Индульгенция

Тело ломит, кожу саднит. Прижимаясь щекой к земле, вдыхая ту самую пыль, он видит на себе два взгляда трех глаз. Цвета противной серой пыли, Цзюнь У и до боли привычного мёда, стекающего по бронзе. Мешающее тряпьё кожи, грязь вперемешку с кровью в колтунах волос, деформируемые кости, готовые порвать оставшуюся кожу, выбитые зубы от постоянных ударов лицом об поверхность сцены. Цзюнь У только отпускает его волосы, расцветая в улыбке. — Может хоть под угрозой его гибели, ты скажешь мне да, Сяньлэ? Изуродованная оболочка. Вместе с этим титулом, что Принц Уюна из раза в раз оскверняет, смешивая с грязью. — Отцепись, — плотно стискивая челюсть, сплевывая висящий на одних нервах зуб. «Саньлан» — снова становясь на колени, на коже остаются следы железа, приковывающего его. Всё, что приводило его в чувства последние часы, это «Саньлан». Но как только причина оказалась здесь, сердце сдавило. Наконец сдавило от липкого страха. — Это не привычное нет. Хуа Чэн приподнимается, опираясь на ятаган. — Выйдешь за меня, Сяньлэ? Наш союз будет легендарным. Сотрем не только небесный пантеон, но и всё в этом мире. Только ты и я, словно Фу Си и Нюйва, станем основоположниками всего живого по новой. Причина того твёрдого «нет» стала поводом и не сказать «нет» вновь. Хрупкое человеческое тело, только обретающее возможность к демоническому облику. У него даже праха нет. Его лёгкие работают, кровь циркулирует, сердце бьётся. Он живой, тёплый. Подобный хрупкому цветку, который вот-вот омоет кровавый дождь. Сможет ли неокрепший стебель это вынести? А затем он видит взгляд Хуа Чэна, который должен его ненавидеть. Который должен стать отправной точкой к ответу «да», лишь бы вновь вымолить его жизнь. Который должен струиться желанием не знать, пришедший вырвать его артерии, вскрыв горло. Хуа Чэн. Почему твой взгляд лучится любовью? Волнением за него. Ты пришёл сюда, спустился в мир демонов, ради того, кто готов был заставить тебя вечно страдать? — Муки в твоих руках, — поднимая голову. — Большее о чем я могу только желать! — Нет, — Се Лянь крутит головой, кидая свирепый на Цзюнь У, — Мой ответ нет. Яростно занесенный кнут, рассекает воздух, но ожидаемого шлепка, вгрызающегося в плоть не слышно ни Цзюнь У, ни Хуа Чэну. — Сяньлэ, — чувствуя сгущающуюся ауру, — не смей. Руки младших служащих хватают Хуа Чэна за руки, как можно быстрее наматывают цепь. Тело слабеет, но взгляда он не отводит. Цзюнь У делает резкий вдох и щурится от куска плоти, свисающего с подбородка. Смешок Се Ляня снова заставляет обратить на него внимание. — От Эмина попробуй регенерируйся. Человек снизу резко поворачивает голову на свой клинок в ножнах. И вправду, такой же красный глаз… Из всего, из чего он мог сделать оружие, он сделал меч из своей собаки?! Блять. — Одно твоё движение и ему снесут голову. — Попробуй. Оставалось впитывать всю энергию, что не контролируемо выпускает Цзюнь У, а затем... А затем в лицо Цзюнь У бьёт большое крыло, только что вырвавшееся из разодранной спины Се Ляня. — Сяньлэ! И ещё одно. Лжебог яростно махает, бьёт демона крыльями пытается оттолкнуть от себя. Как маленькая птичка. Это больно. Се Лянь зажмуривается, сжимая ладони в кулаки. Хуа Чэн дёргается в хватке младших служащих, стараясь справляться без рук. Они чешутся схватить Эмин на поясе, вынуть из ножен и спустить с поводка. Долго эта драка не продолжается. Се Лянь сгорбливается из-за боли, закрывая себя парой двух крыльев. Они так идут к его образу. Становится спокойнее, вновь видя участники белого света в его образе. Так и должно быть. Хуа Чэн выдергивается из хватки, это пушечное мясо даже не может заострить внимание на чем-то одном! Он нужен Се Ляню, сейчас, там, на этой чёртовой сцене. — Тише, Сяньлэ, мне помочь тебе? Стук сапог по дереву, ладони сжимают Эмин. Приходится проскользнуть мимо Цзюнь У, еле уворачиваясь от его удара. Колени скользят по сцене, и он быстро поднимается, практически подпрыгивая, чтобы закрыть собой Се Ляня и направить меч на сильнейшего демона. Не имея за спиной опыта боя и являясь человеком. Цзюнь У театрально вздыхает, совсем не воспринимает его за противника. Стоя к Се Ляню спиной, он может лишь слышать то, что происходит с ним. Хруст, стоны, мычание, полное боли, и капли крови, падающие на сцену. Казалось, этот день никогда не кончится. Цзюнь У вынимает из ножен клинок. Улыбается хищно. Человек дёргает правым плечом назад, инстинктивно пытаюсь защитить именно эту часть. Демон замирает, щурится, вглядываясь в повязку. — Сукин сын! Вот почему от тебя им несёт! — замахиваясь клинком в левую часть лица. Хуа Чэн защищается Эмином, держит его дрожащими руками, делает шаг назад. Цзюнь У банально выше, если он продолжит давить духовной энергией… его конец точно на пороге! Шорох перьев, у Хуа Чэна выступает пот на висках, ещё немного и Эмин, если не погнется, то сломается на две части. И зажмуриваться нельзя, хотя так хочется! Хочется накрыться тяжёлым одеялом, обнять собственные колени и почувствовать, что ты защищён от этого большого и жестокого мира. Его дрожащие плечи накрывают две руки. Тело закрывают два больших крыла. Се Лянь. С плеч ладони порхают к рукам, держащие рукоять и дол Эмина. Хуа Чэн даже не заметил, что оно уже врезалось в его ладонь. Порхают медленно, без спешки, будто она совсем и не требуется. Хуа Чэн чувствует подступившую слабость, ощущая себя в его руках. Адреналин постепенно уходит вместе с нуждой бороться за собственную жизнь. — Одолжишь мне ещё немного духовной энергии, Саньлан? Звук утробный, вроде бы голос Се Ляня, а вроде и нет. Он говорит, не открывая губ, но голос проходит по всей подземной столице. Он — её сердце, что яростно забилось, её мозг, что решает, что произойдёт и её лёгкие, что позволяют ей жить. Хранить в себе мёртвые души, но жить и оберегать их. Даже у самой нежной матери всегда найдётся любимец. И его сейчас она держала в своих руках. Меч Цзюнь У всё ещё давит на Эмин. Но Хуа Чэну почему-то больше не страшно. — Я… да, конечно, как? — Опусти руки и повернись. — тот же завораживающий голос. Не им доносились стоны боли, всхлипы от мученических слёз. Он просит мягко, но убеждает. Всё нутро Хуа Чэна не может не повиноваться. Эмин остаётся в руках Се Ляня. Цзюнь У вспыхивает ярким, жёлтым свечением, чувствуя как сама сталь ятагана его отталкивает, но он продолжает давить. Смотрит на лжебога одним узким зрачком. Се Лянь напрягается, делая шаг назад. В его плоть не врезается лезвие. Ладони кажутся из такого же металла. Не разломишь. Мужчина тоже делает шаг назад, врезаясь в крепкую грудь и наконец может рассмотреть что стоит перед ним. У Хуа Чэна дрожат колени. И кадык. Он сглатывает. Не вздувшиеся на шее, лбу вены, не голая грудь и даже не глаз ниже ключиц, уставившийся на него, не привлекает внимание Хуа Чэна первым. Первое, что он замечает это количество белоснежных крыльев, обрамляющих если не всё, то большую часть тела Се Ляня. Они разного размера, растут из плеч, боков, рёбер, даже ведут из-за спины. Хуа Чэна прикрывают (прижимают) к себе два самых больших крыла, но за спиной Се Ляня ещё два. Они высоко подняты, и глаза, которыми они покрыты, смотрят прямо на Цзюнь У. Глаза. Привычные два глаза лжебога закрыты головным убором. Его излюбленным, с длинными острыми шипами по периметру. А на внутренней стороне крыльев их сотни. На него глядят тёмным зрачком без радужки, не отражая бликов. Погодите-ка, что смотрело прямо на Хуа Чэна..? Вновь встречаясь с золотым, в отличие от остальных, глазом на груди, человек-демон вздрагивает. Он так приветливо моргает! Как можно было испугаться? И блик такой живой. С губ Се Ляня срывается резкий выдох. — Саньлан подарит мне поцелуй? Хуа Чэну приходится задрать голову, чтобы заглянуть в лицо. Его рост... Стал больше. Лжебог не вырос, стал больше и в габаритах... и вырос конечно тоже и он стал... Что Се Лянь от него хочет...? — Прямо сейчас? — крайне неуверенно, но не решаясь бросить взгляд за спину. — Вы… — Самый действенный способ, — губы расплываются в улыбке, затыкая Цзюнь У. А затем в груди Се Ляня что-то больно сжимается, — Хуа Чэн, если ты не готов, не сделал выбор, я, — делая перерыв, чтобы отвести ногу назад, не давая бывшему владыке надавить, — разберусь. Даже не волнуйся об этом, найди- Щеки Се Ляня накрывают тёплые руки. Так робко, с их касанием испаряются и все нотки утомления с лица демона. — Саньлан нервничает, — тихо посмеиваясь, — Гэгэ примет только искренние подарки. Для Цзюнь У всё встаёт на кон. Иных действий, чем давить у него нет. Прочий маневр Се Лянь отобьёт молниеносно и точно. Он в нём не сомневался и это пугало. Если он проломит Эмин, его меч разрежет Хуа Чэна пополам, после этого привонзая Се Ляня вновь к этой сцене. Тем же мечом. Если же Се Лянь отобьёт его атаку... его судьба будет в руках Сяньлэ. — Хуа Чэн разве забыл, как его гэгэ хотел вскрыть его горло? Вгрызться, как животное, давно пометившее добычу. Тебе нравится ей быть? Тушкой, чьей жизнью крутят как хотят. — Ещё немного и тушкой здесь будешь ты, Уюн. — утробное. Похожее больше на тот же животный рык. Два сильнейших лжебога на сцене, надавливающие друг на друга духовной энергией. Пыль, куски земли, брусчатки поднимаются вверх по ветру, создавая некий купол. Сухие ветки с деревьев обламываются и тоже закруживаются в этом смертельном танце. Словно театральная сцена, ветер подхватывает одежды Цзюнь У, развивая их в стороны. Крылья Се Ляня жестче, могут противостоять. Оказалось, вот в чём различие их сил. Цзюнь У не мог перейти в более сильную форму, выкрутить силы на максимум, как руль до упора. Но и Се Ляню сейчас не хватало. Они поравнялись ростом, но в силе был дисбаланс. И если бывший владыка небес не предпримет что-либо, то лишится всех планов, что он тщательно выстраивал. Выждать момент, показать Хуа Чэну правду, приврать где нужно, разбить этим Се Ляня, чтобы тот встал на его сторону, получить союзом с ним бывшую власть. Се Лянь с самого начала не должен был и задуматься про эту форму. Кто мог подумать, что Хуа Чэн окажется верным, как дворовой пёс? Которого держали на короткой привязи, а потом отвезли в лес, оставили там, а тот всё равно бежал за машиной, пока лапы не переставали слушаться. Отступить? Но что, если эта форма не такая милосердная, как нутро Се Ляня, пусть и в нынешних реалиях? Милосердной она не была. Тогда, на горе Тунлу, столкнувшись один на один, когда она показалась в первый раз... Тогда Цзюнь У проиграл. Он спустился за ним, чтобы вновь показать кому Сяньлэ должен принадлежать. Рука Хуа Чэна опускается с щеки, начиная ныть, держать на весу становится слишком сложно. Всё же он упал на бок, когда полетел от удара с этой сцены. Чёрные глаза, не выражающие до этого ничего, кидают взгляд на его человека лишь на секунду. На секунду, чтобы озвереть, чтобы можно было осязать насколько они безжалостны могут быть. — Гэгэ, — Хуа Чэн с трудом опускает ту руку, но второй от щеки не убирает. Ослабевшую он заводит Се Ляню за спину, приобнимая. Человек щурится от пыли, боится, что она попадет в глаза, но она и не вздумает приблизиться. Се Лянь впивается в него глазом на груди. — Это будет самый искренний подарок, — касаясь его губ своими. Робко, после перерастая в более глубокий, когда к паре крыльев присоединяется вторая, прижимая его ближе. Так, глубоко и страстно, пока жизнь висит на волоске. Смешивая слюну, что отдаёт металлическим привкусом. Поцелуй, что вызывает сужающиеся зрачки демонов вокруг, что заставляет сердце упасть в пятки. Хуа Чэн периодами делает вдохи, снова позволяя чужим губам терзать свои. И он был бы наглым вруном, если бы сказал, что ему не нравилось. До красных щёк и скручивающего чувства ниже живота. Ноги подкашиваются, Се Лянь высасывает из него духовные силы, словно изголодавшийся вампир, который не может решится, нравится ему больше кровь или его жертва. От осознания чья эта кровь, эта сила, они становятся ещё вкуснее и желаннее. Эмин зажмуривается, когда Се Лянь отрывается от губ Хуа Чэна, придерживая его крыльями. Они мягкие для него, хотят быть одеялом или родными руками, в которых спокойно и нет места тревогам. Эмин распахивает глаз, когда с яркой вспышкой и звоном стали клинок Цзюнь У оказывается в его же сломанной руке. Та выгнулась неестественно, всё ещё сжимая клинок. По старым-старым преданиям, о которых Се Ляню твердили ещё его наставники, чтобы искупить грех, источнику нужно было лишиться органа чувств. Не важно каким способом, сам ли это делает человек, либо ему помогают. Жёстко. Несуразно и не имеющее смысла. Жертвоприношение небесам, что хорошего в том, что требует жертву? Се Лянь давит, давит своей энергией, своим нутром. Ему нельзя противостоять, в груди Цзюнь У само по себе зарождается желание быть прикованным к этой сцене. И только милостивая черта бывшего бога, собирается отступить, взять Хуа Чэна в свои руки и унести, пока оболочка не вернётся в прежнюю форму, из его рук яростно выхватывают Эмин. В руках Хуа Чэна ятаган входит в единственный глаз Цзюнь У как по маслу. Последние силы человек тратит на то, чтобы его вырвать. Обещал.