***
Грейнджер жадно глотает холодный воздух, избавившись от импровизированного кляпа, наблюдая словно в замедленной съемке, как Маркуса оттягивают в сторону знакомые ей руки. Гермиона с отчаянием выдыхает, пытается прикрыться; обмякнув, шлёпается полуголой задницей в снежное, грязное крошево под ногами. Она морщится то ли от звуков борьбы, которые настигают её, рикошетят эхом от стен небольшого заднего двора-колодца, то ли от ощущения отвращения к себе. Никто никогда не относился к ней с такой грязью, как этот парень, обвалявший Грейнджер в помоях не только во всеобъемлющем смысле, буквально, но и вытоптав в грязи её самоуважение, гордость. Но она пожалеет себя чуть позже, когда закончится эта кровавая бойня, что устроил на её глазах Аластор — слетевший с катушек — Муди. Грейнджер подтягивает джинсы, застегивает их на себе и одновременно с этим тянется к палочке, чтобы наложить чары оглушения и создать дезюллиминационный колпак — ведь им всё ещё нельзя привлекать внимание любопытных и рисковать из-за того, что они могут нажить себе пару или тройку случайных свидетелей среди магглов. Также Гермиона стреляет заклинанием в дверь, запирая её магически; всё это не занимает и полуминуты — нужные заклинания слетают с её губ почти инстинктивно. Словно она уже поступала так и не раз. Увы. «Если бы всё остальное было бы так же просто», — думает гриффиндорка, подныривая к Аластору; она перехватывает его руку, замахнувшуюся в очередном ударе, буквально виснет на предплечье мужчины. Он бездумно отмахивается от её попыток, будто и не замечает Гермиону. Отталкивает её в сторону, словно какую-то собачонку, и снова заносит кулак над блондином, которого буквально впечатал в стену. Грейнджер падает на задницу и со злостью качает головой. — Профессор! — громко кричит девушка, вставая на ноги. Она снова подходит к этому комку из человеческих тел: Маркус пытается отбиться, тем самым только глубже выкапывая себе могилу. — Мистер Муди! — голос звучит настойчивее; по крайней мере, она сумела привлечь его внимание. Грейнджер замечает его взгляд, мельком разрезавший её сторону, точнее деревяшку в её руках. Увидев палочку, Муди роняет Маркуса на землю и, оседлав его, ещё сильнее колотит блондина. Удары отдают ужасным чавканьем. — Аластор! — Грейнджер убирает палочку в карман и снова подныривает под него, мелькая где-то на периферии затуманенного зрения мракоборца, в попытках завладеть его вниманием. Кулак, разбитый до крови, успевает несколько раз обрушиться на противника, прежде чем он слышит своё имя. Неужели сейчас кому-то нужна его помощь? Неужели в эту секунду кто-то может нуждаться в нём сильнее, чем неутолённая жажда мести. Аластор вскидывает взгляд, крепко удерживая жертву в своих руках, и обнаруживает прямо перед собой лицо девушки. — Смотри на меня. Смотри на меня, — требовательно кричит Гермиона. Ей удается замедлить его, он замечает её. — Аластор, пожалуйста, вернись ко мне, — Грейнджер медленно тянет руки к нему, касается сбитых костяшек пальцев, перехватывает правую руку, застывшую над головой парнишки, который о чём-то умоляюще стонал и хлюпал. — Вернись, — ему кажется, что она шепчет, ведь он едва ли разбирает голос девушки, но начинает различать собственное бешенное дыхание. Мужчина хмурится, не в силах подавить застилающий сознание гнев, но его берут за стянутую в кулак руку. В воздух взмывают клубы разгорячённого дыхания, пока чужие осторожные ладони расправляют его стиснутые и избитые в кровь пальцы и мягко оттягивают с окровавленного жалостливо всхлипывающего парня. Мужчина начинает ощущать, как Гермиона переплетает свои пальцы с испачканными кровью пальцами мракоборца, подтягивая его в свою сторону. Стараясь не думать о боли в ноге, которую ей хотелось буквально оторвать, чтобы не чувствовать больше этой колкой, полной боли пульсации, Гермиона оттаскивает мужчину на пару шагов от глупого Маркуса. Вяло откатываясь от него, Муди едва удерживает равновесие и оказывается сидящим коленями на стылой земле. Он смотрит на лежащего насильника, словно только ждёт, чтобы тот поднялся на ноги — дал Аластору повод добить, не оставляя шанса на повторение или ответную месть. Его буквально заставляют переключить внимание. Она нежно кладет ладони на его щёки, ласково проводит подушечками пальцев, пробивая пропасть длиной в несколько вечных секунд между этим моментом и тем, что скрылся за пеленой поглотившего его гнева. — Ты здесь. В грёбаном Уитби, слышишь. Ты уже не там, не у них, — говорит она, а Аластор болезненно жмурится, склоняя голову. Ему становится почти физически больно, будто прямо сейчас он на грани — одной из, — которую готов громогласно пересечь. Стоит коснуться этого «не_у_них», и бывший мракоборец потеряется в своем искалеченном прошлом. — Всё хорошо. Тебе никто и ничего не угрожает, Аластор. Пожалуйста, будь со мной здесь. Смотри на меня. Эй, — Грейнджер ловит его лицо в ладони, мягко касается скул, оглаживая их; стирая капли чужой крови. Ведёт руки выше, ко лбу, успокаивающе ласково, широко огладив кончиками пальцев лоб, виски, касается его волос, забираясь пятёрней в густоту его кучерявых вихр, собирая локоны в горсть. Она не знает, что своей нежностью пробивает пропасть длиной в несколько вечных секунд между этим моментом и тем, что остался позади, за пеленой поглотившего его гнева. Гермиона продолжает требовать, не понимая, каким усилием воли Муди удерживается от очередного провала в пропасть. Ощущения от ласковых прикосновений становятся чем-то вроде маяка — слишком реальные и осязаемые, в отличии от того, заполняющего грудину и голову загробного воя. Аластор накрывает чужую ладонь своей, собирая пальцами, всё же заставляя себя раскрыть глаза и увидеть перед собой два огромных сапфировых блюдца — растерянных пронзительных глаз, едва ли не наполненных блеском слёз. Наконец, вдыхая морозный воздух, Муди опускает свои ладони на хрупкие плечи, проводит вниз до локтей: — Ледяная… — хрипит он. Множество других вопросов застревают на губах. Мужчине удается выдавить из сдавленного адреналином горла: — Ты… — прежде, чем осознание ситуации наконец приходит к нему в полной картине. Гермиона чувствует, как её тело колотит то ли от холода, то ли от адреналина, который бурлит и кипит в ней, вытапливая из организма и сознания боль. Мракоборец обращает своё внимание к стонущему на земле парню, но заставляет себя снова смотреть на Гермиону и держать её плечи в своих руках. — Ты замерзла, наложи согревающие… и нога… — голова начинала раскалываться, едва он снова поворачивался к лежащему парню.***
Всё, что Гермионе сейчас хочется, так это проснуться в своей комнате в Хампстед Гарден, услышав голос матери, звавшей её и отца к завтраку. Грейнджер могла представить то, как она проснётся, удивлённая приснившимся ей сном (о котором она, возможно, расскажет мальчишкам, когда встретится с ними в «Дырявом котле»), отбрасывает лёгкий вязаный плед, подаренный ей миссис Уизли на её пошлый день рождения, а вместе с ним и какой-то магический фолиант или учебник по истории Хогвартса, который Грейнджер всегда любила перечитывать на каникулах, вдали от любимой Школы Чародейства и Волшебства, чтобы босиком сбежать вниз, на первый этаж (обязательно наперегонки с папой, чтобы успеть занять место за кухонным столом, которое так сильно нравилось им двоим), где миссис Грейнджер будет колдовать над ароматной вегетарианской лазаньей. Распахнув глаза, Грейнджер находит себя не на собственной кухне, а на коленях Аластора Муди, чьи волосы она всё ещё перебирала в пальцах, находя в этом успокоение то ли для него и его внутренних демонов, то ли для себя. Она ещё не могла понять, кому из них двоих сейчас было хуже и гаже. Она одёргивает руку, высвобождая из пальцев непослушные вихры, оглядывается по сторонам, привлечённая до тошноты неприятным, мерзким и сиплым бульканьем, доносившемся из-за её спины. Маркус. Девушка сползает с колен мракоборца, плевав на его совет использовать согревающее заклинание. У неё оставалось не так много времени и, самое главное, сил для колдовства. Очень скоро исчезновение бармена посреди рабочей смены заметят и его начнут искать — действовать нужно было уверенно и быстро. — Грёбаное дерьмо, — срывается с губ, когда она сталкивается с испуганным взглядом ярко-зелёных глаз, заметно выделявшихся на фоне того кровавого месива, что теперь было на месте его лица. — Прости, пожалуйста, — тихо говорит ему Грейнджер, касаясь перепачканными в крови пальцами кармана на джинсах, чтобы достать свою палочку. — Аластор. Мне придётся применить магию. Если это проблема, прошу Вас отвернуться, — бросает она в сторону Муди, глядя на него через плечо, выудив из карманной кобуры длинную палочку, которую она направила на лежавшего у её ног маггла. — Блять… — она никогда не была особо сильна в целительстве, но ей удается остановить кровь и вправить несколько костей своему неудавшемуся насильнику. Крик парня, наверное, ещё очень долго будет преследовать её в своих кошмарах. Вздохнув, стараясь не обращать внимания на привкус металлической ржавчины, который Грейнджер, всё же, ощущает на кончике своего языка при каждом вдохе, от обилия крови, в которой уже были испачканы её руки — как иронично, правда, Гермиона? — она шлёт подальше собственное «я», что так не вовремя решило напомнить ей о себе; ведьма уже начинала злиться: на себя, на ситуацию в целом и, возможно, на обоих мужчин. — Ненавижу, — выдыхает Грейнджер, обмякнув на пару мгновений, сбитая с толку мириадами беспорядочных мыслей, проносящихся в её сознании на сверхзвуковых скоростях. Она то и дело обращалась вслух, замирая на месте, стоило ей услышать какой-то шорох или бормотание по ту сторону наскоро наколдованного барьера, уверенная в том, что егеря Пожирателей уже обнаружили её по необычайному всплеску магии в окрестностях. — Мне очень жаль, Маркус, — она тихо шепчет блондину, гладит парня по голове, зацепившись глазами за его испуганный взгляд. С её губ слетает «обливейт». Грейнджер неотрывно наблюдает за Марком и тем, как заклинание забвения стирало последние воспоминания о том, что именно произошло в этой чёртовой подворотне, вместе с пониманием и осознанием происходящего, во взгляде его ярких, зелёных глаз. Очень скоро она заменит произошедшее рассказом, выгораживая Аластора и себя, поступит низко и подло по отношению к этому совершенно глупому, слишком настойчивому и самоуверенному мальчишке, которого она, Гермиона, наверное, чем-то обидела. — Империо, — непростительное срывается с её губ густо и жирно, лениво и как будто вальяжно; вот только это было неправдой. Грейнджер с трудом удаётся побороть себя, чтобы напитать заклятие смыслом и магией. Не сводя глаз с парня, лежащего на холодной земле, Грейнджер подаётся ближе, склоняется над парнем и начинает рассказывать ему о том, что тот должен будет сделать и во что теперь будет безоговорочно верить. Всё это время по её щекам текут слёзы, которые она даже не пытается стирать, позволяя солёным каплям стекать по щекам к подбородку. Закончив с парнем, Грейнджер отводит палочку в сторону, позволяя заклятию сработать, а себе передохнуть. Она закрывает глаза и с шумом выдыхает, давится новыми рыданиями и ненавистью к самой себе. — Не нужно. Я в порядке, — нагло врёт гриффиндорка, чувствуя на своих плечах прикосновение Аластора, чьё приближение она ощутила, как только разобралась с памятью Маркуса. — У нас нет времени на эти сантименты, Аластор, — говорит девушка, грузно поднимаясь с колен, игнорируя предложенную мужчиной руку. — Мне нужно очистить нас от его крови и, хотя бы, замаскировать руки, — она устало кивает на сбитые в кровь костяшки на обеих руках мракоборца. — Вы позволите мне это..? — Грейнджер отвлекается на шум, который доносится до них по ту сторону барьера: компания пьяных туристов жарко спорит между собой о предстоящей морской прогулке в паре шагов от них. Им нужно было поторопиться. Не дожидаясь разрешения Аластора, она наскоро очищает себя при помощи «эванеско», избавляясь от всех пятен разом, а потом, снова садится на задницу, пачкая заново свои джинсы, футболку и руки, чтобы соответствовать сочиненным для Маркуса обстоятельствам. Мужчина молча протягивает ей свои руки, а сам по своему обыкновению сверлит своим препарирующим взглядом глубину её глаз, возможно, гадая, какого чёрта она задумала. Гермиона хочет признаться мракоборцу, что не имеет никакого понятия о правильности того, что она сейчас делает, что действует, основываясь на своей интуиции, но вспоминает собственные слова о сантиментах, поэтому не говорит ничего вовсе. Возможно, они поговорят позже, когда окажутся в безопасности. Если она сможет заговорить с ним без желания проклясть Аластора до десятого колена. — Думаю, нужно, чтобы я тоже выглядел сколько-нибудь побитым, — он снова ловит её глаза своим деланно безразличным взглядом. Она же позволяет себе смотреть на него с вызовом, когда всё же решает ответить ему. — О, не беспокойтесь, об этом я позабочусь, — говорит Грейнджер в тон Аластору, накладывая на его руки маскировочные чары, неуверенная в том, что сможет правильно залечить его ушибы сейчас, в этой грязной подворотне, взвинченная возможно скорым или просто возможным появлением Пожирателей. — Наклонитесь чуть ниже. Пожалуйста. Мне сложно достать до Вас… — просит гриффиндорка, окончив с руками и очистив одежду Аластора от крови Маркуса. Как только мракоборец выполняет её просьбу, Грейнджер замахивается и точным, сильным ударом бьёт его в челюсть, попадая в кость снизу. — Блять, — с его губ срывается тихое ругательство, мужчина кривит губы в довольной усмешке. — Надеюсь, что Вам будет приятнее, если Вы узнаете о том, что этот приём я выучила именно благодаря Вам, Аластор, — говорит Грейнджер, замечая, что и вправду начинает дрожать от холода. — Что ж, похоже, я был неплохим учителем, Гермиона, — он впервые называет её по имени, по крайней мере, с тех пор, как вернулся. Грейнджер старается отогнать прочь глупые мысли о том, что ей понравилось. — Кажется, теперь вы стали выглядеть чуть более довольной…? — спрашивает он, по-хищному облизнув свою сбитую губу, тем самым напомнив Грейнджер того самозванца, Крауча, который занимал его место на Турнире Трёх Волшебников в Хогвартсе. Она мельком смотрит на циферблат механических наручных часов, сверяясь с временем. Они отсутствуют не больше десяти минут или около того. — Нам пора, — говорит она, переводя взгляд с Аластора на лежавшего у их ног парня, намеренно игнорируя его вопрос. — Нам нужно подхватить его, — Грейнджер снова оказывается на земле, на этот раз она и не думает скрывать, насколько трудно ей дается каждое движение ногой. Девушка тихо стонет, подхватывая Марка под плечи. Она снова слышит отборную брань в свой адрес, когда Аластор подхватывает парня в одиночку. Прошептав «финитэ», Грейнджер избавляется от скрывающего их купола и запирающих чар, но не убирает палочку, готовая к встрече с настигшими их Пожирателями. К её счастью, в подворотне всё ещё пусто. Грейнджер дёргает ручку двери на себя и с криками о помощи заходит внутрь, придерживая дверь для Аластора с избитым парнем на руках.***
— Поешь, — прозвучал прежний собранный голос мракоборца, который теперь сидел за столиком на том месте, которое занимала Гермиона. Девушка же сидела у стены и, на деле, почти скрывалась за широкими плечами мужчины. Он отправлял в рот очередной кусок мяса и методично пережёвывал, но был абстрагирован настолько, что вряд ли мог сказать, каким был вкус у этого мяса. Муди снова смотрит на Гермиону, которая находится в прострации гораздо глубже, чем он сам. Голос остаётся ровным: — Грейнджер, — он ловит её взгляд, вскидывает брови для убедительности и повторяет, — поешь, пожалуйста. Снова методичные движения челюсти, которую всё же сводит от прилетевшего удара, пока констебль допрашивает главного пострадавшего, который рассказывает историю о нападении жутких хулиганов. Мужчина прикладывает ладонь, переживая тянущую боль, зыркает на Гермиону в тихом укоре. После долгого молчания он отставляет свою опустевшую тарелку, трогает губы салфеткой, встречаясь с небольшой трещиной, и снова говорит: — Поешь хоть грёбаный кусочек, будь добра! — долго играть раздражение у него не получается. Они и так задержались здесь слишком долго и пережили слишком много. Гермиона мучилась, Аластор знал это, и единственный способ продержаться до того момента, как им удастся отсюда убраться, это поддерживать её в напряжении. Метод был жестоким, но в противном случае она просто расклеится здесь — так ему казалось. Муди выдерживает молчание, сдерживаясь от комментариев. — Еще немного продержись, Грейнджер. Скоро мы уберемся отсюда, — мужчина обращает своё внимание на констебля и буравит его взглядом. Не дождавшись реакции, Муди раздумывает над тем, чтобы подняться с места и подойти к служителю закона, но какой-то внутренний барьер его сковывает, держит привязанным к стулу. Будто боится, что вновь поставит кого-то под угрозу, — ту, которая сидит за его спиной, — снова потеряет контроль и бдительность. Снова всё пойдет под откос. — Констебль, простите, а можно ли собрать наши показания и отпустить нас? Моя подруга плохо себя чувствует. — Мы закончили на сегодня. Благодарим Вас за бдительность. С Вами свяжутся, если потребуется что-то ещё, — в руках констебля мелькает аккуратная визитка, которую он вкладывает в руки Гермионе, сидевшей за рулём её крохотной машинки, нагруженной десятками килограмм продуктов и прочих товаров. — Да, конечно. Мы будем рады помочь вам с расследованием, — обещает девушка и натянуто улыбается, потирая левое бедро, будто в попытках согреться в промозглом салоне машины. — Всего хорошего, констебль Лемарк, — и снова к её губам прилипает фальшивая улыбка, от которой у неё уже сводит скулы. Скрипя ручкой подъемника, Грейнджер закрывает окно со своей стороны, а затем трогается с места почти одновременно с машиной скорой помощи, увозившей Маркуса в ближайший госпиталь. Отблески синих вспышек с крыши «скорой» мерещатся ей, мелькают перед глазами даже тогда, когда она заезжает за невысокий забор аккуратного маленького участка перед коттеджем. Заглушив мотор, крутанув ключ зажигания, Грейнджер будто и себя выключает. — Аластор… идите в дом. Я… мне нужна минутка. Долгий молчаливый взгляд прилипает к её щеке, но девушка не решается взглянуть на сидевшего рядом и заполнявшего собой, кажется, всё пространство маленькой машинки мракоборца. Густое, неразрешимое напряжение связывало ему язык, а ей — силы приложить ещё хоть одну каплю энергии, чтобы звучать убедительнее. Девушка с шумом устало выдыхает, когда пассажирская дверь закрывается. Она смотрит ему в спину, что скрывается за резной дверью её дома. Застывает, вперившись перед собой на тёмные окна соседнего дома. Высматривая в их тени силуэты возможных преследователей. Инстинкты, как шестерёнки добротных швейцарских часов, знавших свое дело, продолжают уверенно работать. Она достаёт палочку, шепчет дополнительные охранные заклинания и чары ненаносимости, попутно проверяя сохранность и целостность тех, что уже успела наложить на коттедж. Из последних сил, Грейнджер вызывает Патронуса, чтобы передать Бакши, что с ней и Муди всё в порядке, но они заночуют в коттедже, чтобы дождаться доставки продуктов и не ездить в город два раза подряд. Она на сто процентов уверена в том, что индианка не поверит ни единому её слову, но Грейнджер плевать. Девушка закрывает глаза, как только серебристая выдра покидает пределы аккуратного дворика, роняет голову на руль и начинает беззвучно плакать, уничтоженная всеми событиями прошедшего дня.***
У нас нет времени на эти сантименты. Аластор грузно опускается в кресло, скрипнувшее под его весом, и выдыхает. На короткое мгновение в его голове наступает звенящая пустота, которая охватывает его оцепенением. Пламя в камине переливается, облизывая поленья алеющими язычками под тихое потрескивание углей, — единственный постоянный звук, кроме дыхания и молчания. Тишина в доме стала почти осязаемой, в ней гудели невысказанные вслух мысли, — никто из них не позволял себе озвучить хоть что-то. Что, чёрт возьми, сегодня произошло? Что сейчас происходит с ним? С ней? Она сидит на диване, поджав к себе одну ногу, — ту, которая была здорова, — и напоминает ему пустой сосуд; вазу без цветов с ободком высохшей воды на донышке. Её взгляд пугливый: он срывается к окнам и дверям. Будто прямо сейчас что-то должно произойти; будто она увидела вспышку молнии, озарившей мрачное небо, и теперь ждёт раскатистого оглушающего грома, который прозвучит ровно за мгновение до начала грозы. Она снова возвращается к пламени камина, пытливо вглядываясь, разыскивая в этих всполохах огня что-то другое, чего Муди не видит, но догадывается. Камин — один из способов связи и ещё один источник возможного «грома», которого Грейнджер тревожно ожидает. Она ненавидит себя за слабость и за излишнюю эмоциональность, которые, как ей казалось, война должна была успешно вытравить и уничтожить, но вот она, Гермиона Грейнджер: сидит посреди старушечьей гостиной в доме, который она тщетно пыталась полюбить, посчитать или сделать своим уже какое-то время. Немигающе смотрит на горевшее в камине пламя, то и дело ожидая, что в его очертании появится лик кого-то из фениксов с предупреждением об атаке Пожирателей Смерти или их сподручных, до смерти испугавшись какой-то незначительной передряги, в которую она по глупости влипла сегодня. Она ненавидит себя за те чувства, что испытывает к мужчине, сидевшему сейчас напротив неё, который, кажется, искренне, пытался помочь ей в то время, когда она задыхалась от злости и необъяснимой, беспричинной ненависти к нему. Она ненавидит себя за то, что боится его, точнее того, что из-за него она может лишиться своего убежища, подвергнуть опасности тех, кому должна помогать, кого была обязана защитить. Она ненавидит себя за то, что не может его ненавидеть. Не имея морального права чувствовать хоть немного злости и ненависти в адрес того, кто, кажется, прошёл через настоящие адские муки, или же не желая ненавидеть того, кто, кажется, был пугающе похож на неё и на тех, кого она пообещала защищать, обустроив для них убежище здесь, в этом игрушечном городке Уитби. Грейнджер нужно решиться, нужно определиться и выбрать сценарий для неё и хмурого мракоборца, что пытался прожечь дыру в её лбу или привлечь её внимание к себе, заставить гриффиндорку вынырнуть из холодной бездны колючей, обжигающей злости. Ей нужно было решить: утащит ли она их обоих на дно или же будет старательно и упрямо грести к тёплому свету, мерцавшему где-то над их головами. Гермиона закрывает глаза. Мысленно считает до трёх. Открыв глаза, гриффиндорка сталкивается с тёплым светом непривычно карих глаз, изучающих её. Она видит, что он так же внимательно исследует пространство вокруг них и её заодно; мракоборец даже не пытается это скрыть, когда в очередной раз они, в прежних оковах молчания, смотрят друг на друга. Мужчина прокручивает в голове, что мог бы сказать ей сейчас, — для него это слишком много самоанализа. Стоит ли спрашивать о её самочувствии? Муди и так может представить её состояние после всего, что сегодня этой девушке пришлось пережить. Действие зелья Латики давно закончилось. В доме нашлась настойка растопырника, которой Гермиона обработала свои заживающие рваные раны, пока сам Аластор медленно кружил по гостиной, и небольшой флакон обезболивающего, что она приняла. Однако она выглядела слишком подавленной, чтобы дело было только в ране на ноге. Стоит ли говорить ей свои предположения о том, могло ли быть это «нападение» по обоюдному желанию? Разве что в качестве напоминания о том, что бывший мракоборец не виноват в том, что хотел защитить её и отомстить. Муди немного сбивала с толку её неоднозначная реакция, но он всё равно не верил в правдоподобность этого варианта. Хотя он ведь совсем не знает, чем жила мисс Грейнджер на самом деле. В некотором смысле, всё было бы проще, если бы Муди просто нарушил идиллию уединённой парочки — с этим проще смириться, чем осознать всю возможную глубину терзаний девушки. Он снова смотрел на неё, думая, почему так старательно шёл из леса, — будто бы зная об Уитби и о том, что здесь его будет ждать спасение в лице этой юной волшебницы. Знал ли он об этом месте до того, как был пленен? Или же это всё же случайность? Освободиться из плена и идти в неизвестности очень долгое время — Муди предполагал, что пробыл в пути не меньше пяти дней. Его воспалённый, потерянный во времени, месте и пространстве рассудок был уверен — ему нельзя останавливаться. Нужно идти вперед, чтобы выбраться и найти своих — хотя и не помнил, кем были эти «свои» и существовали ли они на самом деле. Однако мракоборцу не нужно было напоминать себе о том, что гложет его с самого начала — его присутствие в стенах школы Уитби. Этот вечер только подтверждал его опасения — он опасен; многократно и многогранно. Неконтролируемые вспышки гнева, помутнения рассудка — лишь внешние проявления, из-за которых сегодня пострадала Грейнджер. Хуже было то, что Муди не был уверен в качественности проверок его соратников. Он не доверял их словам в равной степени — каждый из них мог заблуждаться, считая тесты успешными. Что, если его разум всё же взломали? Что, если он всё ещё под Империусом, делает то, что было приказало каким-то ебнутым Пожирателем? Что, если однажды у него снова щёлкнет в мозгу какое-то стоп-слово, и его личность будет стёрта под силой влияния чужого маньячного разума? Потому Аластор ещё сильнее, чем когда либо прежде, почувствовал необходимость своего ухода из школы. Разве имеет он право подвергать это мирное место риску? Слабоумие и отвага больше относятся к спецоперациям и полю боя, чем к месту, которое создано быть безопасным и скрытым. Грозный Глаз считал, что дождётся следующего прихода Кингсли, который обещал постараться доставить его заколдованный сундук, а также попробует получить новый волшебный глаз, так как этот был начисто испорчен и заблокирован. Теперь Муди остро нуждался в полноценных свойствах своего волшебного глаза. Будь он исправен, то Муди сумел бы прийти на помощь раньше и предотвратить эту травму. Но с каждым днём Аластору казалось, что принять это решение будет ещё сложнее. С каждым новым наступающим днем он увязал всё сильнее. Уже сейчас он не может выкинуть из головы — уже не мысли — ощущения и чувства, которыми реагировало его нутро на сидевшую на диване молодую девушку. Эти её глаза, в которые он отчаянно смотрел, цепляясь за реальность, пока она практически сидела на его колене и гладила его волосы, расчесывая пальцами. Что ему с этим делать? С тем, что за этот месяц он успел выучить каждую проклятую едва проступающую веснушку на её коже. С тем, что он успел ощутить, лишь вскользь прикасаясь к ней. Это явно было лишним, а ронять своё оставшееся достоинство на уровень того парня с разыгравшимися гормонами Муди не мог. Ему было искренне страшно представить, что однажды потерянный в своем сумасшествии он поддастся своим звериным инстинктам и… «да ну нахуй!». Мужчина встаёт с кресла и идёт в противоположную сторону. Распаковав пакетик с табаком, аккуратно всыпая табак и утрамбовывая его, Муди забрал получившуюся трубку и пачку сигарет, которая принадлежала девушке. Как бы там ни было, он не собирается ставить Грейнджер в неловкое положение из-за своего посттравматического состояния военнопленного, который уже не знает слов любви, как и прочих алгоритмов. Аластор садится на диван рядом с Грейнджер, молча кладет её пачку сигарет и зажигалку прямо перед девушкой на небольшой кофейный столик, не зная, насколько она была готова к тому, чтобы просто продолжить перекидываться колкостями; просто говорить с ним. Муди откидывается на спинку дивана и начинает раскуривать трубку, застилая пространство густым пряным дымом не самой тяжелой Вирджинии, которую он специально взял для того, чтобы начать курить натуральный табак.***
Холодный лунный свет, льющийся с звеняще-ясного, глубокого и тёмного зимнего неба, похожего на огромное тёмно-синее бархатное покрывало, заставляет снег искриться под взглядом Грейнджер, глядевшей перед собой в высокие раздвижные окна, выходившие на небольшой внутренний двор, тысячами крохотных звёзд. За низким, по-игрушечному аккуратным каменным забором, что украсила пушистая шапка из снежной глазури, похожая на сладкую посыпку для праздничных пирогов, простирается огромное белое поле скрипучего даже только на вид снега, уходящего в густую лесную чащу, за которой была небольшая переправа с кривым, старинным каменным мостиком к полуострову, на котором и располагались руины аббатства Уитби, ставшего пристанищем для Гермионы, её подопечных и коллег. Грейнджер хмурит брови, сводя их над переносицей: на секунду ей кажется, что она замечает чей-то силуэт вдали, ей кажется, что она видит небольшую фигуру в чёрном посреди белой крупы на поле, но, как только она моргает, фигура без следа исчезает. Гриффиндорка тяжело дышит, глубоко набирая воздух в лёгкие, чтобы суметь успокоиться и попытаться убедить себя в том, что фигура оказалась всего лишь плодом её воспаленного воображения, измученного и уставшего организма. Но, несмотря на все ухищрения, в голову всё равно пробираются страшные мысли, картинки и воспоминания. Девушка старается не думать о мирно спавших в своих спальнях учениках и преподавателях, иначе её отравленный войной мозг тут же услужливо подкидывал яркие картинки с нападением егерей и Пожирателей на ничего не подозревающих и поэтому не готовых к бою обитателей школы Уитби. Грейнджер испуганно закрывает лицо в попытках спрятаться от навязчивых образов и мыслей, которые уже пробирались вглубь её сознания и памяти, выдёргивая из её тёмных недр самые красочные воспоминания об ужасах войны, что успела пережить девушка перед тем, как оказаться здесь; в этой самой точке, в этом моменте. Она качает головой, не соглашаясь со сценарием, предложенным и выдуманным её же тревогами и страхом. Гонит прочь выдуманные её трусостью лживые воспоминания, о том, чего никогда не случится: она никогда не допустит в Уитби того, что когда-то случилось в Хогвартсе. Всё это время старательно раскуривая табак, выпуская клубы пряного тумана уже около четверти часа, Муди наконец-то добился желаемого. Он с упоением втягивает дым в рот и отправляет его то в носоглотку, то по-драконьи выдыхая, то отправляя струящимися волнами и колечками плотный дым в воздух. Гриффиндорка переводит взгляд в сторону Аластора, привлечённая ароматом раскуренной трубки. Она вдыхает глубже, смакуя шоколадный привкус табака на кончике языка, и ловит его взгляд на себе. — Я хочу снять чары, можно?.. — тихо спрашивает девушка, скользя взглядом по его лицу и то и дело «спотыкаясь» о тёплый взгляд карих глаз мракоборца. Она почти привыкла видеть его таким за этот долгий день, что они провели вместе, но… — мне так больше нравится, — говорит гриффиндорка, убирая палочку под правую руку спустя мгновение после того как шёпотом произносит нужное ей заклинание, избавив Аластора от его маскировки. К сожалению, это действует и на его руки, поэтому её взору предстают разбитые в мясо, опухшие костяшки на руках мужчины. Фраза о том, что ей больше нравится смотреть в его гетерохромные глаза, чем в нынешние созданные маскирующим заклинанием обычно-карие, выбивает из груди смешок. Аластор считал, что всё было наоборот — его волшебный взгляд внушал определённую степень если не трепета, то хотя бы тревоги. Самое забавное было в том, что данные ему от рождения глаза были так же разного цвета. Гоблины, которые занимались созданием его особого глазного протеза посчитали, что доли голубого цвета было больше, однако у Аластора был выбор, и он остановил его на ярком синем, как у его матери, и карамельно-карим, как у всей родословной Муди. И что же, оказывается, Гермионе именно так нравится больше? Может быть, так ей привычнее — будто рядом с ней не тот, кто забыл половину себя и лишь медленным шагом начинает возвращаться к тому Аластору, которым она его помнила? Грёбаному «профессору Муди». — Валяй, — говорит он, пространственно махнув на просьбу снять заклятье; ему в самом деле без разницы. Потерянный глаз, как и нога, никогда не стирали и доли аласторовой самоуверенности, просто были поводом отточить мастерство владения посохом. В его семье было принято ценить боевые шрамы больше, чем медали или грамоты за заслуги перед Магическим Миром. Так что, если Гермионе приятнее видеть его настоящего — будь по сему. «Больше нравится…» — как будто обращённое не только к отсутствию маскирующих чар, но и к нему. Её пальцы тянутся к руке, что держала раскуренную трубку, и Аластор чуть поворачивает запястье, будто бы, чтобы ощутить боль, ему нужно увидеть рану: — Болит..? — тихо спрашивает Гермиона, касаясь кончиками пальцев красных ушибов на той руке, в которой Муди держит свою трубку. — Да нет, всё нормально, — он бы продолжил курить, но девушка тут же попыталась подняться. — Сейчас принесу мазь, — уточняет Гермиона, порываясь подняться, но он останавливает её, вместе с приступом боли в травмированной ноге. — Сиди ты! Мерлин… — вынужденно вздохнул он и встал с дивана, уже после этого подумав, что вообще-то не собирался никуда вставать и идти, тем более за мазью. Препираться и отстаивать право просто посидеть и покурить было уже поздно. Он сунул девушке трубку с рекомендацией — «подержи», — и отправился на поиски заказа. Девушка хмурится, злится на своё увечье, принёсшее ей эту отвратительную беспомощность. Ещё час назад она избегала даже протянутой руки помощи, минуту назад сидела в молчаливом оцепенении, но теперь она будто бы снова оживает и сразу же втягивает Аластора в диалог, на который он на самом деле даже не смел надеяться. Скорее ожидал услышать множество претензий. Так, как сейчас — намного лучше; лучше, чем то молчание, которым Грейнджер как будто бы наказывала его — Муди не был уверен, что всё в действительности крутилось вокруг него, но, по факту, наказание всё же действовало. Как ещё объяснить тот непривычно высокий уровень рефлексии бывшего мракоборца? — Ящик внизу, справа от раковины, — она наставляет Аластора, который кружится на незнакомой кухне и добавляет, — там есть аптечка для магглов. Для волшебника это вряд ли помогало визуальному поиску «того не знаю чего». Та ещё занимательная задачка. Он скрупулёзно рассматривал содержимое «ящика снизу», прикидывая, что из этого аптечка, бурча себе под нос: — на кой она мне, блядский Мерлин..?! — А в морозильнике, кажется, есть шоколадное мороженое. Принесёшь? Гермиона следит за ним, прислушиваясь к возне за её спиной, крутя в руках трубку. Девушка тихо улыбается, слыша, как Аластор один за другим открывает ящики, но каждый раз это явно не тот, о котором она ему говорила. Ей нравится это ощущение какой-то живости, хаоса, что привнёс в её маленький коттедж этот огромный мужчина, злившийся на её полки, ящики, чашки. Гермиона старалась думать об этом и об упаковке её любимого орехового мороженого, которое вот-вот окажется в её руках; словом, о чём угодно, чтобы не оставаться наедине с собственной паранойей — со своими мыслями, что зудели внутри головы, — готовая сорваться с места и, если понадобится, ползком добираться до аббатства, чтобы убедиться в том, что там всё в порядке. Наконец обнаружив маггловскую аптечку, он вскидывает бровь на следующую просьбу — «мороженку»: — Почему-то мне кажется, что в этом и состоял план, мисс Грейнджер, — он точно должен сдерживать свою ухмылку. Всё же передав ящик с лекарствами девушке, Муди возвращается на кухню. Продолжив осмотр, он нашёл кружки, нашёл какие-то крупы — всё это было не интересно. Затем всё же обнаружил ложки, взял одну. Ему на глаза попалась початая бутылка Огдена, и он радостно протянул «м-м-м», спуская бутылку на кухонный стол. Теперь те кружки будут ему полезны. Вернувшись к ящику, он берет две дурацкие кружки для чая, цепляя колечки ручек на пальцы, остальными берёт бутылку. Указав на большой белый шкаф, Аластор как бы уточняет, правильно ли вычислил холодильник, который странно задребезжал прежде чем мракоборец начал обыск и довольно быстро нашёл мороженное. Навьюченный, он возвращается к дивану, перекидывает через спинку руку с мороженым и ложкой к нему, передавая заказ девушке, взамен получая свой табак. Всё равно замечает, что Гермиона с любопытством смотрит на курительную трубку, которую мужчина тут же закуривает. Она снова вдыхает терпкий аромат тлеющего табака, который дразнит и щекочет ей ноздри, и девушка забавно морщится. — Хочешь попробовать? — Аластор замирает с протянутой ладонью с резным вишневым деревом, преисполненным табака. К его удивлению, Гермиона тут же отставляет упаковку с лакомством на журнальный столик перед ними, располагая его рядом с вытянутой ногой. Подносит трубку к губам, пытаясь припомнить, как держали в руках трубки и как их курили те маги и волшебники, что обитали на портретах в коридорах и вестибюлях Хогвартса. В окружении Гермионы никто не курил трубок, её отец вообще не прикасался к табачным изделиям из-за специфики своей работы, насмотревшись на последствия активного курения, излечивая своих пациентов от связанных с этим болезней зубов. Гермиона касается губами мундштука, удобнее обхватывая чашу трубки и делает небольшой и неглубокий вдох, позволяя привкусу горячего шоколада, табака и каких-то ягод коснуться её языка и нёба. Вязкий и пряный дым толкается вверх, щекочет нос и Гермиона давится им, коротко и смешно кашляет, надеясь на то, что Аластор этого не заметит, но, судя по лукавой улыбке мракоборца, игравшей на уголках его губ, он всё заметил. Хотя, возможно, истинной причиной этого довольного выражения на его лице была вовсе не оплошность Гермионы с трубкой, а бутылка огневиски, которую держал в руке Аластор, вместе изящными фарфоровыми чашками в цветочек. — Вкусно, — комментирует девушка, возвращая трубку её владельцу, и всё же принимается за мороженое. Он вскидывает бровь, оценивающе глядя на ковыряющуюся с холодным лакомством Гермиону. Вряд ли она сумела сделать затяжку правильно, но поучать он её не планировал. Ей нравится — это главное, что мужчина извлек из сказанного. Как-то раньше в их отношениях не проскальзывало этого момента: «нравится». Они просто сосуществовали рядом. Ни больше, ни меньше. Гермиона демонстрировала свое недоверие и недовольство по поводу присутствия пленённого мракоборца, Аластор же просто тянул время, стараясь взять от этого места максимум для своего возвращения. Единственная его задача, собственноручно поставленная — восстановить свой разум, чтобы суметь быть полезным. Был ещё дракон, которого ему пришлось кормить и ухаживать. А теперь ещё эти попытки защитить Грейнджер от самой себя… А точно ли его единственная задача всё ещё «вернуть память»? И единственная ли она — мракоборец очень в этом сомневался. — Откуда у тебя здесь Огден и… он тоже в списке обязательных покупок? — Муди возвращается на своё место, открывает бутылку виски и плескает немного в стакан, залпом выпивая алкоголь. — О, да. Виски в моем списке идёт сразу после туалетной бумаги. Очень важная вещь, — парирует девушка, отставляя банку с мороженым и требовательно заявляя: — Руку, — командует она, когда мужчина снова усаживается на диван. Он неохотно, но соглашается и протягивает ей ушибленную руку, отпивая виски из чайной кружки. Гермиона тихо смеется, ведь эта изящная чашка, похожая на нечто из набора игрушек «чаепитие для маленькой леди» смотрится в руках мракоборца весьма и весьма комично. Это лишнее, считает мужчина, залечивать каждую мелкую ссадину, но всё же протягивает руку, а другой тянется к бутылке, чтобы плеснуть себе ещё порцию Огдена. — А по Вам и не скажешь, что Вы из чистокровной и довольно известной в магическом обществе семьи, мистер Муди, — ведьма выразительно кивает в сторону второй, совершенно пустой, чашки. Мужчина озадачено смотрит на волшебницу. — Очень невежливо, с Вашей стороны, пить мой виски в одиночку, — девушка набирает немного мази на ладонь, макает кончики пальцев и касается ими костяшек на кисти Аластора. — Это анестезия, — хмыкает Аластор, но всё же наливает виски в обе принесённые кружки, — ну и, в самом деле, я не из той чистокровной семьи, где этикет стоял на первом месте. Вряд ли застолья мракоборцев в нашем доме содержали хоть что-то от этикета. Разве что… этикет-ки от бутылок вина? Даже пару глотков виски начинали согревать и одновременно обжигать нутро. И после сегодняшнего сумасшедшего дня мужчина наконец-то начинал успокаиваться. Становилось уютнее и теплее от того, как её пальцы бродили по избитым стонущим костяшкам. — Простите. Заклинанием было бы в разы эффективнее, но я очень устала. Попробую утром, — говорит она, зная, что мазь точно будет неприятно щипать и чесаться на открытых ранах какое-то время после нанесения. На извинения он не ответил, потому как с интересом наблюдал за первой помощью в маггловском стиле. Девушка складывает губы и дует на руку, мягко охлаждая кожу дыханием. Муди удивляется, искренне не верит в действенность таких методов, но ему чертовски приятно, и он не намерен пресекать это желание Гермионы казаться полезной. Ему ничего не стоит позволить ей причинить себе заботу. — Вы не соблаговолите..? — Гермиона подается навстречу Аластору, но он всё равно слишком высокий, а её нога всё ещё слишком сильно болит, чтобы сдвинуться хотя бы на пару дюймов. Аластор следует инструкциям, без какой-либо оценки, просто вверяясь в её осторожные руки, потому склоняется к ней раньше, чем слышит напоминание о том, кто автор его больной челюсти. — Обещаю. В этот раз никаких синяков. Честное гриффиндорское. — Она коротко улыбается, точнее позволяет себе улыбнуться ему глазами, оглядев синяк на скуле. Ухмылка тут же режет его губы: — Ага, вижу. — Видите. Я же обещала, — тихо говорит она, касаясь пальцами ушиба на скуле и нижней челюсти мужчины, замазывая их жирной мазью с густым, травяным ароматом. — Неприятно. Я понимаю. Ненавижу это дерьмо с самого детства. Но эта штука действительно помогает, — говорит она, перехватив на себе его тяжелый, будто сто тысяч тонн, взгляд волшебно-голубого глаза. Она коротко дует на наливающийся фиолетовым синяк. Кожа тут же резонирует с прохладой, и Аластор чуть дергается, но быстро берёт себя в руки. Только сейчас он понимает, как близко находится к её лицу, — так близко, что чувствует её дыхание с мягким привкусом орехового мороженого и почти ощущает притягательное тепло, которому очень легко поддаться. Девушка снова складывает губки в бантик, и Аластор обнаруживает себя жадно смотрящим на эти губы, а затем на встречный взгляд её глаз. Он чувствует, как что-то рушится в груди, проваливается куда-то в грёбаную бездну, опустошая и наполняя одновременно, — так же, как взлетаешь ввысь на метле и замираешь на высоте кучевых облаков, поражённый красотой и магнетизмом увиденного. — Спасибо, — хрипло выжимает он из себя и снова падает взглядом на губы, заставляя себя вернуться обратно, отстраниться от этого манящего помутнения, чтобы не сделать ещё хуже, чем он уже сейчас сделал. Нужно напомнить себе о том, кто она и кем по сути является он. Молодая девушка, которая дорожит построенной собственными силами школой, которая держится за связь с выжившими и у которой, кажется, были отношения с пацаном Уизли — и он всё ещё в Ордене. А он, Аластор — явно лишнее звено, ведь сам давно решил, что покинет это место, как только сможет восстановить память, а, может быть, и раньше, ведь всё ещё нет уверенности, что его разум не взломали и однажды его не переключит, сделав Пожирателем. Так что он не может себе позволить хотеть эти губы, нет, это лишнее. — Никогда меня ещё не лечили по-маггловски… кажется. Тебе нужно как-то помочь с этими… аптечками? — взяв стакан с виски, Аластор протягивает его девушке. Он снова тянет табак, задерживая клубы дыма, смакуя, запивая терпкое дыхание виски. Теперь старается не смотреть на сидевшую рядом девушку с её распахнутыми синими глазами, которые в бликах огня в камине и вовсе гипнотизировали и тянули. Должно быть, он просто устал, и у него неизвестно сколько времени не было женщины, и потому сейчас он так предательски точно считывает и сканирует то, что неожиданно чертовски привлекает. Терпкий виски приятно обжигает горло, оставляя на кончике языка привкус солёного моря, дыма и пряностей. Гермиона закрывает глаза, смакуя выпивку, благодаря действию которой хоть немного начинает рассеиваться тот мрак, густое и удушливое присутствие которого она ощущает, кажется, ещё со смерти Дамблдора и нападения Пожирателей на Хогвартс. С того момента «война» перестает быть для Гермионы Грейнджер чем-то эфемерным, приобретает свой уродливый облик, привкус и запах. Гермиона чувствует себя самым беспомощным созданием, осознавая, какому риску она подвергла людей из аббатства, практически не таясь, колдуя прямо под носом у магглов всего-то спустя три или четыре недели после той злосчастной пьяной дуэли и появления Аластора — «хрен я вам сдохну» — Муди на пороге её крохотной школы. «Тот ещё подарочек на Рождество» — девушка хмурит брови, мысленно ругая себя за то, что позволяет себе такую мысль в адрес мракоборца. Она переводит свой взгляд с весело потрескивающего пламени в крохотном зеве камина на задумчиво курившего трубку мужчину. Её губ касается едва заметная, но ощутимая улыбка, когда память подкидывает ей воспоминания из прошлого: насквозь сырой, полный тайн, горя и скорби дом на Гриммо, в котором ей всегда было неуютно, мрачные узкие коридоры, из тёмных углов слышатся причитания Кричера, без конца беседовавшего со своей почившей хозяйкой, и Аластор Муди, склонившийся над очередной картой, письмом или фолиантом, задумчиво раскуривающий волшебный табак, дым от которого кружился, принимая формы и образы согласно тому, о чём думал тот, кто его курит. Иногда он делал вид, что не замечает её присутствия, тогда она могла сидеть на другом конце длинного, покрытого царапинами и трещинами стола на кухне и вычитывать что-то со страниц книг, с которыми он работал. Но чаще всего Аластор впивался недовольным и хмурым взглядом своего волшебного глаза, стоило ей спуститься из их с Джинни комнаты, когда её мучила бессонница, пригвождая гриффиндорку к последней ступеньке лестницы раньше, чем она решилась сделать и полшага, тогда Грейнджер трусливо исчезала в неуютной и будто живой темноте вестибюля и возвращалась к себе. Виски и огонь в камине убаюкали её слишком быстро. Вдыхая терпкий аромат табака, наслаждаясь уютной тишиной в компании мракоборца, Грейнджер позволяет себе расслабиться, сдаться перед желанием поскорее завершить этот бесконечный день. Подтянув саднящую, пульсирующую в такт её собственному сердцебиению, обжигающую холодом ногу на диван, девушка пристраивает голову к правому боку Аластора и закрывает глаза, упираясь макушкой в бедро мужчины и наконец-то окунаясь в сновидения. Дым окутал гостиную терпким пряным покрывалом, стремительно тлея пеплом табака в новой курительной трубке. Мужчина задумчиво смотрел на пляшущие язычки пламени в камине. Медитативно потягивая Вирджинию, он на самом деле почти не слышал своих собственных мыслей. Они звучали где-то на окраинах сознания, ощущались как готовые логичные рассуждения, но на деле Аластор впервые за долгое время почти ничего не чувствовал, кроме тепла, окружавшего его — объемного, осязаемого; того, что оседает где-то в уголке между ним и диваном от медленного дыхания Гермионы. Муди не хотел спать. Не сейчас, когда рядом с ним лежит девушка, которая и так достаточно травмирована, чтобы не вынести его очередную вспышку агрессии. С каких пор он стал тем, кто представляет собой неконтролируемый сгусток эмоций? Нет, он не может заснуть. Сон был для него довольно мучительным предприятием. Стоит поддаться этой обманчивой неге, решить для себя, что в этот раз будет как-то иначе, и всё повторится вновь: очередная вспышка воспоминаний, которые, должно быть, ему следовало не бередить. Изнывающие от боли мышцы, оглушающая тишина, наполненная собственным беззвучным криком, пугающе яркое осознание вкуса собственной крови. Неужели в его жизни не было других воспоминаний, которые хотелось бы увидеть во сне? Неужели ничего, кроме бойни? Что ж, в прошлом ему, должно быть, удавалось это контролировать. Кто бы мог подумать, что в последствии эта блядская жизнь начнет воздавать ему по заслугам? Грейнджер сильнее сжалась, хмуря лоб в напряжении, обращая на себя внимание Аластора. Он убрал с её лица прядь волос, рассматривая черты, в которых читалась проступающая мука, — невольно погладил её по щеке и тут же замер от того, что девушка подалась как будто на встречу, переворачиваясь на другой бок и укладывая голову на его ногу. Мужчина хмыкнул, отложил свою трубку и начал тянуться за пледом, с трудом его ухватив так, чтобы не потревожить девушку. Покрывало взлетает над стройной фигуркой, накрывая её теплом.***
Его веки дрогнули, обнаружили себя спящим. Первичная тревога при пробуждении быстро сменилась осознанием — он спал без кошмаров. Ничто его не мучило, ничто не тревожило, ему было совершенно по-уютному спокойно, до одури хорошо. Он шевельнулся телом и понял, что его положение плавно перекочевало в лежачее и что он не один — приятная тяжесть покрывала его тело. Мужчина постарался сфокусировать сонливое зрение и обнаружил буквально лежащую на нём Гермиону. Плед уже был на Аласторе, а не на гриффиндорке, как было изначально. Мужчина перекинул край тёплого покрывала на неё и положил сверху руку. Это было так непривычно для него, ощущать тепло её тела, обнимать и чувствовать, как она нежится, неосознанно теснее прижимаясь. Ему снова не хотелось засыпать, потому что волшебница тихо сопела под его рукой, доверительно уложив ладонь на его грудь. Мужчина замечает лёгкий светлеющий мрак, что сочился из окна, и предполагает, что сейчас около четырёх утра, а он всё ещё не сошел с ума, и эта девушка будто бы была якорем, что не позволял его мыслям снова тонуть в трещинах и разломах в памяти.***
Запах крови врезается в ноздри, разъедает обоняние металлом. Аластор сплёвывает и видит на кирпичном полу алеющее пятно своей собственной вязкой слюны. Подняв глаза перед собой, он сталкивается с высоким крупным мужиком, больше похожим на оборотня, который скалит зубы и стряхивает кулак. Муди откидывается на спинку стула, к которому привязан. Слышит свой хриплый голос, который озвучивает какую-то шутку: — Неужели заклинания, которыми можно пытать, закончились? — ему снова прилетает в челюсть; «крепкий, сильный удар», — думает Аластор, оценивая прилёт так, будто били не его. — Для разнообразия. Считай это передышкой, — снова удар, — ты, может быть, не в курсе, Мудозвон, но твой любимый Орден пал, а Поттер мёртв, — смеётся пытатель, а Муди мотает головой в ответ. — Бесполезно, он всё никак не поверит, что проиграл, упрямый идиот, — второй голос звучит где-то за спиной; звучит скучающе, — до него всё никак не дойдет, что мы победили. Аластор Муди не слушает их, он знает — это лишь уловка, чтобы расколоть его. Он не дурак, он на это не купится. Иначе он просто потеряет нить, благодаря которой столько продержался. Хотя его начинают посещать сомнения — мужчина ощущает их на задворках сознания и старательно отодвигает в сторону. Даже если Гарри и правда мёртв, это значило лишь то, что Волан-де-Морт особенно слаб и этим необходимо воспользоваться. Аластор хотел верить, что Орден всё ещё не испепелен. Ему нужно было держать себя в боевой готовности, потому что скоро начнутся настоящие пытки. Дверь распахивается и один из Пожирателей в полной экипировке втягивает за волосы девушку и швыряет её в угол «пыточной». Она была первой, кого Аластор увидел за последние пол года — по крайней мере, ему казалось, что прошло именно столько с момента его попадания в плен. С головы девушки сорвали мешок, и мужчина вцепился в неё взглядом, судорожно пытаясь вспомнить её. — Аластор Муди…?! — воскликнула девушка голосом, полным неверия, — Мерлин, вас похоронили год назад… — он прерывисто дышал, всё ещё пытаясь сохранить самообладание. Девушка улыбнулась так, что ему стало дурно, — осознанно и просветленно. — Кэтти… — наконец выдавил он, стараясь распознать в девочке, которую он видел лишь несколько раз; как разительно она изменилась. На её глазах заблестели слезы, Муди готов поклясться, что видел их. — Заткнитесь! — рявкнул Пожиратель, пока Муди и юная девушка смотрели друг на друга с трепетом и надеждой. Внезапно Кэтти Бэлл, вопреки послушному молчанию, сказала: — Хотя Гарри мёртв, мы всё ещё живы, найдите их, и Феникс восстанет! — Я сказал: заткнись!!! — рявкает Пожиратель, кидаясь в девушку Круцио под её истошные вопли и рёв Аластора. Девушка замирает, и ему кажется, что она умерла. Пожиратель подходит к ней, пинает мыском ботинка лицо и ухмыляется, поворачиваясь к приятелю на мгновение, чтобы поделиться весёлым наблюдением. В этот момент Кэтти подскакивает и впивается зубами в ухо, яростно рванув головой. Кровь тут же прыснула из рваной раны. Волшебница рванула вперед, но сразу же её озарила вспышка кислотного заклинания. Бэлл рухнула прямо у ног Аластора. Она так истошно кричала, захлебываясь болью, извивалась на каменном болу и через минуту затихла. Муди смотрел на неё, ошпаренный ужасом правды, которую он увидел собственными глазами. Перед ним снова возник Пожиратель, скучающе глянув на мёртвую волшебницу, а затем на Аластора. — Может, ты станешь посговорчивее теперь? — говорит он и отправляет долгий разряд Круцио в мракоборца.