Омут

      Оставив машинку на аккуратной парковке, они направились в сторону кривоватой улицы, усеянной магазинами и сувенирными лавками, пабами и кафе. Из-за внезапной метели, набежавшей на городок, Грейнджер с трудом справлялась со скользкой слякотью, хлюпающей под их с Муди ногами, и вцепилась в локоть Аластора. Кутаясь в шарф в попытках спрятаться от колючего снега, девушка кивает на вывеску «ТРУБКИ. Табак и сигареты со всего света», скрипевшую на ветру над дверью маленькой лавки, в витрине которой ещё горел теплый свет.       — Владельцем этого магазина является бывший военный разведчик. Его зовут Йоган, ему, наверное, около семидесяти восьми. Но, увы, он не растерял своей выправки и проницательности, — она переводит взгляд на Аластора, находит его взгляд своим, заставляет смотреть в глаза.       — Он уверен в том, что я прячусь тут от бандитов. Мне пришлось подтвердить его предположение, когда он прижал меня к стенке своими расспросами. Поэтому для него я беглянка в беде, которой он помогает, информируя о том, не спрашивал или не разыскивал ли кто меня в Уитби. Это даже удобно, — она отпускает локоть мракоборца и шагает в сторону дверей магазина, точно зная, что Муди последует за ней.       — Обманывать его и говорить о том, что Вы военный, — бессмысленно. Он раскусит Вас в два счёта. Поэтому скажем ему полуправду, если он заинтересуется Вашей персоной. Вы детектив, здесь это тоже что-то вроде мракоборца, — поясняет девушка и увлечённо продолжает, — изголодавшись по работе, которой он отдал всю свою жизнь, он с лёгкостью примет эту версию и будет нам содействовать. Вы прекрасно это понимаете. Должны понимать, — её брови подлетают вверх, будто само существование другого варианта может раздражать. Достав из кармана пальто кусок фольги от шоколадки, Гермиона преобразовывает её быстрым заклинанием в полицейский значок.       — Держите. Покажете, если он попросит. Вас зовут Джордж, и Вы здесь, чтобы помочь мне, — она улыбается мужчине и вкладывает в его ладонь значок, продолжая наставлять его и озвучивать важные моменты, чтобы Аластор не обрушил её старательно созданную легенду.       — Пожалуйста, будьте аккуратным в беседе с ним, говорите общими фразами: он маггл. Заменяйте все эти ваши «табачные штучки», — здесь Грейнджер изображает кавычки, согнув замерзшие пальцы, — «чем-то общепонятным, мол, этот вкус напоминает мне табак, который я привёз из Европы», а не «я покупал такой же в Румынии, когда преследовал одного из чёрных магов», — она смотрит на бывшего мракоборца, замерев в ожидании его ответа. Она так увлеклась, что даже не заметила пронизывающий взгляд Аластора Муди, которым он буравил девушку. Да так, что гриффиндорка явственно ощущает клокочущее внутри него раздражение. Чтобы разглядеть его в мужчине, ей совсем не нужно было оканчивать Хогвартс. Весь вид Аластора, обратившегося в хищника, загнанного в угол нерадивым, дерзким, но трусливым зайцем, говорил Грейнджер о том, что Муди был на грани.       — Мисс Грейнджер, я потерял память, а не ёбаный разум. — Вспыхивает мракоборец, пряча полицейский значок в карман своих джинсов, едва не скомкав металлический жетон голыми руками. Гермиона отводит взгляд, пятится.       — Я прошу прощения за то, что говорю всё это Вам, Аластор. Пожалуйста, не думайте, что я считаю Вас каким-то… — девушка не рискует называть это слово вслух. Она уже успела пожалеть о сказанных только что словах, но такова была её натура: Грейнджер всегда говорила всё прямо, искренне считая, что поступает правильно и точно знает как будет лучше. Занятая изучением этого Аластора Муди, Грейнджер, должно быть, забыла о том, кого знала, кажется, целую вечность назад. О том, кто заполнил узниками добрую половину камер неприступного Азкабана, о том, кто сражался со скверной магической Британией задолго до того, как Грейнджер появилась на свет.       — Каким-то… что? Недо-волшебником? Недо-аврором? Калекой? — с ядовитой усмешкой отвечает мужчина, оскаливаясь на ведьму, — всё так и есть, мисс Грейнджер.       Муди никогда не стеснялся своих увечий, полученных в боях. Никогда не искал способы скрыть то, что однажды он принял на себя слишком травматичный удар и в результате остался таким… Впрочем, никто и никогда не мог сказать, что Аластору это хоть как-то мешало. Искусственный глаз, который создали по особому заказу в гоблинский магических лабораториях, стал для мракоборца отличным подспорьем — к нему не пришлось долго привыкать, не пришлось учиться видеть заново. Чего не скажешь про ногу. Несмотря на то, что ещё в юности Аластору повезло обучиться владению посохом, который впоследствии он использовал вместо костыля и являлся вполне боеспособным даже с протезом, этого всё равно было недостаточно для полноценной службы в Аврорате. Быть «уязвимым» в работе мракоборца означало ставить под удар своих напарников. Потому следующий заказ, поступивший к гоблинским мастерам, заключался в создании не просто уродливого протеза, а бионической ноги, с которой молодой Муди мог бы продолжать искоренять магических преступников со своими сотоварищами на равных.       Может быть, кто-то напротив воспользовался таким положением, чтобы избавить себя от рискованных операций или получить свою долю снисхождения. Аластор, напротив, делал всё, чтобы никто даже не задумался о капле жалости или «игре в поддавки». Что же сейчас его взбесило больше?       Вначале, когда они ехали из проклятого Морганой строительного маггловского магазина, Муди был раздражен тем, как нагло Гермиона поиздевалась над его тщетными попытками найти огнеупорные хреновины и как продолжала подливать масло в его разгоревшийся огонь, но уже у табачной лавки всё вышло из-под контроля. Кажется, Аластора и правда задевало больше прочего эта её «забота». Будто он грёбаный немощный старик, ополоумевший и напрочь забывший обо всем, чего когда-либо достиг; о том, кем он когда-то был. Самым мерзким было то, что Муди не был уверен в том, насколько в этом случае Грейнджер была не права. Границу ведь не провести. Не определить, что именно в нём сохранилось от того мракоборца, каким Аластор когда-то был; того волшебника, который сумел заполнить камеры Азкабана последователями тёмной стороны, и даже собственное изувеченное тело не помешало ему это сделать. Вот в чём было дело — в её непроходимой правоте, даже здесь.       — Мне хочется Вам помочь. — Почти виновато лепечет девушка.       Лучше бы погибнуть на самом деле, чем слышать что-то подобное в свой адрес. Ведь по легендам вóины отправляются в Вальхаллу после своей смерти в бою и целую вечность пируют и воюют по славу скандинавских богов, увековечивая память о себе в песнях скальдов. Это ведь было чистейшей удачей, неожиданным стечением обстоятельств, — то, что Муди всё ещё топтал эту землю. Никто никогда не узнает, как Аластору удалось спастись от Авады того самого Волан-де-Морта, который увязался за ним во время злосчастной операции «Семь Поттеров». Должно быть, тёмный маг решил, что настоящий Гарри мог лететь именно с «легендарным» мракоборцем. Никто не узнает, как ему удалось не разбиться при падении с высоты 300 ярдов и, наконец, выдержать столь длительный плен — всё это было неизвестно даже Аластору. И каждый раз, когда мужчина снова пытался вытащить из своей изничтоженной памяти ответы на все эти вопросы, его разум начинал розыгрыш очередного путанного сумасшествия. В такие моменты Муди задавался вопросом «А если на самом деле не удалось…?», если ему не удалось выжить и это его персональное Чистилище, наполненное беспомощностью и жалостью; ему казалось, что именно это Аластор видел в глазах Гермионы.       Секунду спустя на его лице вспыхивает сожаление и понимание того, как он, должно быть, пугающе выглядел со стороны. Муди не считает, что перешёл границу, даже несмотря на эти трогательные заблестевшие испугом оленьи глаза заигравшейся девчонки, которые всё равно заставляют чувствовать себя виноватым за собственный гневный всплеск эмоций.       Да, нахер все это.       С шумом выдохнув, будто смирившись, мужчина подталкивает Грейнджер к двери табачной лавки:       — Иди уже… Эбби, — устало говорит Муди, приправляя свой голос металлическими приказными интонациями, распахнув перед Грейнджер входную дверь в лавку и нарочито вежливо предлагая той зайти внутрь. Коротко кивнув мракоборцу, гриффиндорка переступает порог магазина под приветствие мелодичной трели колокольчиков.       Прилавок, полки вдоль стен, заставленные банками с табаком, сигарными коробками, множество рекламных проспектов и фотографий ещё молодого хозяина лавки на фоне различных плантаций и производств, пришпиленных к стене. Здесь было уютно.       — Добрый вечер, мистер Йоган! — громко говорит она, заходя внутрь, отряхивая ботинки от налипших снега и грязи на большом резиновом коврике, что лежал у двери. В ответ на её приветствие раздается едва слышное поначалу, но вполне осязаемое кряхтение, доносившееся до Грейнджер, уже шагавшей к главной стеклянной витрине, смешно поскрипывая подошвами мокрых ботинок по деревянному настилу между невысокими стеллажами с различными сувенирами, игрушками и глупыми приколами, связанных с темой курения.       — Милая Эбигейл! — невысокий лысый мужчина, одетый в стильный, хоть и староватый, но всё ещё аккуратно выглядевший тёмно-синий костюм-тройку и до хруста накрахмаленную, остро выглаженную рубашку ярко-рубинового цвета, ворот и манжеты которой украшали булавка и запонки с крупными тёмно-синими камнями в оправе из серебра. Импозантный старик широко улыбнулся Гермионе, но, завидев позади неё Аластора, заметно переменился в лице и нахмурился, холодно оглядев мракоборца с головы до ног.       Сказать откровенно, Муди ожидал увидеть кого-то другого. Явно не лощеного старика с любовью к ярким цветам. Взгляд аврора снова начал пронзительное исследование, впиваясь в пожилое лицо из-под сведённых бровей. Только в ответ он увидел примерно такое же выражение лица, которое показалось даже более ожесточённым в силу контраста недавних «температур».       — Всё в порядке, Йоган, — спешит заверить старика Грейнджер, прежде чем тот начнет придумывать различные теории в своей голове, чтобы оправдать присутствие Аластора, который неспеша подходил ближе, сохраняя некоторую отстранённость и осматривая пространство небольшого магазинчика. Аромат в самом деле возвещал о том, что здесь есть не только обычные сигареты, но и что-то более индивидуальное. Владелец магазина, очевидно, не слишком торопился доверять девушке и заверениям о том, что её спутник пришел сюда с её же «благословения».       — Клянусь. Вам не нужно волноваться. Это мой друг, его зовут Джонатан, и он здесь, чтобы помочь мне. — Девушка мягко улыбается, доставая из кармана пальто пару склянок с зельем для сна без сновидений, которое варила в школе и приносила для Йогана раз в несколько недель, чтобы тот не мучился кошмарами о войне.       — И чем же этот друг может помочь? — брюзжит хрипловатый голос, — если он в курсе вашего положения, то его вид, — он бесцеремонно указывает на Аластора, что очень резонирует с его «элегантным» фантиком, — может привлечь к себе слишком много внимания.       — Больше, чем этот синий костюм-тройка? Вряд ли, — невозмутимо выдает Муди, тут же сталкиваясь с колючим взглядом старика, которого будто бы только что уличили в пускании пыли в глаза присутствующим, — что вас смущает в моём виде? — Аластора напрягает указание на его внешний вид: возникло подозрение, будто этот престарелый вояка увидел цвет его синего глаза, спрятанного за маскирующим заклятьем Бакши, которое он приказал наложить перед тем, как покинуть Уитби.       — Ваша пара не наводит на мысль о родстве, мистер…? — продавец сохраняет ровную мелодичность своего голоса, но, по ощущениям, он так же прощупывал нового человека, как и сам Муди.       — Меня зовут Джонатан. Неужели вас подводит память мистер… Йоган? — на лице Аластора проступает оттенок вежливой улыбки, когда он подходит ближе к прилавку, останавливаясь по левую сторону от Грейнджер. После секундного промедления на лице старика также отражается изгиб, похожий на ухмылку, слабые уловки которого были плавно отзеркалены мракоборцем.       — Похоже, я произвожу хорошее впечатление, раз Вы, молодой человек, в этом сомневаетесь, — увиливает он, отвечая так, как подобает отвечать престарелому джентльмену; они оба чувствуют в этой фразе это верхнеуровневое «подобает», практически на границе постиронии.       — Похоже, я тоже произвожу должное впечатление, раз уж вы всё же считаете меня молодым человеком, — мужчина вскидывает бровь, вспоминая то, с чего началась эта эквилибристика. С вопроса о том, на какие мысли наводит их пара; слишком провокационного вопроса, к которому бывший аврор пока возвращаться не хотел.       — Лекарство всё еще помогает Вам? — Грейнджер вклинивается с ниспадающей улыбкой, начиная выставлять склянки на прилавок, — я очень рада, если это так, — не переставая улыбаться мужчине, Грейнджер ставит склянки поверх прозрачного прилавка, на котором были выставлены сигареты.       Это отвлекает подозрительно настроенного продавца от несгибаемо хмурого Муди. Мастерство этой юной девушки быть располагающей и предельно вежливой одновременно вызывает в авроре уважение — научиться так мастерски манипулировать людьми, в хорошем смысле этого слова, производить на них правильное впечатление и, главное, извлекать пользу без вреда для собственной совести — дорогого стоит. Она и вправду хорошо втёрлась в доверие к деду, а иметь людей, которые могут пригодиться, было очень хорошим подспорьем. Аластор это знал, как и был уверен в том, что ни на кого нельзя в полной мере полагаться, как бы тебе этот человек не нравился. Тем более, если скрываешься, нельзя оставлять повод быть скомпрометированным. Если играть чью-то роль, то до конца, не выдавая своей истиной личности и того, что могло указать на неё; например, раздавать магические зелья магглам. Муди хмурится, едва слышит очередное упоминание «лекарства». «Она что, всему городу зелья раздает?!». Аластор понимает, что речь, скорее всего, идет о «Сне без сновидений», но старается не проворачивать свои мысли, не углубляться, иначе его снова понесёт в раздражение. Всё же в действиях Грейнджер было довольно много логики, хоть и рискованной.       — Мне одну пачку моих сигарет, зажигалку. Только не розовую, — с улыбкой просит она у старика, — а моему другу нужны трубка и табак. Он потерял весь свой багаж, — Грейнджер мягко кивает в сторону Аластора, застывшем в паре шагов от неё.       Когда дело доходит до непосредственной покупки, Муди снова оказывается на амбразуре, потому как его пожелания вызывают неподдельный интерес:       — Трубка? — с недоверием озадачился Йоган. Муди впервые почувствовал на себе то, что, возможно, чувствуют те, на кого он также прозорливо смотрит. Так, будто бывший разведчик за кассой табачной лавки только что вышел на след, — что предпочитаете?       Вот об этом и говорила Грейнджер, когда просила его говорить как можно более обтекаемо, и Аластор почти чувствует её напряжение, когда делает шаг к прилавку:       — Давайте посмотрим, что у вас есть, — задумчиво облокачиваясь, он выдыхает, — может быть Вирджиния… хотя бы двухлетняя?       Кажется, улыбка Грейнджер начинает выглядеть чуть более расслаблено. Он в самом деле плохо помнил о том, какой табак курил, но очень точно в памяти всплыл момент, когда Аластор решил, что слишком опасно покупать магический табак. Кто-то может воспользоваться тем, что знал его привычки. О них не знал только ленивый, ведь его личность была объектом слагания легенд при живом носителе — уж слишком «колоритным» он выходил в магическом мире. Говорили, что «Грозный Глаз ест только из своей посуды», «Грозный глаз никогда не пьет то, что ему наливают», прочие параноидальные вещи, на деле не представляя, насколько глубоко можно погрязнуть, если однажды начнешь терять границы своей подозрительности. Что, если однажды в твой привычный табак добавят пару листов, ферментированных, к примеру, «живой смертью» или что-то похуже? Аластор не был сумасшедшим, но он очень хорошо понимал — нет, он точно знал, — что его смерть была лакомым кусочком для очень многих, как и наличие его в качестве живого трофея со вскрытой памятью. При таком раскладе, переход на маггловский табак с многочисленными местами приобретения было малой жертвой в угоду попытке продержаться подольше в числе живых. Разговор и рассуждения о табаке, его параллельные истории о том, откуда деду привезли эти сорта вперемешку с отрывочными вкраплениями собственных историй, воскрешали в памяти мракоборца собственные изыскания на тему того, какой маггловский табак ему стоит выбрать. Это крайне их увлекло, настолько, что, проводив девушку взглядом в самом начале разговора, он обратил к ней свое внимание, когда она уже сидела на лестнице и задумчиво наблюдала за ними. Она ведь даже не представляла, как он был ей благодарен сейчас. Эти мягкие воспоминания, которые приходили сами собой, шли вразрез тому болезненному аду, который мужчине довелось пережить в последнюю неделю.

***

      Грейнджер, устроившись на стоптанных ступеньках старинной лестницы, ведущей на низкий чердак магазинчика, наблюдает за бодрой беседой двух мужчин, с жаром обсуждающих различные сорта табаков, типы трубок и материалы, из которых были сделаны те или иные, разглядывая несколько трубок одновременно. Гермиона, уронив голову на коленки, улыбается, радуясь, кажется, разом за обоих мужчин, с теплотой во взгляде любуясь их ожившими лицами и искренним наслаждением.       В магазине пахло табаком, сушеными листьями и немного сыростью. Глубоко вдохнув, Грейнджер ощущает все эти запахи разом, так и не распознав среди них ещё какой-то. Это был даже не запах, а, скорее, привкус: что-то жирное и землистое. Гермиона посчитала что, скорее всего, так пах один из табаков, что Йоган предложил на выбор Муди. Девушка искренне надеялась на то, что мракоборец не выберет его — ощущать запах сырого подвала, будучи соседкой Аластора по апартаментам, ей совсем не хотелось. Дождавшись окончания разговора двух мужчин, Гермиона, схватившись за деревянные перила лестницы, неуклюже поднимается со ступеней, чтобы подойти к кассе, но на полпути её окликает Йоган.       — Милая Эбигейл! — старик привык называть её только так и каждый раз обращался к Грейнджер одинаково, с щемящей её сердце теплотой, обезоруживающе. — Я боюсь, что не смогу взять с вас оплаты. Считайте, что это мой скромный подарок в благодарность за вашу помощь, — здесь мужчина выразительно кивает в сторону склянок с зельями, — и за, очевидно, самую приятную беседу в этом году, — Йоган, коротко и по-стариковски хрипло рассмеявшись, кивает в сторону Аластора, пакуя выбранный мракоборцем табак в небольшой пакет.       Трубку он выбрал из красной вишни, хотя глаз и пал на бриар, но добротные трубки, которые Аластор подержал в руках, были в цене на порядок выше. Йоган цены не называл, но об этом можно было и не говорить. А вишня попалась добротная, сухая, да и мракоборец всё же надеялся, что Кингсли найдет его «потерянный багаж». Если доведется, Муди покажет старому вояке с серебряными запонками, что такое настоящая качественная трубка.       Грейнджер оборачивается в сторону мужчины, смотрит на него с изумлением, будто и вправду не веря в то, что Аластору-Грозному Глазу-Муди удалось очаровать этого старого проныру.       «Какое-то колдунство», — думает с улыбкой во взгляде гриффиндорка, припомнив это странное выражение, которое всегда использовал папа, столкнувшись с чем-то необъяснимым, нерешаемым, странным. Девушка нехотя соглашается с условиями старика, но на выходе из магазина бросает несколько купюр в ящик с пожертвованиями на содержание лавки.       Распрощавшись с Йоганом, Аластор и Гермиона выходят на улицу. Неожиданный снегопад, от которого они успешно спрятались в крохотном магазинчике, уже закончился, и теперь тёмное, ещё зимнее небо, украшали кустистые облака, плывущие над их головами.       Аластор ощущал себя непривычно хорошо. Настолько, что его так и подмывало извиниться перед девушкой за то, что он вышел из себя; только вот сделать этого почему-то не мог, будто это было выше его воли, хотя сказать «эй, Грейнджер, извини, я вспылил, ты меня выбесила, и я не смог остановиться» кажется довольно простой задачей.       Грейнджер шумно выдохнула, привыкая к морозной свежести воздуха, опьяняющего её после тяжелого, насыщенного различными ароматами, тёплого воздуха внутри табачной лавки.       Она стоит рядом и набирает в легкие воздух, и, стоило ей учуять аромат чего-то вкусного, доносившийся до них из ближайшего паба, её живот заурчал, да так, что это слышит мракоборец и запоздало пытается подавить смех, который отражается несдержанной ухмылкой на его лице.       — Как на счет утолить голод? — вскидывая бровь, он смотрит на девушку и делает вид, что это у него так разыгрался аппетит, — я бы не отказался от… — Аластор втянул носом аромат, ползущий по узкой улице, — хорошего куска мяса на углях.       Гермиона не любила бывать здесь вечерами, предпочитая шумным ужинам местных и многочисленных туристов, посещающих город ежедневно, короткие перекусы днём. Но сейчас девушка всё же принимает решение заглянуть в паб «У Мэгги», чтобы перекусить. Она морщит нос, что выглядит вовсе не раздраженно, а больше кокетливо, и направляется в сторону шумной компании молодых ребят, решивших освежиться около дверей в паб. Обернувшись Аластору, девушка кивает на двери, приглашая мужчину составить ей компанию. Кажется, она не горит желанием с ним разговаривать. Кажется, они ещё в ссоре. Аластор следует за ней, ныряя в помещение и обнаруживая довольно оживленное пространство. Когда в последний раз он мог бывать в таком заведении, мужчина даже предположить не мог.       Средневековая мишура в сочетании с современной мебелью и парой игровых автоматов производили забавное впечатление, но в целом паб не выделялся из множества других.       Их встречает миловидная рыжая девушка, немногим старше Гермионы. Громко, стараясь перекричать гомон гостей, она спрашивает, ожидает ли их кто-нибудь, и, получив отрицательный ответ и оглядевшись по сторонам в поисках свободного столика, девушка ведет их с Аластором в сторону небольшого стола, находящегося недалеко от зоны игры в дартс и уборных. Вручив меню и пообещав скоро вернуться, девушка убегает, чтобы заняться заказами.       Официантка ведёт их по шумному заведению, а мужчина старается следовать за девушкой по пятам и осматривать местный контингент, будто в каждом лице ожидал увидеть что-то знакомое; что-то опасное. Остановившись у столика, девушка начинает распаковываться от зимней одежды, даже стягивает свитер, Аластор отодвигает ей стул. Конечно, даже в его ненормальной чистокровной семье были традиции, которые в детстве старались привить Муди, дабы привить дисциплину, в том числе и этикет, но куда ему до аристократии; он ведь мог честно сказать, что избрал себе место с обзором на весь зал в угоду своей воскрешающейся в памяти паранойи. Последовав примеру Грейнджер, мужчина снял свой джемпер, оставшись в простой черной футболке, и сел за стол.       Гермиона скользит взглядом по шумной и пёстрой толпе, усевшись за аккуратный, хоть и повидавший многих и многих гостей старинного паба стол. На не раз уже потрескавшейся и отреставрированной столешнице Грейнджер могла различить несколько признаний в вечной любви, фанатские речевки любителей футбола и много другой, несомненно впечатляющей информации. Гермиона коротко улыбается, касаясь пальцами чьих-то имен, в голове тут же ярким вспыхивают воспоминания о Хогвартсе, где парты и столы были так же исписаны сотнями, тысячей разных историй. Гриффиндорка замирает на пару упоительно долгих мгновений, вспомнив с каким хохотом, они втроём зачитывали послания учеников, оставшиеся на библиотечных столах. Вместе с Гарри и Роном они хохотали так громко, что мадам Пинс пришлось отправить всех троих на отработку её замечания к Филчу. Девушка переводит свой взгляд с букв под пальцами на приветливую улыбку миловидной блондинки, обслуживающей их с Аластором столик. Широко улыбнувшись Муди и Гермионе, с ловкостью фокусника блондинка достаёт из кожаной седельной сумки, висевшей на одной из многочисленных балок, подпиравших сводчатый каменный потолок паба, пару меню и кладёт их перед гостями.       — Спасибо, — с улыбкой благодарит девушка блондинку, а та, снова улыбнувшись в ответ, исчезает, махнув копной белоснежных локонов, собранных в высокий хвост на макушке, спеша по другому заказу и пообещав вернуться к паре несколько минут спустя.       — Обычно тут не так многолюдно, — громко говорит Гермиона, снимая с себя шарф, плащ и свитер заодно, ведь в пабе веяло жуткой жарой от огромного камина, где шкворчала огромная туша барашка, которую жарили на вертеле.       — Это из-за туристов! — кивает Гермиона в сторону занятых столиков, оставшись в потертой футболке «Пушки Педдл». Действительно, паб был забит, несмотря на то, что завтра был рабочий день: многие из посетителей были местными, но большинство из гостей выглядели слишком беззаботно и счастливо, разглядывая туристические гиды и карты, занятые планированием маршрутов и экскурсий на завтра или делившиеся впечатлениями друг с другом за кружкой пива или чего покрепче.       Ремарка насчёт того, что здесь многолюдно, могла бы стать зачином для разговора, но орать ему отчаянно не хотелось, да и его простого кивка в знак согласия, кажется, было достаточно. Аластор берёт в руки меню и смотрит на предложения заведения, но на деле просто тянет время. Он снова чувствует этот назревающий разговор, но никто из них, кажется, не хочет начинать его, ведь тогда нужно будет сгладить конфликт, а в этом случае, ты либо извиняешься первым, либо требуешь извинений, верно?       — Что-то выбрали? Здесь и вправду очень вкусно готовят. Я была тут пару раз. Забегала на ланч, — с неловкостью, будто оправдываясь за не вовремя проявленную беспечность, говорит Гермиона, изучая список блюд. Она не смотрит на мракоборца, но ощущает его выразительный взгляд на себе, а точнее на эмблеме «Пушки Педдл», команды по квиддичу, на застиранной и потертой футболке, что была на пару-тройку размеров больше полагающегося.       — Никто не обратит внимания, — отмахнувшись, говорит Грейнджер с улыбкой. — А если обратят, всегда можно сказать, что я придумала это сама. Для всех них я писательница. Публикую эротические женские романы под одним из этих безумных псевдонимов. — Кажется, впервые за всё время знакомства с Аластором Муди она позволяет себе немного расслабиться, весело хихикает, скользя по меню изучающим взглядом, пытаясь выбрать для себя что-нибудь из еды.       Общая атмосфера беззаботности последнего выходного дня перед началом очередной рабочей недели, шум разговоров и вспышки весёлого смеха располагали к приятному времяпрепровождению под аккомпанемент народных мотивов, заливающих паб из развешанных под потолком динамиков, и вкусной, добротной выпивки, заливающей все проблемы и печали. Грейнджер глубже вдыхает тёплый, тяжёлый воздух, наполненный различными ароматами, оттенками, привкусами. Гермиона расслабляет плечи, ведёт шеей, будто сбрасывая с себя тяжёлую накидку. Она переводит взгляд на мужчину рядом с собой, изучает Аластора, который снова стрелял сосредоточенным взглядом по посетителям паба, в то время как делал вид, что читает меню. Она снова коротко, но грустно улыбается, теперь уже своим мыслям, что уносили её в темноту тайн чужого сознания. Она отводит взгляд, когда её глаза сталкиваются с выразительными задумчиво-карими. Грейнджер заметно тушуется, сбитая с толку этими глазами. Ловит себя на мысли о том, что ей не нравится видеть мракоборца «обычным», без всеизучающего голубого ока. Она злится на себя из-за этих глупостей в своей голове, которая и без этого начала беспокоить её еле заметной, но уже ощутимой болью.       Тяжело вздохнув, он откладывает меню, решив для себя, что начнёт первым, но тут перед ними возникает официантка и сразу спрашивает:       — Уже выбрали? Через пятнадцать минут будет готово наше фирменное, — она указывает в сторону вертела с несчастным, но очень аппетитным барашком, — мясо барашка, гарнир, можно фри или бэйби.       Муди нахмурился, глянул на Грейнджер, не понимая половины сказанного, но решив что мясо — это безопасно в любом случае:       — Мясо, будьте любезны.       Официантка обратилась к заказу девушки, а после записала себе в блокнот светлое пшеничное пиво для Аластора и скрылась в толпе.       Мужчина откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на девушку, столкнувшись с нею взглядом. Может быть, ему казалось, но осознание глупости той недавней стычки стало обоюдным. Он взялся за спинку её стула и наклонился чуть ближе, чтобы не повышать голос на весь паб, но всё же иметь возможность спокойного общения.       — Должен признать, ты провела отличную работу здесь. Тебя хорошо знают, доверяют. У тебя даже есть «союзники» и поклонники, — чуть понизив голос, он всё же ухмыляется, но продолжает в совершенно серьёзном ключе, — это похвально, мисс Грейнджер.       Гермиона не может понять, что именно сбивало её с толку сейчас: неприятное, пульсирующее по вискам эхо начинавшейся мигрени, звеневшей в её голове из-за ускользающего, истончающегося с каждой секундой эффекта лечебных зелий, которые почти не отвлекали девушку от тупой и ноющей, а порой бьющей горячим ключом, боли в ноге?..       Или же виной её кажущегося каким-то «абстрактным», как будто слишком резкого и острого состояния стал Аластор-Грозный Глаз-Муди?.. Нет, этого не могло быть. Точнее: «только не он». Так думала Грейнджер, наблюдая за мужчиной снова и снова, будто бы видя его впервые: острые, до синевы выбритые, скулы и волевой подбородок, пронзительный взгляд, непослушные, упругие локоны омолодили его не меньше, чем отсутствие бороды, и теперь ему было гораздо сложнее прятать от неё его фирменную, ядовитую ухмылку, которая, чёрт возьми, слишком подходила мужчине.       Грейнджер не была слепой. Она не могла не заметить его точёной фигуры, накаченные спину и плечи, крепкие мышцы, расходящиеся упругими гладкими жгутами к лопаткам и шее, к плечам теперь, когда он находился так близко, избавившийся от грубого и почти бесформенного свитера. Кое-где она замечает шрамы, что пересекают его тело: побелевшие, давние и несколько свежих.       «Просто не смотри на него, Гермиона», — слышит она собственный внутренний голос, умоляющий её отвести взгляд от мужчины рядом с ней в тот самый момент, когда он подается в её сторону и окутывает своим ароматом. От него вкусно пахнет теплом, морской солью, свежей древесиной, а теперь ещё и табачным листом. И ещё чем-то, что Грейнджер пока не рисковала определить и запомнить. Девушка отодвигается ровно настолько, насколько приближается к ней Аластор, не мигая, глядя в тёмно-карие глаза, прежде чем ответить на его фразу.       — Простите, но я и вправду слышу в вашем тоне сарказм, профессор Муди?.. — она улыбнулась ему, смешно морща нос. Грейнджер приходится почти не дышать, чтобы не чувствовать его запаха, боясь, что аромат этого мужчины будет мерещиться ей повсюду. Гермиона ловит себя на этой глупой мысли. «Твою мать, Грейнджер. Это же Муди, — в её голове неистово вопит воображаемый Рон, — тот самый человек, что довел тебя до трясучки, когда заставил держать свой магический протез на ладони. Тот самый, что без конца кричал на всех в Ордене, в том числе на тебя, чем снова и снова доводил тебя до тихой паники. В конце концов… это же грёбаный Грозный Глаз, Гермиона!» — девушка улыбается собственным мыслям, на несколько мгновений спрятав лицо в ладонях, пытаясь избавиться от голосов в своей голове.       — Вишневое пиво для юной мисс и одно светлое для джентльмена! — официантка прерывает их, поставив перед Гермионой изящный бокал с тёмно-вишневым, почти рубиновым, пивом и высокий стакан, наполненный до краёв пеной, перед Аластором.       Запотевший бокал пива оказывается в его руке, и Аластор, как первооткрыватель, готовится ощутить вкус мутно-золотистого напитка. Каждое новое действие кажется для него чем-то непредсказуемым; понравится ли это или нет, покажется ли знакомым или в самом деле окажется чем-то новым. Муди говорил себе, что иногда лучше не задумываться, но действовать лишь по наитию и не пытаться анализировать — задача почти невозможная. Просто никогда не знаешь, чем это может закончиться. Аластор продолжал жить со своей порванной на лоскуты личностью в замкнутом мире школьных стен; её мире.       Грейнджер узрела в его словах сарказм, и мужчина не сразу понял, что зашел на минное поле. А правда была довольно проста: он удивлен этим открытием по имени Гермиона Грейнджер. Сколько она сумела сделать в одиночку, как качественно смогла выполнить самые разноплановые задачи, как смогла организовать и оберегать такое масштабное, — он просто хотел отвесить ей долю похвалы, сделать комплимент, считая, что его слово сколько-нибудь значит для неё, но по сути дал заднюю, едва появилась такая возможность, убедив себя в том, что девушка его посыл всё же поняла. Но шалость не удалась. Оказалось, что под этой светлой открытой улыбкой прячется слишком много невысказанного дерьма, и Аластору удалось найти способ легко и непринужденно надавить на её больную мозоль.       — Простите! Но я передумала. Пиво можно оставить, я за него заплачу. Но принесите, пожалуйста, «Спрайт» со льдом, — слёзно умоляет она официантку, смотревшую на неё с удивлением. Грейнджер слишком боится себя и того, что пока категорически отказывается замечать, запрещает чувствовать, но всё равно ощущает в глубине собственных мыслей.       — Ты уже похвалу от сарказма отличить не можешь? — старый, как мир, прием: надавить в ответ; Муди решает попытать счастья и вернуть контроль над ситуацией в в свои руки.       — Всё же давать зелья магглам — это рискованное предприятие… — он хочет что-то добавить, вовлечь её в разговор, но часть их заказа уже принесли. Едва официантка исчезает, оставив на их столе заказанные блюда и «Спрайт» для Грейнджер, Гермиона вспыхивает.       — Знаете, а мне плевать, — вдруг говорит она Аластору, вспомнив все обстоятельства при которых оказалась здесь, в Уитби, впервые. В крохотном городке, о котором никто никогда и не слышал в её окружении даже тогда, когда она жила мирной и пресной жизнью обычного маггла.       — Вас здесь не было, — она с вызовом смотрит в глаза Аластора, имея в виду, конечно, не конкретно его, а силы Сопротивления в общем.       — Никого из них, — она делает глубокий вдох, стараясь утихомирить злость, клокочущую внутри неё сейчас.       — Из тех, кто был в состоянии помочь. Они просто... — она пожимает плечами, ёжится зябко, словно бы вокруг не было нестерпимо жарко и душно от камина и набившихся в пабе людей. Будто зной не прилипал блестящей испариной к её коже. Грейнджер делает неопределённый жест рукой, силясь вложить в него всю боль и абсурд ситуации.       — Я действовала интуитивно. И мне пришлось импровизировать, мистер Муди.       — Это действительно так. Отчасти, — подыгрывает Аластор. И это только сильнее злит её. Кажется, впервые с того момента, как она покинула магическую Британию, Грейнджер рискнула раскрыть свои настоящие эмоции, что ранили и жрали её нутро.       — Я лишь сказал, что зелье — это ниточка… ты ведь и сама это понимаешь, — говорит он, пригубив пива из своего стакана. Она горячо, молча кивает, безоговорочно соглашаясь с аврором, но в то же время пытаясь сдержать слёзы; соль неприятно пекла под глазами, а губы предательски задрожали. Она кусает нижнюю губу, пытается взять себя в руки. Буквально. Обхватывает руками собственные плечи и больно щипает себя за предплечья, как делала всегда, теряя контроль над собой. Не выходит.       — Ниточка… — не без издёвки цедит ведьма сквозь зубы, нервно поправляет волосы, а потом, поняв, что это беспорядочное «птичье гнездо» на голове снова бесит её, собирает волосы в несуразный и небрежный пучок на макушке, связав волосы чёрной резинкой, что она всегда носила на запястье. Это открывает взору Аластора её магическую татуировку на затылке, у самой линии роста волос: раскидистая молния причудливо, бесконечно вспыхивает и разливается венозной кляксой над очертанием знакомого им обоим замка Хогвартс, рядом с которым виднеются три кольца для квиддича с вратарем, который без устали спешит поймать или отбить квоффл, а отбивая его, крохотный силуэт ликующе вскидывает руки. На пути к замку, преодолевая сопротивление ветра, к башне с совятней спешит аккуратный филин, груженный стопкой книг, которую он держит в лапах, — все фигурки едва заметно (из-за маскирующего заклинания) двигались и переливались бледным золотом. Грейнджер роняет голову на сложенные над нетронутым стаканом с выпивкой руки, открывая взору Аластора не только татуировку, но и на шрам, рассекающий лопатки, уходящий под топик.       Муди не помнил, чтобы прежде видел нечто подобное — татуировка у самой линии роста волос. Шрам — длинный, рубленный, давний — спускается к лопаткам вниз, скрываясь где-то под одеждой. Аластор ловит себя на том, что на пальцах зудит интерес прикоснуться, проверить, настоящее ли это: то ли отметины, то ли само это ощущение, от которого он старательно отмахивается.       Образ известной ему Гермионы Грейнджер — подростка из старшей школы Хогвартса, очень сообразительной девочки со стратегическим складом ума, который Муди сразу же подметил. Виски снова полоснуло воспоминанием, едва он окунулся в размышления, — они строили план по вызволению Поттера из дома на Тисовой улице. Гермиона была единственной рационально рассуждающей из всех подростков, да и из большинства членов Ордена, по мнению Муди. Она подключилась к воплощению этого плана и сделала всё, что задумывалось, по первой же команде. Муди был доволен той девочкой, но девушка, что сидела рядом с ним, была другой — на порядок выше. Жаль, что ей нужно напоминать о том, насколько она значима и сильна.       — Минус сто очков, Гриффиндор, а?.. — саркастически говорит она, пародируя поучительно-профессорский тон кого-то из преподавателей магической школы. — Знаете что? Шли бы вы все на хер... — она замолкает, снова закусывает губу и с шумом выдыхает, чтобы хоть немного успокоиться, — ...в Запретный лес, к Арагогу и его детишкам, — девушка фыркает, достает из кармана висевшего на спинке соседнего стула пальто свою пачку сигарет и пытается закурить, вот только нервы и злоба мешают: чёртова зажигалка не слушает скованных нервами, ломанных движений пальцев. Тихо выругавшись, бросив себе под нос уже знакомое ей «блядский Мерлин», девушка наклоняется к середине стола и закуривает от пламени аккуратной чайной свечи, горевшей на дне подсвечника, сделанного из ракушек.       — Это портовый, рыбацкий городок. Местные выживают промыслом и туризмом, из-за развалин местного аббатства, где мы сейчас живем, Аластор. Они считают, что эти руины пострадали от нашествия инопланетян, что их разрушил древний обряд друидов, что здесь проводил какое-то время Дракула, — девушка фыркает, выпуская струйку сизого табачного дыма к сводам потолка. — Они приносят символические жертвы сиренам из моря, когда рыбаки уходят на промысел, Аластор. Никто не удивится молодой кочевнице, которая умеет варить целебные отвары и пишет эротические книжки про вампиров и ведьм. Где угодно — да, но только не здесь. — Гермиона едва заметно раскидывает руками, отводя их чуть в стороны в шутовском поклоне перед Аластором, мол «вуа-ля».       Аластор хорошо знал, с чем она столкнулась, с обстоятельствами — не в деталях, но в общей канве пережитого, — из-за которых приходится стремительно быстро повзрослеть. Он вспоминал себя в её возрасте, окончившим школу чародейства и волшебства и уже знавшим свое будущее — так ему казалось. Аврорат, борьба за правое дело, — что могло пойти не так в его распланированной предками судьбе? Примерно всё, начиная с того момента, когда он впервые вышел на след Пожирателей Смерти и вступил в бой, слишком халатно и самоуверенно — молодой мракоборец всё ещё считал, что всё происходящее больше походило на игру, правила которой он уже хорошо знает. Однако когда ему разрубили половину тела и лица режущим заклятьем, он понял — игры закончились, и слишком легко перешёл черту, убив Пожирателя. Именно тогда он почувствовал каково это — впервые забрать жизнь, приняв для себя решение больше не использовать «Авада Кедавра» до самого крайнего случая. Все знали об этом его жизненном кредо, но не догадывались, сколько жизней можно забрать, не раскалывая собственную душу. Это гораздо проще, чем может показаться.       — Мне же только-только исполнилось девятнадцать. Я не по годам умная, начитанная, вроде как смышленая… но я не кто-то из Ордена, я не Вы. Я совсем не шпион и не грёбаный Джеймс Бонд, — оправдываясь перед Муди, будто перед начальством, говорит Гермиона.       — Рон поставил условие. Он был готов отпустить меня, только если я найду идеальное место и тех, кто был готов помочь мне. «Таких же безумцев, как ты». Вот как он сказал, — она усмехается, заправляет за ухо прядь волос, выбившуюся из пучка, задевая пальцами многочисленные проколы на ухе, тихо звеня подвесками и едва заметно сверкая магическими кристаллами сережек. — А у меня не было ничего, кроме моей бездонной сумки, набитой бесполезными здесь магическими артефактам и чокнутой кошки, живущей в коробке из-под шипучих шоколадок «Умников Уизли». Понаблюдав за горожанами, я решила действовать так, как посчитала нужным, притворившись городской безумной из Сити и травницей. Хотя вдруг это я и есть, а? — Гермиона злится. В том числе и на то, что посмела отозваться в подобном ключе о профессоре Макгонагалл, получившей подряд столько непростительных и истязающих её заклинаний, что её нынешнее состояние казалось колдомедикам настоящим чудом. — Чёрт. Теперь ещё перед ней извиняться, — шепчет она, ища взглядом официантку, чтобы попросить упаковать с собой рыбного филе для Минервы.       Муди всё же не сдерживается и кладет ладонь на её затылок и шею разом, привлекая внимание к себе, и говорит, глядя в глаза Гермионе, так, чтобы услышала:       — Ты молодец, девочка, слышишь? Ты отлично поработала. Ты сделала невозможное, и, если уж я когда-то был твоим учителем или кем-то еще, я горжусь тобой, поняла?       Слова Аластора выбивают из неё остатки непоколебимой уверенности и хваленого гриффиндорского упрямства (безрассудства). Грейнджер так сильно хочет разреветься от усталости, поддаться собственной слабости, что не сразу замечает прикосновения. Она хмурит брови. Закрывает глаза, чтобы не разрыдаться прямо на глазах Аластора, но от его слов снова больно печёт глаза и колет в горле. Грейнджер с удивлением смотрит в глаза Аластора. Испуганно?.. Нет, больше она боится не его, а того ощущения, что пронзило её насквозь, стоило ей распознать его пальцы у себя на затылке. Её прожигает что-то острое, горячее, трескучее, будто электричество. Сверху вниз. А потом стремительно сворачивается в горячий клубок внизу живота. Срывается непроизвольным, немым стоном на выдохе, прикрывая глаза подрагивающими ресницами. А воспалённый мигренью, невысказанными злобой и обидой разум её тонет в волне этого нового для неё и Аластора ощущения.       У него под пальцами горячая кожа, тонкая женственная шея; Аластор не предполагал, что от того, насколько она была хрупкой и податливой, у него по руке разольется колючая патока. Настолько, что захочется либо отдернуть и стряхнуть ладонь от статического электричества или прижать сильнее; притянуть ближе. Это явно какой-то сбой, он неправильно считывает её реакции, очевидно вводит себя в заблуждение, разыскивая слишком много скрытых смыслов; эти раскрытые губы и сорванный стон, который он не слышал, но ощутил его присутствие. Муди уверен, он увидел искажённую картину того, что происходило на самом деле, а на самом деле могло быть что угодно.       — С-спасибо, профессор, — она говорит быстро, комкает слова будто старые газеты, перед тем как бросить те в корзину для мусора. Чтобы не придавать значения, чтобы не успевать задуматься.       Она делает глубокий вдох, считает до одного и мысленно приказывает себе отстраниться. С ловкостью кошки выгибается, чтобы только больше не чувствовать грубоватые, но тёплые пальцы на шее, не ощущать непредсказуемо интригующей тяжести чужого, сильного, мужского, его прикосновения. Чтобы не запоминать, не захотеть, не привыкать.       Едва почувствовав движение Гермионы, требующее освобождение от его слабой хватки, Муди убирает руку подаёт голос:       — Каждый раз, когда ты называешь меня профессором, я чувствую себя самозванцем, — хмыкает он и туго сглатывает застрявший ком в горле. Для шуток в самом деле было не времени. Мерлин, она плачет. Гермиона, до селе казавшейся ему уверенной в своих действиях, вечно протестующей и до одури смелой, резко становится беззащитной, раненой; он снова ловит себя на том, что принимает на себя вину за её одинокое «сопротивление».       — Разрешите отойти? Я хочу заказать свежего тунца для своей кошки. Ей он по вкусу, — она некрасиво хлюпает носом и только сейчас замечает, что все-таки плачет.       Спохватившись, Грейнджер принимается вытирать щёки и глаза салфетками, которые она, будто факир, достает из подставки на их столике.       — Извини …те, — осёкшись, криво улыбается гриффиндорка, промокая салфеткой под глазами. — Мне просто никто такого не говорил, — она пожимает плечами, стараясь придать себе более уверенный и беззаботный вид, поймав на себе взгляд мужчины.       — У меня есть грамота. Представляете? Благодарность от Министерства. Висит где-то в коридоре. Но все относятся к школе, как к чему-то самому собой разумеющемуся, как к должному что ли?.. Будто это было задумано, — Грейнджер качает головой: единственный человек, который бы понял её и, может быть, поддержал - погиб. А Рон был всё ещё слишком занят собственной злостью, как и она, наверное?.. В любом случае - ему почти всегда приходилось преодолевать себя, чтобы попытаться понять её чувства. «Долбанная ты зубочистка, Уизли», — эта мысль тепло царапает её память, воскрешает в голове образ Рона на долю секунды, но так ярко и горячо, что ей снова хочется нарушить их непримиримое молчание первой, лично напомнив и рассказав о себе. «Когда-нибудь», — обещает себе Гермиона.       Девушка громко отодвигает стул, привлекая к себе внимание соседних столиков неприятным скрежетом ножками по полу.       Наверное, если бы не её решение сбежать, Аластор сдался бы; обнял бы, сказал бы это ёбаное «прости». Но ладонь сжимает деревянную перегородку на спинке её стула, а слова так и оседают горечью на языке.       Она одними губами шепчет «извините», когда встает со своего места и направляется к старинной барной стойке, которая занимала почти целиком одну из стен паба. Грейнджер ощущает на себе любопытные взгляд случайных незнакомцев, но старается игнорировать злобу, которая снова закипала внутри. Ей приходится опираться на столешницу, кое-где липкую от разлитой выпивки, кое-где изрезанную царапинами и сколами, которые она ощущает на кончиках пальцев, пока шагает к концу стойки, пытаясь скрыть усилившуюся хромоту.       — Ты что-то хотела, милая? — спрашивает дородная женщина в ярком, цветастом сарафане, надетом поверх черной водолазки. Рыжеволосая женщина с лучистым взглядом тёпло-зёленых глаз так сильно напомнила Гермионе Молли Уизли, что гриффиндорка с трудом останавливает себя от того, чтобы не заключить женщину в своих неловкие и хрупкие объятия. Как же сильно она скучает по дому.       — Эм-мм. Да?.. — неуверенно отвечает девушка, возвращая женщине улыбку. — Простите. Вы просто напомнили мне кое-кого, по кому я очень скучаю, — тихо отвечает Гермиона быстро отворачиваясь от женщины, чтобы собраться. Её взгляд встречается с удивленным и весёлым выражением лица знакомого ей блондина.       — Ой, деточка. Иди-ка сюда, — суетясь, говорит женщина, положив обратно на стойку тарелку с яблочным пирогом, а затем, развернув Грейнджер, к себе заключает хлюпающую носом гриффиндорку в свои тёплые, мягкие объятия.       — Простите. Я Вас отвлекаю. — извиняется Гермиона, впрочем, крепко обнимая в ответ незнакомую ей женщину, прячась в её руках, пышущих уютом, добротой и теплом.       — Ни в коем случае, деточка. Всё будет хорошо, — женщина улыбается Гермионе и, ловко касаясь её влажных щек, тёплой ладонью стирает слёзы.       — Я принесу тебе пирога и рюмочку хереса, — она заговорщицки подмигивает девушке, заставляя ту улыбнуться сквозь смех.       — Спасибо. Но я за рулём. А Вы сможете принести мне «на вынос» порцию сырого рыбного филе? Я сегодня обидела свою кошку. Хочу извиниться, — улыбаясь говорит Грейнджер.       — Конечно, милая. Всё сделаем! — коротко улыбнувшись, подхватив порцию пирога, женщина исчезает в толпе. Гермиона касается горячих, красных щек ладонями.       — Что-то случилось, Эбби? — знакомый голос звучит откуда-то справа. Гермиона чуть хмурится, она не хотела привлекать внимания этого хорошо знакомого ей бармена. Девушка оборачивается в сторону парня, который был занят полировкой стаканов для пинт.       — Маркус, — нарочно называет она блондина полным именем, сдержанно улыбается, — всё в порядке. Тебе не о чем беспокоиться, — добавляет она уже мягче, думая о том, что парню было бы хорошо перестать думать о ней в принципе. Он обратил своё внимание на ведьму ещё при её первом появлении в Уитби. Она жила в отеле над пабом, пока была в поиске подходящих для неё домов на продажу. Стоило Грейнджер перебраться в городок, то парень перешел к активным действиям. Часто, приходя в коттедж, Гермиона находила на своем пороге то букет цветов, то коробку со сладостями, то какое-то послание от Маркуса. Впрочем, Грейнджер всегда осаживала молодого человека, когда тот в очередной раз приглашал её выпить или сходить в кино, на прогулку. Марк не казался ей опасным, но в его обществе ей всегда хотелось оградиться каким-либо способом.       Блондин подается в её сторону, ближе. Гермиона непонимающе смотрит на молодого человека, которому кажется показалось, что она не услышала его. Вопрос обжигает её шею:       — Этот мудак тебя обидел, Эбби? — спрашивает он, поправляя свою смешную футболку с Тритоном, играющем на своём трезубце, как на электрогитаре. Грейнджер забавно фыркает.       — Нет, Марк. Мы с ним дружим. Всё в порядке, — повторяет она, одёргивая край своей футболки, чтобы хоть немного справиться с окатившего от макушки до пят жара. Видимо, злость и нервны сожгли зелья до последней капли, ведь бедро болело всё сильнее, боль горела на коже, пульсировала кипятком под плотной тканью джинс, заполняла тело и мысли Грейнджер.       — Просто болит голова, — тихо говорит девушка, чтобы хоть как-то оправдать свой паршивое состояние. Стараясь выглядеть дружелюбно, Гермиона вымученно улыбается парню и показательно обводит зал взглядом, решая договориться о рыбе для Минервы чуть позже. Она уже не слышит, как Маркус что-то отвечает ей и подныривает под баром, выходя к ней в зал.       Гермиона чувствует, как начинает кружиться и больно пульсировать голова: шум толпы, духота и жар, вытекающие из окон кухни, откуда раздавались крики отборной брани и смех под звон посуды - все сливалось воедино и давило на неё. Оторвавшись от высокой столешницы барной стойки, слегка пошатнувшись и прихрамывая, Гермиона двинулась в сторону уборных, чтобы освежиться и привести себя в порядок.       - Ты в порядке? Э-эй.. Держись-ка, - чьи-то руки касаются её талии и, кажется, чуть ниже. Марк, а это был он, - девушка успела убедиться в этом, когда посмотрела в сторону задающего вопрос.       — Пошли. Подышишь прохладным воздухом, а я покурю, — он весело подмигивает ей и, взяв за руку, уводит за дверь «только для персонала».       Ледяной ветер вонзается в неё сотнями игл, больно режет холодным по её разгоряченной коже, стоило ей только ступить за порог двери служебного входа в гостиницу и паб. Грейнджер покрывается мурашками и мелкими горошинами гусиной кожи, чувствуя на себе спасительную прохладу январского вечера с солёным привкусом моря, что приносил к ним бриз со стороны океана. Девушка с благодарностью улыбается блондину, расслабляя плечи, закрывая глаза, глотает этот солёный холод до головокружения глубоко.       — Блять. Ты такая сексуальная, Эббс.       — Что ты делаешь?! — она чувствует на себе прикосновение мокрых губ, цепкую хватку сильных рук. Она пытается высвободиться, но даже в своей лучшей форме, ей было бы трудно справиться с кем-то, похожим на Маркуса, ведь тот был в разы выше и крупнее неё. Грейнджер пытается дотянуться до палочки, которая была спрятана в потайном и заговорённом от магглов кармане джинсов, но Марк перехватывает её руки, заносит над её головой и пригвождает Грейнджер собой к каменной кладке стены. Камень неприятно царапает кожу даже сквозь ткань футболки, под которую по-хозяйски пробирается свободная рука блондина.       — Опусти меня, — сквозь боль от его поцелуев, похожих больше на укусы, просит Грейнджер, пытаясь выбраться, но только больше злит парня.       — Заткнись, сука. Просто заткнись, — он с силой толкает её к мусорному контейнеру, наступая на левую ногу. Гермиона тихо шипит, но не от сжигающего её желания, а от боли в изуродованной укусом водяной твари ноге. Холодные пальцы остро царапают обнаженную кожу груди, щипают и оттягивают сосок, больно и неприятно сминают, пока губы касаются шеи, кусая в нетерпении. Он раздвигает её ноги, скользнув между бёдер коленом, больно надавливая на чувствительное место в самом низу живота, чтобы она расставила ноги шире. Переместив ладонь с груди к талии, парень ловко расстёгивает пуговицу на её джинсах, рывком спуская их с её талии и бедёр. Плотная ткань больно обжигает кожу, ощутимо касается раны под повязкой.       — Что за дерьмо? — бубнит блондин, проникая пальцами под спущенные брюки, касаясь бинтов. Глянув вниз, сориентировавшись всего за несколько мгновений, он находит нужное — тянет белье Грейнджер вниз, накрывая горячую кожу раскрытой ладонью, жадно шаря пальцами между её ног, заглушив её крики второй рукой, больно и сильно ударив по губам перед тем, как запечатать их тыльной стороной ладони, пригвоздив её тело к пластиковому баку собственным весом.