Целься в голову

— Эй! — Соуп говорил тихо, но человек, отворивший им дверь, не успел бы отойти далеко от проёма и должен был услышать его. — Есть здесь кто? Конечно, нет, придурок, язвительно отозвалось подсознание, вы просто не в ту сторону дверную ручку крутили. Команда замерла позади. Угрожай ему опасность, и незадачливого нападающего пришили бы раньше, чем он успел бы пикнуть. Впрочем, самого Соупа это бы не спасло. Но им везло — необъяснимо и странно, так же, как везло на протяжении всего пути по вымершему тихому Хиллингдону, будто бы начисто лишённому обитателей разной степени разложения. Соуп прокрался по пустому тёмному коридору. Воздух был спёртый, наверняка дом не проветривался довольно давно; вполне здраво, если учесть, что за его стенами могли рыскать голодные зомби. Соуп оглядел узкую лестницу, ведущую на второй этаж, сунул голову в гостиную — никого, пусто. Проверил кухню. И нос к носу столкнулся с человеком. На чистых рефлексах вскинул пушку, и женщина — это была она, темноволосая и темноглазая, лет, может, тридцати пяти — тоненько вскрикнула. — Чёрт, — Соуп опустил автомат, теперь дуло смотрело в пол. — Прошу прощения, мэм. Вы здесь одна? Она кивнула, не сводя с него настороженного взгляда. — Всё чисто! — крикнул Соуп, а пока парни приближались, протянул ей руку. — Джон МакТавиш. В широкой ладони Соупа её пальцы казались игрушечными. — Нэнси Уильямс, — прошептала она. И улыбнулась крошечной дрожащей улыбкой. — Вы пришли спасти нас? Что-то встало Соупу поперёк горла. Мне бы этого хотелось, подумал он со смутной тоской. Мне бы, чёрт побери, ужасно хотелось спасти всех, но мы не очень-то справляемся даже с тем, чтобы спасти собственные задницы. Такая вот она, правда жизни, миссис Уильямс. Прайс, оттеснивший его в сторону и шагнувший вперёд, милосердно лишил Соупа необходимости проговаривать это вслух. Дал возможность попятиться и, пока кэп решал насущные вопросы — расспрашивал об обстановке в Хиллингдоне, интересовался, где можно раздобыть карту района, уточнял касательно других уцелевших, — занять своё место рядом с Гоустом. Почти соприкоснувшись плечами: одна крошечная не-близость, едва не перечеркнувшая всё, на что Соуп решился и что себе наобещал. Гоуст взглянул на него искоса. Чуть пошевелился. Соуп подумал, что он захочет отстраниться, выдержать дистанцию, особенно теперь, когда он в точности знал, что и сколько Соуп о нём думает; по существу, здравое решение, ничего личного, без обид, а сердце всё равно глупо и мерзко сжалось. Но Гоуст не отступил и не создал этой чёртовой дистанции. Гоуст прижался к его плечу своим. Соуп прерывисто и шумно выдохнул сквозь зубы, заработал вопросительный взгляд Роуча и покачал головой: всё, мол, в порядке. В порядке он — с его пересохшим горлом, и тугой пружиной в животе, и бешеной пульсацией крови в ушах — не был и на сотую долю процента. — Значит, вы не знаете, выжил ли кто-то ещё? — продолжал свой деликатный допрос Прайс. Миссис Уильямс, обнявшая себя за плечи, отрицательно покачала головой и глухо пробормотала: — Нет. Я не выходила из дома с того момента как… всё это началось. Итан несколько раз отправлялся на поиски других, кого-то, кто мог бы нам помочь, но… Итаном, догадался Соуп, звали мистера Уильямса. — А где сейчас ваш муж? — спросил Газ. И тут же, должно быть, пожалел об этом вопросе, потому что нижняя губа Нэнси Уильямс опасно задрожала. — Ушёл четыре дня назад, — хрипло ответила она. Повисла неловкая пауза, полная напряжения и запоздалого раскаяния, из тех, что всегда возникают, стоит человеку ляпнуть лишнего. Потом Прайс встряхнулся и отрывисто произнёс: — Мы собираемся добраться до радиовышек. Связаться с внешним миром. Сообщить, что здесь ещё остались люди, нуждающиеся в эвакуации. Нам пригодилась бы ваша помощь, мэм. — Конечно, — откликнулась миссис Уильямс после заминки. — Конечно, я… может быть, вы хотите сперва выпить чаю? Команда переглянулась. Они не пили грёбаного чая бог знает сколько времени — сложно было вообразить себе файф-о-клок в промежутках между перестрелками. И потом, нужно было ещё суметь сложить костёр, отыскать пригодную для кипячения воды на огне посудину. Эпидемия, вероятно, выкосила четверть населения Лондона в первые несколько суток; но не зомби отключили электричество и воду — это сделали люди. Власти, принявшие решение пожертвовать городом. Пожертвовать нами вместе с ним, подумал Соуп. Его мизинец мазнул по мизинцу Гоуста. Вздрогнули оба. — Разумеется, — в тоне Прайса слышалась улыбка. — Мы бы с радостью. На крохотной кухоньке вшестером было почти не развернуться, и всё же разместиться худо-бедно сумели. Миссис Уильямс возилась с плитой, негромко рассказывая благодарным молчаливым слушателям: — У нас тут часто бывали проблемы с электричеством, то проводка перегорала, то ещё что… Итан ещё пару лет назад приобрёл газовый генератор. Мы и подумать не могли, что когда-то это спасёт нам жизнь. — Да уж, — задумчиво пробормотал устроившийся у стены Роуч, — это, может, последний дом в Лондоне, в котором не приходится добывать огонь по старинке. — Брось, наверняка найдутся и другие, — прогудел Прайс. — Неужели вы пересекли весь город? — миссис Уильямс громыхнула чайником. Соуп не слышал, что ей ответили: ему почудился какой-то шум, едва уловимый, как если бы какое-то животное, вроде кошки, царапало дверь. Звук шёл сверху. — А что там у вас на втором этаже? — нарочито небрежно поинтересовался он. И только благодаря тому, что был так сосредоточен на худенькой фигуре женщины, стоявшей к нему спиной, заметил, как у неё задрожали руки. И ещё — как парни, будто по команде, опустили ладони на рукояти автоматов. — Ничего, — прошелестела миссис Уильямс после долгой-долгой паузы длиной в сотую долю мгновения. Повернулась к ним лицом. — Только мой сын. — Ваш… — медленно повторил Соуп, и одновременно с этим Прайс выплюнул: — Вы же сказали, что вы здесь одна. — Это просто ребёнок, — никто, впрочем, её уже не слушал. — Стойте! Что вы делаете?! Газ перехватил миссис Уильямс, ринувшуюся следом за ними, когда Прайс, Соуп и Гоуст вскочили на ноги и двинулись к лестнице, за локоть. Где-то за их спинами донеслось его мягкое: — Успокойтесь, мэм. Вашему сыну ничто не угрожает. Просто мы обязаны проверить… — Пустите меня! — Что-то не так, — произнёс Соуп одними губами, оглянувшись и успев увидеть, как она сопротивляется хватке Газа. — С чего бы ей… Замолчал: тот далёкий шум, что он уловил на кухне, стал теперь, у подножия лестницы, ближе и отчётливей. Звуки возни, ногтей, скребущих по дереву. И — сразу после — глухой звук удара, будто бы в дверь врезалось что-то тяжёлое. Они переглянулись. На этот раз первым вперёд двинулся Гоуст, Соуп и Прайс последовали за ним с автоматами наизготовку. Все втроём поднялись на второй этаж, прошлись по деревянному настилу. Дверей здесь было несколько, но звук шёл из-за крайней слева: Гоуст остановился возле неё и кивнул остальным, Соуп и Прайс заняли позиции по обе стороны от проёма, Гоуст тронул дверную ручку — она ожидаемо не поддалась, отступил, прицелился, нажал на спусковой крючок. Выстрел угодил точно в цель, разнёс в щепки замочную скважину, дверь скрипнула, распахнулась… И из-за неё на Гоуста тут же выскочило нечто маленькое, стремительное и оглушительно рычащее, нечто охренительно сильное, сумевшее повалить его на лопатки, его автомат глухо врезался в пол, тварь завизжала, оскалила зубы, метя ему в лицо, в горло, пытаясь укусить. Соуп выстрелил ещё до того, как Прайс отдал бы приказ. Мозги, живописно разлетевшиеся по этажу, заляпали бронежилет и балаклаву Гоуста, мыски берцев Соупа и Прайса, откуда-то снизу донёсся вопль: — Энди! — Порядок? — спросил Соуп, протягивая Гоусту руку; тот принял помощь, тяжело встал на ноги, поднял выроненный автомат, отрывисто кивнул и с нескрываемым отвращением стёр с плеча кровавый след. Изувеченное тело осталось лежать под его ногами: маленькое, Боже правый, Соуп только теперь увидел, каким оно было крошечным. Лет, может быть, шести. — Это… — слабо начал он, но закончить не успел: на лестнице показалась миссис Уильямс, раскрасневшаяся, с безумным взглядом, должно быть, страх и ярость придали ей сил, и она сумела оторваться от Газа и Роуча. — Что вы с ним сделали? — завопила она, а потом увидела это тельце, распростёртое на полу, и издала нечеловеческий крик. — Что вы сделали с моим мальчиком?! — Миссис Уильямс, послушайте, — Прайс попытался удержать её, но она взвыла и замолотила кулаками по его груди. — Он уже давно не ваш сын, он больше не… — Отпустите! Я сказала, отпустите меня! Вы… как вы могли?! Она рухнула на колени. Сграбастала тельце в объятия, прижала к груди, крупно содрогнулась один, второй, третий раз. По лестнице взлетели нагнавшие беглянку Роуч и Газ, остановились, несомненно, оценив сцену во всей её красе, кто-то из них пробормотал: — Грёбаная срань… И Соуп не сказал бы о ситуации большего. Хуже всего было не то, что Хиллингдон, встретивший их столь дружелюбно, всё же оказался — в масштабах одного дома — филиалом ада на земле. И не то, что женщина, с такой доверчивой лёгкостью пустившая их под свой кров, прятала за засовами превратившегося в зомби ребёнка, должно быть, полагая, что когда-нибудь сможет ему помочь. И не то даже, что какая-то часть Соупа понимала этот её поступок. Нет. Нет, самым ужасным было то, что Соуп выстрелил. Выстрелил — а теперь стоял перед ней, матерью, оплакивающей сына, не находя слов, чтобы оправдаться за поступок, который в таких же обстоятельствах повторил бы, потому что колебания означали смерть. Ему вспомнилась девочка в жёлтой куртке, и он понял, что ещё немного, и его вывернет наизнанку. Миссис Уильямс глухо подвывала, баюкая обезглавленного мальчика, давно переставшего быть человеком. Соуп бросился вниз по лестнице, а вслед ему летело её рыдающее: — Вы чудовища! И ещё — сдавленное, дрожащее, сломленное: — Ему становилось лучше… ему… становилось… лучше… В доме он находиться больше не мог. Соуп преодолел коридор, выскочил за дверь, не озаботившись даже проверкой района, и его вырвало прямо на заросший газон. Он закашлялся, сплюнул вязкую горькую слюну, тяжело опустился на четвереньки — ноги не держали. Отдышался. Глаза слезились, рёбра прожигало насквозь взбесившееся сердце. Слишком человечное, чтобы пережить произошедшее. Он уже готов был выпрямиться и встать, а может, проблеваться ещё разок, когда на его затылок легла чужая рука. Соуп дёрнулся, слепо зашарил по крыльцу, надеясь нащупать оставленный там автомат, но ровный голос Гоуста произнёс: — Всё нормально. Это я. — Бля… элти, — прохрипел Соуп: он не был уверен, что от открытия того, кто именно из команды теперь сопровождал его позор, ему так уж сильно полегчало. — Не надо… — Тише, — Гоуст неловко и смазанно погладил его по загривку, в любой другой ситуации Соуп жадно подставился бы под ласку, а теперь только содрогнулся всем телом, и его вырвало снова, на этот раз желчью. Гоуст направил его голову, придержал за отросший ёжик волос на макушке. — Вот так. Хорошо. Молодец, Джонни. Не забывай дышать. Теперь, хотелось ответить Соупу, я предпочёл бы перестать дышать насовсем. Но сил на то, чтобы это озвучить, не нашлось. Грёбаный лейтенант Райли склонился над ним, это было унизительно и стыдно, Соуп хотел сказать ему, чтобы он съебался обратно в дом и не мешал ему ковыряться в ненависти и жалости к себе, на кой хер Гоуст вообще за ним попёрся, нахрена торчал теперь рядом и говорил ему дышать, Соуп даже в страшном сне не мог вообразить себе чего-то более жалкого, не с ним, не с Гоустом, почему, ну почему именно он… Неужели я всего этого заслуживаю? Спазмы, сотрясавшие его тело, постепенно затихали, пока не пропали совсем, оставив по себе один только мерзкий привкус во рту. Соуп пошевелился, осторожно сел на колени. Гоуст помог ему подняться, подхватил под мышки, когда Соупа подвели ватные ноги. Не дал рухнуть рожей в лужу собственной блевотины. Романтично, блядь, хоть подыхай. Теперь Соуп стоял, довольно твёрдо, хоть его и шатало. Рука Гоуста лежала у него на плече, и Соуп подумал, что стоило бы сказать, что уже можно убрать её, что он не кисейная девица, справится и сам. Но малодушно промолчал. Молчал и Гоуст. Не спрашивал, в порядке ли он — Соуп в порядке не был, но скорее отгрыз бы себе язык, чем произнёс бы это вслух, — не говорил, что всё нормально, и хорошо, потому что нормально ничего не было, и не предлагал вернуться. Просто стоял рядом, страхуя на случай падения. Предлагая поддержку, в которой Соуп нуждался и о которой не стал бы просить. И речь шла не об унизительной сцене, в которой его выворачивало наизнанку, а Гоуст помогал ему не заблевать себя с ног до головы, хотя, пожалуй, и это тоже стоило бы отнести к разряду ситуаций, после которых малодушно хотелось вскрыться. — Ещё один ребёнок на моём счету, — отрешённо произнёс Соуп, когда смог разлепить пересохшие губы. Гоуст не ответил: только вытащил из подсумка что-то небольшое, на поверку оказавшееся бутылкой воды. Отвинтил крышку — его пальцы на мгновение покинули плечо Соупа, и это ощущалось как трагедия, как потеря, как смерть, — поднёс горлышко к его рту. Прошелестел на грани слышимости: — Выпей. Соуп упрямо отвернул голову, и Гоуст сжал его загривок до боли, выдохнул: — Хотя бы пару глотков. Пришлось отпить. Соуп боялся, что вода взбаламутит ему желудок, снова доведёт до рвоты, но на самом деле стало даже легче — горло перестало гореть, мерзкий привкус ослаб. — Спасибо, — прохрипел он, имея в виду совсем не воду. Гоуст кивнул. Убрал бутылку. Пару мгновений помолчал — этой своей многозначительной тишиной, после которой обычно наступало огромное и оглушительное Нихуя, — а потом неожиданно сказал: — Ты поступил правильно. Соуп пожал плечами. Гоуст чуть ужесточил давление на его многострадальный загривок, процедил таким тоном, будто ненавидел необходимость это озвучивать: — Ты спас мне жизнь. Ещё немного, и он укусил бы. — Я знаю, — Соупа крупно передёрнуло, а потом вроде как прорвало, слова хлынули из него неконтролируемым безостановочным потоком. — Я знаю, и я сделал бы так снова, но… блядь, почему именно мне постоянно приходится убивать детей? Что я такого сделал этой сраной вселенной? За что она мне мстит? Они мне снятся, все они, до последнего, каждую ёбаную ночь, я так устал, я так, сука, затрахался сожалеть, я… Его слова утонули, оборвались, столкнувшись с чужим телом — Гоуст с силой привлёк его к себе, и Соуп впечатался мокрым лицом в его спрятанное под балаклавой горло, оцарапал губы ремешком бронежилета. Поперхнулся вскриком вперемешку с недоверчивым выдохом. — Не тебе одному приходится принимать трудные решения, — лейтенант Райли выплёвывал слова пулемётной очередью, безжалостно и хлёстко, и его резкий тон совершенно не вязался с этим нежданным объятием или с прохладной ладонью, умостившейся у Соупа промеж лопаток. — И не только тебя преследуют воспоминания о тех невинных людях, которых нам пришлось ликвидировать. Нас всех мучают кошмары. Каждого. Из. Нас. Роуча. Газа. Прайса. Меня, — на последнем слове его голос сделался ледяным, а хватка — почти болезненной. — С этим ничего не поделать. Теперь это часть нашей действительности, нашей правды и нашей войны. А на войне слабаки умирают. Соуп вздрогнул и отпрянул, и Гоуст позволил ему вырваться, отступить, создать между ними дистанцию в два шага. Глаза у него были воспалённые и усталые. — Тебе бы мотивационные речи толкать, — буркнул Соуп, с изумлением обнаружив, что ему стало чуточку легче дышать. — В каком-нибудь лагере уцелевших. Для поднятия боевого духа. Гоуст даже не улыбнулся. — Я не стану вытирать тебе сопли, — произнёс он таким тоном, будто хоть кто-то на планете Земля мог заподозрить его в таком намерении. — Соберись, чёрт побери, и прекрати себя жалеть. Твой выстрел убил не ребёнка, а голодную злобную тварь, жаждавшую моей крови. — Мой выстрел, — очень тихо возразил Соуп, — убил его мать. Их взгляды встретились. На самом дне глаз Гоуста мелькнуло что-то до ужаса похожее на смятение. — Это, — проскрипел он, — не твоя забота. Её сын был мёртв уже очень давно. — Как бы ты поступил на её месте? Неизвестно, что Гоуст ответил бы на этот предательский вопрос, который Соуп не планировал озвучивать и который сам собой сорвался с его губ, — в это самое мгновение входная дверь распахнулась, и на крыльце появились оставшиеся члены команды. — Вот вы где, — Прайс был мрачнее тучи. — Уходим, парни. Немедленно. До захода солнца осталась пара часов. — А она?.. — еле слышно уточнил Соуп, прижав к груди грубовато всученный ему Гоустом автомат. — Будет в порядке, — кратко откликнулся Прайс. Должно быть, даже он сам не поверил своим словам в эту секунду.