Какой Борис?.. — Фэлл даже удосужился отвернуться от стены. — А-а-а. Коваленко? Славный малый. — Да ну вас всех! — рявкнул Саша. — Цирк суеверных дураков, а не артистов. Фэлл смолчал. Отвернулся обратно к стене. Стал что-то корябать на бумажных обоях. «Ну и прозябай тут скулящей падалью, хоть все стены «SOS» изрисуй!» — подумал Саша и вышел вон из комнаты. Не будь он все детство в ежовых рукавицах Маргариты Андреевны, то сейчас закурил бы. Вместо этого отправился истязать руки на турнике. После пятидесятого подтягивания, когда кровь уже застучала в висках, а пальцы онемели, плюхнулся на первую попавшуюся лавку. И, только когда отдышался, вспомнил про раскиданные на шкафу афиши. Но Саше уже было все равно.