***
В доме тихо, когда Сэм выходит из своей комнаты, протирая глаза от сна. Он не помнит, как ложился спать и как поднимался в свою комнату, но помнит, как смотрел на звезды, как под его спиной лежал прохладный металл разбитой машины, а голос Гавриила был ровным и низким, когда он рассказывал Сэму древние истории о созвездиях. Дверь Дина по-прежнему закрыта, и Сэм не задерживается за ней. Спят Кас и Дин или нет, но они заслуживают того, чтобы провести несколько утренних часов в покое. Когда Сэм спускается вниз, кроватка Эль пуста, но он слышит голос Гавриила на кухне и звонкий смех Эль. Он пробирается через стопки книг, огибает диван и кресла и направляется на кухню. Сэм прислоняется к дверному проему и смотрит, как Гавриил возится в шкафу с Эль на бедре. Гавриил говорит на этом лирическом языке с Эль, которая машет ему своим львом и указывает на миску с клубникой, появившуюся в какой-то момент ночью. Она корчится и тянется, извиваясь в хватке Гавриила, и Сэм сдерживает смех, глядя на то, каким измученным выглядит Гавриил. Гавриил хмурится и перекладывает Эль на руках, прежде чем подкинуть ее, а затем щелкает пальцами. Появляется стульчик для кормления, весь из полированного дерева, и Сэм начинает смеяться. Гавриил поворачивается и смотрит на него, что только заставляет Сэма смеяться еще сильнее. — Сэм! — Эль щебечет, еще больше извиваясь, прежде чем Гавриил усаживает ее в стульчик. Малышка суетится, крутится на стульчике, но потом понимает, что никуда не денется. Она хмурится на дядюшек и машет в воздухе своим львом. — Лежать, — приказывает она. — Проблемы, Гавриил? — спрашивает Сэм, проходя на кухню. Гавриил фыркает. — Она все еще менее ворчлива по утрам, чем ее отец, — он берет клубнику из миски и протягивает ее Эль. Похоже, это подношение успокаивает принцессу Винчестер: она показывает ее сначала своему льву, а потом начинает обгладывать ее своими молочными зубами. — Хорошо спал, Сэмюэль? — Да, но я не помню, как поднимался наверх, — Сэм взъерошил волосы Эль. — Готова к бутылочке, Эль? — Бутылочку! — подтверждает Эль. Гавриил дает Эль еще одну клубнику, а затем кладет одну себе в рот. Сэм интересуется, такие ли они сладкие и сочные, как выглядят, ведь он давно не ел свежей клубники. Гавриил, должно быть, навел на них моджо, поскольку он уверен, что клубника сейчас не в сезоне. Сэм протискивается мимо него к бутылочке Эль, которая сушится на подставке для посуды, и берет банку с порошком, чтобы смешать смесь. — Как клубника? — Отлично, — говорит Гавриил, как будто обидно предполагать обратное. Он берет одну и откручивает хвостик. — Хочешь? — Когда закончу с бутылочкой Эль. Не хочу, чтобы она перебудила весь дом, — замечает Сэм. — Или чтобы она посылала сигналы «здесь что-то ангельское». Гавриил усмехается и прижимает клубнику к губам Сэма. Руки Сэма замирают, дыхание сбивается, внезапно дрогнув. Он чувствует запах клубники, едва ощущая ее вкус на губах. Сэм без раздумий высовывает язык. — Откройся, — мягко говорит Гавриил. Сэм вдыхает, колеблется, затем повинуется. Гавриил проносит фрукт в губы Сэма. Он сладкий, и Сэм откусывает, жует, потом снова откусывает, пока не остается только кончик пальца Гавриил, упирающийся в его губы. — Поцелуй! — завизжала Эль. Рука Гавриил отдергивается, как будто его обожгли. Сэм краснеет и отворачивает голову, торопясь доделать бутылку Эль. — Ну что, хочешь поцелуй, кексик? — спрашивает Гавриил, наклоняясь, чтобы поцеловать девочку в щеку. Сэм краем глаза наблюдает за тем, как Эль гладит Гавриила по щеке. Его сердце сжимается, и он хочет… хочет… Эль хихикает и дарит Гавриилу липкий поцелуй. Сэм хочет этого. То, что есть у Дина. Сэм проводит языком по нижней губе, затем поворачивается с бутылочкой в руках. — Вот, милая, — говорит он малышке, протягивая ей бутылочку. Эль берет ее с такой жадностью, какая бывает только у младенцев, и Гавриил ласково хихикает. Архангел проводит рукой по ее волосам, и Сэм клянется, что почти видит, как Гавриил одним лишь движением руки создает для нее защиту и любовь. — Дин принес ее в кроватку прошлой ночью? — спрашивает Сэм с внезапно пересохшим ртом, нуждаясь в том, чтобы сказать что-нибудь, хоть что-нибудь. Гавриил не поднимает глаз, но пожимает плечами. — Это сделал Кас, после того как ты уснул. — О, — Сэм берет клубнику из миски, гадая, будет ли она такой же сладкой, как та… Он обрывает мысль. — Я не помню, как заснул. Еще одно неопределенное пожатие плечами. — Ты был уставшим, — Гавриил поднимает взгляд как раз в тот момент, когда Сэм надкусывает клубнику, и его глаза на долю секунды темнеют. Все закончилось так быстро, что Сэм подумал, что ему это привиделось. — Не волнуйся, я охранял твои сны. Сэм проглатывает ягоду. — Спасибо. — Я рассказал Кастиэлю о Люцифере. Он расскажет Дину, — говорит ему Гавриил, внимательно глядя на него. — Отлично, — вздыхает Сэм и проводит рукой по лицу. Он надеялся, что пройдет еще немного времени, прежде чем все снова начнут его ненавидеть. — Я буду держаться подальше от них с Дином, — в его груди поселился вечный страх. Страх, что он потеряет Дина. Что это последняя капля, и теперь Дину нужно защищать гораздо больше… — Не драматизируй, — сухо говорит Гавриил, словно услышав мысли Сэма. А может, и услышал. Возможно, он не так добр, как Кас, по поводу всего этого. — Кастиэль не ненавидит тебя. Ты сделал это не нарочно, и Люцифер рано или поздно должен был это понять. Если Барах собрал все кусочки головоломки вместе, то Морнингстар рано или поздно тоже все бы понял. Сэм не комментирует этот промах, он едва его замечает, потому что знает, как Дин это воспримет. Он знает, что подумает Дин о том, что Сэм скрывает от него это. Это будет еще одна ложь, еще одна причина, по которой Сэму нельзя доверять. — Что Люцифер может сделать с ней? — Сэм спрашивает приглушенным голосом, наблюдая за Эль. Гавриил вздыхает и наклоняет голову вперед-назад, словно взвешивая варианты. — Я не боюсь, что он причинит ей вред, Сэм, — говорит Гавриил низким голосом, словно думает, что кто-то, кроме Сэма и Эль, его слушает. — Морнингстар… Люцифер обиделся, что отец отдал Кастиэля мне. Он считал, что птенец должен был достаться ему и Михаилу. Он постоянно отмахивался от Кастиэля. — Ты боишься, что он… — Сэм не может закончить фразу, потому что внезапно это становится и его страхом. Он вспоминает, как говорил Люцифер, как он держал льва. Гавриил поворачивает голову и смотрит на Эль, которая радостно пьет из бутылочки в своем новом стульчике. Невинная и счастливая, не понимающая, что натворила своим существованием… Сэм задается вопросом, выглядел ли он когда-нибудь так же или уже тогда был запятнан невинностью. — Он возьмет ее и оставит себе. Возможно, он даже сочтет это своей заслугой. То, в чем ему было отказано. — Я не… — Сэм прерывается и резко качает головой. Как будто резкое движение заставит слова Гавриил сложиться в единое целое и обрести смысл. — Как ты можешь быть уверен? — Он мой брат, и я его знаю, — говорит Гавриил, его голос звучит резко. Стекло дребезжит, и Эль поднимает глаза, внезапно затихая и замирая. Гавриил успокаивающе проводит рукой по ее волосам. Сэм проводит пальцем по тыльной стороне ее крошечной ладошки, и она обхватывает его пальцами. Эль тянет к нему руки, бутылка брошена. — Вытащи. Сэм открывает детский стульчик и поднимает Эль, прижимая ее к груди. Золотой лев сидит на стульчике. — Ад изменил Дина, — замечает Сэм. Гавриил на мгновение замолкает, подхватывает льва и укладывает его на руки Эль. — Да, изменил, — ореховые глаза архангела темные, но они не отрываются от глаз Сэма. Он протягивает руку и прижимает два пальца к губам Сэма, чтобы не дать ему заговорить. — Но он все еще твой брат. Затем Гавриил отворачивается к тумбе и миске с клубникой. — Как думаешь, Сэмми, вафли с клубникой на завтрак? — Гавриил спрашивает легким и непринужденным тоном. Сэм сглатывает и целует голову Эль. — По-моему, неплохо. А ты что скажешь, Эль? Хочешь попробовать вафли сегодня утром? — Вафли с клубникой, — заявляет Эль.***
Еще рано, настолько рано, что одеяла еще хранят лучшие ощущения тепла, объятий и комфорта. Пальцы пробираются по бедрам Дина, едва касаясь изгиба под животом, затем петляют по бокам, а потом спускаются вниз, чтобы провести неровную линию по позвоночнику. Он выгибается, наполовину проснувшись и ничего не соображая, и получает за это мягкий теплый поцелуй в шею. В его комнате пахнет хлопком, старым деревом и ангелом — именно так, как он хочет. Он что-то бормочет, какую-то полустертую мысль о беспокойстве, что-то, что он должен был запомнить. — Эль внизу с Гавриилом и Сэмом. Голос у Каса низкий, и Дин чувствует, как его слова отдаются в спине. Ах, вот оно что, последний раз он помнил, что ребенок был с ними в постели. Два взволнованных ангела рассказывали ему о звездах и кометах и устраивали гонки по широкому холодному пространству между ними. Эль уснула на кровати между ним и Касом. Дин чуть приоткрывает глаза — из полутьмы он не может определить время суток. Из-за штор пробивается свет, и Дин думает, не стоит ли ему пошевелиться. — Я встану, — бормочет он, разминая затекшие конечности. Эти ловкие пальцы гладят его по позвоночнику, лишь слегка надавливая. — Мы можем еще немного поваляться в постели, — мягко говорит Кас, гладя Дина по уху. Дин откидывает голову назад, прислушиваясь к звукам и ощущениям. — Она не против. — Да, — соглашается Дин, когда пальцы Каса скользят под пояс его брюк для сна. — Сэмми хорошо о ней позаботится. Возникает пауза, но Дин все еще больше спит, чем бодрствует, поэтому мгновения пролетают вместе, и вот Кас уже целует его. Угол наклона неудобный, но это больше похоже на прикосновение, чем на поцелуй. Дин не возражает. Ему тепло и хорошо. Ему не нужно думать ни о чем, кроме Каса. Дин пытается перевернуться, но Кас кладет руку на бедро Дина, удерживая его на месте. — Позволь мне позаботиться о тебе, — говорит ему Кас, прижимаясь поцелуями к плечам Дина. Дин расслабляется. Он хочет дать Касу то, что тот хочет. Рот Каса прикасается к горлу Дина, медленно, влажно и нежно. Голова Дина откидывается назад, и он позволяет себе издавать тихие звуки удовольствия и удовлетворения. Пальцы Каса гладят его по бокам, потом по животу, потом вверх по груди. Медленно и легко, не то чтобы дразняще, но и не настойчиво. Как будто у них есть все время в мире. Дин протягивает руку назад, чтобы запустить пальцы в волосы Каса. Ему не приходится тянуть, потому что, как только он поднимает голову и откидывает ее назад, рот Каса оказывается на его губах. Губы Каса сухие на фоне губ Дина, рот влажный и слишком горячий, чтобы быть человеческим. Поцелуй грязный и идеальный, и Дину кажется, что он мог бы заниматься этим несколько дней. Пальцы Каса касаются члена Дина сквозь мягкий хлопок. Дин подается вперед и удивляется, когда же он успел так напрячься. — Кас. Слова, лирические и звонкие, которые Кас произносит на его коже, — это как награда. И Дин снова выдыхает имя Каса. Рука убирается с его члена, а пальцы обхватывают пояс на талии Дина и стягивают мягкий хлопок. Дин без спроса приподнимает бедра и сбрасывает штаны с себя. Кас осыпает поцелуями его плечи и шею, проводит пальцами по отпечатку руки на плече Дина, по следам пальцев на бедрах Дина. — Кас, — хрипло стонет Дин. Он выгибается дугой и подается бедрами назад к Касу. Кас, который великолепно обнажен позади него, прижимаясь акрами теплой гладкой кожи к покрытому шрамами телу Дина. Дин сдвигает ногу вперед, давая Касу место, прося без слов. Кас — единственный человек, которого Дин готов умолять, но Кас редко заставляет его. И то только тогда, когда Дину нужно лишить его всякого контроля. Но это не сейчас. Сейчас — это тепло одеял, тишина, нарушаемая лишь рваным дыханием и шепотом слов, осознание того, что это не украденный момент… Он заслужен. Горячая кожа Каса прижимается к Дину, его член тверд и упирается в спину Дина. Еще один поцелуй прижимается к позвоночнику Дина. — Dilectus meus candidus et rubicundus electus ex milibus, — шепчет Кас, прижимаясь к его коже; каждое слово — прикосновение губ к коже Дина. Ловкие пальцы раздвигают задницу Дина, обводят его вход. Дин не помнит, чтобы из него вытекала смазка, но время тянется, как патока зимой, затягивает каждый момент, словно вечность, и все, на чем Дин может сосредоточиться, — это Кас. Дин выставляет ногу вперед и одновременно пытается отвести бедра назад. — Caput eius aurum optimum comae eius sicut elatae palmarum nigrae quasi corvus, — бормочет Кас, гладя Дина по волосам и проталкивая в него один палец. Дин тихонько стонет, откидывая голову назад. Палец Каса движется внутри него, горячий и скользкий, задавая легкий темп, которому вторят бедра Дина. — Что это? — прошептал Дин, ощущая жар в животе. Кас мурлычет под кожей Дина, затем вводит второй палец. Пальцы не двигаются, просто покоятся в теле Дина. Когда Дин пытается оттолкнуться от них, Кас удерживает его бедра, положив руку ему на бедро. Дин не хнычет, потому что Дин Винчестер не хнычет. — Oculi eius sicut columbae super rivulos aquarum quae lacte sunt lotae et resident iuxta fluenta plenissima, — Кас придвигается к нему и прижимается губами к закрытым векам Дина. Дин открывает глаза и видит Каса — широко раскрытые глаза, тонкая полоска голубого вокруг чистого черного, устремленного в чистый свет. Немного Каса, света, который Дин наблюдал в небе, пробивается сквозь него. — Кас, давай, — говорит ему Дин. В том, как говорит Кас, есть что-то слишком тихое, слишком благоговейное. Это похоже на похвалу, которую Дин не уверен, что заслуживает. Кас улыбается. — Тише, Дин, — наконец Кас шевелит пальцами. Медленно вытягивает их, затем еще медленнее вводит обратно. Он раздвигает их внутри тела Дина, растягивая Дина гораздо сильнее, чем ему нужно. — Я и так тихо, — шутит Дин с тихим стоном. Он все еще не может пошевелить бедрами, так как Кас держит его неподвижно, заставляя просто лежать и принимать. Дин вознагражден еще одной медленной улыбкой, на этот раз прижатой к его плечу. Он отводит руку назад, угол неудобный, но он находит кожу Каса, сторону его лица. Кас целует кончики его пальцев, целует ладонь. — Manus illius tornatiles aureae plenae hyacinthis venter eius eburneus distinctus sapphyris. Рука Каса наконец покидает его бедро, скользит по животу и груди Дина, а затем нащупывает член Дина. Дин выгибается в такт прикосновению, и все его вздохи, когда он хотел сказать Касу, чтобы тот прекратил эту чертову латынь, срываются в низкий, протяжный звук удовольствия. Обхватив рукой член Дина и запустив пальцы внутрь, Кас задает ритм, от которого удовольствие дрожит по венам Дина так, что Дин может греться часами. Дин даже не может заставить себя захотеть срочности, слишком хорошо, и он знает, что Кас позаботится о нем. Третий палец присоединяется к двум первым, и Дин не может сделать ничего, кроме как попытаться дать Касу больше места. Поза не позволяет ему двигаться, но Кас кажется довольным, а конечности Дина тяжелые, как у только что проснувшегося человека. — Ах, — шепчет Дин, глаза снова закрываются, еще больше отгораживаясь от мира. — Ты готов ко мне? — спрашивает Кас у него на ухо. Он всегда спрашивает. Даже когда это тяжело, даже когда Дин не хочет, чтобы он спрашивал. Дин кивает и издает звук, который должен был бы означать «да», но застревает в горле и на языке. Кас, кажется, понимает, и его пальцы выходят из тела Дина. Кас прижимается к нему. Он приподнимает ногу Дина, расставляет ее и входит до конца одним длинным движением, от которого Дин вздрагивает и задыхается. Он не может толкнуться так, как сейчас, но он растягивает Дина. Каждое движение посылает маленькие искры удовольствия по нервам Дина. Рука Каса нащупывает член Дина, большой палец поглаживает головку, распространяя влагу. Дин задыхается и захлебывается, его рот приоткрыт. И в этот момент Дин оказывается на грани. Его живот сжимается, и он почти чувствует вкус. Ему нужно… нужно что-то, но Кас не дает ему расслабиться, не торопит. — Crura illius columnae marmoreae quae fundatae sunt super bases aureas species eius ut Libani electus ut cedri, — шепчет Кас, голос хриплый и надтреснутый. Он целует плечи, шею, щеку, любую часть Дина, до которой может дотянуться. Наконец язык Каса пробегает по его отметине на плече Дина, и Дин падает. — Кас, Кас, Кас, — задыхаясь и содрогаясь, Дин погружается в оргазм. Он выплескивается на руку Каса, и все белеет за его веками. Кас все еще двигается в нем, твердый и горячий внутри, когда Дин всплывает на поверхность. Его рот тянется к шее Дина, а мокрая, липкая рука растекается по животу Дина. — Люблю тебя, — успевает сказать Дин, его язык все еще тяжелый. Позади него застонал Кас, его бедра дернулись вперед. — Guttur… guttur illius suavissimum et totus desiderabilis talis, — полупричитает Кас. Окна дрожат, словно под напором ветра. Кас прижимает Дина к себе, зарывается лицом в шею Дина и проталкивается внутрь так глубоко, как только может. Дин чувствует, как содрогается все тело, когда Кас кончает, чувствует, как он изливается глубоко внутри него. Затем Кас прижимается к нему, дрожа. — Est dilectus meus et iste est amicus meus, — шепчет Кас. — Est dilectus meus. Дин сдвигается, позволяя Касу выйти из него, и поворачивается. Он смотрит на Каса, на его красные губы, на слизистую рта, и ему хочется его поцеловать. Дин запускает пальцы в волосы Каса, проводит кончиками пальцев по его позвоночнику. — Что это была за последняя часть? — спрашивает Дин, не ожидая ответа. — Моя любовь, — говорит ему Кас после некоторого колебания. — Латынь… Это не мой язык, но он прекрасен. — Est dilectus meus, — шепчет Дин в ответ, путаясь в произношении, но подразумевая каждое слово. Это момент из разряда «чик флик», но Дину все равно. Ему, блядь, все равно. Улыбка Каса ярче рассвета.***
Кастиэль останавливается на верхней площадке лестницы и наблюдает за происходящим. Он оставил Дина умытым и сытым в постели, пообещав вернуться после того, как проведает Эль. Странно было чувствовать, что теперь у него есть время; что у него снова есть семья, которая помогает заботиться о делах. До того утра он не понимал, как сильно ему этого не хватает, пока не осознал, что пока у него нет ничего, что он должен был бы сделать. Вчера вечером он говорил с Гавриилом о своих поисках отца, и Гавриил сказал ему, что послал Барахиила заглянуть туда, куда Кастиэль не мог. У Гавриила были планы, у Гавриила были люди. Гавриил усмехнулся, привычно и легко, и сказал, чтобы он не волновался. Кастиэль не мог отделаться от ощущения, что архангел наверстывает упущенное время. Или, возможно, у Гавриила были другие причины. Снизу доносились тихие звуки, и именно тишина заставила Кастиэля остановиться. Сэм лежал на диване и дремал, на его груди лежала раскрытая книга, а Гавриил стоял над ним, прижимая к себе Эль. Пальцы Гавриила ловко и быстро проводят по бровям Сэма, создавая защиту и безопасность, а Эль с любопытством смотрит вниз. Гавриил убирает волосы Сэма с глаз, затем обходит диван и опускается на пол рядом с младшим Винчестером, тихонько разговаривая с Эль и укачивая ее. Кастиэль моргает: в гостиной есть свободные стулья, но… Медленно, но он думает, не пропустил ли он что-то, потому что он помнит Михаила и Морнингстара. Он помнит, как обычно сидят ангелы. В идеальных парах, один ниже другого. Сэм сдвигается во сне, и Кастиэль видит, как Гавриил напрягается в тот самый момент, когда пальцы человека касаются шеи архангела. Сэм опускает их туда, и Гавриил вздыхает, издавая тихий довольный звук, и откидывает голову назад, чтобы насладиться легкими прикосновениями. Кастиэль молча поворачивается и направляется обратно в спальню. С Эль все в порядке, она в безопасности, и он ни в коем случае не является тем, кого Дин назвал бы «петушиным блоком». Впрочем, он не может винить своего брата. Некоторые люди просто неотразимы, и он в этом убедился. Хотя странно думать о Гаврииле в таком ключе, и Сэм не тот, кто, как он ожидал, захватит внимание его брата. Но тогда и он не ожидал, что в его груди будет разгораться желание, когда он вытаскивал душу Дина из ада. Он останавливается в дверях спальни, любуясь Дином, запутавшимся в одеяле. В покое, в умиротворении, что так редко случается с его товарищем. Он знает, что они не смогут сдерживать бурю вечно. Люцифер попытается что-то сделать, или Захария, или… Он не может допустить, чтобы все закончилось плохо. Он не может больше даже думать об этом. Только не с Эль. Он не думал, что на кону может стоять что-то большее, но теперь… — Ты просто будешь смотреть или подойдешь сюда? — Дин говорит сонно, но уверенно. Улыбка дрогнула в уголках его губ, и он удивляется, как они стали приходить к нему так легко. Глаза Дина полуоткрыты, и он смотрит на Кастиэля, который закрывает дверь и ложится обратно в постель. Дин ворчит и дергает Кастиэля за рубашку, пока тот не соглашается и не снимает ее, позволяя своему товарищу, своему человеческому товарищу раскинуться по нему. Ангелов не поощряли к спариванию с тех пор, как пал Люцифер. Это делало их мягкими… склонными к ошибкам… Людьми. Отец не создавал его и его братьев и сестер, чтобы они чувствовали, он создал их, чтобы они слушались, а слушаться — это все, что им было нужно. Но слишком многое стало просачиваться через края, а отца не было рядом уже очень долгое время. Кастиэль обхватывает Дина руками, притягивая его как можно ближе. Ему было приказано защищать Дина, и он повиновался. Он и сейчас повинуется, только по-своему. Возможно, они все еще повинуются, но рядом больше нет никого, кто мог бы объяснить им, как это сделать. Захария назвал это хаосом, отсутствием порядка… Но Кастиэль считает, что это может быть ближе к некоей свободе. К свободе воли. Дин сдвигается, прижимаясь к шее Кастиэля, прежде чем успокоиться. Кастиэль вздыхает, тихий довольный звук. Он позволяет себе просто быть.***
В глубине сознания Гавриила зашевелилось что-то ангельское. Он сидел на полу, притворяясь, что читает, и слушал, как Сэм перелистывает страницы своей книги позади него. Сэм все еще такой усталый, и Гавриил задается вопросом, сколько сна потерял мальчик, опасаясь визита Люцифера. Гавриил поднимается с пола и встает на ноги. Сэм переводит взгляд с большого фолианта у себя на коленях на Гавриила, и Гавриилу хочется льстить себе, что это потому, что Сэм не хочет, чтобы он двигался, а не из любопытства. Он слегка наклоняет голову в сторону… Кастиэль вместе с Бобби спускается в подвал, проверяя, выдержат ли печати и заклятия комнаты паники. Дин на кухне, на столе разбросаны части оружия, которые он методично убирает. Эль крепко спит в своей кроватке, проведя первую половину дня, перелезая через всех, кто мог бы ей это позволить, и пытаясь добраться из точки А в точку Б на своих маленьких ножках. Значит, это не Кас и не Эль. Гавриил снова прислушивается. Это похоже на звук далекого разговора или машины на улице. Приглушенный. Двое его братьев и сестер приближаются к хорошо охраняемой «базе», которую Винчестеры устроили в доме Бобби. Приближаются небыстро, и однажды… однажды Гавриил узнал бы их даже на таком расстоянии. В груди у него что-то сжалось, возможно, он слишком долго пробыл в этом теле. — Гавриил? — голос Сэма низкий, глаза внимательные. Всего один чертов день, думает Гавриил. Не могли бы они все иметь один чертов день. — Это… — и тут Гавриил слышит их. Ссору. И он знает, кто это. Ему приходится рассмеяться, потому что, конечно же, они ссорятся. Близнецы нашли повод для ссор менее чем через два дня после своего появления на свет. Михаил однажды пригрозил подвесить их обоих к звездам за лодыжки, если они не дадут всем немного покоя. — Думаю, еще двое на ужин. Сэм встает. — Еще двое… Гавриил? Кто, черт возьми, идет? В этом голосе звучит страх и обвинение, и это заставляет Гавриила вздрогнуть, убивает тепло, которое распространялось по нему, как предательская ползучая лоза, пока он сидел здесь. — Никто из вас не должен бояться, — резко говорит ему Гавриил. Что-то в его лице, должно быть, выдало его, потому что пальцы Сэма обхватили его запястье. — Хочешь, я помогу тебе быть приветственным комитетом? — спрашивает Сэм. Гавриил делает вдох, потом качает головой, потом вздыхает. — Ты будешь дуться, если я откажусь, да? — Я не дуюсь, — ворчит Сэм, откладывая книгу в сторону. Он слезает с дивана, потягиваясь… Гавриил всегда забывает, какой Сэм высокий. — А ещё ты не плачешь во время секса, — ухмыляется Гавриил, выходя на крыльцо. Он слышит, что препирательства становятся все ближе. Что-то насчет парня… о, это будет здорово. Гавриил так и представил себе лицо Сэма, когда тот пробормочет. — Я не плачу во время секса. — Конечно, не плачешь, — усмехается Гавриил. Потому что слова «Ты позволишь мне узнать?» приведут только к неприятностям. Хороших и плохих неприятностей. Сэм — это всевозможные неприятности, он испорчен демоном и в некотором смысле чертовски молод. Он прислонился к одному из столбов, поддерживающих крышу крыльца, и ждет, пока сядут его младшие брат и сестра. Сэм занимает позицию прямо за ним, и Гавриил старается не думать о том, что бы это значило, если бы Сэм был ангелом, как вдруг в воздухе раздается шум крыльев. — Ты даже не постучал! — раздается женский голос. — Эй, я не должен был стучать. Мне не нужно было мешать, — огрызается Барахиил. Раздается треск крыльев, а затем женский голос. — Гавриил… — Анна?! — вскрикивает Сэм. Гавриил чуть не умирает от смеха. Анна слегка поворачивается и улыбается Сэму. — Привет, Сэм, — радостно говорит она, а затем бросает взгляд на Гавриила. — Гавриил, это ты послал этого негодяя найти меня? Неужели никто из вас не знает, как позвонить или воспользоваться дверью? Барахиил фыркает, но смотрит на Гавриила и Сэма с таким умилением, которое означает, что Гавриила потом будут дразнить. Она поворачивает голову в сторону Барахиэля. — Или постучать. Твои руки не выглядят сломанными, Барах. Гавриил щелкает пальцами и предлагает Сэму свою новую миску попкорна. На это он поднимает бровь, но Сэм берет ее. И да, это будет здорово. Гавриил и забыл, как весело могут спорить Барахииил и Анаэль. — Ангелы не стучат, Анаэль, — замечает Барах, снимая шляпу и проводя пальцами по волосам. Она бросает на него взгляд. — Анна. Я теперь зовусь Анной. Я говорила тебе об этом не меньше дюжины раз. — Это человеческое имя, — ворчит Барах. — Отец дал тебе вполне подходящее имя. — Ну, я была человеком, и мои родители дали мне вполне подходящее имя. Теперь я Анна, — говорит она ему, скрещивая руки на груди. — Думаю, отец поймет. Гавриил слегка поворачивает голову в сторону Сэма, на мгновение игнорируя препирательства брата и сестры. — Ты ведь знал Анну как человека? Сэм кивает. — Да. Дин знал ее лучше всех. Так сказать, — по лицу Сэма пробегает краска. — А Кас знал, что она придет? — У нее был секс с Дином? — спрашивает Гавриил, потому что это была новая информация. — Она занималась сексом с твоим братом… а Дин, что решил посмотреть, сколько ангелов он сможет перетрахать? За это он получает по морде и острый взгляд. — Нет. Дин бы так не поступил. Не с Касом. Они не были… Я даже не думаю, что Кас еще знал, чего хочет от Дина. Он тогда еще читал по книге Захарии. А Анна была человеком. Прежде чем Гавриил успевает ответить, спорящая пара резко увеличивает громкость. — Потому что я хотел увидеть человеческий сосуд моей сестры-близнеца в полном составе, чтобы какой-то демон наложил на нее лапы! — наполовину кричит Барах. Демон… — Демон? — недоверчиво повторил Гавриил. За многие столетия в его постели побывали языческие полубоги и богини, но демонов он не терпел. Он не мог представить себе ни одного ангела, падшего или нет, который позволил бы демону добровольно прикоснуться к себе. А это означало… — Что он с тобой сделал? Потому что если какой-то демон посмеет прикоснуться к его сестре, он покажет ему, почему он — Ангел Суда. — Кроули не делает ничего такого, чего бы я не хотела, — говорит Анна слегка раздраженным тоном. — Кроули? В смысле, демон Кроули, у которого был кольт? — вклинивается Сэм. Анна улыбается и кивает. — Я сказала ему, что он должен доверять тебе и Дину и отдать его вам, — ее лицо становится грустным. — Мне… мне жаль, что это не сработало. Я слышала об Эллен и Джо, Сэм, мне так жаль. — Это не твоя вина, — говорит Сэм, его голос груб. Гавриил не позволяет себе повернуться и посмотреть на Сэма. Если он посмотрит, то увидит открытое опустошение. Ему придется вспомнить, что он мог это предотвратить. Поэтому он сосредоточился на Анне и попытался вспомнить, как когда-то выглядела ее благодать. Барахиил замолчал, и Гавриилу пришло в голову, что он не знает, в честь кого Кастиэль назвал Эль. Сам он никогда не встречал эту женщину, но Кас был высокого мнения о ней, и в данном случае ему этого было достаточно. — Пойду передам Дину, что ты здесь, — говорит Сэм, и Гавриил слышит, как он удаляется в дом. — Барахиил, ты ввел Анну в курс дела? — спрашивает Гавриил, когда Сэм уходит. Анна качает головой. — Нет, он просто сказал, что тебе и Винчестерам нужна помощь. Хотя я сомневалась после последней встречи с Кастиэлем, — она хмурится. — Твой птенец продал меня Захарии. Я до сих пор не в восторге от этого. А эта программа перевоспитания, которой руководит Захария… кто решил, что дать ему хоть какую-то власть — хорошая идея? И не надо говорить «отец», потому что в том положении, на котором его оставил отец, не было такой власти, как сейчас. Гавриил хмурится. — Что сделал Кастиэль? — резко спрашивает он. Еще одна вещь, которую Кастиэль от него скрывает? Лицо Анны смягчается. — Он сделал это ради Дина, так что я его прощу. Думаю, бедняга был влюблен в Дина с того самого момента, как вытащил его из ада. Он просто не знал, что с этим делать. Барахиил пожимает плечами. — Теперь он спарился. Думаю, Кас это понял. — Хорошо, — говорит Анна, подпрыгивая на кончиках пальцев с той энергией, которую помнит Гавриил. — А теперь зачем я здесь? Вряд ли для того, чтобы ты ел попкорн и смотрел, как я кричу на Барахиила за то, что он идиот. Которым ты, кстати, и являешься, Барах. Барахиил бросил на нее взгляд. — Не вижу моей вины в том, что ты связалась с демоном, который даже не смог придумать себе оригинальное имя. Анна фыркнула. — Кроули — вполне подходящее имя. — И уже используется демоном намного старше твоего и намного выше по пищевой цепочке, — фыркнул Барах. Гавриил смотрит на них обоих, и вдалеке раздается раскат грома, потому что его терпение уже на пределе. — Вы оба закончили? Оба ангела замолкают и смотрят вниз. — Да, Гавриил, — говорят они оба на своем языке. — Хорошо, — Гавриил слегка приподнимает подбородок. — Барахиил, как продвигается подготовка к той миссии, которую мы обсуждали? — Полностью, я могу отправиться в путь в любое время. Поскольку Захария все еще не в строю, все в беспорядке. Это не должно быть проблемой, — заверяет его Барахиил на их родном языке. Гавриил кивает. — Тогда я хочу, чтобы ты немедленно ушел. Чем раньше мы узнаем, как он к этому относится, тем лучше, — с Барахиилом все будет в порядке, это легкое задание, и Барахиил — единственный, кто может с ним справиться. Барахиил поднимает кулаки над сердцем и склоняет голову. — Уже, Гавриил. — Будь осторожен, брат, — говорит ему Гавриил. Он кивает, прежде чем Барахиил взмывает в небо. — Анна, — говорит Гавриил, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. Она поднимает голову. — Чего ты желаешь от меня, брат? — и это почти все, что говорит Анаэль, солдат, начальник гарнизона. Гавриил чувствует, как тревога сжимает его горло. Это слишком похоже на… Он заставил себя улыбнуться. Это несложно, у него была практика в этом деле. Он убирает миску с попкорном, из воздуха появляются два шоколадных батончика, и он бросает один ей. Он снова переходит на английский и говорит ей: — Иди поздоровайся с новым птенцом. Анна на несколько мгновений замирает с открытым ртом. — Новый птенец? — повторяет она в ответ. В ее глазах мелькает ужас. — Гавриил, пожалуйста, скажи мне, что… — Нет, нет, насколько я знаю, эти ритуалы, к счастью, утрачены, — быстро заверяет ее Гавриил. Он не может обижаться на нее за тот же инстинктивный страх — в конце концов, именно ей пришлось избавить их сестру от страданий. Он был благодарен Барахиилу за то, что его оптимизм и воодушевление (а также знание нескольких языческих богинь) удержали его от поспешных выводов. — Богиня плодородия решила, что Кастиэлю и Дину нужен малыш. На лице Анны появилось довольно комичное выражение, прежде чем она просто вздохнула. — Это объясняет, почему до меня дошли слухи о том, что у Захарии случился образный коронарный приступ. Кроули решил, что он заглянул к Дину и Касу, занимающимся сексом. — Да, насчет Кроули у нас будет долгий разговор позже, — говорит ей Гавриил. Она бледнеет и кусает губу. Если бы это была не Анаэль, которая так любила людей, так любила мир, он бы забеспокоился, что она на стороне Люцифера. — Сначала ты познакомишься с нашей племянницей. Гавриил поворачивается и ведет ее в дом.***
Какая-то часть Барахиила, какая-то крошечная частичка, думала о том, что небеса, вероятно, должны иметь лучшую охрану. Может быть, стражников или подопечных, или что-то в этом роде. Честно говоря, его выгоняли из пабов и не за такое. Он осторожно пробирался по сияющему городу. Это было самое лучшее представление о рае, кроме света и звука. Это было… Это было не то, что помнил Барахиил. Он помнил райский свет и смех. Великолепное тепло. Это место было… другим. Он не возвращался сюда уже много лет: после того как Гавриил сбежал, а Анаэль стала чаще пропадать на Земле, не было причин оставаться. Возможно, если бы он, черт возьми, уделял больше внимания, Захария не затеял бы всю эту чертову кашу. Здесь было прохладно, и все выглядело одинаково. Бесконечная рябь серого и бледного. Барахиил вздохнул: это был совсем не дом. Он заторопился, не желая вспоминать, что это было за место, прежде чем Отец оставил своих детей плутать в темноте. Здесь были и другие ангелы, но большинство из них не обращали на него внимания. Большинство из них были в своих сверкающих формах пространства и силы, но было и несколько разрозненных, которые были в сосудах, и Барахиил постарался слиться с ними. То есть он был в костюме, с зачесанными назад волосами и выглядел как настоящий болван. Он догадывался, где затаился Михаил. Там, далеко от того места, где архангел жил с Морнингстаром, находился столб, где якобы правил Михаил. Там, куда исчезал Захария, а иногда и Рафаил. Барахиил подумал, что это может быть непросто. Он был вооружен и готов к бою, но когда он завернул за угол и увидел дверь, там были только два брата в сосудах, разговаривающие о погоде, и они долго смотрели на него, прежде чем он сказал им, что его послал Захария, и они кивнули. Боб — твой дядя, и он был в деле. Может, это была ловушка, может, он слишком долго пробыл на Земле и насмотрелся шпионских фильмов, а может… А может, Михаилу действительно было уже на все наплевать. Создается впечатление необъятности, величия и грандиозности, но на самом деле все это просто безвкусное и бледное, как и все остальное. И Михаил там. На мгновение все становится как в старые добрые времена: Михаил, окутанный огнем, просто возится со своими бумагами. Барахиил не знает, что делать: он ожидал, что на него наложат чары или ловушки, что Михаила заманят в одну из тех тюрем, о которых говорил Анаэль, в которые поместили Анаэля. Он ожидал, что Михаил вызовет стражу, как только ступит на порог. Он не ожидал… — Докладывай. Вот дерьмо. Как же некстати его разум помутился. — Ну, Бора-Бора хороша в это время года. Они снова делают хорошую колу. Телевизоры огромные и цветные. И фильмы тоже. А еще Гавриил говорит, что ты задница, но ты не слышал этого от меня. Михаил медленно опускает книгу, которую изучал, и поднимает взгляд. — Барахиил? — Нет, это Анаэль, просто мне показалось, что этот сосуд выглядит гораздо привлекательнее. Красивые зубы. На мгновение Михаил опускает глаза, а затем качает головой. — Ты не меняешься, Барахиил. — Не знал, что должен. Должно быть, пропустил этот момент, — проворчал Барахиил, когда Михаил отложил книгу и встал, чтобы осмотреть брата. Барахиил делает шаг назад, не задумываясь об этом. — Я не видел тебя уже… — Десятилетия, Михаил, — Барахиил стоит прямо и старается не прикусить губу. Михаил медлителен, вял, его грация приглушена… Молчание длится слишком долго, и Барахиил, не задумываясь, прочищает горло. — Михаил? — Хм? — Михаил, кажется, вспомнил, что он делает. — Десятилетия? Неужели? Не похоже, чтобы это было так долго. Чем ты занимался? — Я был у Рафаила в Лондоне, — тишина. — Англия, — тишина. — Британия? Европа? Наконец Михаил кивает. О, черт возьми. — Знаешь, те приказы? Следить за тем ангелом и тем демоном? Смотреть, какие ужасные вещи они затевают? Ты помнишь это? Михаил поворачивается и снова садится, перебирая бумаги. — Думаю, да. Это было до третьей войны? — Нет, это было не перед чертовой третьей войной. Михаил снова «хмыкает», и Барахиил старается не закричать. Все, что он себе представлял, это еще хуже. Это хуже, чем все, что мог сделать Захария, потому что у Барахиила возникает ощущение, тошнотворное осознание того, что, возможно, Михаил сделал это с собой. Здесь нет ни печатей, ни черной магии, Михаил не был скомпрометирован или заключен в тюрьму, его просто оставили в покое. Единственный, кто здесь говорил ему все, что он, черт возьми, хотел, был… Захария. Черт. — Это было после войны, Михил. У нас уже давно нет войн. Единственная война — это та, что грядет. Михаил кивает так, что Барахиил не может понять, слушает он его или нет. — Война, Михаил?! Рай и ад, чертов конец Земли?! — голос Барахиила потрескивает, а Михаил по-прежнему не поднимает глаз. — Захария отвечает за Землю. Он говорит, что все под контролем, так что… Гавриил послал его сюда, чтобы объяснить, он послал его, чтобы он был уравновешенным и узнал, как обстоят дела на этой земле, и… — Это, черт возьми, не так! Что происходит, Михаил? Это то, чем ты занимаешься? Отец оставил тебя за старшего, чтобы ты сидел здесь и дулся, пока все идет к чертям? Ты хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего представления о том, что происходит?! Михаил выглядит смущенным и, возможно, даже немного обиженным. — Захария заверил меня, что… — Захария лжет! — заявление отдается эхом, отскакивает от глухих стен, и внезапно Барахиил понимает, что именно чувствовал Гавриил, когда появился у главных ворот, не имея ни малейшего представления ни о чем. — Ничего не под контролем! Захария все испортил! Захария командует ангелами! Он командует чертовыми архангелами! Он заставил Рафаила, мать его, пытаться убить Кастиэля! Барахиил кричит, как пьяный, но Михаил хотя бы поднял глаза, он слушает. Даже если он трясет головой и яростно пытается вернуться к своим бумагам. — Я никогда… Кастиэль? — Да! Кастиэль! Птенец! Который спарился и у которого есть свой малыш, которого этот чертов пророк пытался убить на днях! Гавриил спас их! Гавриил вернулся! Ты хоть заметил, что он ушел? — Гавриил? Как будто разговаривать с маленьким ребенком. — Захария говорит вместо тебя. Он наказывает ангелов, которые, по его словам, не слушаются. Он, черт возьми, пытал Анаэль! Михаил?! Михаил сидит с бумагами на коленях, такой же пустой и потерянный, как и тогда, когда… — Там внизу чертовы всадники, Михаил. Люцифер там, внизу, Михаил. Книга с грохотом падает на пол, страницы рассыпаются, когда переплет разгибается. Барахиил уже не чувствует гнева, он даже не уверен, что ему стоит жалеть того, во что превратился его брат. — Михаил? И оба брата вдруг вскакивают, вышагивая вокруг, как вышибалы в пятницу вечером. — А ты просто сидел здесь, — вздыхает Барахиил. — И ничего не сделал. — Господи… — Михаил поднимает руку, прежде чем у них появляется шанс спросить еще раз. Михаил встает, а Барахиил поворачивается, прежде чем он успевает что-то сказать. Он не думает, что Михаил может что-то сказать, чтобы облегчить или стереть это зазубренное чувство беспомощности, потери. Он не знает этого человека. Он больше ничего не знает. Барахиил исчезает во вспышке крыльев.***
— Черт! — Дин подпрыгивает на полтора метра, когда на кухне появляется Барахиил. Гавриил и Кас вскакивают с дивана, а Анна инстинктивно накрывает Эль, которая лежит у нее на коленях. Сэм и Бобби поднимаются по лестнице из комнаты паники. — Какого черта, Барах? Я же просил не телепортироваться сюда, — рычит Гавриил. — Это портит защиту, ты же знаешь. Но Дин наблюдает за Барахиилом, который является человеком… ну, ангелом на задании. Он открывает все шкафы и проводит рукой по волосам, пока они снова не встают дыбом. На нем костюм, в котором он выглядит как полный идиот, и ему повезло, что его не подстрелили. Они собираются на кухне, когда Барахиил наконец находит новую бутылку виски, испускает триумфальный крик и откручивает крышку. Весь дом наблюдает, как он одним махом осушает бутылку. Похоже, Сэм был прав, ангелам действительно не нужно дышать. — Я так понимаю, твоя миссия не прошла успешно? — предлагает Гавриил. — О, это было чертовски приятно. Замечательно, — Барахиил закрывает глаза и прижимает ко лбу пустую бутылку из-под виски. — Ты нашел его? — спрашивает Гавриил. — Кого нашел? — шипит Анна. — Михаила, — вздыхает Сэм. — Да. Вся кухня погружается в молчание. Дин сглатывает. Эль наблюдает за всем этим широко раскрытыми голубыми глазами, в которых больше любопытства, чем чего-либо еще, а Кастиэль просто побледнел. Подождите. Что? Какого черта Сэм участвует в этой «миссии», а он просто… — Ну? — Гавриил колеблется, но он единственный, кто пока что сделал шаг к Барахиилу. — Ну, — рычит Барахиил. — Он не отдает никаких приказов. Гавриил вздрагивает, и теперь все ангелы в комнате побледнели. — Что, черт возьми, это значит? — Бобби хмурится. — Это значит, что Михаил, гребаный Архангел, настолько охренел, что я сомневаюсь, что он сможет сейчас найти свою задницу без карты и шерпы, — шипит Барахиил и поворачивается к кухонной раковине, с грохотом опуская в нее пустую бутылку. Дин знает, что это нехорошо, потому что если Михаил не в себе, то кому он на хрен нужен? Если Михаил не отдает приказы и не дергает за ниточки… Эль хнычет, резко и высоко, и вся компания оборачивается. Анна плачет, а Эль в страхе гладит ее по лицу. Дин делает шаг вперед, но Кас оказывается ближе, берет ее за руку и ведет обратно в гостиную, на ходу забирая у нее Эль. Гавриил облокотился на кухонный стол, а Сэм стоит прямо за ним, словно опасаясь, что архангел рухнет. — Что ты ему сказал, Барах? — Гавриил сцепил руки на спинке кухонного стула. Барахиил не поворачивается. Он только вздыхает и опускает голову. — Прости, Гавриил. Я разозлился и… у меня вырвалось. Я даже не… Я даже не уверен, что он запомнит все, что я сказал. — Он ведь не собирается нам помогать, правда? — Сэм протягивает руку и осторожно касается плеча Гавриила. — Сомневаюсь, — хмурится Гавриил. — Помогать? — Дину надоело это дерьмо. Какого черта Михаил должен им помогать? Какого черта Сэм вообще об этом подумал? Какого черта его брат, ангел и эта девчонка вдруг стали трогательными? — Это была теория, — обращается Гавриил к Дину. — Теория о том, что, возможно, за всем этим стоит не Михаил. Если Барахиил не знал, что происходит, то я не был уверен, кто знал. — Ты хочешь сказать, что Михаил, Архангел, который должен был использовать меня в качестве презерватива, не знает об этом? Теперь все официально. Он женился на ангеле, у него есть волшебный ребенок, и все, о чем он думал, что должен беспокоиться, только что пошло в жопу в восемнадцати случайных направлениях. Барахиил поворачивается, вытирая лицо уголком рукава. Он фыркает и делает вдох. — Михил даже не знал, какое сейчас десятилетие, не говоря уже о том, что, черт возьми, здесь происходит. Он все время говорил, что Захария держит все под контролем. Не думаю, что он беспокоился о том, чтобы проверить хоть что-то за последние годы, если вообще когда-либо. Он просто позволял Захарии делать все, что тот считал нужным. О, этот сукин сын. Этот гладкоречивый кусок дерьма. — Гавриил! Дин! Дин начинает двигаться еще до того, как успевает это понять, потому что это был не спокойный голос Каса. Это был голос «достань пистолет», и он не возражает против того, чтобы пристрелить кого-нибудь прямо сейчас. Кас уже отходит к комнате паники с Эль на руках, а Анна смотрит в окно. Бобби застыл на месте, так как все находятся в состоянии чертовой тревоги. Дин подходит к Касу и смотрит на Эль, которая просто молчит, сжимая в руках своего льва и галстук Кастиэля. Она затихла, повторяя взгляд отца из окна. — В чем дело? — спрашивает Сэм, когда Гавриил протискивается мимо Бобби в гостиную, а за ним по пятам идет Барахиил. Во дворе стоит фигура в сером и с любопытством разглядывает разбитую в хлам машину. Анна поворачивается, когда Гавриил ругается. Отлично. — Ремиил, — говорит Анна с излишней целеустремленностью и беспокойством, чтобы понравиться Дину. Барахиил бросает быстрый взгляд в окно, а затем поворачивается обратно. — Какого черта он здесь делает? — Еще один ангел? — огрызается Дин, если кто-нибудь не скажет ему, что, черт возьми, происходит прямо сейчас… — Архангел, — пробормотала Анна. — Гребаный падший архангел, — заканчивает Барахиил. — Павший вместе с Морнингстаром. Черт. Дерьмо. Сэм издает в горле полузадушенный звук. А Гавриил странно молчит. Дин не уверен, что хочет знать, потому что во дворе Бобби находится один из лейтенантов Люцифера, и он собирается притвориться, что Сэм беспокоится о том, что будет сделано, чтобы заставить его сказать «да», а не по какой-либо другой причине. Он обхватывает пальцами запястье Каса — это единственная кожа, до которой он может дотянуться. Дин думает о Кольте и задается вопросом, сможет ли он уничтожить падшего ангела, как это сделал Люцифер. Ремиил смотрит на них, как будто видит дом насквозь, смотрит на Эль. Падший ангел слегка склоняет голову, и все ангелы выглядят взбешенными и напуганными одновременно. Затем он отворачивается и идет к воротам. Они открываются перед ним, и Рэмиил проходит сквозь заслоны как ни в чем не бывало. Черт.