Омут

      Итак, теперь с ней по соседству, буквально через стенку, жил Аластор Муди, выбравший из всех свободных комнат именно ту, что была рядом с комнатой Грейнджер. Привыкнуть к такому ей было непросто, поэтому Грейнджер толком не высыпалась уже несколько дней подряд. Пытаясь заснуть, она накладывала на дверь и окно все охранные чары, которые только знала, и засыпала с волшебной палочкой под подушкой. Теперь же девушка клевала носом, сидя на поваленной опорной колонне, провожая очередной день и наблюдая за закатным солнцем сквозь сизый табачный дым, который струился и стекал с её приоткрытых губ и сигареты, зажатой между средним и указательным пальцами правой руки. Боковым зрением она следила за парой младшекурсников, рассекающих ледяную гладь озера хоккейными коньками, атакуя друг друга в попытках отобрать шайбу.       — Профессор Муди, — с вежливой улыбкой обращается Грейнджер к Аластору, проходящему мимо. К её удивлению, он останавливается перед ней, а потом, подумав о чём-то пару мгновений, решает присесть рядом на каменную колонну.       «Профессор Муди», — мысленно вторит он. Его уже не коробило от этого обращения, особенно теперь, когда мутные разводы начинали проясняться и возвращаться к нему разборчивыми эпизодами. Гермиона продолжает его так называть, несмотря на то, что от её старого профессора сохранилось немного и этого «немного» вряд ли достаточно, чтобы называться профессором. Муди подозревал, что девушка просто тонко издевается над ним. Так же как она могла это делать, оставляя на шее следы от его пальцев. Её протест собственному нахождению в больнице ничуть не трогал Муди, будто он вовсе и не замечал всего этого странного неоднозначного поведения и очевидного недовольства ситуацией. Почему только она не выскажет всё это ему в лицо? Возможно, ему просто нужно набраться терпения и позволить Гермионе выбрать нужный момент.       Для себя он этот момент выбрал сейчас.       Было почти удивительно наблюдать эту картину — мисс Грейнджер с той самой копной свободных волнующихся от морозного сырого воздуха волос держит в руках тонкий сверток, похожий на самокрутку. Что бы это ни было, горечь табака забирается в лёгкие и заставляет его остановиться и запомнить этот момент; отложить его в хранилище, в отдельный сундук, специально для таких уникальных моментов. Запах лёгкого табака, колючая изморозь на дыхании и обрисованная золотом заката девушка.       Присев на каменный остов рядом с Гермионой, он, кажется, впервые задумался о том, что не говорил ей, что на самом деле вспомнил её. Впрочем, он вообще не особо говорил, а необходимость диалога назревала. Если прогресс не остановится, то Муди не будет затягивать свой отъезд. Несколько дней, может быть пару недель на то, чтобы осознать, в каком мире он сейчас оказался и — хотя бы примерно — как к нему пришел. Остальное — результат долгой работы, но её необязательно проводить здесь.       — Не помню, чтобы раньше вы курили, мисс Грейнджер, — он с интересом оборачивается и с трудом скрывает, что уже целую вечность не чувствовал табака и что очень соскучился, — это что-то… магловское? — нет, вряд ли он действительно может это скрыть.       — Я начала курить уже после … произошедшего, — уклончиво отвечает девушка, но взгляда не отводит, тянет к его лицу руку. Муди не прячется от этого жеста, защитная реакция не срабатывает, будто он вполне был готов позволить её руке прикосновение. Он не понял, что значило её движение — эта протянутая рука — но позволил этому остаться где-то за скобками. «Произошедшее» означало момент краха их плана? К сожалению, но одним из вариантов развития событий был именно крах. Молчаливо оценив протянутую пачку, Аластор всё же решается достать белую папиросу с оранжевым кончиком, пока Гермиона рассуждает вслух.       — Они очень лёгкие. Не уверена, что Вам такое подойдет, — с улыбкой говорит она, — Честно говоря, я не знаю о Вас ничего, что могла бы рассказать Вам, профессор. Мы не очень-то и общались. Я до жути Вас бою... боялась. Я не хотела Вас обижать, мистер Муди. Извините.       Он рад, что всё же начал этот разговор — девушка всё ещё его боится. Вероятно, после его нападения в самом начале их повторного знакомства, но Муди не готов начинать с этого момента. Помяв в пальцах необычную текстуру папиросы, заинтересовано прокручивая её между двух пальцев, будто распределяя табак, он говорит:       — А я о вас кое-что знаю, мисс Грейнджер, — взгляд возвращается к девушке, и в нём проступает озорство, — Вы всё же научились задавать правильные проверочные вопросы, как тот, про урок ЗОТИ. Очень умно. Действительно достойно. Ведь… я ненавижу эссе. Практика — лучший учитель… а ещё Вы ненавидите держать в руках склизкие овальные предметы.       Возможно впервые за все недели его здесь пребывания Муди сверкнул улыбкой.       Возможно, впервые с тех пор, когда последний раз был в Хогвартсе, где и устроил однажды это представление, о котором его память услужливо воскресила воспоминание: первые уроки в должности преподавателя, слишком своенравная и смелая гриффиндорка, которая кичится познаниями о магических протезах гоблинской работы, и профессор Муди, который считает любые книжные знания без их практического применения пустой тратой времени. Как итог, в неуверенно протянутой девичьей руке оказывается белое глазное яблоко. «…Вот теперь можете смело утверждать, что точно знаете, что такое волшебный глаз, ведь буквально… пощупали его» — таким был его первый урок для юной мисс Грейнджер.       — Вы вспомнили! — ликующе кричит гриффиндорка, победно вскидывая руки, — правда вспомнили!       Эта реакция ему понравилась больше, чем старика Кингсли. Искренний восторг так лучился на лице Гермионы, что Муди даже не хотел перебивать его собственным голосом. Будто этот момент можно было легко спугнуть; будто Муди сам впитывал себя эту простую радость. Только улыбается в ответ, безусловно довольный. Хорошее начало.       — Меня?! — Неужели не верит? — Ох, этот урок… — она, нарочито поёжившись, строит брезгливую гримасу и включает учительский тон, — как Вы вообще додумались до такого?! Это очень не педагогично, профессор.       — Напротив, очень поучительно, Вы ведь усвоили урок, мисс Грейнджер, — «скромно» пожав плечами, он всё ещё смотрел на неё, увлеченно прокручивая в пальцах сигарету, — кажется, это было довольно безобидно. Бывало и похуже. Не знаю, о чем думал Дамблдор, назначая меня профессором, — ложь, конечно же знал, и Гермиона тоже, должно быть, догадывалась, наблюдая за истязательствами над ни в чем неповинной сигаретой, а точнее за пальцами Аластора, нервно сминавшего папиросу.       — Все в порядке?.. — спрашивает она, и Аластору трудно понять, о чём она спрашивает: о сигарете или о нём.       Мужчина чуть наклоняется и показывает на край сигареты; смотрит с явным неудовольствием, стараясь не зацикливаться на имени Дамблдора, чью смерть он всё ещё не помнил, но уже знал:       — На кой Мерлинов хер тут эта подушечка?       Он не в порядке, совсем нет. Вряд ли когда-нибудь будет и, возможно, никогда и не был. Восстанавливать прожитую за сорок лет жизнь было самым большим обманом его разума.       Вот ты пьешь послеполуденный чай и вспоминаешь, как пил его с другом, пока тот рассуждал о каком-то своём наблюдении — часто абстрактном и отвлеченном — затем тот закидывал в рот лимонную карамель, раскалывал её меж зубов так, что твои челюсти оскоминой сводит; и, конечно, выдает какой-то краткий финальный вывод, наделяя рассуждения особым замыслом. Гребаный Мерлинов философ. А затем ты вспоминаешь, как пожилую руку твоего друга разъедает проклятье. И самое гнусное: знаешь, что он уже мёртв. Но не помнишь. И так было с каждым его новым воспоминанием, которое становилось бесполезным теперь. Может быть амнезия — не такое уж и проклятье.       Грейнджер помнила, каким близким и доверительным ей казалось отношение директора к профессору ЗОТИ. Часто она замечала, как те двое оживленно обсуждали что-то за столом в Большом зале, в те моменты на лицах обоих мелькали улыбки. Вспомнив, что большинство из этих улыбок были подарены Альбусом самозванцу, она хмурит брови и отбирает сигарету, касаясь пальцами холодных рук Аластора. «Как бы то ни было, они были друзьями. Возможно, даже такими, как я с Роном и Гарри».       — Это фильтр. Он нужен, чтобы хотя бы немного отсекать вредные смолы и вещества при тлении сигареты, — говорит она преподавательским тоном, поднося сигарету к своим губам.       Мужчина хмуро бросает:       — Но ведь в этом весь смысл, — и всё же этот небольшой урок от профессора Грейнджер он прилежно изучает. Исподволь переводит взгляд, когда в её руках занимается пламя. Совсем не волшебное.       — Вы так считаете? Я всегда думала, что вся суть в самом процессе, — коротко улыбнувшись, спрашивает Грейнджер, а затем подхватывает сигарету губами. На ветру ей удается прикурить только с третьего раза. Гермиона делает густой вдох, заполняя нос едким, горьковатым дымом, и протягивает сигарету мужчине, поднося её к губам Аластора. Её осмысленность отзывается в его груди чем-то очень знакомым, будто он думал так же. В памяти всплыл момент, когда он курил трубку, — один из множества раз. Перед ним маленькое сопло камина, уютное, но небольшое кресло. Он сидит, откинувшись на спинку, утрамбовывает табак в сопло, а кто-то говорит рядом. Он подносит огонёк пламени на кончике палочки и смачно раскуривает табак. Лёгкие раскрываются, и горечь заполняет грудь — кажется, будто бы становится легче от того, что она теперь осязаема, а не только травит его сердце молчаливым ядом.       — Пожалуй, Вы снова правы, мисс Грейнджер.       Девушка пожимает плечами, с любопытством наблюдая за мракоборцем, смаковавшим свою первую сигарету. Грейнджер рискует позволить себе полюбоваться этим моментом с улыбкой на губах, пока дым её сигареты снова наполняет его лёгкие.       — Если понравится — отдам Вам пачку. Я заколдовала её, чтобы она не заканчивалась. Потратила на это пять недель, — не без гордости говорит Грейнджер, закурив вторую сигарету для себя.       — Хм… не плохо, — оценивая труды Гермионы, он втягивает дым, чуть закашливаясь, но следом делает ещё одну, более глубокую, затяжку. Опаленный край тут же занимается сиянием и мерцает тлеющим табаком. Аластор закрывает глаза, почти упиваясь моментом воссоединения, задерживает дыхание и выдыхает через нос. Голова едва ли не закружилась от забытых ощущений. Он снова улыбается и будто бы прислушивается к самому себе и своим мыслям.       — Я курил трубку, — задумчиво говорит он, силясь вспомнить марку любимого табака.       — Я помню, — кивает она и стряхивает пепел от сигареты под ноги, в белоснежный снег.       — Значит, что-то Вы всё же обо мне знаете, — подлавливает он, припоминая, что в начале разговора она сразу обозначила своё отдаленное положение от Аластора.       — Вы когда-нибудь пробовали курить трубку, мисс Грейнджер? Несравнимые ощущения, но сейчас тоже хорошо, — он замечает грядущий закат, топит взгляд в разлитом румяном олове между небом и землей и добавляет, — спасибо, — оборачивается к девушке, — за всё, — ему остается только наблюдать, как Гермиона собирается закончить с созерцанием заката за этой внезапной беседой и сбежать по своим более важным делам. Грейнджер торопливо докуривает свою сигарету, а потушив окурок, кладет тот в карман пальто, чтобы потом выбросить или удалить заклинанием. Зябко ежась на ветру, девушка тщетно пытается справиться с порывами ветра, что трепал её волосы.       — В городке есть табачная лавка. Хотите, я куплю Вам трубку, табак и что там ещё нужно?.. Так будет быстрее, чем ждать поставку с той стороны, — в её голосе проступает горечь и обида. Слова летят в сторону закатного солнца, будто она хочет спрятаться от чужого взгляда, избегая неловкости.       Муди не очень любит активного проявления заботы — так он ощущает себя еще более бесполезным и беспомощным. Пожалуй, если бы речь шла о чём-то другом, а не о трубочном табаке, он вряд ли бы даже раздумывал над предложением; пожалуй, улови он в голосе или словах девушки что-то похожее на снисхождение, то наверняка бы послал это предложение к дракклу и дожидался бы возвращения Кингсли. Все сложилось ровно наоборот, и Муди решает, что упускать такую «помощь» — практически греховно.       — На самом деле не отказался бы, если это будет ненакладно, — мужчина изъял из кармана две монетки, которыми поделилась с ним пожилая женщина, и гордо их продемонстрировал, — одна леди приняла меня за бомжа. Так что я теперь при деньгах, — хмыкнув, он поднимается на ноги, затягиваясь тлеющей сигаретой перед тем как уйти. Девушка переключает внимание и кричит мальчишке на ледяном озерном покрове, спеша встать на ноги:       — Тобби! Где твой брат?! — сложив руки на манер козырька, приставив рёбра ладоней ко лбу, она нервно всматривается на зеркальную поверхность озера, по которой теперь скользил только один ученик. С озера доносится мальчишеский разгоряченный голос: — Ушёл в туалет, Герми-мисс Грейнджер!       — Ненавижу это их обращение. «Герми-сс Грейнджер».       Муди всё ещё не может свыкнуться с тем, что та девочка, которую он вспомнил, уже повзрослела и теперь сама несет ответственность за таких вот оболтусов, к которым всё ещё условно причислялась в его разуме. Будто есть две Гермионы Грейнджер, одна из которых всё ещё учится в Хогвартсе, а другая — уже профессор своей собственной школы. Звучит довольно неплохо, если отбросить «войну».       — Определенно лучше и остроумнее, чем Грозный глаз, — кивнув в качестве условного прощания, Аластор полоснул окурком по колонне и сжал его пальцами, убивая последнюю искру. Повторив жест Гермионы, мужчина прячет руки с окурком в карманы и возвращается в школу, следуя по коридору прямиком на кухню. Должно быть, его новый приятель Вейдер уже проголодался и ему пора разжиться очередным куском мяса, только прежде помыть руки, чтобы запах сигарет не отпугнул.       Холодный ветер облизывает румяные от мороза щёки Грейнджер, подхватывает густую копну волос, заплетая их в причудливую прическу, толкает в спину, пробираясь ледяными, цепкими пальцами под пальто, касаясь затылка, заставляя Грейнджер зябко ёжиться, глядя вслед удаляющемуся от неё Аластору. Ведьма с удивлением замечает, а, точнее, ощущает на своих губах лёгкую и едва заметную улыбку. Она коротко коснулась губ кончиками пальцев, будто желая проверить, останется ли та или исчезнет, лопнув как мыльный пузырь.       Грейнджер качает головой, рассыпая копну волос по плечам, спрятанным под плотной тканью пальто, мол «какая же ты глупая, Грейнджер», поражаясь собственной легкомысленности: впервые за долгое время её лица коснулась искренняя улыбка, впервые за несколько недель она была по-настоящему рада чему-то. И поразительнее всего было именно то, что так задело и обрадовало гриффиндорку. Она провожает взглядом широкую спину профессора Муди до самого порога школы и отворачивается лишь только тогда, когда мужчина исчезает в темноте дверного проёма. Её взгляд цепляется за хитроватый прищур тёмно-карих глаз Бакши, индианка, укутанная с головы до ног в пальто и многочисленные пестрые шарфы, с любопытством наблюдала за коллегой, остановившись на полпути от строящейся теплицы, в готовой части которой уже выращивались различные травы и растения, нужные для приготовления тех или иных лечебных отваров и снадобий.       — Что?! — Грейнджер стреляет недоумённым взглядом по медичке, пока та, задорно хихикая, продолжала свой путь к теплице.       — И что это было, Гермиона?! — в голове зазвучали знакомые ей интонации: воображаемая Бакши звенела в её мыслях. Лишь только представив предстоящий разговор с подругой, чьи здравомыслие и способность к критическому мышлению были сломлены собственной влюбленностью в преподавателя чар и миллионом прочитанных ею любовных романов с самыми нелепейшими названиями, что только можно было вообразить (несколько экземпляров Бакши буквально всучила в руки Грейнджер, для лёгкого вечернего чтива, вот только сама Гермиона предпочла оставить эти пёстрые книжонки нетронутыми), Грейнджер была готова лезть на потолок. Заткнув навязчивый писк воображаемой Латики в своей голове, Грейнджер решает пропустить сегодняшний ужин, чтобы не встречаться с девушкой, зная что та будет сбивать её с толку своими неуместными вопросами и высказываниями.       Исчезнувшее за горизонтом солнце уже, должно быть, вовсю радовало своим светом кого-то по ту сторону ярко-алой, будто нитка раскалённой железной руды, линии горизонта. В то время как здесь, в Уитби, уже сгущались вечерние сумерки, погружая окружающий мир в прохладную зимнюю серость, лишая всё хоть какой-то яркости красок. Снег уже не кажется ослепительно белым, а хрустит под ногами чем-то сине-серым, когда Грейнджер оборачивается от школы к озеру, чтобы окликнуть Тобиаса, всё ещё рассекавшего хрустальную глазурь на коньках. Ей требуется чуть больше пары секунд, чтобы отыскать силуэт мальчишки в стремительно темнеющих сумерках. Парнишка уехал чуть дальше, чем того бы хотелось Грейнджер, и теперь скользил вдали у самой границы маскирующего барьера. Гермиона с шумом выдыхает, бубнит что-то неразборчиво, проклиная мальчишек всех возрастов за их глупую непокорность.       — Тобиас Майкл Блэкбёрн! Настоятельно рекомендую тебе прикатить свою задницу к берегу! — требовательно, менторским тоном говорит Гермиона, представив палочку к собственному горлу, усиливая голос так, чтобы нерадивый первогодка услышал её. Парнишка вскидывает голову и оборачивается в сторону Грейнджер. Активно кивая, мальчик, подпрыгнув, разворачивается и скользит в сторону корзинки с шайбами и брошенными на льду клюшкам. Гермиона с улыбкой наблюдает за ним, в который раз загордившись тем, что сумела настоять на симбиозе маггловских и магических привычек в организации быта и жизни в Уитби, памятуя о том, как, порой, она и другие ребята, что жили в мире магглов тосковали по привычным хобби или вещам в Хогвартсе, будь то игра в баскетбол или же возможность посмотреть любимые фильм или передачу по телевизору.       Громкий треск, который, казалось, был слышен на всю округу отвлек Грейнджер от её рассуждений: она подумывала устроить коллективный просмотр «Звездных войн» на следующих выходных и пыталась прикинуть с помощью каких чар или приспособлений можно было бы организовать что-то напоминающее кинозал. Гермиона громко и испуганно кричит, когда на её глазах Тобиас, спешащий в её сторону, нагруженный шайбами и клюшками, исчезает, проваливаясь в воду.       — Блэкбёрн!— пальто падает на снег. Сжимая палочку в руке, Грейнджер срывается на бег и спешит к озеру. Она успевает пробежать больше трети нужного ей расстояния до того как ощущает и слышит гул. Ледяная корка под подошвами её ботинок едва заметно вибрирует, и поэтому ей приходится распластаться на колючем от холода, ледяном зеркале. Остаток пути до полыньи, край которой был изрешеченный острыми, неровными осколками льда, Грейнджер преодолевает ползком, без конца окликая Тобиаса.       Она ударяет заклинанием наугад, ломая лёд там, где, по её предположению, мог бы находиться мальчик. Шепчет призывающее заклинание, надеясь на то, что это хоть как-то поможет, но тщетно. Ломая лёд, расширяя пространство для поиска парня, Грейнджер краем глаз замечает оживление на береговой линии, кто-то уже стоял на берегу, кто-то бежал из школы к озеру. Кто-то что-то кричал, но Гермиона не обращала на эту суету никакого внимания.       — Тоби! — увидев всплывшую спину парнишки, кричит Грейнджер, наблюдая, как бездыханное тело утягивает дальше под лёд, Гермиона принимает решение и ныряет в воду, подбежав к тому краю, где секунду назад она видела мальчика. Бросив пару заклинаний, ломает лёд вокруг, чтобы увеличить шансы вытащить парня из-под ледяной крышки.       — Чёрт. Чёрт. Чёрт! — холод залил её с макушки до пят, он обжигал, сковывал в своей густоте. Подсвечивая себе путь люмусом и соорудив воздушный пузырь при помощи чар, которым её научила Флёр после Турнира трёх волшебников, Грейнджер пыталась плыть, нырнув под крошку из снега и льда.

***

      Он шёл по коридору Школы Уитби, которая за эти четыре недели стала почти привычной. Высокие своды колонн, викторианские арки, классическое английское дерево в отделке — всё это ужасно напоминало Хогвартс, будто было сделано под копирку. Теперь он точно об это знал, и эти воспоминания небывало согревали. Аластор был рад, что ему удалось воскресить эти отрывки, в которых он не был разбит. Впрочем, никогда прежде Муди не погружался в самоанализ с таким усердием. Не утруждал себя попытками сказать: «ну, вот сейчас это точно дерьмо, приятель, чувствуешь, как воняет, это оно; ты без ноги, дружище; ты без глаза, дружище; ты без памяти, приятель; прочувствуй это». Вместо этого мракоборец продолжал двигаться, нагло игнорируя согнувшуюся по гнётом версию самого себя. Будто единственные варианты самоанализа для Муди: либо принятие, либо протест. И скептицизм.       Сейчас он пребывал в стойком состоянии принятия. В мыслях снова вспыхивал восторженный всплеск Гермионы, узнавшей о возвращении воспоминаний; о ней. Странно, но этот момент окрашивал чем-то живым всё окружавшее убранство. Убежище Уитби становилось полноценной школой; военное Сопротивление начинало казаться чьей-то рутинной работой где-то очень далеко и не с ними. Даже суровое выражение лица мракоборца смягчилось, а плечи немного расслабились. Если закрыть глаза на свой нынешний статус и шаткое положение потенциально угрожающей персоны, то Аластор нехотя поймал себя на том, что готов остаться. Не для того «чтобы», а просто «потому что».       Свернув на кухню, мужчина взял положенный дракону кусок мяса и снова отправился на улицу. По пути он размышлял, что Вейдер начинает расти и уже сейчас, распробовав пищу, он начнёт требовать всё больше и больше пропитания. Нужно будет обсудить с Гермионой возможность охоты в местных лесах — это здорово упростило бы прокорм такого «питомца», пока его не заберут. «А может быть они решили вырастить из него местного сторожевого пса? В стиле Гринготтс» — хмыкнув себе под нос, Муди всё же покрутил эту мысль, будто примеряясь — насколько в этой шутке самой шутки. С улицы доносились визги и шум — Аластор лениво подумал, что, должно быть, детей всё никак не заставят убраться с морозной улицы. Сумерки сгущались над горизонтом, который всё ещё освещал сиянием коридоры школы. Мужчина открыл дверь и понял — он потерял бдительность и произошла катастрофа.       У кромки озера стояли несколько человек: девушка, которую он видел в лазарете, что-то выкрикивала, рядом с ней парень, который начал двигаться по лёду вперед, а впереди плюхнувшаяся на живот Грейнджер ползет прямиком к полынье. Муди не привык долго раздумывать. В аврорате не принято рассуждать о плане своих действий, когда времени на принятие решения уже нет: ты уже опоздал, раз уж допустил загнать себя в ловушку, а значит действуй — вот, что тебе остается. Его размеренный шаг во мгновение ока обратился стремительным бегом. По пути он сорвал с себя шерстяной свитер и шапку, который только добавят ему веса в ледяной воде, оставшись в пуловере и выданных ему «казённых» маггловских джинсах. Уже у берега он скинул ботинки и продолжил бег по льду, не ожидая, что на его глазах Гермиона скроется в воде вслед за мальчишкой — судя по крикам окружающих, тот пацан на коньках провалился под воду.       Время мгновенно ускоряется. Мужчина слышит собственное гулкое дыхание и шаткий лёд под ногами. Кто-то позади кричит ему в спину «осторожнее!», но у Аластора нет времени на осторожность — под водой уже двое, и счёт идет на секунды. Склонившись, он практически падает на живот, ощутив приглушенный треск, и соскальзывает в воду. Ледяная вода окатывает обманчивым пеклом, больше похожим на агонию. Заставив себя открыть глаза, мужчина видит рядом с собой мальчишку, который будто бы всплывает, отправленный невидимым толчком. Схватив его под мышки одной рукой, мужчина двумя яростными гребками всплывает, цепляется пальцами за ледяную крышку и, собрав силы, толкает пацана наверх, погружаясь под воду.       Кто-то невидимый перехватывает мальчика. Аластор снова всплывает и слышит крики и мольбы, которые полностью съедает стылая вода. Пацана уже оттаскивает парень, кажется, тоже учитель, но всё ещё очень молодой. Мужчина тратит время только на один глубокий вдох и ныряет, сразу начиная раздвигать перед собой воду и судорожно пытаясь увидеть в стягивающейся темноте девушку. Зрение меняется, и мужчина видит тусклую вспышку, почти как мираж. Это она! — мракоборец тут же берет курс к девушке, пытаясь игнорировать сводящий кости лед, онемелые пальцы и удушающую нехватку воздуха. Даже в этом спускающемся на озерный полог мраке Муди видит Гермиону, которая пытается двигать руками, но силы покидают её с каждой следующей попыткой. Она недалеко, буквально в паре метров, просто течение увело её от полыньи. Муди считает, что должен успеть прежде чем станет поздно. Он убеждает себя, что больше никогда не позволит себе поддаться обманчивому покою вместо того, чтобы быть наготове. Гермиона что-то говорит ему, пребывая головой в небольшом воздушном пузыре, а позади неё что-то стремительно приближается — Аластор не смог различить, что именно, но заставил себя сделать движение руками быстрее и схватить руку обессиленной Гермионы, подтягивая её к себе. В следующее же мгновение его руку обожгло колючим ударом, и волна оттолкнула их в сторону от чьего-то изогнувшегося гибкого тела.       «Охота», — со злостью подумал он, и, зыркнув на Гермиону, воздушный запас которой лопнул, требовательно тряхнул, тут же утягивая в сторону полыньи. Его лёгкие начинало сдавливать, и Аластор пытался контролировано выдыхать. Он был из крепкого десятка, но даже его силы иссякали. Раньше синий глаз Аластора мог вращаться и видеть сквозь стены, но кажется эти свойства кому-то очень мешали. Одно оставалось неизменным — правостороннее зрение у него было отменное. Лишь благодаря ему мракоборец успел среагировать и из последних сил саданул кулаком по возникшей из ниоткуда пасти какой-то странной твари; не так сильно, как хотелось, но, кажется, ещё пара движений, и он просто сдохнет в этой ледяной тюрьме, выпуская струйку воздуха.       «Играть с едой нехорошо, она может дать тебе просраться. Если успеет». Даже под водой он услышал режущий слух вопль и хруст от удара хвостом промчавшейся ко дну твари.       Сколько ещё им осталось? Гермиона совсем слаба, он едва ли вытянет их двоих. В лучшем случае их тела всплывут, в худшем — их уже не найдут. Кажется, его мозг сражался в агонии в поисках спасения, а рука всё так же крепко держала девушку рядом с собой. Его тело содрогнулось и бесконтрольно дернулось, возвещая об окончании запаса воздуха. Муди увидел, как под ним оседает потерянная Гермионой палочка, а из глубины тёмного дна прямо на них мчится тварь с уродливо вытянутой головой, похожей на лошадиную. Она расправляет свои странные перепончатые лапы с заостренными когтями и почти улыбается своей жадной акульей пастью. Мракоборец, вопреки здравому смыслу и жажде воздуха, делает несколько отчаянных гребков ко дну и хватает палочку Гермионы. Волшебная сила, игнорируемая им, обрушивается на волшебника, магнитудной волной расходясь в стороны и врезаясь в его собственную голову тупой цыганской иглой. Болезненно дернувшись, Аластор почти импульсивно отправляет в сторону твари своё первое заклятье, которое лишь полоснуло хищника, заставляя увильнуть, и дарит ещё одну секунду на следующее заклинание. Он успевает убедиться, что Гермиона всё ещё в его руках, впиваясь пальцами в её ледяное тело, и успевает убедиться, что только один глаз всё ещё видит, но всё же направляет палочку в сторону глубинного разъяренного монстра и материализует единственное, что возникает в его голове — «Бомбарда Максима».       Взрывная волна раскалывает лёд, который фейерверком взлетает над сумеречной снежной гладью и широко рассыпается кровавыми останками монстра. В метре от полыньи приземляется скорчившийся Аластор, который заставляет свое окоченелое тело разжаться, освобождая от объятий хрупкий силуэт девушки с посиневшими от холода губами. Его лихорадит так сильно, что он этого почти не чувствует. Спина натурально отваливается, и отчаянно хочется блевать. Мужчина поворачивает голову и дергает рукой, на которой лежит его спасенная, пытаясь пробудить Гермиону. Он надеется, что она всё же спасена.