Благословенно дитя Его

      Праведник ходит в своей непорочности: блаженны дети его после него! ~ Притчи 20:7       Обещая Кастиэлю свою помощь, Гавриил ничего не сказал о том, что нужно вести себя хорошо или перестать быть Трикстером, и вот он ухмыляется и жует батончик «Сникерс», стоя в углу комнаты молодого человека. Точнее, в комнате бывшего молодого человека.       Юноша, о котором идет речь, — звезда футбольной команды и самый популярный мальчик в школе. У него также есть отвратительная привычка распускать слухи о девочках, которые не хотят с ним трахаться, не говоря уже о том, что он говорит о мальчиках, которые не хотят его трахать. Обычно его не волнуют такие вещи, но одна из девочек работала в закусочной своей матери и готовила лучший шоколадный пирог в штате. Шоколадный пирог, который она не пекла последнюю неделю, потому что была очень расстроена.       И хотя это маленькое наказание, на которое решился Гавриил, не совсем поэтично или иронично в понимании Аланис Мориссетт, Гавриил вполне доволен собой. Он откусывает еще кусочек конфеты и наблюдает за тем, как мальчик смотрит на себя в зеркало. Он издает высокий звук ужаса, когда Гавриил смеется.       — В чем дело, Алекс? Я думал, тебе нравятся девушки с большой грудью? — спрашивает Гавриил.       Парень крутится, таращась на него. Гавриил щелкает пальцами, прежде чем мальчик — теперь уже девочка — начинает кричать. Алекс шевелит ртом, но из него не вырывается ни звука. Идеально.       — Ничего подобного, Александрия. А теперь скорее одевайся. Ты же не хочешь опоздать в школу, — говорит ему Гавриил. Он не собирается оставлять ребенка в таком состоянии навсегда. Всего на несколько дней и несколько предметных уроков, а потом все вернется на круги своя, разве что Алекс станет немного мудрее и более способным к эмпатии, чем был раньше.       На лице парня появилось жалкое умоляющее выражение: «Пожалуйста, пощадите», и Гавриил закатил глаза. Он доедает остатки шоколадного батончика и собирается произнести последнюю колкость, прежде чем откинуться на спинку кресла и начать смотреть сериал, как вдруг слышит, что его зовет Кастиэль.       Он успевает почувствовать панику, прежде чем произносит слова Кастиэля. Гавриил, ты мне нужен. Что-то случилось — Дин был на охоте и… Слова прозвучали торопливо, и Гавриил подавил инстинктивный страх, который он испытывал с того самого дня, когда Кастиэль стал достаточно взрослым, чтобы по-настоящему сражаться.       Гавриил расправляет крылья и без колебаний летит туда, где находится Кастиэль, — никакие сигилы, знаки и колдовские мешочки в мире не смогут скрыть от него его птенца. Это еще один из ужасных маленьких мотелей, к которым Винчестеры, похоже, имеют печальное пристрастие, и Гавриила это утешает. Он не высаживается в центре битвы, в которой все стороны в разной степени живы. Гавриил входит в комнату мотеля, ожидая найти Дина или Сэма ранеными. Он ожидает увидеть кровь. Он даже ожидает, что все погибли.       Гавриил, Архангел Господень, совсем не ожидает того, что находит.       — Гавриил, — говорит Кастиэль с чистым облегчением. Но в его глазах и голосе все еще звучит легкая паника.       Комната в мотеле выглядит так, словно по ней пронесся маленький торнадо. На стенах и занавесках — брызги того, что похоже на жидкую крошку. Кастиэль держит…       Кастиэль держит…       — Что это? — требует Гавриил. Он знает, что это. Есть только одна вещь, которую Кастиэль мог держать в руках.       Маленькая фигурка в руках Кастиэля, прижавшаяся к нему, настолько знакома, что причиняет боль.       Кастиэль на мгновение задумывается, прежде чем сказать:       — Она птенец, — в его голосе звучит нотка, словно он бросает вызов Гавриилу, чтобы тот отрицал это или осмелился сказать, что то, что он держит в руках, — это что-то другое.       — Я вижу это, — очевидно, Гавриилу следовало бы научить Кастиэля риторическим вопросам.       Птенец напоминает Гавриилу Кастиэля — тень, свет и пространство, — но крылья у него другие. Крошечные крылышки мерцают и двигаются, как жидкий металл, изредка капая на выцветший ковер мотеля. Ему кажется, что на него с любопытством смотрят сонные глаза.       Птенец извивается в руках Кастиэля, и Кастиэль прижимает его к себе чуть крепче. Его рука скользит по птенцу, успокаивая его. Он смотрит на Гавриила широко раскрытыми глазами.       Дин сидит на одной из кроватей и трет глаза.       — Я все еще не понимаю, зачем он нам нужен, — жалуется он.       — Птенец, — говорит Кастиэль медленно, словно тщательно подбирая каждое слово и сопоставляя его с другими, — когда она перешла из человеческой формы в ангельскую, ослепил его. На меня это не подействовало.       — Я в порядке, — протестует Дин, качая головой и моргая, — это было просто как слишком долго смотреть прямо на солнце. Я больше боялся, что уроню ее, это было похоже на статическое электричество.       Гавриил почти уверен, что пропустил что-то очень важное. Или кто-то здесь тронут умом.       — Откуда взялся птенец? — спрашивает он осторожно и, пожалуй, немного резко. Он отчетливо видит в ребенке Кастиэля, но есть и другие детали, которые он не совсем может…       Форма птенца ярко мерцает, и вот уже Кастиэль держит на руках то, что выглядит как обычный двенадцатимесячный человеческий ребенок. Она тихонько хнычет, зарывшись маленькими ручками в перья Кастиэля. Кастиэль прижимает ее к себе, пальцы гладят кожу и тонкие волосы, которые больше не являются тенью и жидким металлом:       — Все хорошо, — шепчет Кастиэль ребенку, пока тот извивается.       Малышка машет ручками в сторону Дина.       — Дин, — хнычет она. Кастиэль выглядит слегка оскорбленным.       — Она властная, как и ты, Кас, — смеется Дин, который относится ко всему этому спокойнее, чем Гавриил. И это просто несправедливо, и Дин так или иначе поплатится за это.       Кастиэль хмурится в замешательстве.       — Еще минуту назад она прекрасно себя чувствовала в моих объятиях; я не понимаю, что с ней произошло.       Дин встает, все еще моргая, и преодолевает небольшое расстояние до Каса и ребенка.       — Просто дети такие. Сэмми был таким же, — уверяет Дин Кастиэля. Дин рассеянно проводит рукой по шее Кастиэля, а затем протягивает руки к ребенку. Она быстро прижимается к Дину и удобно устраивается на руках старшего Винчестера.       О, черт.       — Что ты сделал? — требует Гавриил, не сводя глаз с Дина. Он должен был знать, что Дин запустил свои маленькие липкие пальчики в Кастиэля, лег с ним… — Что ты сделал, глупый человек?       Дин вскидывает голову.       — Ни черта я не делал!       — Похоже, мы случайно спасли местную богиню плодородия, когда пытались изгнать группу демонов, терроризировавших этот город… — быстро говорит Кастиэль. Он кладет руку на руку Гавриила, глазами умоляя того успокоиться и выслушать его.       — Богиня плодородия? — Гавриил перебивает, что ж, это многое объясняет. Он позволил гневу вытечь из него. Были ритуалы, о которых лучше не думать… и было бы гораздо лучше, если бы это было влияние извне.       — Да, — говорит Дин, — розовые волосы, такая кипучая…       Гавриил усмехается:       — Пруденс! Я ее знаю. Милая девушка, мы с ней несколько раз развлекались. Она умеет такое вытворять языком, что вы не поверите…       Дин закатывает глаза, перекладывая ребенка на руки. Маленькая головка покоится на его плече, а голубые глаза наблюдают за Гавриилом.       — Дело в том, что по какой-то причине она решила вознаградить нас за наши «великие заслуги» перед ней. И тут — пуф, и у меня на руках ребенок.       Новоиспеченный, думает Гавриил. Он хмурится, глаза сужаются.       Кастиэль напрягается:       — Гавриил… Пожалуйста…       Гавриил не уверен, о чем он просит, но заставляет себя улыбнуться:       — Дай мне увидеть ее.       Дин слегка сужает глаза, положив защитную руку на спину ребенка.       — Зачем?       Молодец, думает Гавриил, я бы назвал тебя дураком, если бы ты так быстро доверился мне.       — Я не причиню ей вреда, — говорит ему Гавриил.       — Дин, — мягко говорит Кастиэль, касаясь руки Дина, — все в порядке.       Дин сжимает челюсть, и ребенок слегка шевелится у него на груди, снова открывая сонные глаза.       — Не урони ее, — наконец предупреждает Дин, осторожно перекладывая ребенка на руки Гавриила.       Гавриил закатывает глаза.       — Я уже держал детей на руках, болван, — ребенок не возражает, хотя и издает жалобный звук. На мгновение она заглядывает ему в глаза, а затем прижимается к его плечу, маленькие пальчики лениво играют с его воротником. Она чувствует себя в его руках так, как чувствовал бы себя обычный человеческий ребенок, но ведь и ребенок Мэри тоже.       Он осторожно проводит пальцами по ее голове и спине. Гавриил не знает, что ищет, пока не находит это — благодать, крошечное и новорожденное существо, обитающее под ее нежной человеческой кожей. Он держит в руках невозможное.       Нефилимы были скорее людьми, чем ангелами. Это было следствием того, что их отцы были людьми. Были и те, кто вышел за эти рамки, но они были рождены от любви, а не от похоти, как большинство нефилимов.       Гавриил должен был знать, ведь именно его послал Отец, чтобы посеять среди них войну и разрушение. Но никто из них не был похож на это дитя.       Но это дитя… Гавриил положил ладонь на ее спину. Она мягкая и теплая, хрупкая. Маленькое тело птенца поднимается и опускается, когда она дышит; она заснула на плече Гавриила.       Дин сурово шепчет Кастиэлю.       — Зачем он нам нужен? Мы можем справиться с этим. Это не навсегда.       — Она не должна менять форму во сне, — перебивает Гавриил. — Я не знаю, как предотвратить ее полное смещение, а она слишком молода, чтобы контролировать это самостоятельно, готов поспорить.       Кастиэль начинает поднимать руки, но потом опускает их. Он пристально смотрит на Гавриила, и Гавриил нетерпеливо вздыхает.       — Это другое. Это что-то новое, — говорит ему Гавриил. — Мне нужно поговорить с Прю. Я понимаю, что она сделала, но мне чертовски любопытно, как.       Дин кивает:       — Я могу сказать, где мы видели ее в последний раз. Возможно, она все еще где-то здесь. Она сказала что-то о вечеринке, на которую хотела бы меня пригласить.       Гавриил закатывает глаза, а Кастиэль издает тихий звук. О да, Пруденс не подружилась с Кастиэлем, флиртуя с его парнем. Гавриил нашел бы все это забавным, если бы не держал в руках то, что по всем законам его отца не должно существовать.       — Ты в ее вкусе, Дино. Она любит красивых с пузиком.       — Хаха, мило, — пробормотал Дин.       Кастиэль кривит рот, а его глаза резко фокусируются на Гаврииле:       — Это несправедливая оценка Дина, — искренне протестует Кастиэль.       — Я должен был научить тебя чувству юмора, — вздыхает Гавриил, качая головой, — у ребенка есть имя?       Кастиэль качает головой, все еще хмурясь. Но теперь это немного виноватый взгляд, как будто он только что понял, что забыл что-то важное. Именно так он хмурился, когда однажды потерял своего маленького золотого льва или лодку:       — Нет. У нас еще не было возможности придумать его ей.       Дин складывает руки на груди:       — Ей не нужно имя.       Гавриил наблюдает, как хмурится Кастиэль. Если бы он был в своем истинном облике, Гавриил уверен, что его крылья были бы взъерошены от досады. Кастиэль поворачивает голову и смотрит на Дина.       — Дин…       — Нет, — шипит Дин, — назови ее, и ты привяжешься. И ничто не доказывает, что…       О, да, нет, Гавриил не хочет занимать места на ринге перед этим боем. Может быть, если бы он не держал ребенка на руках, но он помнит, какими были истерики Кастиэля, и не собирается прерывать сон этого ребенка ни за что.       — Где твой брат?       Дин моргает:       — Сэмми?       — Нет, твой второй брат, Харви. Да, Сэмми, — ворчит Гавриил.       — В магазине. Послал его за товарами для ребенка, — говорит ему Дин, как будто это имеет какой-то смысл в связи с тем, что Дин не хочет давать ей имя.       Кастиэль кивает и наклоняет голову в сторону:       — Дин сказал, что нам понадобятся бутылочки, молочные смеси, подгузники…       — Да, тебе не нужно перечислять ему весь список, Кас. Детские вещи. Не может же все так сильно измениться с тех пор, как Сэмми был таким маленьким, — пожимает плечами Дин, — и не надо про то, что ангелы не едят. Кас уже сказал, но я не пытаюсь найти место, открытое в два часа ночи, потому что Мисси голодна и кричит во все горло. А Сэм еще и в солнечных очках.       Гавриил смеется над этим, а потом качает головой.       — Возьми ребенка. Я пойду поговорю с Прю, — он перекладывает птенца на руки Кастиэля и внимательно наблюдает за ними; он уже обожает, как Кастиэль прижимает ее к своей груди. Гавриил тяжело сглатывает и кладет руку на плечо Кастиэля, затем осторожно сжимает. — Мы поговорим, когда я вернусь.       И только когда он уходит и садится на пустую стоянку неподалеку от того места, где, по словам Дина, он мог найти старую добрую Пруденс, он позволяет себе по-настоящему задуматься — о, блядь, блядь, блядь.       Потому что это нехорошо. Этот ребенок не должен существовать, и это повлечет за собой последствия, за которые он не хочет, чтобы пришлось расплачиваться Кастиэлю. Кастиэль уже влюблен в этого… своего ребенка. Гавриил почти смеется. Конечно, влюблен. Кастиэль так глупо влюблен в Дина, конечно же, он полюбит их ребенка.       Гавриил впервые жалеет, что его отец действительно ушел, хотя бы ради птенца Кастиэля. Он поднимает плечи и отправляется на поиски дорогой Пруденс.       Он находит ее в нескольких милях от дома, в сарае, из которого доносится некачественное техно и где полно ребят, которые слишком заняты пьянством или кайфом, чтобы заметить его. Пруденс легко найти — с розовыми волосами и в оранжевом саронге, босая и свернувшаяся калачиком на сеновале с подростковой парой, которая, вероятно, не будет готова к последствиям этой ночи.       — Хихихи! — завизжала она, увидев его, и повалила его на сено, уже пустив в ход свои прекрасные язычки.       — Мнф! Прю! Привет! Мы можем поговорить?       — Поговорить? — она сидит, моргая и смущаясь, она пьяна. Прю всегда была поклонницей Бахуса. — Гавриил, ты никогда не хочешь говорить.       Он обхватывает ее за талию и вытаскивает их обоих из сена:       — На этот раз я хочу поговорить.       Десять минут спустя он уже стоял за сараем, а Прю шаталась вокруг, хихикая и пытаясь не сблевать.       — Что значит, я не должна была этого делать? Они были такими милыми и мужественными! А этот зеленоглазый охотник просто налетел и бац! — Прю вскакивает и хлопает в ладоши. — А ангел был таким милым, когда увидел меня! Весь такой извиняющийся, а эти глаза! Как я могла не сделать так, чтобы эти глаза были и дальше? В нем было столько любви!       Она немного покружилась, прежде чем упасть в кучу у ног Гавриила и указать на него с земли:       — Вы, сэр, просто баловень!       Иногда бывает так, что архангел или нет, но фейспалм — это все, что у тебя остается:       — Прю, как ты смогла смешать человека и ангела?       — О, это просто! — смеется она, — ты просто берешь немного того и другого и «смикаешь»! Их должно быть равное количество, иначе ничего не получится! Вот в чем ключ!       — Нет, а как ты его наколдовала? Точно?       — Хммм? Ну, вся эта любовь и восхищение, которые витают в воздухе, когда их становится достаточно, и ты можешь трансмутировать их во что угодно, — она перевернулась, и Гавриил отступил назад, чтобы защитить свои туфли. Он не уверен, что ему нравится это выражение ее лица. — Так я всегда поступала с содомитами. Так я могу определить, действительно ли они достойны.       Гавриил морщится, но продолжает:       — Пруденс, этот ребенок не должен существовать.       Богиня хмурится и опускается на колени:       — О, не говори таких ужасных вещей! Конечно, должен! В мое время люди постоянно молились о детях! Маленькие подарки от Бога… — она встала на ноги и усмехнулась. — Подарки от твоего отца, вот как они их называли.       — Сомневаюсь, что мой отец был бы этому рад, Прю…       Она снова смеется, ярким музыкальным смехом:       — Глупый ангел, неужели ты думаешь, что твой отец позволил бы мне сделать что-то, чего он не хотел? — она поворачивается к амбару и машет ему рукой. — Глупышка, есть еще правила и все, что нужно соблюдать. Нельзя делать маленьких, не соблюдая правил…       Гавриил позволил ей, пошатываясь, вернуться в сарай, чтобы найти еще больше пар и еще больше выпивки. Если бы она тогда следовала правилам…       Хотел ли этого его отец, где бы он ни был? Все, что Гавриил может вспомнить, — это буря, толкнувшая Кастиэля в его объятия.       — Он вырастет. Это эксперимент, чтобы вырастить одного из наших. Как человеческого ребенка. Здесь.       — Еще один эксперимент, отец? — Гавриил шепчет в воздух, а затем щелкает пальцами.