Все бесы здесь

Воскресная служба заканчивается. Слава, блин, Богу. Безвкусная просфора, запитая разбавленным донельзя вином, стоит у меня в горле. Каждую неделю одно и то же — бестолковая очередь, занудные чтения, скорбные лица на иконах… В словаре под определением «напрасная трата времени» должно быть описание литургии. Больше всего хочется вернуться домой и засесть за комп. Но церковь, кажется, просто так меня не отпустит. Белая пластиковая дверь с треснувшим стеклом — как в магазине — открывается, впуская порыв весеннего ветра и троицу Грачевых. Бородатый сухой и сутулый отец и два его сыночка — средний и младший, при виде которых мы с Ульяной синхронно морщимся. Сестра поправляет голубой платок и отходит поближе к матери, шепчущей слова молитвы с четками в руках. Я тупо смотрю на иконы, игнорируя раздражающее присутствие Грача. Кассовый аппарат в церковной лавке натужно скрежещет, открывая отделение для купюр. Священник в красной, богато украшенной рясе подзывает меня к себе, за алтарь. В ту же секунду Грач тоже замечает меня и направляется наперерез. Из двух зол выбираю меньшее. Подошвы моих черных конверсов чуть утопают в объемном ворсе расписного ковра, когда я захожу в алтарь. Кеды мне чуть маловаты, но я таскаю эту пару, почти не снимая, несмотря на недовольство матери. Толпа прихожан оказывается в небольшом отдалении от нас, большинство из них все еще жуют или пьют. — Дамиан, сын мой, тебя что-то беспокоит? — лицо священника кажется добрым и довольно молодым. Что странно, ведь он кажется неотделимой частью храма. Сколько я себя помню, он служит здесь. И разумеется, знает меня, как облупленного. Вспоминаю свою дежурную исповедь. Согрешил празднословием, осуждением, непокорством, гордостью… Заученный текст, который я мог бы повторить в любое время дня и ночи. Такие правила. Я не могу сказать, что снова играл в покер до середины ночи, а потом подрочил, и только тогда смог заснуть. Точнее могу. Вот только я повторю все это снова, а мои слова о раскаянии — не более чем пустой звук. — Нет, святой отец, — я кротко опускаю глаза и берусь за крестик, болтающийся на шее. И тут же выпускаю его со вскриком, обжегшись о раскаленный металл. Вокруг алтаря взметаются столпы адского огня, и пол под моими ногами перестает существовать. Ощущение свободного падения заканчивается тупым ударом моего тела об пол. Убогий интерьер провинциальной православной церкви пропадает, сменяясь темной красотой готического храма. Его своды, сложенные из серого камня, бесконечно уходят вверх и исчезают в угольной черноте. Поднимаюсь на ноги, ухватившись за отполированную деревянную скамейку, и осматриваю разноцветные витражи с изображением библейских сюжетов. На мне одежда послушника — наглухо застегнутый черный подрясник с поясом. Первые мгновения — всегда самые счастливые. Я с радостью хватаюсь за любую возможность сбежать из поселка, хоть в свое подсознание, хоть в виртуальный мир. Вопреки тому, что говорил о своих приступах Антон, мне не больно тут находиться. Сердце бьется ровно и спокойно. Падение на плиточный пол церкви, которое произошло в реале, наверняка навредит мне сильнее. Приятно пахнет ладаном, и я бы даже остался здесь подольше, если бы не… Обманчивая тишина тут рассыпается сотней гадких смешков. Тут и там под рядами скамеек снуют бесы, сверкают желтыми глазами и недобро хихикают. Мне ни разу не удавалось рассмотреть этих существ как следует. Юркие и глумливые, они сразу же вызывают раздражение. Крестик в моей руке тяжелеет и окутывается желтоватым свечением. Скромное украшение становится вычурно-золотым и инкрустированным драгоценными камнями. Пока что все как обычно. Шумно втягиваю воздух, решаясь. Антон сказал, что я смогу что-то понять, если позволю приступу просто быть. Оборачиваюсь и смотрю на гостеприимно приоткрытые двустворчатые двери. Выход. Если я буду достаточно быстр, то еще успею сбежать, и возможно ни один из бесов меня не догонит. Сбежать, как я делал всегда. Со вздохом делаю шаг к алтарю, стараясь не обращать внимания на угли под босыми ногами, заменяющие ковер. В детстве я не мог сделать и шагу, и боль казалась раздирающей и невыносимой. Теперь это не более чем легкое покалывание в подошвах. Реальный ожог, полученный мной на Старый Новый год, горел куда сильнее. Возвысившаяся над алтарем рогатая темная фигура ждет меня, не двигаясь с места. — Кто ты? Что тебе нужно? — громко спрашиваю я, угрожающе поднимая крест перед собой. Вырывающиеся из него лучи света слепят, и я могу лишь различить то, что тень колыхнулась. Сердце выпрыгивает из груди, при каждом шаге в обгоревших ступнях отдается пекущая боль. Мне страшно, что кто-то выпрыгнет на меня внезапно. Бесы тоже ведут себя агрессивнее, словно почувствовав мои опасения. Парочка бросается мне под ноги, свечение от креста разделяется на три проекции и испепеляет противников. Недоверчиво оглядываю импровизированное оружие. Помимо убогого дизайна ничего необычного в нем нет. Пробую направить его на дальнего беса, самого надоедливого, приплясывающего на скамейке на манер заправского шута. Проекция оставляет на его месте лишь обугленное пятно. — Круто! — восклицаю я. Мой голос звонко отдается в стенах храма. И пусть я не владею впечатляющими комбо и пятиметровыми прыжками с места, доступными любому уважающему себя протагонисту компьютерной игры, такие способности тоже ничего. Еще несколько обжигающих вспышек креста, и смешки бесов сменяются недовольным ропотом. Испугались? Едва ли. Судя по всему, они решают задавить меня толпой и бросаются со всех сторон. Вскрикиваю, когда острые когти проходятся по моей спине, а зубы вонзаются в плечо. Резко дергаюсь, надеясь стряхнуть с себя беса, но тот держится мертвой хваткой. В моих движениях паника, а в голове дикий ужас от перспективы быть сожранным заживо. — Господи, помоги, — вырывается у меня неосознанно, и Он неожиданно отзывается. Мое тело двигается само по себе — удар влево, удар вправо, меткий тройной ближний и конец атаки — крестом в сердце… Блять. Протыкаю собственную плоть, кровь с шипением капает на угли. Падаю на колени, тут же прожигая ткань подрясника. Яркий свет заполняет храм, разрывая каждого беса на мелкие клочки. — Подождите! Но я ведь… — встречаюсь с испуганным взглядом сестры, — ничего не узнал. Рядом с Ульяной на корточках сидит Грач, моя голова чуть ли не лежит у него на коленях. Чужие прикосновения, особенно его, сразу вызывают отвращение. — Убери от меня руки, — шиплю я едва слышно, с яростью глядя в зеленые глаза. Мой бывший друг принимает независимый вид и сдувает с лица прядь темных волос. — В следующий раз дам тебе разбить голову об пол, — цедит он, вставая и смахивая несуществующие пылинки со своей спортивной куртки. — Будь так любезен, — киваю я. — Перестань, — Ульяна предупреждающе берет меня за рукав, не касаясь кожи, и помогает встать. С Грачевыми, что у нее, что у меня личные счеты. И она явно рада, что нам на выручку явился не Богдан. — До встречи в школе, — Грач ехидно улыбается и уходит к своей семье. Кажется, вся кровь устремляется к лицу. От горячей злости, смешанной с обидой, у меня едва получается сделать вдох. Сука, ненавижу. Напомнил же. Как бы плохо мне не было в церкви, в школе точно будет хуже. — Пошел ты… — громко начинаю я, но осекаюсь, заметив спешащую к нам мать. Видимо, у нее особое чутье, потому что она с одного взгляда понимает, что у меня снова был приступ. — Демьян! — она обеспокоенно начинает хлопотать вокруг меня. — Опять? Почему таблетки не сработали? — Мам, все нормально, — вместо меня отвечает Ульяна, ей тоже неловко от чужого внимания. А я, как назло, привлекаю его постоянно. Грачевы все еще поглядывают на нас издалека. Богдан, бывший парень Ульяны, хмурится и что-то говорит отцу. Мама продолжает сокрушаться из-за моей болезни, но я гоняю в голове заученные еще в детстве строчки молитвы, чтобы не раздражаться и не пылить. Кстати говоря, священник, с которым я общался до этого, бесследно растворился в пространстве небольшой церкви. Литургия заканчивается, и мы втроем собираемся домой. Я выхожу из церкви первым и, увидев, кто меня ждет, с трудом сдерживаю порыв вернуться обратно и еще сто раз размозжить голову об пол. Ну почему все сегодня ополчились против меня и мешают мне вернуться домой? У мусорки, рядом с сугробом грязного снега стоит Нина Терехина и потягивает одноразку. Что ж, я догадывался, что она захочет поговорить. Не предполагал только, что не дотерпит до понедельника. Хотя о чем это я? Кто в здравом уме захочет подходить ко мне в школе. Она и Грач, пожалуй, вызывают у меня одинаковое количество неловкости. Нина выдыхает дым и щурится от солнечного света. Окрашенные в розовый передние пряди ее волос развеваются на весеннем ветру, и она, ежась, запахивается в черную кожанку. Мама за моей спиной неодобрительно цокает, глядя на ее колготки в сетку, короткую юбку и высокие ботинки на платформе. Если она сейчас ляпнет что-то про трассу, я провалюсь под землю от стыда. — Здрасте, теть Люба, — говорит Нина, растянув малиновые губы в улыбке. Ошибка. Слишком много вызова. — Здравствуй, Ниночка, — тон мамы не сулит ничего хорошего. Мы с Ульяной переглядываемся, как всегда понимая друг друга без слов. В глазах сестры небольшая насмешка, но и неизменная готовность помочь. Единственный способ совладать с матерью, это — просто делать то, что хочешь, и стараться, чтобы она об этом не узнала. Она ослеплена верой в собственную семью, что мешает ей разглядеть, кто мы такие на самом деле. Жаль, Слава решил не пользоваться этой привилегией и признаться. Но я не собираюсь. Поэтому… — Мам, идите без меня. Мне нужно с Ниной поговорить по поводу экзаменов. Она тоже информатику сдает, правда в этом году, — как можно более уверенно вру я. — Это правда? — это вопрос к Ульяне, они ведь с Ниной одноклассницы. Та кивает с самым честным лицом. Мама оценивающе оглядывает Терехину, словно вообще сомневаясь, что ее пускают в школу. Наконец она решает: — Ладно, но потом сразу домой, никаких гуляний. Мои щеки алеют от смущения, хоть я и знаю, что это не худшая мамина реакция. Но крутости среди сверстников даже она мне не добавит. И никому ведь не докажешь, что наша правильность только внешняя. Не помню, чтобы мы хоть раз разговаривали с Терехиной вживую. Так, Демьян, не облажайся. — Не ожидал, что ты заявишься сюда, — говорю грубее, чем планировал. Нина хмыкает и кивает мне в противоположную сторону от той, куда ушли мои мама с сестрой. — Я хочу прогуляться до заброшки. Пойдем? — Со мной? — сказать, что я опешил — ничего не сказать. Не знаю ни одного старшеклассника из нашей школы, который бы не хотел залезть Терехиной под юбку. Я — исключение, хоть Ульяна и считает иначе. В общем, ей явно есть с кем зависнуть в заброшке. Там обычно ширялись и трахались. По крайней мере такие ходили слухи. — Просто поговорим. И я сперла у деда немного настойки, чтобы было повеселее, — в миниатюрном рюкзачке Нины позвякивает бутылка. Жму плечами, мол, веди. Разломанную дорогу у церкви размыло, так что нам приходится обходить гигантскую грязную лужу по поребрику. Нина изящно балансирует обеими руками. Ее браслеты и кольца блестят в солнечном свете. У почты, находящейся в одном здании с алкомаркетом, курит группа парней. Они с интересом поглядывают на Нину и с привычной враждебностью на меня. Видимо, сегодня они настроены не слишком воинственно, так что просто продолжают ржать о чем-то своем. Один из компашки смачно сплевывает в сторону. Неуютные мурашки ползут по моим рукам. Хочется надеть наушники и врубить музыку погромче, но наверное стоит попытаться завести беседу с Ниной. — Это касается… — Тшш! — она тянется указательным пальцем к моим губам, но замирает на полдороги, заметив, как я отшатнулся. — Подожди, пока дойдем. Всю контору спалишь. — И что, мне совсем разговаривать запрещено? — я все же стряхиваю с себя оцепенение. Надо собраться. Кроме сарказма мне крыть нечем. Не люблю эти дурацкие разговоры вживую, когда от тебя ждут немедленной и желательно адекватной реакции. — Не замечала, чтобы для тебя это было проблемой, — Терехина встряхивает плечами. Теперь мы идем рядом, слишком близко, и мне неловко на нее пялиться. — Ну да. «Молчи, за умного сойдешь», слышала такое? — Слышала. И до этого момента считала, что у тебя получается, Назаров, — Нина снова улыбается, и внутри меня словно взрывается хлопушка. Узнать, что моя персона занимает место в ее мыслях — по меньшей мере неожиданно. — Самое сосредоточенное ебало из всего десятого. Десятый, как и одиннадцатый класс в поселковой школе всего один. Иначе бы я давно сменил его на любой другой. — Кстати, я видела Грача у церкви, — продолжает Терехина. — Твой друган вроде? — Больше нет, — стараюсь, чтобы мой голос прозвучал равнодушно. — А, — Нина на секунду зависает и, придя к очевидному выводу о причинах, спрашивает: — А твой брат правда.? — Правда, — вздыхаю я. Отрицать, как делает мама, бессмысленно, это только подогревает интерес. — Круто, — видеть такую реакцию мне не впервой, хоть она и более редкая, чем отвращение. — Да не особо. — Ну не для тебя, конечно, — еще бы когда-то было по-другому. — Просто меня вдохновляет такая смелость. Все в поселке были уверены, что твой брат женится на нашей библиотекарше. Ульяна твердит то же самое — Слава с Антоном такие свободные, хочу, как они, ох божечки. Возможно. Только вот глотать последствия приходится мне, как бы это ни было несправедливо. Ладно, лучше сменить тему, пока меня снова не начало все бесить. — Пришли? — спрашиваю я, указывая покосившееся здание с проваленными окнами прямо по курсу. Дальше только кладбище, поля и лес. Нина кивает и без страха пролезает под лежащей наискось балкой, частично загораживающей вход. Внутри не пахнет мочой и тухлятиной, как я ожидал, но лишь потому что внутри ветхой постройки вовсю гуляет ветер. Все густо исписано граффити, но ничего кроме оскорблений не различить. Стараюсь не наступить на осколки бутылок, шприцы и прочий мусор. — А где все наркоманы? — Сегодня же воскресенье — еще из церкви не вернулись, — со смешком отвечает Нина. — Ну раз мы одни, давай покажу тебе мою традицию. Она с большой серьезностью становится напротив меня, беззаботно скинув рюкзачок на гору строительного мусора. Мне снова не по себе. Слишком близко и прямо. Лучше бы она держала дистанцию. — Зажми уши, — подсказывает Нина. — И кричи, что есть силы. — Это еще зачем? — хмурюсь я. — Ну психологический прием такой, не слышал, что ли? — судя по тону, Терехина теряет терпение. — В обычной жизни мы редко позволяем себе выпустить эмоции. Только не моя мать. Будь ее воля, она разговаривала бы только на повышенных тонах и скандалила без перерыва. — Я не буду, — точно не сейчас и когда она так пялится. — Ну и черт с тобой, Назаров, — машет рукой Нина и без предупреждения срывается на ультразвуковой вопль, от которого с подоконника в страхе вспархивает случайная птица. Едва успеваю закрыть уши. Прерывается она так же резко, как и начала. Ошарашенно моргаю, убирая ладони от головы. — Ну все, теперь идем наверх, — распоряжается Терехина немного охрипшим голосом. Я первым поднимаюсь по каменным ступеням на второй этаж. Тут отсутствует верхняя часть одной из стен, и открывается неплохой вид на поле и лес. Нина плюхается на оставшийся без рамы подоконник и заботливо смахивает кирпичную пыль со второй половины, предлагая мне тоже сесть. Снимаю с себя темную ветровку, оставаясь в одной белой рубашке, и подстилаю. Нина фыркает на мою педантичность. — Ну ты и ебало скорчил. А мне нравится это место, — делится она. — Похоже на чела, которому отстрелили часть башки, и осталась только нижняя челюсть. Торчащие на месте разлома кирпичи и впрямь походят на кривые зубы, так что согласно хмыкаю. Нина достает бутылку настойки и предлагает мне первому, видимо, опасаясь крепости. Не могу ударить перед ней в грязь лицом, так что глотаю обжигающую жидкость. Господи, ну и адское пойло. Пытаюсь сдержать кашель, но от этого становится только хуже. Кровь приливает к лицу, из глаз начинают непроизвольно течь слезы. Давлюсь кашлем под смех Терехиной. — Ладно, извини, — она поднимает обе руки в ответ на мой возмущенный взгляд. — После настойки никто обычно не выживает. Уж не знаю, из чего дед их делает. — Ты меня убить решила, потому что я слишком много знаю? Улыбка Терехиной мгновенно меркнет. Мы оба знаем, что мои слова — вовсе не шутка. — Расслабься, я ведь никому не… — неуверенно начинаю я. — Расслабься? — Нина тут же взвивается словно фурия. — Может, еще подождать, пока новость разлетится, как известие об ориентации твоего брата? — Я уже сказал, что не собираюсь об этом болтать, — немного напряженно отвечаю я. — И почему? К тебе никто так добр не был. И поверь, то, что я работаю в вебкаме, затмило бы предыдущие слухи с лихвой, — Нина наконец называет вещи своими именами. Словно искушает. И при этом выставляет все так, что мое благородство кажется глупым. — Мое решение окончательное, и мне плевать, что кто-то сделал бы иначе. Это подло, — припечатываю я, надеясь, что этого хватит, чтобы закрыть тему. Терехина молчит, так что продолжаю: — Как у меня вообще получилось тебя найти? Разве ты не можешь запретить доступ людям из определенной страны? — Да я не подумала об этом… И май инглиш из вери бэд, — Нина не старается скрыть свои промахи, и почему-то это мне импонирует. — Теперь-то уж перестрахуюсь. Почему ты сразу признался, что это ты? — Ой, да хватит. Мы на соседних улицах живем с детства. Ты меня в этом смысле не интересуешь, — отговариваюсь я, пряча глаза. Вообще-то в общем чате мне удалось посмотреть больше, чем ей бы хотелось. Прежде чем она сняла маску по крайней мере. — Вот как, — она хмыкает и складывает руки на довольно объемной груди. — А ты случайно не в своего брата ориентацией пошел? — Понятия не имею, — абсолютно честно выдаю я. С моим страхом прикосновений понять сложно. Но опыт просмотра трансляций все же говорит о том, что девушки нравятся мне визуально. — И это не имеет отношения к теме. — Какой ты странный, Назаров, — Нина неожиданно заливается смехом. — Ладно, похоже, угрозы превратить твою жизнь в ад можно не озвучивать, так? Куда уж тут дальше превращать. Мотаю головой. — Ладно, раз уж мы выяснили, что ты меня не сдашь, может в карты сыграем? Нина достает из маленького отделения рюкзака потрепанную колоду и вопросительно вскидывает брови. В предложении мне видится ирония. С другой стороны, откуда ей знать, что мне такое предлагать не стоит даже под страхом смерти. — А давай. На что играем? — Кто проигрывает — делает глоток дедовской настойки, — предлагает Нина. Она деятельно подтаскивает поближе шатающийся письменный стол и наскоро протирает его влажными салфетками. Я, тем временем, открываю пачку и тасую карты, стараясь не выделываться. Как странно. У меня дома есть целая коллекция колод с глянцевыми твердыми и безупречно новыми картами. А собираюсь играть я этим убожеством. — В дурака? — Я только в него и умею, — пожимает плечами Нина. — Пойдет, — я предпочел бы покер или на худой конец блэкджек, но мне их и онлайн хватает. Козырь — пики, и конечно она начинает с шестерки. Пытается завалить меня картами с первого же кона. Забираю, прежде чем она подкинет мне полколоды. И уже через несколько ходов успешно иду в контратаку. — В смысле, ты когда там эти карты нарисовать успел? — возмущается Нина, которой уже нечем крыть. В ответ на ее туза я выкладываю еще одного и зарабатываю тычок в бок, от которого едва удается увернуться. — Эй, давай без рук, надо проигрывать достойно! — возмущаюсь я. — Ну я тебе покажу! — отзывается она, смешно сдув с лица упавшую розовую прядь. Я, кажется, понимаю, почему она предложила карты. На время игры мы отвлеклись от собственных опостылевших жизней. Просто два подростка в заброшке встречают весенний закат с бутылкой алкашки. Небо медленно розовеет, то и дело привлекая к себе мое внимание. Болезнь и необходимость ее контролировать сделали из меня напряженного параноика. Но больше одного приступа в день обычно не бывает, так что я позволяю себе насладиться настоящим моментом. Запахом битого кирпича, приятным мне с детства. Теплом солнечных лучей. Ругательствами Терехиной, когда она снова проигрывает. Мне пришлось пару раз ей поддаться, чтобы не вызвать подозрений. Теперь горло жгет от настойки, голова тяжелеет, а по телу разливается непривычное расслабление. Стоп, а почему Нина выглядит такой напряженной, она-то уж точно выпила больше меня? Проследив за тем, как она в очередной раз глотает из бутылки, замечаю, что уровень жидкости не изменился. — Погоди-ка, ты жульничаешь, что ли? — мой голос звучит надтреснуто и вызывает у меня неподдельный смешок. — Не жульничаю, а соблюдаю разумную осторожность, — назидательно говорит мне Терехина. — Мне любопытно, что с тобой не так. С этими словами она касается моего запястья. Реакция замедлена, так что дергаюсь лишь спустя несколько секунд. — Какого хуя? — паника заставляет меня не сдерживаться в выражениях. — Да в чем дело-то? — резонно уточняет Нина. Я уже так привык к своей крайней брезгливости, что невольно шарахаюсь от любых прикосновений, особо не разбираясь. Не хочется повторения того случая из далекого детства, когда я несколько часов провалялся в бессознанке, сгорая от навязчивых галлюцинаций. Сейчас ничего такого не происходит, просто чувствую тепло ее руки, но чем черт не шутит. — Можешь меня не трогать? — спрашиваю я, осторожно высвобождаясь. — По медицинским показаниям. — А что с тобой не так? — Ну… Представь себе бабку в автобусе, ту самую, которая думает, что норм других людей облапывать и отодвигать, когда протискиваешься мимо, — Нина кривится, явно уловив аллегорию. — Вот для меня весь мир как эта бабка. — Отстой, — качает головой Нина и простодушно интересуется: — А ебаться ты как собрался? У меня непроизвольно вырывается смешок. — Пока не думал. — А пора бы. Я слышала, что в десятом пацаны спорят на то, кто первым лишится девственности. Тебя пока не звали? Еще в то время, когда Грач был моим другом, он хвастался как зажимал какую-то девчонку у себя дома. Рассказ вызвал у меня смешанные эмоции в основном потому, что чувствами тут и не пахло. Спортивный интерес, как и во всем у него. Влюбиться, потерять голову — вот это заманчиво. А секс ради секса — не мое. — Надеюсь, не позовут. Что за дичь вообще? — Эх, Назаров-Назаров, — сочувствие в голосе Нины звучит довольно обидно. — Ты так все веселье пропустишь, если проторчишь лучшие годы под крылом своей мамочки. Я даже не знаю, что ответить. Мне снова стыдно и совсем неприкольно.

***

Мы с Ниной идем домой по отдельности. В какой-то мере я рад, что избавился от ее общества. Люблю быть один. Делаю крюк через небольшой лесок, чтобы избавиться от остатков опьянения и прочистить мозги. Природа возле поселка красивая, особенно в закатном солнце. Деревья пока еще голые, трава сухая и желтая, а тропинка под ногами — размокшая грязь. Ветер заставляет то и дело убирать с лица рыжеватые кудри. Как жаль, что я так редко могу гулять. Несколько сотрясений, сломанная рука и бесчисленное количество синяков научили меня не шататься не пойми где в одиночку. Приступ может сбить меня с ног в любую минуту. А приходить потом в себя в холоде и темноте — ощущение не из приятных. Вернувшись в свой двор, я долго не решаюсь зайти домой. Мои руки путаются в густой гриве Барсика. Громадный пес громко дышит и тычется в мою куртку мокрым носом. Он самый молодой из наших собак, родители подобрали его, когда мне было восемь. И фактически мы выросли вместе. Я всегда хотел котенка, так что насчет имени определился сразу. И плевать, что Барсик своим громовым лаем держал в страхе всю округу. — Прости, приятель, принесу тебе вкусняшек попозже, — говорю я, последний раз глянув в умные блестящие глаза пса. Появились еще мысли пройти через летнюю кухню в огород, проверить, как там моя клумба. Но после слов Нины заниматься цветоводством охоты было никакой. Я и так странный и проебываю свою молодость. Мать ждет меня в большой комнате за столом. После ухода отца она активно взялась за вязание. В последний раз это вроде был шарф длиной в бесконечность. Порой мне казалось, что таким образом мама справляется со стрессом, ведь связанные ей вещи все равно валяются где-то в коробках на чердаке. — Вернулся? — мгновение назад она спокойно вязала, но моментально вспыхнула при моем появлении. — Ты время вообще видел? — Мам, прости, мы заболтались об уроках… — Только за дуру меня не держи! Бог знает, чем ты занимался с этой девочкой! — она возводит глаза к потолку. — Да ничем, я просто… — С меня и Славы достаточно! Тоже вон, «просто» поехал в город, а потом встретил этого упыря, который ему голову задурил и… — Мам, я болею, не забыла? У меня с ней ничего не было и быть не могло, — оправдываясь, я всегда чувствую себя отвратительно, но свобода, которую она может забрать, дороже гордости. Если мать всерьез возьмется меня контролировать, мне конец. — Ты смотри, вернулся черти во сколько да еще и спорит. Эх, был бы здесь твой отец, он бы с тобой по-другому поговорил, — всплескивает руками она. Да, верно, Слава и отец — все, кто ее заботит. Никак уж не мы с Ульяной. — Он, кстати, прислал немного денег, я тебе переведу, — невозмутимо отвечаю я. Очередная ложь, на сей раз даже не для моего блага. Помирить родителей — моя идея фикс. Ульяна против, говорит, что отец снова начнет пить и буянить, но я считаю, что они оба друг без друга загибаются. И даже спонсирую свои намерения покерными деньгами. — Ну хорошо, хорошо. Откуда он их берет, интересно? — с долей любопытства спрашивает мама. — Неужели за ум взялся? Пожимаю плечами, внутренне ликуя. И отвел тему от своего опоздания, и стал на шаг ближе к тому, чтобы отец вернулся. — Я пойду? Завтра вставать рано, — я деланно потягиваюсь и изображаю зевок. Спать я еще часов пять точно не планирую. Мы с Никитой должны были играть на очередное желание, а это обычно затягивалось на полночи. — Да ты что, а ужинать не будешь? Предложение соблазнительное. Наличие в доме еды редко совпадает с моими ремиссиями, так что я не отказываюсь от пирожков с картошкой и супа. Мать немного добреет, но конечно после вспышки гнева в ее добродушие верится с трудом. Я нехотя поддерживаю беседу и, отказавшись от чая, сбегаю в свою комнату. Вот оно — мое убежище. По стенам расклеены плакаты с монстрами из игр, дорогущий процессор мигает разными цветами, удобное кресло с подголовником так и манит, чтобы в него сели. Но сначала я стягиваю с себя опостылевшую одежду для церкви и влезаю в любимую растянутую футболку и клетчатые штаны. Наушники щелкают, занимая место на шее, и я привычно ныряю в виртуальный мир. Первым делом проверяю сообщения. ylnafox: что у тебя с Терехиной? ylnafox: не игнорь, я не отстану Сестра, разумеется, не поверит в то, что Нина пришла из-за учебы. Надо придумать, что ей соврать. Это будет нелегко. not_holy: Демьян, не вздумай соглашаться идти в клуб, Заморин это несерьезно А вот и любимый братец. Прежде чем отвечать, я заглядываю в новую беседу, чтобы понять, что вообще происходит. Ее создала подруга Антона Лафер. Просматриваю список участников и присвистываю — сама Лафер, ее парень, Слава, Антон, Никита, Ульяна и незнакомая мне девушка по имени Мила. Как мы с сестрой угодили в такую тусовку — загадка, но мне уже интересно. lalalafer: я тут узнала, что Ульяне недавно исполнилось восемнадцать. мы обязаны устроить что-нибудь крутое! ylnafox: да не надо, ты чего…😏 lalalafer: надо! го в клуб not_holy: Лафер, осторожно. Демьян еще несовершеннолетний mementomorin: будто его через черный ход нельзя провести. Я договорюсь с Джонни not_holy: даже не думай mementomorin: @brutal.natural спасай, твой тут ломает весь кайф brutal.natural: Заюш, не жести. Будто мелкие алкоголя и сигарет в глаза не видели, пусть повеселятся not_holy: я сказал, нет. а с тобой я дома поговорю Улыбаюсь при мысли о том, что Никита снова за меня впрягся. С нашего неудачного знакомства, начавшегося с моего ожога, мы на удивление много общались. По пути домой я увидел в его машине фигурку на приборной панели — из одной моих любимых видеоигр. Не сказать, чтобы мы разговорились на почве этого — ни он, ни я не из тех, кто легко заводит знакомства. Но мы обменялись никами и вскоре стали то и дело вместе играть по сети. Заморин — дичайший задрот, но в реакции ему со мной не сравниться. Я часто шутил, называя его дедом. Мы стали часто переписываться о всякой ерунде, ни в коем случае не личной. И скоро пришли к выводу, что просто обыгрывать друг друга нам скучно. Нужен стимул. На деньги мне играть нет смысла, так что оставались желания. Пока что самое жесткое, что я выполнял — это накрасить глаза. Было в принципе не так страшно, только Заморин долго ржал над моей техникой владения карандашом. Ну не сестру же мне было просить меня накрасить. И так пришлось без спроса одолжить у нее косметику. Так что вместо того, чтобы писать в чат или отвечать брату, я сразу же захожу в диалог с Никитой. demidante: здорово дед demidante: что за идея с клубом? хочешь увидеться? mementomorin: это Лафер предложила, если ты не заметил. и мне тебе траву передать надо Это было мое прошлое желание. Мои познания о наркотиках были невелики, мне хотелось просто попробовать. demidante: можем и покурить вместе mementomorin: Хочешь, чтобы Свят меня убил? mementomorin: Хотя они с Антоном опять будут сосаться, не думаю, что он заметит demidante: как всегда mementomorin: Они отвратительны demidante: я уже привык demidante: антон иногда приезжает к нам когда мать у родственников demidante: это прикольно demidante: с ним веселее и слава не душнит при нем Я правда считаю, что отношения идут брату на пользу. Прошлый Слава бесил меня правильностью и бесконечными придирками. Он может быть куда строже чем мать, и с ним уж точно не прокатят отмазки вроде моей сегодняшней. mementomorin: Ясно, и ты туда же mementomorin: Кстати, где ты был сегодня, на семь же договаривались demidante: тусил в заброшке с одноклассницей сестры Курсор сам собой наводится на вкладку с трансляцией Нины. Пока не запустила. Я вовсе не собираюсь смотреть, просто интересно, ограничит ли она доступ. Честно. Так же привычно я проверяю страницу Грача. Не в вебкаме, конечно, обычную. Наша совместная фотка с футбола так у него и осталась, даже не очень низко в ленте. Бесит. Ну не писать же ему «сука, удоли» в самом деле. Воспоминания о том, как я таскался на каждый матч по этой скучнейшей игре, только чтобы его поддержать, теперь вызывают только раздражение. Замолчавший на какое-то время Заморин коротко пишет «го я создал», и я запускаю игру, надеясь, что сегодня мне повезет. На экране выбора бойца я привычно кликаю на ангела в окровавленном балахоне. Он готовится достать из своей спины пару ножей и надрать задницу скелету Заморина.