Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.
© Иосиф Бродский — Письмо генералу
***
Грейнджер слышит вокруг себя какую-то возню, во рту неприятно и кисло, а в носу ощущается тепло и пахнет горячим, ржавым железом. Она силится открыть глаза, точно зная, что сделать это необходимо, по крайней мере для того, чтобы убедиться: Блэкбёрн в порядке. «Ей же удалось спасти его, да?..» — Гермиона пытается вспомнить, понять, осознать произошедшее, но тяжесть и шум в голове отчаянно мешают ей сосредоточиться на чем-то одном. Выуживая из собственной памяти обрывки воспоминаний, она пытается вспомнить хоть что-нибудь. Вдруг, ощутив неприятное давление в груди, она испуганно замирает. Несколько мгновений спустя кто-то с силой давит на грудину, и снова непостоянное сознание уносит её куда-то дальше, прочь от клочка воспоминания, за который ей удается зацепиться. Она вспоминает холод, сковывающий каждую из её мышц, и непроглядную, густую темноту вокруг; сквозь муть застывшего озера она пыталась разглядеть белоснежную макушку одного из своих подопечных, но вместо него она замечает уродливый оскал водного чудища, проплывшего мимо неё на расстоянии вытянутой руки. И снова давление в груди выбивает её из своих воспоминаний, пиная сознание Грейнджер куда-то дальше. Она приходит в себя, поперхнувшись пылью на очередном, крохотном и поверхностном вдохе. Распахнув глаза, Гермиона оглядывается по сторонам, а узнав место, в котором она оказалась, громко кричит, испугавшись. Сотни портретов колдуний и магов, исторических личностей, пейзажи и натюрморты, висевшие на кажущихся бесконечными стенах одного из вестибюлей Хогвартса, замерли, наблюдая за Гермионой. И хотя никто из изображённых на них людей, животных или существ не двигался, Гермиона отчётливо знала и ощущала то, как они следили за ней, не отводя взгляда своих нарисованных глаз. Грейнджер поднимается на ноги, озирается по сторонам в поисках своей палочки, вслушиваясь в звенящую, давящую на виски тишину. Не найдя палочки, ровно как и не уловив никаких звуков в окружающей её действительности, гриффиндорка отправляется в путь, следуя до боли знакомым маршрутом, ведущим к башне факультета. Хогвартс был точно таким же, каким она запомнила его впервые, перешагнув через порог главного входа, но казался ненастоящим, словно театральная декорация. Она не слышала привычного скрежета рыцарских доспехов, до слуха не доносились отзвуки чьих-то шагов или разговоров. Всё, что окружало её, казалось ей каким-то безжизненно-серым, блёклым … мёртвым. Бесшумно шагая по коридорам, она переходит на бег, ощущая внутри себя нарастающую панику, кипевшую где-то под сердцем. Пробегая мимо одного из коридоров, Грейнджер останавливается, словно врезавшись во что-то невидимое. Боковым зрением она замечает пару силуэтов, что исчезают из поля её зрения, стоит ей узнать в них Рона и … Гарри? — Рон! — кричит девушка, сворачивая вслед за удаляющимися фигурами парней. — Гарри! — следом зовет она, снова переходя на бег, чтобы догнать. Они не слышат её? Не знают, что она тоже здесь? Гермионе нужно догнать их во что бы то ни стало, нужно убедиться, что с мальчишками всё в порядке, и самой увидеть Гарри живым! Она ускоряется, хоть даётся ей это с большим трудом. Сердце бешено колотится, ударяясь об ребра, колит под горлом и больно звенит на висках. Горло обжигает раскалённая лава — стоит ей сделать хотя бы один вдох, она морщится от ощущения, будто кто-то насыпает в глотку раскаленный песок вперемешку со стеклянным крошевом. Сердце больно булькает, заходится в бешеном ритме, чавкает и будто пытается прожевать что-то внутри неё. Грейнджер касается рукой середины груди, не сбавляя темпа бежит, морщась от ощущения горячей кожи под пальцами. — Гарри! Рон! По-под... Подождите меня! — и снова они мелькают впереди, сворачивая куда-то влево, исчезая в бездонной пустоте очередного коридора. Собравшись с силами, Грейнджер следует за ними, пытаясь ускориться. На какое-то мгновение ей это удаётся. Превозмогая боль, наплевав на раздирающую грудину боль и испепеляющее жжение в левом бедре, на которое она старалась не обращать внимания, Гермиона упрямо бежала за своими мальчишками. Задыхаясь, она падает, оступившись на неглубокой выбоине в каменных плитах. Грейнджер больно ударяется коленями и ладонями о пол, с губ срывается полный обиды крик, когда она поднимает взгляд с пола и снова видит, как Гарри и Рон сворачивают в нужный им коридор. На этот раз ей удается разглядеть их лица, и ей кажется, что Гарри замечает её. Но отчего-то не останавливается, и они с Роном снова оставляют её позади себя. Зло рыкнув, размазывая горячие слёзы обиды со щёк, Грейнджер снова переходит на бег. Она почти догнала их; взбегая по ступеням одной из магических лестниц, Грейнджер уже чувствовала, как касается кончиками пальцев воротника на потрепанной рубашке Гарри. Она протягивает руку, желая коснуться его плеча, окрикнуть, развернуть к себе, чтобы, улыбнувшись сквозь слёзы, заключить друга в свои крепкие объятия, но в самый последний момент лестница с Грейнджер трогается с места, а сама она оступается и падает вниз, в чёрную кипуче-горячую неизвестность. Гермиона кричит. Гермиона кричит, приходя в себя. Резко открывает глаза и сталкивается взглядом с бледно-серыми глазами миссис Лайн, та кажется ей испуганной. На бесцветном лице, покрытом хитросплетённым узором десятков морщин, Грейнджер ясно различает беспокойство и страх. Поджав тонкие, иссохшие губы, ведьма с шумом выдыхает и на секунду прячет своё лицо за тонкими, старческими пальцами с ярко-алым маникюром. Грейнджер слышит чей-то плач и неразборчивое бормотание слева от себя. Она хочет повернуться, но даже мысль об этом пронзает её тело болью, Гермиона морщится и шипит. — Лежи спокойно, девочка. Не шевелись и береги силы, — мягко шепчет миссис Лайн, аккуратно касаясь лба Грейнджер, поправляя волосы, прилипшие к испарине, что покрывала кожу Гермионы. Гриффиндорка с удивлением смотрит в суровое лицо женщины, удивлённая изменением в поведении целительницы; кажется, она никогда не слышала, чтобы голос Ребекки Лайн звучал настолько мягко, а прикосновения ощущались такими нежными. Даже в быту, общаясь за трапезой в общем зале или сидя в общей гостиной для преподавателей, Грейнджер никогда не видела миссис Лайн такой потерянной: собранные в тугой узел седые волосы, острый взгляд, сомкнутые губы, в уголке которых обычно всегда лежал мундштук с тлеющей самокруткой. А сейчас на дне серых глаз блестели паника, беспокойство и слёзы, а пальцы дрожали, мягко касаясь лба Грейнджер. — Я... я… Я думала, что ты... умрёёёёёёшь! — слышит Гермиона Латику, а потом и видит её заплаканное, серое лицо перед собой. Брюнетка некрасиво и шумно шмыгает носом, пугая Грейнджер. «Какого тролля тут творится?» — думает девушка, оглядываясь по сторонам. Боль пронзает виски, скребёт раскалённой чайной ложкой по черепу, от самого основания, у затылка, рассекая горячей нитью мозг пополам. Грейнджер хрипло, но громко стонет и закрывает глаза, пытаясь отвлечься от опаляюще-сковывающей всё её тело боли.***
В очередной раз за последние три дня Аластор наблюдал, как серое небо над Уитби занимается светлеющими бликами, но так и не видел солнечных лучей. Вчера мужчина встречал рассвет с четырёх часов утра, усевшись на те самые развалины, где последний раз разговаривал с Грейнджер. Он ненавидел свою память во всех её проявлениях. Она скручивала жгутом горло и выжимала жилы из его шаткого сознания хотя бы тем, что услужливо напоминала о том, какой была девушка в тот день; до проклятого озера. Восторженный голос и блеск в глазах, волосы, которые морозный ветер вольно кружил своими лоснящимися пальцами, — вот какой она была в тот день. Аластор приходил к ней в палату и смотрел на стремительно осунувшуюся Гермиону; измученную, агонизирующую. Видеть её такой было физически больно. Ещё хуже было, когда её начинали окружать «друзья». Муди не мог выдерживать эту скорбь, она выводила его из себя, а это автоматически делало из него врага народа. Несмотря на его причастность к тому, что девушка всё ещё лежит на кровати и дышит. Латика обижалась сильнее всех, но это её проблемы. Слишком много нытья и воплей. У него и так вот-вот лопнут мозги. Всё же не зря он избегал магии. Его, как и Грейнджер, разместили в лазарете, но травм у него почти не было, в отличии от девушки, которую успело то ли покусать, то ли ухватить отравленными когтями морское чудище. Однако мужчина до полудня провалялся в лазарете на соседней койке. Что происходило с его головой после применения палочки, Аластор понятия не имел, но ему начинало казаться, что он скоро потеряет контроль или разум. Едва придя в себя, он быстро сбежал к себе в комнату и попросил себе тёмные шторы, чтобы спрятаться в этой коробке от окружающего мира. В короткие моменты просветления от боли и сводящих с ума картинок перед глазами, мужчина приходил узнать, что с Грейнджер. Мальчишка, которого они спасали, уже через день был выписан на вольные хлеба школы. Прошлым вечером Муди шёл к своей комнате после посещения больничного крыла и услышал скрежет из комнаты девушки. Кто-то жалобно мяукнул, едва он остановился. Спустя двадцать минут он всё же открыл дверь с таким же куском мяса и кувшином воды, который обычно носил дракону. Возможно, немного меньше. В двух метрах от двери сидела стройная кошка в серых полосках и чёрной каймой вокруг глаз. Она так пугающе пристально смотрела, что Муди замер на пороге, осторожно закрывая дверь за своей спиной. С минуту они гипнотизировали друг друга, а затем кошка поднялась и стремительно зашагала на него. В его глазах помутнело, и Аластор отшатнулся назад, прижимаясь спиной к двери. Звон в ушах мгновенно сменился острой невыносимой болью, заставляя взрослого мужчину скатиться на пол, расплескивая воду. Разум швырялся в него картинками из прошлого, меняя картинку настоящего, — кошка превращалась в женщину, женщина сдержанно улыбалась, снова оказываясь кошкой. Муди не понимал, где он находится. То ли это комната Грейнджер, то ли комната Хогвартса, то ли гостиная дома, где эта женщина была хозяйкой. Когда он смог различить своё дыхание и круговерть в глазах прошла, он снова посмотрел на кошку, которая сидела рядом с ним. — Минерва…? — кошка издала тихое мяуканье и забралась ему на грудь. Сон стал роскошью. Раньше память возвращалась к нему фрагментами, мягкими поступлениями. Теперь Муди терял связь с реальностью. Очнувшись в половине четвёртого утра, бывший мракоборец снова отправился в комнату Грейнджер. «Там должны быть сигареты…» Кошка, свернувшаяся калачиком на заправленной кровати, вскинула голову, рассматривая неожиданного гостя. На стуле лежали вещи, которые были с Грейнджер в тот день. Мужчина обследовал куртку, нашёл в высушенных вещах пачку, о которой говорила девушка. На подоконнике стояла баночка, которую явно использовали как пепельницу, и запасное маггловское кресало, которое мужчина с интересом взял в руки, крутанул металлическое колесико, выбивая иску, а затем и пламя. Оставшись в комнате, он скурил сигарету и всё же убедил себя взять пачку с собой. За это время Муди успел осмотреться, заметил множество книг, несколько из них лежали на столе. Мужчина всё равно собирался идти к ней в палату — там он будет полезнее — потому рассудил, что книга, которую девушка, очевидно, читала, может пригодиться, когда Гермиона придёт в себя и захочет почитать что-то. С такими мыслями мужчина вышел из комнаты и отправился к Грейнджер. Перед её кроватью стояло кресло, где почти всегда кто-то дежурил. Сейчас там спала медсестра, пока раненая волшебница тревожно постанывала сквозь сон. Мужчина положил ладонь на плечо дежурной, и та вздрогнула: — Я посижу, идите, — тихо озвучил он, когда девушка осознала, кто перед ней, — не спится всё равно. — Может быть, Вам дать зелье сна без сновидений, мистер Муди? — всё же поднимаясь, предложила она. — Буду иметь в виду. Идите. Расположившись в кресле, он всё же открыл книгу и, пробежавшись по строчкам, не поверил своим глазам, усмехнувшись: — «Такая девчонка…»***
Гермиона с трудом открывает глаза, с третьей попытки заставляя тяжёлые, будто кем-то нарочно и накрепко сшитые между собой, веки раскрыться. Серый свет касается глаз острым, холодным лезвием. Но Грейнджер терпит, потому что ей страшно закрывать глаза снова, страшно оказаться в бесконечной и тихой пустоте, из которой с таким трудом выбралась пару мгновений назад. Глаза застилают густые, крупные, горячие слёзы, которые девушка смаргивает, еле шевеля веками, позволяя каплям скатиться по горячей коже щек. Гриффиндорка делает глубокий вдох, наполняя свои лёгкие вонью костероста, запах которого каждый, кто принимал его хотя бы раз, будет помнить вечно. К горлу подступает тошнота, когда она различает вкус этого гадкого снадобья на кончике своего языка, сумев отскрести его от иссушенного жаждой нёба. «Воды..» Она с отчаянием заплутавшего в горячих песках пустыни странника представляет освежающий, сладковатый вкус воды, представляя, как жидкая прохладная влага касается потрескавшихся губ, заполняет её рот и горло. Грейнджер тихо и жалостливо стонет, беспомощно уставившись в потолок, — не в силах пошевелить даже мизинцами на ногах. Секунду спустя, когда в поле её зрения появляется уже знакомое ей хмурое лицо мракоборца, она начинает плакать от счастья и предвкушения. Грейнджер злится на себя за собственную беспомощность. С трудом, но ей удается разомкнуть губы, чтобы прошептать что-то неразборчиво, но требовательно. Поняв, что Муди вряд ли расслышит её, с шумом выдохнув, она собирает все силы, чтобы показать пальцем правой руки, едва оторвав её от одеяла, на кувшин с водой, но снова терпит неудачу. Аластор подошёл ближе, внимательно наблюдая за её метаниями и, увидев слёзы в глазах девушки, присел рядом, молча смахнув дорожку с её щеки: — воды? Услышав заветное предложение, Грейнджер коротко кивает, соглашаясь. Он взял стакан и помог приподнять голову несчастной волшебницы, чтобы дать напиться. Она с остервенением цепляется за пальцы Аластора, крепко державшего стакан с водой, помогая ей напиться. Гермиона торопливо глотает прохладную воду, некрасиво проливая больше трети на себя, но не обращая на это никакого внимания. — С-спа... спасибо, — с благодарностью и теплотой глядя на мракоборца, говорит Грейнджер. И коротко улыбается мужчине, а когда тот отстраняется, девушка пытается перехватить его запястье сильнее, насколько позволяли собственные силы, — и за воду тоже. Можно мне ещё? Благодарности Аластору точно не требовалось. Всё же именно он был аврором и должен был быть тем, кто смог бы защищать простых молодых волшебниц. Всегда было проще не проводить анализ. Так поступил бы каждый — отмахивается он. — Сколько угодно, только усажу тебя поудобнее… — можно было бы, конечно, высушить одежду и подушку заклинанием, но Аластор не хотел говорить, что магия сводит его с ума. Отставив стакан, он аккуратно подтянул невесомую девушку чуть выше на подушку и снова помог ей напиться. На сей раз Гермиона пьет из рук Аластора аккуратными, маленькими глотками, поддерживая стакан дрожащими пальцами. — Извините. Вы совсем не обязаны, — тихо произносит девушка, откинувшись на подушки. Она делает глубокий вдох и на мгновение закрывает глаза, тянется к горячим векам пальцами, пытаясь охладить кожу. — Поить тебя? — Аластор хмурит брови, предполагая, что уровень воспитанности мисс Грейнджер выше, чем у него, в разы. А ведь в чистокровных семьях стараются воспитывать своих отпрысков достойными членами общества. В его семье, видимо, что-то пошло нет так. Или в самом Аласторе. — Что ж… труд — благородное дело, считай, что ты расплатилась сигаретами… Не хочу, чтобы ты считала себя обязанной, — мужчина отставил стакан в сторону и со вздохом погрузился взглядом в тусклые синие глаза, возвышаясь над больничной койкой. — Как ощущения? — так неуклюже Аластор интересуется её самочувствием. — Такое чувство, будто меня перемололо всем составом Хогвартс-экспресс, — едва заметно улыбаясь, тихо сказала Грейнджер, и эта вымученная улыбка девушки болезненно уколола виной в грудину. — Блэкбёрн? С ним всё… Он жив?! — память гриффиндорки обожгло воспоминание об обстоятельствах, последствием которых стала госпитализация Грейнджер. — Да, ты спасла его. Он в порядке, — мужчина сжимает челюсть и возвращается в кресло, — лучше, чем ты… — Бывало и хуже, — почти не врет Грейнджер с горькой ухмылкой на влажных губах, — эта тварь. В озере. Я думала, что мы всё проверили. Как хорошо, что это не случилось летом, когда могло пострадать больше детей. Спорить с Гермионой о том, насколько ей было плохо и какой ценой она выбралась из того чёртового озера, Аластор не хотел. — Возможно она мигрировала сюда из пустошей, — мужчина изучает болезненно осунувшееся лицо девушки, чьи скулы стали ещё острее, а глаза, кажется, ещё более распахнутыми. Он взглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле, и стиснуто проговорил, — я не сразу заметил, что она тебя зацепила. Раздумывая о чём-то, Грейнджер облизывает губы, а затем переводит взгляд с Аластора к входным дверям в лазарет, где замечает пёстрый край индийского сари Латики и, коротко хихикнув, шепчет Гермиона мужчине: — пожалуйста. Не говорите, что я пришла в себя. Хочу побыть в тишине. «Мерлин, она даже хихикнула», — ему даже не верится, что он правда это видит. Кажется, к ней и правда вернулась жизнь. Аластор вскидывает бровь, поворачивается в сторону входной двери в лазарет. Ухмылка сама слетает с губ — «О, Грейнджер, ты даже не представляешь, насколько просто это будет сделать». Что ж, несмотря на то, что Гермионе, очевидно, нравилось дружить с этой непредсказуемой и эмоциональной ведьмой, но не только ему может встать поперек горла вездесущая Бакши. Он был готов поспорить, что Грейнджер хочет избежать вопросов, анализов, сплетен и зелий, которыми уже вооружена её подруга. — Притворитесь спящей, мисс Грейнджер, — он вальяжно откидывается на спинку и открывает книгу, игнорируя приближающуюся девушку. Каждый шаг Латики сопровождался мелодичным перезвоном браслетов, надетых на руки и лодыжки. — Что вы здесь делаете, мистер Муди? — Читаю книгу, очевидно, — лениво отзывается Аластор. — Вам тут библиотека что ли?! — Мисс Латика… — Мисс Бакши!!! Муди отрывается от спинки, замечая краем глаза, что Гермиона едва ли выдерживает, прикидываясь пребывающей в бессознанке. Её ресницы подрагивают, будто она борется с отчаянным желанием приоткрыть глаза, чтобы подглядеть за Бакши и Аластором, живо представляя себе этих двоих. Мужчина обращает всё внимание на Латику и переносит вес на подлокотник, впиваясь взглядом в медичку. — Мисс Бакши, будьте любезны не повышать голос. Мисс Грейнджер всё ещё не пришла в себя, а я всё ещё не ушёл отсюда. Кажется, в прошлый раз мы это уже выяснили, — он возвращает внимание к книге, открыто игнорируя Латику и более не шевелясь, словно всерьез погружён в чтение. Сдавшись, Бакши уходит и запирается в подсобке: скорее всего, она сейчас стоит в тесной комнате с зельями и другими снадобьями, раздражённо топает ногой и проклинает Аластора, прежде чем заняться склянками. Муди никогда не переживал на тему того, что для некоторых людей он становился костью в горле. Складывалось впечатление, что ему это даже нравилось, — уж слишком много этих самых «некоторых». Вины своей мужчина не чувствовал. Вопить в палате лазарета словно раненый соплохвост, тем более, когда ты лекарь, было вопиюще. Так что свой истово праведный гнев, который он выразил лишь в крайне настойчивой просьбе закрыть свой рот и не горланить, будто здесь похороны, Аластор считал приемлемым поведением. Увы, но каждое из этих слов Латику задело и породило холодную войну. Это даже развлекало Муди. Гермиона открывает глаза, тихо смеясь, переводит взгляд на мужчину, сидевшего в кресле рядом с её койкой; заметив в его руках книгу, Грейнджер с любопытством смотрит на переплет, смутно узнавая внешний вид книги. — А что Вы читаете с таким интересом, профессор Муди? — спрашивает она у мужчины несколько мгновений спустя, молча наблюдая за сосредоточенным взглядом разноцветных глаз, медленно скользившим по строчкам страницы. Услышав интерес к книге, мужчина поднял взгляд на девушку, и в нём промелькнул азарт, тот самый, когда в твоих руках козырь, и ты уже предвкушаешь его раскрыть. Он упирается локтями в свои колени: — Очень интересная находка, мисс Грейнджер, — вкрадчиво говорит он, невзначай окидывая пространство взглядом, — хотите, немного почитаю вам? Взгляд рыщет по тексту, сосредоточенно и серьёзно. Сейчас девушка, не таясь, любовалась мучениями Аластора, который явно впервые читал, сам того не зная, величайший пример классической французской литературы авторства человека, подарившего психотерапии такой термин, как «боваризм», характеризующий неспособность больного отличать реальность от романтических грёз с сентиментальным любовным содержанием, характерную для таких заболеваний, как истерия, психопатия и прочие. Кажется, ответ девушки даже не был важен, Аластор хмуро сдвинул брови и негромким голосом начал: — «Это было настоящее пиршество вкуса и ощущений, и мадам Бавари брала все, что он предлагал, моля о большем. «Ещё, пожалуйста, ещё!» Сильные руки Лорда Грэя сомкнулись вокруг неё, ещё крепче прижимая её к его твердому телу и проступающему сквозь брюки мужскому жезлу, и она застонала от блаженства, ощутив, как её ноги отрываются от пола. «Ещё один поцелуй, и я пропала», — вскинув брови, будто он превозмогал самого себя, читая это, по его мнению, бульварное чтиво, — кто же знал, что в его руках, к его изумлению, оказалась одна из её же маггловских книг классической французской литературы, которую Грейнджер так старательно замаскировала под один из учебников, когда читала Флобера в Хогвартсе. Муди всегда знал, что Гермиона Грейнджер жадно хваталась за любой шанс к обучению в Хогвартсе, но не предполагал, что, не желая упускать и своего маггловского образования, ей удавалось проходить и его, но дистанционно и с трудом, сдавая экзамены в летних школах для проблемных подростков. Теперь же она с улыбкой, терпеливо слушает его, будто бы наслаждаясь его мучениями или тембром его голоса; вероятно, она слишком привыкла к бесконечному приказному тону. К удивлению Грейнджер, Муди мог звучать не как сторожевой пёс. Закончив, Аластор вперился взглядом в глаза едва очнувшейся девушки, словно учитель, который только что зачитал унизительную переписку при всём классе, — признаться, я удивлён, мисс Грейнджер, что Вы интересуетесь подобной литературой. Помню, в Хогвартсе при вас всегда были книги… они были такие же? — он закрыл обложку, на которой написано название «Новые направления магической науки». — Гюстав Флобер, «Госпожа Бовари», тысяча восемьсот пятьдесят шестой год, — она снова улыбается ему, не понимая его укола, — история о женщине, живущей не по средствам и заводящей внебрачные связи в надежде избавиться от пустоты и обыденности своей жизни. Увы, в конце она предпочитает жизни смерть. Пример классической французской литературы. Магглы изучают его произведения в университетах. Грейнджер довольна собой, и это самодовольство отражается на её лице, даже несмотря на состояние. Ещё бы, она гордится тем, что подловила его, да ещё и уличила в «воровстве». Непроницаемое лицо Аластора слушает урок маггловской литературы и подчеркнуто вежливую речь с лёгкой ухмылочкой, которая вырисовывается ямочкой на щеке Грейнджер. — Я надеюсь, что причина для визита в мои апартаменты была весьма серьезной, профессор Муди. В противном случае, я буду вынуждена считать этот поступок весьма и весьма бессовестным, наглым и дерзким, — поджав губы, говорит Гермиона, прекрасно понимая, откуда в руках Аластора взялась её книга с пометками и ремарками, которые она делала, читая этот роман. Муди раздумывает над тем, как именно осечь девушку и как ему сыграть в этой партии диалога — в защите или нападении. Однако что-то щёлкает, и появляется третий вариант, предлагающий развивать тему. «Бессовестный, дерзкий, наглый», — а точно ли Аластор хотел бы быть иным? Правильным, осторожным, вежливым. А был ли он вообще таким в полной мере хоть когда-нибудь в своей жизни? Муди почти бросает «думаю, это вполне похоже на правду» вслед за нагловатой ухмылкой, но проглатывает слова, едва они успевают пронестись в его голове. Кажется, это звучит с непривычным подтекстом, будто он её провоцирует, будто он фли… ну нет. — Я не имею права злиться на Вас. После того, что Вы сделали для меня, но… — девушка, замолчав, отводит взгляд от мракоборца, кусает нижнюю губу, будто останавливая свой поток слов. — Но ваша кошка, мисс Грейнджер, двое суток не выходила из комнаты, так что… не стоит благодарности, — Аластор смотрит пронзительно, отмечая особым вниманием то, как она сжимает зубами губы; не зря он заставил себя дослушать до конца, чтобы как можно более рационально ответить. Мужчина протягивает книгу, оставляя на её на прикроватном столике, — взял вам для настольного чтения, пока вы будете приходить в себя. Кажется изучение её эмоций и живой мимики начинает входить в привычку. Была ли она такой в начале этого месяца, когда Муди оказался у неё в лазарете в качестве неожиданного пациента? Должно быть, она тоже начинает привыкать, раз уж Аластор всё чаще замечает на её лице улыбку, игривые прищуры и озорство. Тем временем Грейнджер пытается удобнее устроиться на кровати и словно только сейчас замечает тугую повязку на своей левой ноге, опоясывающую тело с середины икры до ягодицы. Она пытается пошевелить пальцами на левой ноге, замирая в предвкушении боли, которую она ощутила в прошлый раз. Смешно щурясь, зажмурив левый глаз и скомкав одеяло правой рукой, Гермиона шевелит пальцами и с облегчением выдыхает, когда ей это удается. — Это существо ещё и укусило меня, — не спрашивает, а больше утверждает девушка, — отлично, — не без сарказма говорит она, переводя взгляд голубых глаз с пальцев ноги на Муди, — да… я думала, что оно ограничилось только тем, что пнуло меня, но, видимо, в одном из маневров ему всё же удалось попробовать мясо на вкус. Муди не должен чувствовать какую бы то ни было вину за её ранение. Он буквально спас её и себя и помог вытащить того мальчишку, разъебал лед на половине озера и забрызгал всё ошметками внутренних органов сверхъестественной твари. Но в груди каждый раз сжималось что-то едкое и беспричинно глупое. Вроде фраз а-ля «это я должен был быть на твоем месте». Кингсли не даст соврать, что Аластор не раз был на чьем-то месте и не скрывает этого. — Ты мало что помнишь, да? — каждый раз, когда разговор становился чуть более серьезным, он снова переключался на «ты». Кажется, всё должно быть наоборот. Девушка кивает ему в ответ, сжимая губы в тонкую линию. — Пожалуйста, помогите мне встать. Мне нужно понимать, насколько все плохо, — она указывает головой на высокое зеркало, что отчего-то пылилось в углу лазарета уже несколько месяцев, как будто никто не мог решить, куда его переместить. — Может, не стоит пока? Ты только глаза открыла, а уже по палате скакать? Твоя подружка расчленит меня палочкой, а я ничего не смогу ей за это сделать, — хмурится Аластор, но предупредительно встает, если Грейнджер решит «скакать» самостоятельно. — Латика ничего не узнает, если мы поторопимся, — заговорщицким шёпотом говорит Гермиона, сбрасывая с себя пуховое одеяло так, будто то весило не меньше двухсот фунтов. Покончив с одеялом, Грейнджер, с вызовом глянув на Аластора, который, вопреки своему желанию, подошёл ближе к её кровати, покинув старинное уютное кресло, несомненно наколдованное Гриббсом, как и добрая половина лазарета, свешивает ноги с матраса и, не взирая на неприятную боль в костях и зуд в левой ноге, не желая передумать или испугаться, спрыгивает с кровати на пол. — Блять, — из девичьих уст ругательство звучит особенно странно. Муди уверен, что за такие выражения в Хогвартсе она бы здорово поплатилась. В голове Грейнджер тут же вспыхивают воспоминания о профессоре МакГонагалл (она пообещала себе, что обязательно отблагодарит Аластора за заботу о Минерве), которая однажды отчитала Грейнджер так, как не делала этого в Хогвартсе, услышав однажды, как Гермиона спорила с Роном насчёт её участия в очередной операции «фениксов», отстаивая своё право быть там. Грейнджер закусывает губы, но не от стыда за брань, а от пронзившей левую ногу боли. Аластор хмурится, недовольный упрямством, и очень скрупулёзно следит за тем, как Грейнджер движется. Наконец оказавшись у зеркала, он почти выдохнул: «ну, посмотрела? теперь пошли», но девушка принялась разматывать марлю, и мужчина не выдержал собственного возмущения и отвернулся, напряженно выдохнув. Всё же не смотреть в отражение было сложно. Опираясь о локоть мракоборца, Грейнджер, подцепив завязку на бинтах, распутывает хитроумные узлы Бакши, вызволяет раненую ногу из тесного плена бинтов. — Какой кошмар… — срывается с её губ на выдохе, когда она видит фиолетово-желтую кожу с красными вкраплениями внутренних кровоподтёков на внешней стороне бедра и обширные гематомы, что будто кляксы растекались по всей ноге до самой щиколотки. Муди цедит сквозь зубы почти виновато: — Им еле удалось тебя спасти. Тварь оказалась ядовитая, — да, пожалуй он всё же не может не считать себя виноватым. Не уберег ведь. Грейнджер хмурит брови, как будто прикидывая, какими могут оказаться последствия. Аластор мог понять её переживания — у них нет специалистов, работающих со шрамами от травм при контакте с магическими существами, а это значило, что теперь её бедро и даже немного выше будет уродовать шрам. Мужчина так привык к тому, каким истово меченым был сам, что ему было несколько удивительно обнаружить в своих мыслях вывод о том, какой девственно чистой могла бы быть её кожа, за исключением, пожалуй, тех шрамов, о которых было известно многим. Грейнджер отворачивается от зеркала, пряча блестевшие на глазах слёзы: — Вы можете отнести меня обратно? Пожалуйста, — просит она мужчину, понимая что сил дойти до кровати самой у неё попросту нет. Бывший аврор беспрекословно берёт ее на руки. Несёт, словно она ваза из тонкого хрусталя под чарами левиоса, и от этого ощущения её хрупкости Аластор чувствует сводящее пальцы напряжение; почти сокровенное. Опустив Гермиону на кровать, чтобы не травмировать случайно, он накрывает её одеялом, не успевая более ничего сказать. — Какого гоблина тут происходит?! — «вопли Латики. Снова.» Муди устало распрямляется. Вздыхает. Трет переносицу. Чувствует, как спицы проникают между извилинам его мозга, окрашивая пространство оттенками мигрени. Всё это время Бакши натурально ТРАХАЕТ МОЗГ НРАВОУЧЕНИЯМИ. Естественно, подъем Грейнджер на ноги мог быть только его идеей, он ведь гребаный мракоборец, который умеет только воевать и выжимать все соки из других и что там еще. Муди терпелив, но его терпение краткосрочно. — Ох, блядский Мерлин, да нахуй надо! — рыкнул он, разворачиваясь прочь к выходу, и продолжая себе под нос, потирая виски, — ебал я в рот всё это дерьмо, все эти гребаные лазареты всем составом, весь аврорат и все эти блядские палочки! Следующим ранним утром на прикроватном столике Грейнджер оказалась книга, так же принесённая из её комнаты, с запиской: «На случай, если маггловскую «классику» ты уже прочитала, прихватил тебе вторую книгу на твоём столе. Кажется, здесь тоже есть пометки.» На обложке значилось «История Хогвартса», на первом развороте — «Страсть необузданного пестика».