7
Саша продолжал взмывать под купол и падать. Борис и Славики развернули против него настоящую травлю. Борис упускал из рук, будто брусок скользкого мыла, Славики подвешивали его любимые конверсы на высокой подошве (мама привезла из английских гастролей, между прочим) под самый купол. Его новое трико прохудилось аккурат в районе гульфика. С репетиций Саша спешил в душевую — поскорее смыть с себя тяготившие позор и досаду, но этой отдушины его лишили. После очередного сеанса унижения Славики загнали его, как гончие лису (мало унижать, решили опустить?!), в последнюю кабинку и под дружный хохот прижали к стенке, цапнув за мягкий член. — Держи горячий комсомольский привет! Хочешь хорошо провести время? — осклабился Вячеслав. — Ты плохо про нас не думай, мы это дело любим! — обдал ухо омерзительно влажным дыханием Ярослав. — Как хочешь? Я сверху, а Ярик снизу? Или наоборот? Мы ребята непринципиальные… — И Сашину ягодицу сжали так, что по телу побежали мурашки. Но вовсе не от возбуждения. Что делает затравленный зверь, когда припрут к стенке? Саша был ниже их обоих на полголовы, но отшвырнул плечом одного, дал по уху другому и с воплем вылетел из душевой в чем был: в мыльной пене и панике. А в раздевалке его уже поджидали гигикающие ухари-акробаты из ханд-волтижного номера и давившийся смехом Борис. Уже потом ему объяснили: то была бородатая шутка гимнастов, а не проверка на вшивость. Однако осадок остался. Цирковые душевые он обходил стороной. Вне манежа издевки можно стерпеть. Но когда на манеже этот сюр продолжается и набирает обороты — пиши пропало. Если Борис и ловил его, то даже при простейшей санжировке так поздно отпускал, что поданная Славой вольтижерка улетала обратно пустой или больно ударяла по локтям. Что уж говорить о вольтиже . Была одна надежда — на инспектора манежа Жоржа. Едва тот объявлялся на манеже, как Борис ловил железным хватом, а Славики исправно подавали вольтижерку. Но стоило Жоржу отойти «на минутку» (а минуток этих натекало с половину репетиции), как Борис и Славики, точно оставшиеся без строгого учительского пригляда школьные хулиганы, продолжали плановые зверства. Саше так и хотелось крикнуть в спину уходящему Жоржу: «Останьтесь!», да только он затылком чувствовал, что его держат на мушке. На одной из тренировок, когда Саша в очередной раз бился на сетке выброшенной на берег рыбиной, он увидал в зрительном зале одинокую фигуру. Фэлл сидел на галерке и читал газету. Или делал вид, что читал. Так продолжалось несколько дней, пока однажды он не спустился и не пересел на бортик манежа. — Теряешь хватку, Егорыч, — сказал Фэлл, запрокинув голову. — Кого там занесло… Фэлл, ты, что ли? — Борис подтянулся и сел на трапеции, как на качелях. — Утро, а ты чистый. Удивляешь! — Ты бросай ерничать. Допрыгаетесь скоро. Мальчишка или убьется, или, того хуже, на лыжи встанет. Саша гневно сжал сетку и посмотрел через ячейку на непрошенного «спасителя». И чего только выступает?! Сидел бы лучше в «Зове природы». Только хуже ведь сделает… — Ха! Велика беда-то. Таким задавалам не место под куполом, — сказал Борис. — Как и пьяни безрукой! — выкрикнули Славики синхронно. — Да это я-то пьянь безрукая?! — Фэлл на глазах побагровел в лице. Метаморфоза была завораживающая. Тонкие ноздри Фэлла раздулись, на худом лице заходили желваки. Лихорадочно стянув с плеч пиджак, Фэлл трясущимися руками расстегнул ремень и снял с себя брюки. Совсем из ума выжил. — Я тут вас всех с небес на землю спущу! Оставшись в выцветшей водолазке, трусах и носках, Фэлл, пыхтя, начал подтягиваться по веревочной лестнице. Несмотря на одышку, лез он как самый настоящий гимнаст, держась за боковую стропу, оставив тело снаружи. Опирался на перекладины только пальцами ног. — Борис, ты, видать, ошибся, — усмехнулся с мостика Ярослав, — Фэлл уже опохмелился. Саша закрыл глаза ладонью, чтобы не видеть этой комедии. И где хваленая униформа? Где Жорж — инспектор манежа, когда он так нужен?! Снова чаевничает?! С минуты на минуту этот Дон Кихот с позором рухнет на сетку и наверняка сразу поедет в травмпункт. Если не в морг. — А ты чего разлегся? Марш на трапецию! — приказным тоном рявкнул на него Фэлл, каким-то чудом оказавшись на месте. — Покуролесил и хватит, — насмешливый тон Бориса уже переходил в настороженный. — Ты когда в последний раз гимнастикой занимался? При Хрущеве? — Спорим, он и что такое зарядка забыл, — поддакнул с противоположной стороны Ярослав. — Мастерство не пропьешь, это как с велосипедом, — Фэлл шел напролом и уже белил руки магнезией из мешочка, всегда прикрепленному к тросу. — Ну, Борис Егорович. Уступайте трапецию. — Хрена тебе лысого. — Что? А как же «старшим надо уступать»? Боишься, что тебя подвинет пьяница? — Я за тебя боюсь. Уйди от греха. — Егорыч, не будь трусом. Цирковому не к лицу. Борис ругнулся и подтянулся с ловиторки на мостик. Они поменялись местами. Саша как раз очутился на мостике вольтижера подле притихших Славиков. Вид седовласого без пяти минут пенсионера, качающегося на трапеции, вызывал щемящее чувство. Жалости? Страха? Стыда? — Гирша Натанович, вы ж убьетесь! Хоть лонжу закрепите. Вам ли на сетку падать? — крикнул Саша. — Герадешвунг и остаешься со мной, без возвращения, — приказал Фэлл. — Ап! Саша не понимал, зачем по команде оторвался от мостика. Им уже двигало слепое отчаяние. Если Фэлл хочет губить себя, пусть губит. Неважно где, за пивной стойкой или на воздушном снаряде. Пока Саша раскачивался по дуге, чтобы набрать максимальную амплитуду, Фэлл опустился, повиснув на трапеции на подколенниках. «А был бы в брюках, сцепление с грифом было бы хуже», — мысль мелькнула и тут же пропала. — АП, — снова рявкнул Фэлл. И это «ап» имело гипнотическое воздействие. Саша отпустил трапецию и приготовился просвистеть мимо, рухнув на сетку. Но, вместо ожидаемой пустоты, раздался звонкий шлепок, и его запястья обхватили мертвой хваткой. Ей богу, он слышал, будто что-то хрустнуло. Поясница Фэлла? Саша ждал, что пальцы фокусника подведут и разожмутся, но Фэлл легко подтянул его наверх, и Саша встал к нему на колени, схватившись за тросы. Они качались в гнетущем молчании, пока Борис не швырнул Фэллу канат, и тот не спустился с трапеции на манеж. — Я про твою самодеятельность и Лазаревичу напеть могу, — сказал Борис, спустившись за Фэллом вслед. Тот уже надел брюки и затягивал ремень. Фэлл перевел дыхание, но краска еще не сошла с его лица. Казалось, он разгорячен пуще прежнего. — Да пой, кому хочешь. Вот умора-то будет, когда Лазаревич узнает, что пьяница ловит лучше тебя. Меня как раз из иллюзионистов увольнять собираются. А я место уже себе приглядел! Молодость вспомню. — Нашел за кого впрягаться, — проглотил ответку Борис. — Я — руководитель номера, и мне решать, что с этим салагой делать. Полез со своими московскими загонами, а нам после ухода Марины хотя бы текущую форму не потерять. Хочет вести себя как дите малое — пусть похлебает свое. С детьми только так и нужно. — А что если я о твоих методах воспитания Маринке напою, а? Или ты своего малого тоже ронять планируешь в воспитательных целях? — Ну тебя ко псам! — Но ни в голосе, ни в позе Бориса уже не было того пренебрежения. Поджав губы, он обратился уже к Саше: — Приходи завтра к шести утра. Будем смотреть, что по-настоящему умеешь. Но дистанция останется прежней. Саша кивнул. Саша нагнал Фэлла в фойе у автоматов, где тот прихлебывал зеленый тархун из стакана и затыкал кровоточащий нос платком. Сосуды, что ли, от напряжения полопались?.. — Зачем?! Я же не просил за меня вступаться! — Как будто я вступался за тебя, много чести. Будет еще мне, отышачевшему третий десяток в цирке, указывать на мое место! Запомни: что в цирке, что в жизни. Никому не позволяй вытирать о себя ноги. — Ну, в любом случае я перед вами в долгу… Угостить вас еще тархуном? — Спасибо, мой организм больше не вынесет. Считай, мы и так в расчете. — С чего это вдруг? — Саша насторожился. — Ну, — Фэлл оглушительно чихнул и вытер кровавую юшку под носом. — Сам посуди, вот собери ты манатки и на вокзал: ко мне же тогда подселят невесть кого. А ты хотя бы хозяйственный. — И это, по-вашему, единственное мое достоинство?! — Чувство благодарности быстро сменилось уязвленным самолюбием. — Завтра и посмотрим, — на этом фокусник разжал руку, где только что был платок, и швырнул Саше красное яблоко. — На, поешь витаминов. Говорят, для здоровья полезно. Саша не спешил есть яблоко, хотя после тренировки аппетит всегда был волчий. Он смотрел вслед Фэллу. Несмотря на то, что его цирковая жизнь стала налаживаться, он испытывал смутное беспокойство. «Не-а, товарищ Фэлл, мы еще не сочлись».8
Ветер громыхал кровельными листами, как разгневанная бабушка дверцей духовки. От его порывов гнулись и шептались ивы. Он даже разок сорвал с Саши кепку! В общем, вел себя как заправский барин, перед которым все должны снимать шляпы. Зато всю жару, как поганой метлой, из города вымел. А то как было: из цирковой душевой вышел, притащился в гостиницу — футболку хоть выжимай, и снова в душ. Да, цирковых душевых Саша больше не боялся. Видать, Фэлл действительно волшебник, потому что травля прекратилась. Конечно, прохладца между воздушными гимнастами в общении осталась, и Славики не спешили приглашать его в гости, хотя жили всего лишь этажом ниже, но Саша довольствовался малым. Главное, что теперь он мог тренировать заднее сальто без страха пережить очередное унижение. На вчерашней тренировке одна их трех попыток увенчалась успехом! Борис смог поймать его, пускай и не удержал. Саша выскользнул из хлипкого хвата, но даже этот маленький прогресс грел сердце. Редкий повод позвонить отцу: тот не любил пустые разговоры и точно не стал бы болтать о погоде или о том, как устроился его сын. Но прогресс в исполнении двойного заднего сальто — это же причина?.. Так что в этот ветреный летний день Саша в качестве исключения купил себе ванильное эскимо в ларьке и, свернув с улицы в тенистый заросший американским кленом двор, направился к гостинице «Арена». Под мышкой еще теплился урванный спозаранку в кулинарии мясной пирог, завернутый в три слоя бумаги, и грядущий день обещал быть прекрасным. Хорошее настроение побудило сделать небольшой крюк и пройти мимо планетария, заглянув на видовую площадку. С нее открывался вид на глубокую речную долину, где узенькая журчащая речка давно скрылась за густой завесой из ветвей ив, черемух и берез. Внизу долины в листве терялся ржавеющий трамвайный мост: уже лет как двадцать трамваи позабыли к нему дорогу. А по правую руку — дальше — за долиной блестела полноводная Кама. Саша знал, что труппа выезжала по понедельникам на городской пляж: жарила сосиски, плескалась в ледяной воде (прогреется только к августу) и даже рыбачила. Вздохнув, он постоял еще немного, прежде чем свернул на Крупскую и дошел до гостиницы. Фэлл сидел на скамейке у подъезда и бросался в голубей семечками. Те шныряли между его ног, курлыкали, хлопали крыльями. — О, позволите? — Саша без приглашения сел рядом на скамейку, для чего ему пришлось подвинуть в сторону фетровую шляпу (явный намек, чтобы никто не садился), и положил пирог к себе на колени. — Глядите, что урвал. Мясной! Фэлл безучастно скользнул глазами по промасленной бумаге и в молчании округлил бровь. — Ну как? — Мясом даже пахнет. Удивительно. Этого ждал? — Какой же вы непонятливый! Я угощаю! — Если Фэлл и думал задеть Сашу своим безучастием, то он явно не на того напал. Саша самым дружелюбным тоном продолжил: — На одних пиве и кефире далеко не уедешь, знаете ли. Вас, кстати, совсем в цирке не видно. — Я туда не вернусь, — сказал Фэлл и полез в карман за сигаретой. Лишь бы чем-то рот занять. — Так что за провал комсомольского задания можешь не переживать. Отрапортуешь, мол, разъяснительную работу провел, взаимопонимания не нашли, вот товарищ Фэлл и подал по собственному, чтоб авторитет советского цирка своей персоной не ронять. Тренируйся в мое время в авизо, благо, твоему Борису мозги я смог вправить. Саша чуть пирог на асфальт не уронил. Оброненную невзначай фразу «мозги смог вправить» он принял на свой счет. Значит, Фэлл сумел наставить на путь истинный, а он, Саша, ни на что не способный сосунок?! — Ну это ни в какие ворота, Гирша Натанович! «Никому не давай вытирать о себя ноги». Это вы мне сказали… — Кто тебя вообще просил встревать? Никто ни о кого не вытирает. Уйти по собственному — это гордо. «Это звучит глупо!» — но вслух Саша сказал: — Неужели проще уволиться, чем найти годную ассистентку? — А ты видишь здесь очередь? — Фэлл сделал неопределенный жест рукой. Саша посмотрел на ковыляющую к подъезду старушку и девчушку, купающую раздетую куклу в песочнице. — Дать объявление в газету не пробовали? — Сам и давай, раз такой умный, — Фэлл так неаккуратно смахивал пепел с сигареты, что тот едва не падал на пирог, — По объявлениям одни дураки приходят. — Опять вы за свое! — Что значит «опять»? Делать иллюзион — все равно что тебе, вон, на трапеции летать. Партнер должен понимать без слов. Будто вы одно целое. Ну, как там, стали вы с Борисом одним целым? — Слушайте, вы… — Саша поднялся со скамьи, скрестив руки на груди, — Вы и правда волшебник! Весь аппетит мне отбили. — Стараюсь! — И на тонких губах Фэлла заиграла ироничная улыбка. Саша нахмурился: разговор не клеился. Фэлл высыпал остатки семечек из сложенной в рожок газеты и в ожидании перевел взгляд на дорогу. Ждал кого-то? Саша совсем скис: — Только не говорите, что идете пить и вернетесь в стельку. Я вам больше открывать не буду. — Мальчик, у меня есть ключ. — Только вы этим ключом в скважину не попадаете, — Сашу передернуло. В голове всплыло детское воспоминание, как отец перебрал с гастролей, а потом размахивал кулаками перед безучастной матерью. Кричал, называл дурой, козой драной. Что они тогда не поделили — из памяти давно стерлось. Не то чтобы Фэлл буянил или распускал руки, но пьяным он выкручивал рубильник и без того постоянно бормочущего телевизора на полную громкость. Когда Саша просил сделать потише — огрызался, что без звуковой дорожки не уснет. Приходилось прислушиваться к чужому дыханию и выключать телевизор самостоятельно. Хотя к тому времени на экране уже чернел квадрат Малевича. — Хотите я с вами буду репетировать?.. — спросил Саша ради вежливости. — Я компактный и исполнительный. Залезу в любую коробку, сложусь пополам, испарюсь… — Начни с последнего, — перебил его Фэлл. — А что? Я точно не хуже вашей Наташи. У меня есть пресс! ВО! — И Саша приподнял майку, показав проступающие кубики — его гордость. — Знаешь, зачем люди ходят в цирк? Папы посмотреть на женские ножки, мамы — на костюмы, дети — на чудо. Никому не интересны мальчики, — Только жаловался, что никто к нему не идет, а тут еще и брезгует! Фантастический самодур! — Да мои ноги ничем не хуже. Смотрите, какие бедра! Любой манекенщице нос утру, — И Саша вытянул ногу, водрузив ее на спинку скамейки. Под презрительный взгляд Фэлла покачал носком из стороны в сторону. — Соглашайтесь. Бабушка говорила, что я вылитый Рудольф Нуреев. — Совсем вылитый?.. — Вы о чем? — Ладно. Маленький еще, — Фэлл подавил насмешливое «хе-хе» в затяжке и, выдохнув дым, выкинул еще курившийся бычок на асфальт. — О! А это за мной! Саша обернулся. Из-за угла гостиницы показалась возбужденная физиономия Ващаева. Саша узнал этот дикий огонек в глазах — верный знак скорой попойки. Ващаев засеменил, чуть пригибаясь, к скамейке, шаловливо улыбаясь и подзывая к себе рукой. — Погнали, Наташа отпустила костей купить, — сказал он шутливым полушепотом. Взяв Фэлла под локоть, увлек его со скамейки. — Только ты, понимаешь, постарайся! Придумай фокус похитрее! Саша очень хорошо понимал, что из совместных с Ващаевым вояжей Фэлл вернется в лучшем случае на карачках. Чтобы не дать Фэллу скатиться от примата до пресмыкающегося, кричать придется громче «зова природы». — Сдрейфили? — кинул Саша ему вдогонку. — Чего-чего? — Фэлл развернулся на пол-корпуса, в то время как Ващаев только сильнее пытался умыкнуть «друга». — Сдрейфили, говорю. Ассистента найти, конечно, сложнее, чем выпивку. — Пошли, чижик, не дал кому-то бог ума… — Но увещевания Ващаева уже не действовали. Бледное лицо Фэлла сверху вниз заливало пугающей краснотой. Его покойно приглаженные кудри вздыбились всклокоченной гривой. — Ты что, дружочек, вконец забылся? Думаешь, Борису не спустил, так тебе спущу?! Фэлл стряхнул Ващаева, как клопа, тот только непонимающе хлопал глазами. Саша, вдохновленный этой яростью, пошел ва-банк: — А знаете, почему вы утерли нос Борису? Правильно, потому что трезвым были. Трезвым! — С-слушай, этот малец хуже Горбачева, вон, кампанию, понимаешь, развернул… — Миша, уйди. — Чижик…как же я… я тут, понимаешь… — Понимаешь-понимаешь-понимаешь, — огрызнулся Фэлл, — уже в ушах шумит. Не сегодня, ясно? Мне этого гаденыша надо на место поставить. А потом хоть вусмерть упьюсь.