are you even sorry?

Подрагивающие губы, потрескавшиеся от заунывного ветра и разъедающей соли, прикоснулись к краю стакана, делая глоток горького виски, безбожно обжигающего горло. Дно дорогого хрусталя звонко ударилось о лакированное дерево, расплескивая поблёскивающие золотом дороговизны в свете единственной зажженной лампы капли виски. Блестя чёрными дорожками растёкшейся туши, Эллейн обвела мутным взглядом паб. Барная стойка непривычно пустовала: не было Джейми, который мигом смахнул бы тряпочкой оставляющие белёсые следы алкогольные кляксы. Не было никого, кроме застрявшей в болоте скорби девушки, чья боль позволила ей только доползти с трудом до собственного детища и плеснуть в бокал первого, что попалось под руку. Каблук её съехал со стойки, задранная нога соскользнула, на что Браунинг, заторможенно нахмурившись, выпустила невпопад смешок, вновь прикладываясь к виски. Раздражающая трель входного колокольчика заставила Эллейн скривиться, приложив пальчики ко лбу. Дверь распахнулась, беспардонно впуская внутрь незваного гостя, принёсшего вместе с собой резкий поток прохладного воздуха, который разбавил слой застоявшейся пыли и вязкой печали, заключившей в свой кокон девушку. — Не хочу показаться грубой, Шелби, но бар сегодня не работает, — попытавшись закинуть ногу на ногу, Браунинг потерпела поражение. Девушка дёрнулась, а напиток в её руке опасно заплескался крупными волнами, пачкая рукава платья. — Я здесь не для того, чтобы выпить, — Томас Шелби, ловким движением руки расстегнув пуговицу пальто, прошагал к барной стойке, вынуждая Эллейн пошатнуться. Внезапно вспомнив, как девушка отказывалась от алкоголя, мужчина нахмурился, вперив вопросительный взгляд в полупустую бутылку виски. Наклонившись спиной назад, Браунинг пыталась залезть непослушной рукой под стойку, туда, где Джейми хранил револьвер. Вторая ладонь болталась в воздухе, не стремясь ни за что зацепиться. Голову от этого циркового наклона повело, перед глазами заплясал раздвоенный огонёк лампы, и тело девушки, казалось, устремилось вниз. Шелби сделал резвый шаг, на автомате вытянув руку в сторону Эллейн, грозившейся улететь на место бармена и удариться головой об пол. Однако, вместо этого она уцепилась рукой за успевший поистрепаться край барной стойки, вторую — с револьвером — вытянула, направляя в Шелби крошечное дуло. Плавающим движением старалась прицелиться, но трясущаяся ладонь отчаянно мешала, а помещение всё ещё носилось в бешеной круговерти. — Я серьёзно, Томас, проваливай, неужели непонятно, что мне не до тебя? — она постаралась неповоротливым языком собрать в кучу мысли и слова. С абсолютно отрешенным видом, будто из дула должна вылететь не пуля, а дурацкий флажок с дудкой, Томми шагнул навстречу своей потенциальной смерти. Он медленно протянул жилистую ладонь к револьверу и неожиданно нежным движением подвинул с барабана большой палец девушки. — Никогда не держи пальцы на барабане. Оторвёт, — взгляд его смягчился при виде полных пьяной безнадёги потерянных глаз девушки, которая не придумала ничего лучше, чем забраться на барную стойку в красивом платье и напиться до потери пульса. — Извините, — иронично прыснула Элли, ослабшей рукой бросившая оружие на стойку рядом с собой. — Я не проходила курс молодого бандита… Спасибо за ликбез! — еще один смешок попытался спрятать катившуюся по щеке слезинку. Девушка вновь не удержала равновесие и, чтобы не рухнуть на пол с раздирающим скорбную тишину грохотом, схватилась за плечо Томаса как за самое стабильное, что было под рукой. Рефлекторно Шелби подхватил тонкое запястье и помог опуститься, вслушиваясь, когда стук каблуков о кафель оповестит о найденной опоре. Но очевидно, что если Браунинг едва ли смогла усидеть на стойке, то и на ноги она вряд ли сможет встать. Еще крепче вцепившись в нежелательного помощника, Элли подняла глаза в поисках ответа на вопрос, какого дьявола он притащился к ней в такой неподходящий момент. — Прими мои соболезнования, — на автомате вырвалось из уст опешившего мужчины. По щекам неустанно катились горячие слезы, которые все тяжелее и тяжелее было скрывать за непрошенно пролетевшей мимо мыслью о том, что Браунинг уже не против компании, потому что собственное общество каждую секунду становилось всё более невыносимым. Так немой вопрос превратился в плохо скрытую мольбу. — Спасибо, — вырвалось с протяжным выдохом. — А зачем? — в груди кольнуло осознание, что пришел он не ради того, чтобы утешить. — Зачем ты пришел? — оглядевшись вокруг, Томас стащил с себя пальто. — Мы обсудим это потом, — тяжелое шерстяное одеяние приземлилось на плечи девушки. – А сейчас?.. — с верой в невозможное пробормотала она, укутываясь плотнее в хранящую тепло и запах Томаса Шелби ткань. До щемящей боли в ребрах захотелось приложиться щекой к его теплой груди и повиснуть на выдающихся плечах, растворить свои печали на перекрестии его рук. Казалось, совершенно любое проявление человеческого сострадания способно облегчить раздирающую на части тоску по матери, внимание и заботу которой Элли начала ценить, лишь потеряв это навсегда. — А сейчас пойдем, — умостив ладонь промеж лопаток девушки, Томас провел ее в сторону выхода из паба, — я кое-что покажу тебе. — Но я… Не успела она возразить, как Шелби пресек любые пререкания: — Доверься мне. «О каком доверии может идти речь, когда ты живешь в грёбаном Бирмингеме?» — в медленно трезвеющую голову начали проникать здравые мысли. То ли из жалости, то ли из каких-то других соображений, Томми продемонстрировал небывалую галантность: открыл двери, подал ремень безопасности, закрыл боковое стекло. Элли даже не успела задуматься о том, каков маршрут и не везет ли он ее на верную казнь. Кто знает, может, Джейми не просто так отсутствует дома, и от Браунингов решили целой пачкой избавиться в кратчайшие сроки. Пока автомобиль Шелби мягко плыл по улицам Бирмингема, огибая особо глубокие ямы и булыганы, затуманенный взгляд Элли упал на высокого и широкоплечего юношу в распахнутом пальто и белой рубашке, на полусогнутых ногах выходящего из переулка. Цепляясь рукой за кирпичные стены, он словно старательно прятал голову, низко наклоняя её и высматривая гравий под начищенными до блеска ботинками. Болезненно пульсирующая голова позволила ещё одному волнующему вопросу засесть внутри, зацепившись острыми крючками: «Неужели это был Джейми?» Вцепившись в ручку двери и неожиданно ловко повернувшись всем телом, растягивая удерживающий её ремень безопасности, Браунинг обернулась на подозрительно знакомого незнакомца, пытаясь сфокусироваться на его фигуре до того момента, как машина вильнула на повороте. Девушку мотнуло в сторону двери, вышибая идею попросить кидающего на неё мимолётные взгляды Томаса остановить машину и выбежать на подгибающихся ногах в сторону брата. Плотная застройка города постепенно редела, уступая место неприглядным широким фабричным улицам, а потом и вовсе зазеленели по обочине скудные рядки деревьев, медленно проявляющихся из темноты под натиском грядущего рассвета. Шелби уверенно держал обитый кожей руль, пока Элли, уложив тяжёлую закружившуюся голову на подголовник сидения, скользила одними глазами, уставшими от мелькания пейзажей за окном, по сетке вздутых вен на чужих руках. Завернувшись поплотнее в накинутое на её ставшие вмиг фарфорово-хрупкими плечи пальто, Браунинг вдохнула аромат терпкого сигаретного дыма и крепкого виски. Разительное отличие запаха, впитавшегося в переплетения ткани, от застрявшего в ноздрях аромата церковного ладана выбило из колеи, навевая неожиданное умиротворение. Веки сомкнулись лишь на секунду дольше положенного, а когда Элли, подскочившая на кочке, которую объехать не получилось, снова их распахнула, то перед глазами расстелилось бескрайнее поле сухой посеревшей травы, перемежавшейся комьями грязи. — Где мы? — махнув копной распущенных волос, Браунинг обернулась на Томаса, протянувшего руку под пиджак, к кромке собственных брюк, чтобы вынуть револьвер. — Ты всё-таки хочешь меня убить, — плечи Элли затряслись от еле сдерживаемого пьяного хохота, пока она чуть сползла с кресла и, съежившись, приложилась щекой к коже сиденья. — Возможно, давно пора… Мотор замолчал, и эфир заполнил шорох мелких капель дождя, едва слышно оседающих на лобовое стекло, как будто небо плакало вместе с душой младшей Браунинг, провожая старшую в последний путь. Вечно холодный и отрешенный Томас обернулся на девушку, беззащитно кутавшуюся в его пальто, и на мгновение пожалел о том, что собирался сделать. Зачем она ему? Почему он не оставил ее в баре и просто не заехал туда в другой день, когда она уже будет готова решать рабочие вопросы? — Ты же не пьешь, — замыленный взгляд мазнул по потерянному лицу Эллейн, бездумно вперившейся в дорожки капель, стремящиеся вниз по стеклу. На нее было жалко смотреть: от уверенной в себе и расчетливой волчицы в овечьей шкуре осталась лишь пара клочков. — Я тоже так думала, — приходя в себя, Элли вновь обратила взор на оружие в руках Шелби. — Чего ты ждешь? Убей. Только быстро, я не хочу мучиться. — О чем ты говоришь? — спичка ширкнула о шершавую поверхность. Хлопнула дверь авто, хлюпающие по вязкой глине шаги обогнули машину, и вот огонек на кончике сигареты уже манил за стеклом. Томас открыл дверь и протянул ладонь, чтобы помочь девушке выбраться наружу. Холодная девичья рука неуверенно сжала чужую, крепкую и загрубелую, отчего вылезать в скользкую грязь стало легче. На пустынном поле лишь одинокое пугало составляло безмолвную компанию, покорно терпя любые капризы ветра и дождя. Быстро щелкнул курок, и в сторону пугала со свистом полетела пуля, выпущенная Шелби словно наугад. Элли отшатнулась, движимая неожиданностью, а в ушах ещё какое-то время стоял звон, добравшийся до самого мозга своей трелью. — Попробуй, — он протянул пистолет девушке, выпуская во влажный подмерзший воздух спёртый прогорклый дым. — Выпусти всю обойму. Полегчает. — Еще одна долгая затяжка. И плевать, что каблуки безбожно утопали в грязи, что равновесие каждую секунду грозилось быть нарушенным, а отрезвленный поездкой взгляд карих глаз изучающе скользил по его лицу. Тем утром в постели он был другим. Безмятежным, лёгким, отпустившим свою приевшуюся строгость и хладнокровие. Сейчас же эти его черты были как раз кстати — растекающуюся реками слёз при каждом воспоминании о безмятежном лице матушки Браунинг на ноги способны были поднять только чужие выдержка и самообладание. Приняв настойчиво предлагаемый револьвер, девушка, зацепившись за промелькнувшее на лице Томаса одобрение, прицелилась. Нелепая шляпа цилиндром болталась на черенке от лопаты. Туда и попала беспрерывной очередью остальная пятерня пуль. Как ни странно, ладонь не дрогнула, а взгляд прояснился. Тряпочка, терзаемая потоками ветра на безжизненном пугале, внезапно оказалась похожа на белоснежный шарф, а опора стала напоминать трость — неизменную спутницу Альфи Соломонса в его неуклюжей походке. — Я хочу еще, — передала она револьвер Томасу, наблюдая, как он без лишних вопросов вылавливал в кармане пиджака пули и выверенными движениями вставлял их правой рукой… Дождавшись, пока барабан заполнится поблёскивающим смертью металлом, девушка вновь направила руку в сереющую небом дыру на цилиндре, оглушая округу очередью выстрелов. Каждый залп сопровождался рваным шагом безнадёжно залипших грязью туфель. Браунинг, пылая опасливым огоньком на отсыревших углях, всё продолжала нажимать на спусковой крючок, нагревшийся под пальцем. Глухие щелчки, возвещающие о пустом барабане, не могли остановить Эллейн, продолжающую бездумно шевелить пальцем в попытке снести нелепый и раздражающий цилиндр с палки. Крупные капли расходящегося дождя ударились о щёки, имитируя закончившиеся ещё в баре слёзы. Липкая глина, вцепившись в ноги, не дала сделать следующий шаг: Браунинг, выронив револьвер, приземлилась коленями, мёрзнувшими в тонких чулках, на землю. Протянувший к ней руки Томас, все это время следующий за девушкой по пятам, ухватился за ткань собственного пальто на чужих плечах и поскользнулся гладкими набойками ботинок, марая выглаженные брюки. — Наконец и я запачкалась… — растирая между пальцев холодную глину, хрипло прошептала Элли себе под нос. Она села, окончательно запятнав честь чужого пальто. — Совсем уж ты зелёная, раз по земле не ползала, — несмотря на явный холод и приставучую грязь, Томас не спешил подниматься, кидая в сторону Браунинг нелестное замечание. — В госпитале не лучше было, — Элли метнула в него холодный взгляд с примесью пробуждающихся болезненных воспоминаний, которые на самом деле никогда не засыпали в тяжёлой голове. — Выстрелы гремели каждую секунду, аж стёкла тряслись. Все коридоры были в грязи и крови от того, что медсестры тащили солдат на спинах, — тыльной стороной руки поправив волосы, которые хлесткий ветер загнал в глаза, Элли, словно нечаянно, задела щёки, с которых хотела стереть дождевые капли. — А смерть дежурила под окнами, постукивая своей острой косой так, что руки холодели. Да, может быть, я не бегала по полям и не ползала в грязи, но я тоже была на войне. — И я между пулями не лавировал, — осматривая укутанную туманом полоску горизонта, ответил не сразу Томас. Он мазнул пальцами по глине и задумчиво нахмурился. — Я ползал по туннелям в Сомме. Знаешь, что было самое страшное? Зажегся очередной тлеющий огонёк сигареты: вцепившись в нее, можно было хоть чем-то занять руки, которые так и тянулись освободить страх и панику, рвать волосы на голове, бить кулаками бездушную землю или обвиться вокруг туловища в попытке успокоить самого себя. — Не знаю, Том, — выдохнула Браунинг, перебирая в мыслях сотни молящих об облегчении глаз. — Что? — Что я никогда не знал, когда вижу небо в последний раз, — Томас медленно повернул взгляд на девушку, обволакивая ее своим привычным наблюдательским туманом. — Мне было страшно оказаться на их месте, — стальной стержень словно сцепил между собой взгляды двух людей, которые давно разучились проявлять эмпатию невербально, раз за разом отмахиваясь только парочкой дежурных слов и никогда — теплым жестом поддержки. — Я бы тоже не хотел. Ты в роли медсестры — это полный провал, — тихо попытался отшутиться Шелби, но потом понял, как неловко это прозвучало. — Прости. Почему тебе было страшно? — Они… Они непомнящим взглядом цеплялись в меня и шептали молитвы, называя меня чужим именем. Они забывали самих себя от боли. Умирали долго, переставали верить в то, что это когда-нибудь закончится. Вдали от дома. Без возможности написать последнее письмо матерям, увидеть улыбки своих младших братьев, оставить поцелуй на щеке любимой на прощанье… Едкий комок сжался в груди обоих. Липкие, грязные воспоминания окутали приставучей пеленой. - Больше всего на свете я хотел, чтобы закончилась война, — Томас уставился в небо, осознав, что спустя столько времени он совсем перестал ценить солнце, пересчитывать звезды, запоминать курсирующие облака. — Но вместо этого зачем-то привез ее в родной дом. Переминувшись с одной ноги на другую, Эллейн поднялась на коленях и приблизилась к Томасу, так и не опустившему взгляд: в его глазах отражались одинокие светила, ненавязчиво напоминая, что он всё еще жив и имеет привилегию это чувствовать. Оказавшись напротив его лица, девушка грязным холодным пальцем прикоснулась к шершавому подбородку, обращая на себя его внимание. — Занимайтесь любовью, а не войной. Так говорила мама. В уголках уставших глаз вновь собралась влага, смешавшаяся с дождём. Несмело приблизившись к Томасу, Элли прикоснулась своими губами к его губам. Она уже хотела отпрянуть, как Шелби обхватил руками промерзшие плечи, задержав поцелуй еще на пару мгновений. — Я всегда думала, что мое предназначение, как и многих других женщин, — нести любовь. Создавать новую жизнь, — прикрыв, будто бы стыдливо, глаза, Элли поджала раскрасневшиеся губы. — Так мне казалось, когда я смотрела на матушку, растившую нас с братом в неведении тёмных дел отца, старавшуюся оградить от крови и страданий. От несправедливости жизни, в которой, оказывается, любви места нет. Всё так чудовищно быстро переменилось со смертью отца. Матушка больше не могла заботиться о нас, а брат был слишком мал, чтобы взять на себя такую ответственность. Я стала той, кто обязан защищать семью от своих же тёмных дел. Но, похоже, не справилась. Эллейн зачарованным взглядом, обращённым в собственное прошлое, глядела на Томаса, но не видела лица. Руки её мяли напитавшееся грязью платье, пока ворох мыслей скрывал пеленой задумчивость собеседника, раздумывавшего над её словами дольше, чем мог и хотел бы себе позволить. — Меня никто не ограждал от жизни, — спустя некоторое время голос Шелби вырвал Элли из загустевшей каши прошлого. — Я видел всё, что происходило на улицах Бирмингема. На войне. Знал, от кого и как нужно защищать семью. Но никогда не думал, что при живом старшем брате стану её главой. — Выходит, не так уж мы и отличаемся, — в её глазах зажглись хрустальные отблески того, что можно было бы назвать облегчением от краткого соприкосновения душ, пропитанных одинаковой тянущей болью. Дождь почти перестал хлестать по налившимся в ямки лужам, играя мелодию слабого отвлечения. Наконец стал ощущаться предрассветный холод, когтистыми пальцами коснувшийся кожи. — Если бы тебе не пришлось… стать главой гангстерской группировки, — скрыв за смешком перестукивание зубов от добравшегося до сердца морозца, Элли продолжила. — Кем бы ты был? — Не думаю, что у меня был бы большой выбор, — попытался отмахнуться от неожиданного вопроса Шелби. — Подумай, — продолжила настаивать Элли, не отводя взгляда от наполненных глубоким размышлением глаз. — Пожалуйста. — Конюхом, — раздался голос, казалось, коснувшийся её тёплой волной хороших воспоминаний. — Занятно… я ожидала, что ты так скажешь, несмотря на то, что слабо представляю Томаса Шелби конюхом, — губ девушки коснулась мягкая, почти незаметная улыбка, от которой Томас на секунду растерялся. Её не заботило то, что, возможно, это просто первое, что пришло ему в голову, а не то, чего его душа на самом деле желала бы, будь у него выбор. Сам факт того, что он поддерживает их стихийный обмен похороненной под толщей жизненных перипетий информации уже будоражил сознание. — Судя по тому, что я слышала, с лошадьми у тебя получается ладить лучше, чем с людьми. — А ты? — спросил Шелби так, словно ему и правда это было интересно. — Я? Знаешь, это даже забавно, учитывая наш… опыт взаимодействия. Я бы стала изобретателем. Не зря же я училась столько лет. Тогда бы я никогда не связалась с этим чёртовым Бирмингемом. Не придумывала бы нелегальные способы увеличения заработка. Никого бы не обманывала. Не встретила бы Сабини, Соломонса, тебя. Не похоронила бы на этой жестокой земле родного человека… Заметив, как Браунинг вновь проваливается туда, откуда выползала с таким же трудом, как и сам Томас из тоннелей под Соммой, Шелби, заслышав паузу в её сбивчивых, словно пережёванных, словах, поднялся на ноги. Встрепенувшись, Эллейн проследила за движениями собеседника, на мгновение замерев под внимательным взглядом, казалось, видевшим её насквозь. Перепачканные пальцы протянутой к ней руки были тверды, пока её собственные продолжали дрожать от ощутимого холода, бессилия и невозможности повернуть время вспять. — При всём уважении к твоей матери, нам ещё предстоит заняться войной. Нечеткая картина освещённой голубой дымкой реальности, словно покрытая патиной медь, не позволяла сфокусироваться на неожиданно протянутой руке помощи. Не с первого раза ухватившись за мужскую ладонь, Эллейн ощутила ту силу, которой самой ей катастрофически не хватало. Ту силу, которая, казалось, теперь есть только в холодных глазах и тяжёлых шагах Джейми Браунинга, которого девушке сейчас так не хватало, чтобы добраться до автомобиля, сохраняя былую деловитость, а не заваливаясь через каждые два шага. Томас Шелби же только помог подняться, сохраняя на этом пути дистанцию, казавшуюся странной после стольких откровений. Только устроившись полубоком и укутавшись в подрагивающй комок внутри шерстяного пальто, Элли вдруг будто вспомнила, что нужно что-то ответить. Но вместо этого на сознание напала отрезвляющая дрëма. Мотор шумно заглох, и даже не очень аккуратный толчок остановившегося авто не смог вытащить девушку из царства Морфея. Томасу уже скоро нужно было появиться в конторе на собрании семьи, хотя они все равно с наверняка смятыми недовольством лицами будут обсуждать, какая же он свинья, потому что раз за разом плюет на пунктуальность и бессовестно заставляет их ждать. Шелби лениво повернулся вправо, улавливая мерное сопение на пассажирском сидении. Не трясти же беднягу за плечи и не жать громкий противный сигнал машины. Он провёл тыльной стороной ладони по румяной щеке, затем пальцем загладил свалившуюся на глаза влажную прядь волос за ухо, и спустя ещё пару ласковых жестов услышал тихое мычание человека, который хотел ещё пять минуточек понежиться в кроватке прежде чем начать жить новый суровый день. — Элли… — подозрительно неуверенно и тихо прозвучало над ухом, — просыпайся, тебе пора. — Проморгавшись, девушка последовала навстречу руке Шелби, но тут же одернула себя. Они уже не так молоды и наивны, чтобы тискаться в машине под окнами, прячась от строгого родительского надзора. — А ты?.. — не хотелось отпускать его. Но рассудок опустел, потеряв любые, даже лживые причины попросить его остаться. — Я заеду вечером. Обсудим план, — Типичный Томас Шелби не стал бы церемониться и сам открыл был пассажирскую дверь, перекинувшись через девушку, но не сейчас. Вместо этого он терпеливо вглядывался в мягкие черты лица, совсем не пугающие своей понуростью, и искал повод заглянуть ей прямо в глаза, словно пытаясь узнать, хочет ли она, чтобы тот разговор, случившийся между ними, что-то значил для него. Или это была просто блажь, и ничего искреннего и близкого не стоило ожидать от женщины, которая сначала бесстрашно отдалась ему на приёме, а теперь меняет козырные карты разврата на крохи тепла и заботы.