***
— Богиня плодородия? — Бобби ухмыляется. — Дин Винчестер, яблоко от яблони недалеко падает, как я погляжу. Кофе Дина остывает на кухонном столе, так и не тронутое. Бобби отправил Каса на чердак за кроваткой, и сейчас в комнате никого нет, кроме Дина и ребенка, который сидит у него на коленях. Малышка постоянно тянется к его раненой руке, и Дин не может понять, чего она хочет. — Не уверен, что хочу это слышать, но объясни, Бобби, — еле ворочая языком, просит Дин. Сил нет ни на что, только на сон. Но откладывать разговор с ребенком на потом не хочется. — Давненько это было, лет восемь тебе, что ли. Джон оставил вас со мной, а сам на охоту укатил. Вы оба с гриппом маялись, в мотеле вам не место было, — негромко произносит Бобби. Дин не мог до конца понять, что скрывает Бобби. С одной стороны, он смутно помнил ту злосчастную неделю, когда был так болен и жаждал увидеть отца. Но с другой стороны, воспоминания были мутными, словно сквозь пелену, и он не мог быть уверен, что именно произошло. — Семь, мне еще не было восьми. Бобби кивает, с сочувствием глядя на то, как маленькая девочка осторожно трогает сломанную руку Дина. — Да, похоже на правду. Значит, он связался с богиней плодородия. Она спасла его жизнь, но взамен потребовала детей. Джон говорит, она постоянно твердила о силе в крови, о тебе и Сэме. Дин не хочет, чтобы в его голове рисовались картины, где богиня, подобная Пру, вьётся вокруг его отца, мечтая о потомстве. От этой мысли его пробирает дрожь, и он отстраняется, убирая руку малышки. — Видимо, она забыла, что не получила своего. Неужели у меня есть еще сводные братья и сестры, о которых отец не удосужился нам рассказать? — прозвучало горьче, чем Дин хотел. Он понимает, почему отец скрыл от них Адама, но… — Твой отец любил твою мать. И это чувство не угасло до самой его смерти, да и после, я уверен, тоже, — голос Бобби звучал неожиданно резко. — А вы, мальчики, были для него всем. Не забывайте об этом. Дин сглотнул и кивнул, судорожно соображая, что сказать дальше. Но слова Бобби все еще звенели в его ушах. В этот момент за спиной раздался скрип дерева и знакомый вздох. Дин закатил глаза и, прижимая к себе ребенка, поднялся. Бобби последовал за ним в гостиную. Кас водрузил посреди комнаты неразобранную кроватку и хмуро на нее глядел, словно она была источником всех его бед. Дин не может не улыбнуться, это так… нормально. — Кас, сначала надо ее собрать. — Я прекрасно понимаю, что нужно сделать, Дин. Ну вот, прозвучало как приговор! Теперь всё официально: жизнь катится в тартарары. Опять. Чудесно. — Бууррр… — малышка хмыкает и снова берется за пострадавшую руку. — Хватит, малышка, — Дин пересаживает ее повыше, ловя ее бесхитростный взгляд голубых глаз. Кастиэль оборачивается. — Она… Она хочет тебя изменить, — говорит он Дину, в его голосе звучат отчаяние и гордость одновременно. Он делает шаг вперед и гладит ее по голове. — Она еще не до конца понимает, как это сделать. Ее благодать слишком юная, но когда она подрастет… Гордость распирает грудь Дина. Это чертовски круто, и это его малышка… Черт. Кас смотрит на него с такой надеждой, что Дин не может сдержать эмоций. Он отводит взгляд, чувствуя, как воздух вокруг снова становится свинцовым. Бобби прочищает горло. — Долго будешь стоять и качаться, пока не уронишь? Иди-ка наверх, поспи. Думаю, мы с ангелом сами справимся с кроваткой. — Да, я пойду посплю, — Дин пятится назад, не глядя ни на Каса, ни на хмурого Бобби. Кастиэль кивает, наблюдая, как Дин сажает дитя к Бобби, и устремляется вверх по лестнице. Его взгляд на миг задерживается на краешке пальто Каса и разбросанных обломках кроватки.***
Дин просыпается от запаха ужина и визга. Он засовывает голову под подушку. Визг явно возбужденный, так что он не волнуется, но если она так возбуждена, то… Раздается звон, и он слышит крик Сэма, а потом Бобби начинает на него орать… Дин ухмыляется. Иногда его брат бывает идиотом. Он дремлет несколько минут, пока не слышит еле слышные шаги, и прохладная рука скользит по его пояснице. — Я проснулся. — Я знаю, — Кастиэль садится на край кровати, его пальцы скользят под рубашку Дина, и тот вздрагивает от прикосновений. Снова визг и крики, но уже раздраженные. Дин тяжело вздыхает. — Что Сэм творит с этим дитём? — Кажется, он хочет обеззаразить ее льва. Не похоже, что у него получается. Дин хихикал в подушку, борясь со сном, пока Кас нежно его гладил. Хм. Подождите-ка. Дин приподнялся, перевернулся на спину и с наименьшей долей подозрительности, на которую был способен, уставился на ангела. — Что ты здесь делаешь? — Не думал, что мне нужен повод, чтобы быть рядом с тобой. Блин, молодец, Дин! — Блин, Кас. Прости, я просто… Кастиэль хмурится. — Обсуждать нашего ребенка ты не хочешь. Роберт сказал, что тебя пугает идея обязательств. Я не буду тебя к ней принуждать. Погодите? Что за…? Ангел уходит, и Дин сжимает в руках пустоту. — Ужин на столе! Тебе пора спускаться. — Кас, я не хотел тебя обидеть. Дай мне немного времени, ладно? Лицо ангела остается непроницаемым, и он уходит. — Конечно. Блин. Блин. Черт. Дин, умывшись и натянув джинсы, спускается вниз. Сэм неистово моет золотого льва в раковине, а ребенок на руках у Каса плачет и кричит. Бобби сидит за столом, прикрыв глаза рукой, и качает головой. Кастиэль разговаривает с ребенком на непонятном языке, и через десять секунд она замолкает. Проходит еще немного времени, и она протягивает руку к Сэму. — Ванна? — Да, — кивает Сэм. — Лев купается. Ты же искупался и выжил, значит, с ним все будет в порядке. Дин улыбается, подходит к плите и заглядывает в кастрюли. Уф, все зеленое. Должно быть, Сэм приготовил ужин. Он снова поднимает глаза, когда Сэм вытирает льва кухонным полотенцем и протягивает малышке обратно. — Смотри, он выжил! Ребенок ворчливо соглашается и откидывается назад на руках у Каса, возвращая льва на законное место — в свой рот. Микроволновка пищит, Сэм достает из нее бутылочку, а Кас садится за стол. Бобби поднимает голову и хмурится, глядя на ангела. — Ладно, а как же имя? Сэм пробует бутылочку, косо поглядывая на брата. Дин моргает; такое чувство, что он пропустил начало. Что-то важное. Кастиэль хмурится, наклоняет голову и поднимает взгляд, когда Сэм подходит и забирает у него ребенка, не обращая внимания на ворчание и недовольную гримасу, которая мгновенно исчезает, когда малышка понимает, что Сэм — это человек с бутылочкой. — За последние несколько дней у нас не было возможности… — Дин бросает на него взгляд. — Подумать. Дин хочет было сказать, что сейчас не время, надо подождать… Но Бобби его опередил. — Не уверен. А как вы хотите ее назвать? В комнате царила такая тишина, что ее можно было бы назвать осязаемой. Ученые не стали бы спорить. Кастиэль склонил голову набок, и Дин не мог поверить своим ушам. Он бы не сказал этого просто так. Он бы сначала спросил, потому что это было важно и… — Полагаю, в память о ней можно назвать ее Эллен. Это… если вы не против. Он не стал спрашивать. Бобби задумчиво хмыкнул и кивнул. — Хороший выбор. Сэм кивнул, перекладывая ребенка на руках. — Можно звать ее Эль для краткости. Она похожа на Эль. Вся кухня кивнула, словно это была хорошо выполненная работа. Дин стоял у плиты и думал, когда же он, черт возьми, стал невидимкой. — Прости? — его голос был слишком высоким и звучал где-то между паникой и яростью. Он застрял между этими двумя странными тошнотворными смесями и не мог выбраться. Кастиэль посмотрел на него прямо, его лицо было бесстрастным. — Ты извиняешься. — Я что? Ты не можешь просто назвать ее, не… — Разве сейчас не подходящее время, Дин? Когда я должен был это сделать? Когда ты решил, что она существует? Посуда на столе задрожала. Дин долго молчал, а потом медленно начал: — Я никогда не говорил… Сэм отступил из кухни, Бобби последовал за ним. Кастиэль остался стоять рядом. — Ты ничего не говорил! О да, это не должно было закончиться быстро.***
Прекрасный день. Если бы Сэм просто смотрел на пейзаж, откинувшись на спинку дома, он мог бы представить, что его брат и ангел не ведут перепалку, достаточно громкую, чтобы обрушить стены за его спиной. Бобби уже давно отвлекся от них и дремал в своем кресле, а малышка Эль, сидя на коленях у Сэма, с удовольствием пила из бутылочки. Все было хорошо… почти так же хорошо, как и раньше. Эль что-то пробормотала на своем воздушном наречии, на котором с ней разговаривал Кастиэль. Сэм моргнул, посмотрев вниз, а затем прищурился, глядя на горизонт. К дому по дороге шёл Гавриил. Его волосы были взъерошены, а пальто развевалось за спиной. На мгновение он остановился у ворот, нахмурился, а затем, словно обойдя что-то невидимое, направился к крыльцу. Сэм не был уверен, стоит ли говорить Бобби о том, что архангел только что пробрался сквозь заслон. Он затронет эту тему позже. Гавриил остановился перед ним, бросив на Бобби беглый взгляд, затем улыбнулся Эль и огляделся по сторонам. — Есть ли причина, по которой мы все находимся на крыльце? Проходит несколько секунд, прежде чем крики изнутри усиливаются, заставляя окна дребезжать, а свет меркнуть. О, Боже, Кас в бешенстве. — Дин и Кас наконец-то разговаривают. — Ах, — вздыхает Гавриил и садится рядом с Сэмом, прислоняясь головой к дому и закрывая глаза. Сэм сглатывает, глядя на архангела, который расположился, раскинувшись, словно марионетка, у которой перерезали ниточки. Его рукав разорван от локтя до запястья, воротник пальто изорван и обтрепан на шее, а ткань выглядит прожженной. Сэм не хочет спрашивать, точнее, он очень хочет спросить, но не уверен, что это уместно. Гавриил выглядит усталым, совсем не похожим на ухмыляющегося плута, к которому привык Сэм. Он похож на то, что они видели в круге со святым маслом, — что-то старое, древнее, могущественное и, похоже, довольное тем, что лежит на крыльце Бобби в лучах заката. Сэм лишь смутно осознает, что смотрит на золотистые в свете пальцы Гавриила, когда Эль что-то буркнула и с грохотом уронила свою бутылку. Сэм позволяет ей забраться на его рубашку и протягивает руку, чтобы она могла за нее ухватиться, пока она, покачиваясь на ногах, не опускается на колени Гавриила. Архангел вздрагивает, а Сэм закрывает глаза, стараясь не рассмеяться. — Ну же, кекс, будь нежнее. Эль хихикает и взбирается на Гавриила, пока не встает на ноги, поглаживая его по лицу. Он поднимает руки вверх и проводит пальцами по ее спине, чтобы поддержать. — Кастиэль назвал ее, — говорит Сэм, потому что это важно и он может быть немного горд, рассказывая кому-то. — Правда? — Гавриил бросает на него взгляд, полный озорства и хитрости, явно улавливая причину всех «разговоров», происходящих в доме. — И что же придумал Кастиэль? — Эллен, — говорит Сэм, — думаю, мы можем называть ее Эль. Гавриил хмурится, наклоняет голову вперед и назад, размышляя о ребенке на своих коленях, а затем произносит: — Она похожа на Эль. Сэм ухмыляется, и в доме воцаряется тишина.***
Дин сжимает кулаки и кричит: — И не смей делать из меня плохого парня, потому что я реалист! Такие вещи не происходят без последствий. Не бывает так, чтобы люди не пострадали. Я пытаюсь защитить нас здесь… Кастиэль приказывает: — Молчи. Его гнев осязаем, он вот-вот вырвется наружу. Он понимает смысл человеческой поговорки о неспособности видеть прямо. Он любит Дина всем сердцем, всей душой и остатками благодати, но часть его души желает Дину жестокости. — Как такое отношение к нашему птенцу, как у тебя, как к неудобству, которое нужно пережить, может защитить меня? Как это убережет меня от боли, Дин? Лицо Дина искажается: в глазах вина и растерянность. — Кас, просто… Кастиэль прерывает. — Нет! Ты знаешь, как мне больно видеть, что ты отвернулся от нее? Ты делаешь вид, будто заботишься о ней, а потом обращаешься с ней как с проклятием, которое, как ты надеешься, скоро исчезнет! Окна содрогаются от его силы. Дин вздрагивает и делает шаг назад. Затем еще один. Кастиэль следует за ним. — Ты утверждаешь, что любишь меня, но отгораживаешься от меня. Как будто от меня можно отмахнуться. Дин поднимает руку. — Черт возьми, Кас, нет. Не мог бы ты просто… Черт возьми, позволь мне сказать! Кастиэль хватает Дина за спину и толкает его в стену: Дин ударяется о стену со звуком «уф». — Я пытался поговорить с тобой! Если бы это был только я, я бы уделил тебе все время во Вселенной, Дин. Наша дочь, Эль, не может ждать, пока ты смиришься с ее существованием. Дин молчит: его взгляд устремлен в пол, плечи напряжены. Он выглядит разбитым, израненным. — Кас, пожалуйста, — наконец шепчет он. Вся злость Кастиэля улетучивается: он чувствует лишь усталость и боль в сердце. — Если мы тебе не нужны, я возьму Эль и уйду. Хотя он не уверен, куда они пойдут. Возможно, Гавриил сможет их спрятать. Он чувствует своего старшего брата совсем рядом, так же как чувствует своего птенца, счастливого и довольного, пока дядя развлекает ее. — Отец, что мне делать? Дин шепчет: — Нет, — его лицо бледнеет. Он отталкивается от стены и подходит к Кастиэлю. Пальцы его руки обхватывают край пальто Кастиэля и дергают за ткань. — Ты не можешь забрать ее. Кастиэль шипит: — Почему? Она тебе не нужна! Дин качает головой: из его горла вырывается болезненный звук. — Я потерял все хорошее, Кас. Все. Я не могу взять что-то подобное без обязательств. Это не для меня, — в голосе Дина звучат гнев, боль и страх. — Я люблю тебя. Черт возьми, я люблю ее. И я знаю, что как только мы начнем строить планы, дно провалится. Что-то случится… Богиня заберет ее обратно, появится другой Ангел, или демон, или еще что-нибудь, и… и мы потеряем ее… И я не могу… Дин вжимается лицом в плечо Кастиэля. Кастиэль неподвижен: он поднимает руку и проводит по шее Дина. — Я тоже боюсь, — тихо признается он. — Я не могу защитить вас обоих. Мои силы слишком слабы. Если бы Гавриил не пришел той ночью… Дин обнимает Кастиэля: Кастиэль принимает его охотно, жадно. Дин поднимает голову и целует Кастиэля в лоб: — Мы можем начать все сначала? Кастиэль кивает: он слишком любит Дина, чтобы сказать «нет». Дин придвигается к нему, сближая их рты в целомудренном поцелуе. — Я думаю, Эллен — идеальное имя, — говорит ему Дин, глядя в теплые и честные глаза. Кастиэль улыбается и снова целует Дина, потому что этой хмельной радости нужен выход.***
Дин наслаждается поцелуем. Язык Каса скользит по его, а рука крепко сжимает рубашку. Мысль о том, что из-за его упрямства он мог лишиться этих прикосновений надолго, а то и навсегда, леденит душу. Дин прижимает Каса к себе еще сильнее, пальцами впиваясь в голую кожу чуть выше воротника. Жаль, что у него не две руки, чтобы ласкать еще больше. — Вы двое, пожалуйста, можете прекратить? — вклинивается плаксивый и расстроенный голос Сэма. — Некоторые из нас хотели бы поужинать в этом году! Дин не торопился отстраняться, заставляя Сэмми немного поерзать. Кас же отстранился первым, его лицо слегка покраснело. — Да, — говорит Кас, не сводя глаз с Сэма, стоящего в дверном проеме. А там, прямо за Сэмом, держа на руках его малышку, стоит Гавриил. Дин хочет как бы сказать ему, чтобы он убрал от нее руки, но она улыбается, что-то лепечет Гавриилу и тянется, чтобы схватить Сэма за волосы. Гавриил приподнимает бровь, а затем его взгляд тяжелеет. Дин сглатывает и обхватывает запястье Каса своей здоровой рукой. — Нам нужно закончить разговор, — твердо говорит он. — Не дай нам заморить тебя голодом, Сэмми, и я жду, что ты присмотришь за ним, — добавляет Дин, указывая на Гавриила. — Присмотреть за ним? — протестует Сэм, но Дин уже тащит Каса вверх по лестнице. До него доносится смех Гавриила. Кас останавливает его на полпути к лестнице. — Тебе не надо есть, Дин? — Кас хмурится. — Последний раз ты ел почти двадцать четыре часа назад. Дин качает головой, размышляя, стоит ли обращать внимание на то, что Кас не назвал ему время с точностью до секунды. Когда-то он бы так и поступил. — Поем, когда закончим, — хмуро говорит он. — Я думаю, ты поступаешь очень глупо, Дин. Кас, не возражая, следует за ним до конца лестницы. Когда они доходят до гостевой комнаты, которую Дин выбрал себе, он прижимает Каса к двери и жадно целует. Кас отвечает на поцелуй, не менее голодный и жаждущий. Дину нравится, когда Кас так себя ведёт. Словно он хочет влезть в его кожу и жить там, завладеть им. Как будто он уже не принадлежит себе. Дин чувствует возбуждение, в джинсах становится тесно. Он дергает за узел галстука Каса, одновременно пытаясь протолкнуть их спиной вперед к кровати. Он ловок и умеет делать такие вещи. Но Кас сбивает его с толку, заставляет его слишком жадно впиваться в его кожу. Кас отстраняется, его губы красные и влажные. Дин чувствует, как в животе зарождается волна возбуждения — он всегда так реагирует, когда видит Каса таким. Это он довёл его до такого состояния, и это, черт возьми, не самое приятное чувство. — Я думал, мы собирались поговорить, — хмуро говорит Кас, просовывая руку между ними. Дин кивает и снова тянется к губам Каса. — После, — хрипло шепчет он. Кас качает головой. — Нет, Дин. Сейчас, — твердо говорит он. Он хочет надавить, сказать, что это подождет, они могут поговорить позже. Но он уже делал так раньше, и получил лишь то, что его ребенку дали имя, и ссору, когда Кас сказал, что уходит. — Ладно, — хмуро произносит Дин. Он отходит и садится на край кровати. — Хорошо? — эхом отзывается Кас. Кас не может не понимать значение этого слова, и тут Дина озаряет: Кас хочет, чтобы он это сказал. — Ладно, давай поговорим. Дин чувствует себя идиотом, видя облегчение на лице Каса. Да, это его вина. Он слишком долго волновался, перестал обращать внимание, и это… Обычно именно тогда он все теряет. Он протягивает руку, и Кас подается вперед, впиваясь в его ладони. Дин слишком много видел и представлял, он не может позволить себе все испортить. Он не может.***
Сэм свернулся калачиком в кресле, делая вид, что читает. На самом деле он не обращал внимания на тихие разговоры, доносившиеся сверху. Его взгляд был прикован к Гавриилу, который раскинулся на диване. Эль спала у архангела на груди, а он с удовольствием играл с малышкой. Сэм и Бобби недавно закончили ужин, и Бобби, шумно возмутившись присутствием трикстера, отправился спать. После этого события все как-то само собой потянулись в гостиную, как будто это было совершенно нормально, как будто Гавриил всегда был здесь. Сэм не мог оторваться от книги, но украдкой наблюдал за Гавриилом. Тот, не торопясь, ужинал, а пиджак его небрежно висел на стуле в кухне. Гавриил закрыл глаза и лениво выводил на спине спящей малышки руны, означавшие защиту и любовь. Эль сопела и беспокойно ворочалась. Сэм видел, как Гавриил нежно гладит ее по спине, и малышка постепенно успокаивается. В этой картине было что-то трогательное. Что-то в том, как Гавриил улыбался, когда Эль протягивала ему своего льва; что-то в его взгляде, когда он смотрел на Каса, даже когда тот вел себя несносно. Он отложил книгу, и рука Гавриила, скользившая по спине спящей малышки, замерла. — Итак… — начал Сэм, стараясь говорить тише, чтобы не разбудить ребенка. Странное чувство — разговаривать с Гавриилом, задавать ему вопросы. — Что это за «птенец»? Лицо Гавриила не выражало никаких эмоций, но Сэм уловил едва заметную тень хмурого взгляда. — Тебе нужно определение этого слова или история? — спросил Гавриил. Сэм сглотнул. Сейчас или никогда. — Ты назвал Кастиэля своим птенцом, — произнес он, глядя в глаза Гавриилу. — Да. Сэм вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Честно говоря, это было похоже на вырывание зубов у дракона, — пробормотал он. — Мне просто было интересно, что это значит. Я имею в виду, что во всех моих исследованиях не было ни одного упоминания об ангелах-«детенышах» или «птенцах». Подразумевалось, что Бог создал их полностью взрослыми… — Всех, кроме одного, — хмыкнул Гавриил. Сэм застыл, не в силах поверить своим ушам. — Всех, кроме одного? — переспросил он. — Да, Кастиэль был… другим, — уклончиво ответил Гавриил. — Другим? — Сэм заинтересовался. — Насколько другим? Гавриил вздохнул и, открыв глаза, посмотрел на него. — Отцу стало скучно, и он решил создать ангела, который не мог бы сам о себе позаботиться. И он отдал его мне. Доволен? — Нет, — твердо ответил Сэм. — То есть я рад, что ты мне рассказал, но мне не нравится, что это тебя расстроило. Гавриил вздрагивает… нет, он скорее похож на взъерошенную птицу, раздраженно распушившую перья. — Я не расстроен, — шипит он. Эль ворчит, прижимаясь к его груди, и слегка вздрагивает. Гавриил гладит ее по спине, успокаивая, и его лицо смягчается. — Прости, — наконец говорит Сэм. — Я больше ни о чем не буду спрашивать. Просто мне любопытно, а Кас теперь вроде как мой шурин? Гавриил молчит, его губы сжаты в тонкую линию. Сэм вздыхает и наклоняется вперед в кресле. Расстояние между ними совсем небольшое, а его рука достаточно длинная, поэтому он без труда дотягивается до Эль и заправляет ей волосы за ухо. Его пальцы случайно касаются груди Гавриила, и тот замирает. Сэм не хочет думать о том, что это может значить, и отдергивает руку. — Я никогда не думал, что стану дядей, — тихо говорит он. Гавриил еле слышно хмыкает и встречается взглядом с Сэмом. — Ты хорошо с ней ладишь, хотя она все еще сердится на тебя из-за льва, — говорит он. Сэм хмурится. — Как ты…? — Кекс рассказала, — отвечает Гавриил, и его губы кривятся в легкой, счастливой улыбке. Сэм думает, что такая улыбка очень идет Гавриилу, и задается вопросом, часто ли так улыбался тот Гавриил, которого Кастиэль знал давным-давно. — Так вот что она тебе говорила? Что это за язык? — спрашивает он. — Наш, — равнодушно отвечает Гавриил. — Она схватывает его быстрее, чем английский, маленький гений. Кас хорошо ее учит, — в его голосе и на лице явная гордость. — Не ожидал, что она так расстроится из-за мытья льва, — замечает Сэм. Ему любопытно, но он не собирается настаивать. В конце концов, он может просто спросить Каса о языке. Гавриил закатывает глаза. — Кастиэль устроил бы скандал, если бы кто-то тронул его льва. Это была его любимая игрушка. Конечно, ему больше всего понравилась бы игрушка, которую ему подарил Михаил, этот выпендрежник. Сэм кивает. — Держу пари, Кас не грыз его так, как она. А если учесть, что у Бобби на потолке теперь хром, то ее приступ был эпическим. В этом есть смысл: Кастиэль дарит Эль свою любимую игрушку из детства. Но при этом он испытывает грусть от того, что они с Дином никогда не смогут этого сделать. Сэм не помнит, чтобы у него была любимая игрушка. Он не помнит, чтобы Дин играл с игрушками. — Погоди, Михаил подарил Касу льва? — переспрашивает он. — Я так и сказал, — отвечает Гавриил, не отрываясь от спины Эль. Сэм наблюдает за его пальцами. — Михаил? Архангел Михаил? Который должен был выжечь моего брата и оставить от него пустую оболочку? Этот Михаил? — тихо спрашивает Сэм. Он не сводит глаз с пальцев Гавриила… это успокаивает. Гавриил резко вдыхает, но молчит. Он прижимает к себе Эль и поднимается на ноги. Сэм тоже встает и наблюдает, как Гавриил подходит к кроватке, стоящей по другую сторону дивана, и осторожно кладет в нее Эль. Гавриил задерживается там, но Сэм обходит его и наклоняется рядом, чтобы накрыть Эль одеялом и разгладить волосы. Сэм все еще стоит там, прижавшись к Гавриилу ближе, чем следовало бы. Его пальцы обхватывают перила кроватки, а взгляд не отрывается от ребенка. Рука Гавриила ложится рядом с его рукой, чуть касаясь ее края. Наверное, это должно его пугать, но не пугает. — Я не позволю ему, — говорит Гавриил так тихо, что Сэм едва его слышит. — Михаил не… он бы не стал… он… Он замолкает, и Сэм смотрит на него. — Ты ведь давно его не видел, правда? — спрашивает Сэм. Пальцы Гавриила на мгновение сжимаются вокруг перил. — Да, — отвечает он. — И он уже не тот, каким был до первой войны. Я забыл об этом. — Первой войны? — Сэм вздыхает, немного удивлённый тем, что о ней говорят в таком тоне. Как о чем-то, что не было мифом; как о чем-то, что было болью и насилием. — Михаил любил Морнингстара почти слишком сильно, и его падение, его предательство… Это что-то сломало, — говорит Гавриил, а в его голосе звучат воспоминания. Сэм поднимает руку и не глядя проводит пальцами по руке Гавриила. Эль спит, а ее дяди еще некоторое время молча наблюдают за ней.***
На завтрак — блинчики с шоколадной крошкой. Кастиэль не знает, как их приготовили: Гавриил сам или он просто наколдовал их, но они уже были на столе, когда он пришел на кухню с Эль. Дин и Роберт уже едят. Дин сидит рядом с Кастиэлем и орудует одной рукой — раненая не давала ему спать больше нескольких часов, к большому огорчению Кастиэля. Гавриил устроился на кухонной стойке, чем заслужил несколько неодобрительных взглядов от Роберта. Эль ест кусочки блинчика, которые ей нарезал Дин. Касу нужно не забыть поговорить с Робертом о том, как помочь ей контролировать свои испражнения. Дин с радостью уплетал блинчики, что немного повысило его оценку в глазах Гавриила. Он размышляет, не стоит ли сообщить брату, что если он хочет завоевать доверие Дина в плане еды, то пирог будет более подходящим вариантом. Кастиэль же уверен, что Гавриил просто хотел сам съесть блинчики, да еще и с шоколадной крошкой. В этот момент в комнату входит Сэм и ухмыляется. — Потрясающе, блинчики с шоколадной крошкой, обожаю такие! Благодать Габриэля становится еще более сияющей, но это видит только Кастиэль. А вот блеск в его глазах не скроешь от внимательных глаз. — Тебе повезло, что мы не съели все, соня, — говорит ему Дин с набитым ртом. Сэм закатывает глаза и корчит гримасу, которую Дин называет «сучьим лицом». — И тебе доброе утро, Дин. Доброе утро, Кас, доброе утро, Бобби, — он проводит рукой по волосам Эль. — Доброе утро, Эль. — Доброе утро, — радостно повторяет Элль. Дин широко улыбается, его поза меняется, и Кастиэль чувствует огромную радость от того, что видит на его лице безудержную гордость за их «птенца». — Гавриил, — просто говорит Сэм, и Кастиэль поднимает глаза от приветствия: его брат тоже улыбается. — Не волнуйся, Сэмми, — говорит Гавриил, протягивая Сэму тарелку с блинчиками. — Мне удалось спасти несколько от твоего брата. Дин жестикулирует вилкой, делая непонятные для Кастиэля знаки. — Ха-ха. Сэму все равно нужно следить за своей девичьей фигурой. — О, бл… выкуси, Дин, — отвечает Сэм. — Спасибо, Гавриил. Гавриил пожимает плечами. — Не за что. Кастиэль никогда не поймет, как порой общаются Дин и Сэм, но он завидует тому, что у него никогда не было брата или сестры, для которых подобные оскорбления были бы неправдой, а лаской. Сэм садится за стол и начинает есть. Эль отказывается от своих блинчиков и снова тянется к раненой руке Дина. — Нет, — ласково говорит он ей на своем языке. — Нельзя, Эль, — Кастиэль пытается отнять у нее руки, но она издает сердитый, полный страдания звук, который привлекает всеобщее внимание. Дин опускает вилку и берет одну из ее маленьких рук в свою. — Я знаю, малышка, но тебе придется немного подождать, пока ты не подрастешь, чтобы делать такие вещи. — Что с рукой Дина? — спрашивает Гавриил, глядя на свою чашку кофе, в которой больше пахнет сахаром, чем чем-либо еще. Кастиэль поднимает глаза и видит, что его брат нахмурился. Он боится разочарования, которое, как он уверен, Гавриил сейчас чувствует. — Дин ударил Захарию, прежде чем ты вмешался. Острый взгляд Гавриила переходит с руки Дина на Кастиэля. — Почему ты не исцелил его? — Я не могу, — признается Кастиэль, опустив голову. — Я потерял способность исцелять что-либо, кроме самых незначительных травм. А даже они требуют огромного количества энергии. Эль издаёт тихий звук и перестаёт пытаться взять Дина за руку. Вместо этого она гладит Кастиэля по лицу. — Ол Гаха Ол, — говорит она. Он не уверен, что она понимает его страдания, но чувствует благодарность за то, что дочь не винит его в том, что он не смог исцелить её второго отца. — Ты не говорил мне, что всё стало так плохо. Ты сказал мне… — голос Гавриила прерывистый и напряжённый. — Все в порядке. Я не хотел… — Чего? Беспокоить меня?! Кастиэль, как ты вообще телепортируешься? — Осторожно, — сглатывает Кастиэль. Дин смотрит на него, Сэм — на Гавриила, а Бобби, как ни странно, не смотрит ни на кого из них. — Ты невозможен, иногда я даже не знаю… — Гавриил бормочет на их языке. — Мне жаль, Гавриил, — говорит Кастиэль на их языке. Он уже начал ссору на этой кухне; он не хочет еще одной. Гавриил вздыхает и одним легким движением отрывается от тумбы. — Ты, — говорит он по-английски, указывая на Кастиэля. — Тебе больше не позволено лгать мне о таких важных вещах. Он хватает поврежденную руку Дина за запястье, не обращая внимания на его жалобы. — А ты перестанешь оказывать на него дурное влияние. Это моя работа. — Придурок! — Дин отвоевывает руку у Гавриила и разгибает пальцы, прежде чем начать снимать повязку. — Идиот, — бормочет Гавриил, поворачиваясь к тумбе, чтобы насыпать в кофе побольше сахара. — Вот, видишь? — Дин протягивает руку вверх, чтобы Эль могла схватить ее. — Твой придурковатый дядя все исправил. Эль воркует, пока Дин гладит ее волосы. Внезапно она вспоминает о Кастиэле. — Гавриил? — Что? — Я не смог исцелить Роберта, — очень тихо говорит Кастиэль на их языке. Его взгляд перебегает на хозяина. Роберт так много сделал для Дина, а Кастиэль не смог сделать для него всего лишь одну вещь. — Так, инвалидное кресло, — Гавриил говорит по-английски и поворачивается, чтобы опереться о тумбу. Бобби поднимает голову, его лицо выражает непонимание. — Ну что, старина, будем исцеляться? Я не творю чудеса целыми днями, знаешь ли. В кухне воцаряется тишина. Слишком много надежд и предвкушений витает в воздухе. — Кого ты стариной назвал? Насколько я знаю, ты здесь самый старый, — Бобби нарушает молчание. На мгновение Гавриил застывает в шоке. Его глаза расширяются от удивления, прежде чем он растворяется в смехе. — О, ты мне нравишься, — он смеется и выходит из кухни, останавливаясь, чтобы дважды похлопать Бобби по плечу. — Ты мне очень нравишься.***
Гавриил расположился на развалившемся автомобиле неподалеку от крыльца. Рядом с ним банка кофе, опрокинутая в траву. Ему не очень-то нравится исцелять больных, он считает, что другие ангелы справляются с этой задачей лучше него. Но Кастиэль смотрит на него как на беспомощного щенка, а Кас — его птенец. Его птенец, который в данный момент спаривается с идиотом Винчестером, а Бобби — самое близкое, что у него есть в качестве отца. Так что в каком-то глупом, неважном, окольном смысле Бобби теперь был семьей. Семьей. Гавриил старается не жалеть обо всем. Он должен был оставить Винчестеров в покое. Он не должен был ослаблять бдительность настолько, чтобы они заманили его в ловушку. Он должен был… должен был усвоить урок. Тогда Кастиэль никогда бы не вернулся на склад, никогда бы не согласился помочь своему птенцу… Все было бы намного проще. Он любил легкие пути, он привык к ним. Теперь ничто не давалось легко. Он не поворачивается, когда открывается входная дверь, и не слышит звуков шагов, доносящихся до него. Он знает, что это Сэм, еще до того, как поднимет глаза. Он чувствует его, ощущает его запах, и прямо сейчас мальчик пахнет шоколадными блинчиками и излучает радость. Сэм ухмыляется, когда Гавриил поднимает глаза, а потом говорит: — Ты потрясающий. Уже больше тысячелетия никто не подходил к Гавриилу и не был так рад его видеть. Настолько рад. В горле у него пересыхает, и все остроумные реплики вылетают из головы. Ему нужен этот человек, ему нужно это чувство постоянно, он хочет обладать им, купаться в нем и… Он вдруг осознает, что улыбается как идиот, напевая себе под нос, когда Сэм краснеет. Сотня вещей, которые он пытается выудить одновременно, правда, ложь, отступление… Он уже наполовину поднимается из машины, когда взгляд Сэма падает на землю и… — Ой! Они оба застывают. Что за черт? Они поворачиваются к воротам. Там стоит темноволосый мужчина в узких джинсах и красной кожаной куртке. На нем фиолетовая футболка с надписью «Не стесняйтесь меня» и, наверное, самая уродливая в мире шляпа. Он шаркает своими изношенными «Конверсами» по земле и ухмыляется. — Я бы вошел, но подумал, что это будет невежливо, — говорит он. Гавриил сглатывает и моргает: — Барахиэль?!