***
Час совы. Тревожные глаза слепо таращатся во тьму, полную до краев знакомых и не очень шорохов. Где-то таится опасность. Дышит. Крадется. Принюхивается. Легко ступает мягкими лапами. Даже ночью не будет тебе покоя, если ты - добыча. Несколько минут отдыха, и снова бежать. Здесь, в чаще Королевского леса, безопасность - лишь мечта. Стоит немного расслабиться, и на горле тут же сомкнутся волчьи челюсти. Серые туши с горящими глазами будут рвать тело, висеть на шее, пока не задохнешься. Шорох. Чуткие уши прядут из стороны в сторону. Скорее! Скорее! Либо ты обгонишь смерть, либо она догонит тебя. Копыта взрывают влажную землю, дробят хрупкие камни. Рога путаются в цепких ветвях. Острые сучки обдирают бока до крови. Перед глазами темно от ужаса. Ветер свистит в ушах. Вперед! Туда, к неживым глазам древнего бога! Он спрячет. Укроет белыми ветвями рук. Коричневая туша вываливается на обширную поляну, в центре которой дремлет величественная громада чардрева, одного из самых древних из уцелевших на юге. Можно выдохнуть. У святого дерева не убивает ни зверь, ни птица. Только человеческие отродья могут осквернить сакральное место. Уютно устроившись в корнях дерева, царь-олень постепенно восстанавливает дыхание. Здесь можно отдохнуть до утра. Поспать… Высоко в ветвях рождается легкий ветерок. Ласково треплет белые ветви, срывая несколько кроваво-красных листьев, что плавно вальсируя в воздухе опускаются на коричневый шерстяной бок усталого гостя. Оттолкнувшись от высокой верхушки волшебного дерева, ветерок летит на восток, постепенно набирая силу. Скользит над дубами и соснами Королевского леса, бежит над волнами Узкого моря, напитываясь ароматами соли и прибрежной хвои, проносится над Королевской гаванью, шумной и говорливой даже в столь поздний час. … Втекает сквозь приоткрытое окно в комнатенку, где, закинув руки за голову, юная Анна улыбается в темноту, вспоминая мимолетное касание чужих губ… … Проникает в Драконье логово, заставляя огромного Арракса раздувать ноздри, втягивая ночную свежесть... … Врывается в Красный замок, бесшумным призраком проносясь сквозняком по темным переходам и галереям… … Обтекает голодное железо трона, что спит в ожидании своего хозяина... … Тонкой струйкой вползает в покои принца Эйгона, заснувшего прямо за работой. Кучка камней небесно-голубого цвета расползлась, а пара даже скатилась на пол. Спит юноша и видит, как чудесно сверкают топазы на шее самой дорогой для него женщины... … Трется о ледяные стены септы, где в окружении свечей дремлет череп Балериона, а в тени колонны трое мужчин, скрывшись под капюшонами, замышляют недоброе… … Обдает холодом изящные щиколотки прекрасной леди Денейры, что никак не может определиться с платьем на завтрашний день. Какое вскружит голову принцу? Или обоим? Хорошо бы обоим… … Играет прядкой, выбившейся из платиновой косы принца Рейнора, распахнувшего окно, чтобы выпустить на волю жар натопленной комнаты. Ароматный холодный воздух сводит с ума, и юноша жадно вдыхает его полной грудью, прислонившись плечом к раме… … Вползает в щель под дверью королевы, совсем недавно забывшейся беспокойным сном. Глазные яблоки шевелятся под веками. Грудь ходит ходуном. Тонкие пальчики подрагивают. Кто знает, что беспокоит ее сегодня: один из тяжелых кошмаров, ставших ее постоянными спутниками, или же наоборот - видение, от которого утром будет стыдно… … Врывается в распахнутую рукой короля дверь спальни, где на краю постели застыла бесстыже юная девица…***
- Леди Элейна? - губы Эймонда складываются в недовольную гримасу. - Зачем вы здесь? Вопрос скорее формальный. Он не вчера родился и отлично понимает, что ищет женщина в постели мужчины в столь поздний час. Сам виноват. Чересчур заигрался в своем безудержном желании посильнее уязвить жену. Пожалуй, никогда до их с Люцерис ссоры он не задумывался сколько в замке женщин. Бесчисленные жены, дочери лордов, прислуга, септы. Молодые. Старые. Красивые. Не очень красивые. Глядя на них, Эймонд искал в каждой подтверждение своих грязных слов, брошенных в лицо жене. «Каждая будет лучше тебя…» Не каждая. Да чего уж там! Ни одна. Знал он это всегда. За свою жизнь видел и пробовал многих. Но только жене удавалось провоцировать его на огромный спектр самых разнообразных эмоций и ощущений. Некоторые были привычны, знакомы и порядком набили оскомину. Другие - новы и будоражащи. Вот и теперь при виде жены, молчаливо страдающей от обиды и унижения, Эймонд ощущал новое сладкое и, вместе с тем, отвратительное чувство, близкое к возбуждению. Так или иначе, все сходилось к ней. Он бессовестно флиртовал с женщинами, которых могла бы счесть красивыми ОНА, хотя раньше не замечал их в упор. За спиной стали гаденько перешептываться, мол, рановато король стал волочиться за каждой юбкой, молод еще. По началу выглядело это весьма нелепо. Не особо сведущий в вопросах легких ухаживаний, Эймонд в женском обществе больше походил на слона в посудной лавке и порой даже пугал дам вниманием, но со временем приноровился. Леди Элейна, совсем юная дочь десницы, стала его последней жертвой, после того, как Эймонд услышал восхищение, с которым жена нахваливала красоту девицы Рейнору, очевидно, желая обратить взор сына на потенциальную невесту. Девчонка и правда была миловидна со своими наивными голубыми глазами, идеальной молочной кожей и светло-русыми волосами, часть которых предпочитала стягивать на затылке в пучок, напоминающий розу. Это было просто. Пара комплиментов, пара касаний, несколько «нечаянных» встреч в саду, разговоры ни о чем, и вот девчонка смотрит на него влюбленными глазами. Несколько дней кряду он присылал ей цветы. Кроваво-красные розы, обожаемые Люцерис. Пышные и яркие. С пьянящим насыщенным ароматом. А после, за завтраком, что оставался общим только ради детей, жадно всматривался в лицо жены, желая вкусить ее эмоцию. И совершенно не задумывался, что все это значит для девчонки, для двора, для детей, пока к нему не заявился сын. Немного нервный и испуганный в начале Рейнор зверел на глазах, говоря о том, как чувствует себя, слыша за спиной грязные пересуды о родителях. Едва не впервые в жизни Эймонд испытал нечто похожее стыд… А теперь перед ним, теребя в смущении платье, стоит девчушка, решившая, что все это что-то значит. Возможно, даже влюбившаяся и уверенная во взаимности. Готовая в угоду чужому тщеславию поступиться самым ценным для женщины - собственной честью. - Я… - она смотрит ему в грудь, медленно покрываясь испариной. - Спасибо за цветы, ваша милость. Для меня это много значит. - она мажет мимолетным взглядом его лицо. - Вы много значите… Поблагодарить. Пришла поблагодарить. Еще немного, и он рассмеется. Благодарность должна все же быть соразмерна подарку. - Элейна, ты - хорошая девушка, но… - начинает он, стараясь сохранить дистанцию с девицей, что, подскочив, приближалась к нему, заломив в странном жесте руки. - Но вы любите королеву. Я знаю, ваша милость. - болезненно улыбаясь дрожащими уголками губ, выговорила девушка напряженным голосом. Взгляд неосознанно дернулся от девицы к неприметной дверце, окрашенной в тон стен. - Вы так на нее смотрите… - Как? - с жадным любопытством бросил Эймонд. Как он может на нее смотреть после всего? С ненавистью? Со злобой? С желанием придушить вот этими самыми руками?! - С тоской, ваша милость. Задрав подбородок повыше в попытке скрыть смятение, Эймонд уставился на балдахин постели чуть выше ее головы. Перед ссорой Люцерис заказала новый. Легкая летящая полупрозрачная ткань взамен тяжелому бархату. Синий вместо красного. Каждая вещь в комнате хранила тепло ее рук. Как и он сам… - И ты пришла излечить меня от нее? - неестественно глухо выдавил он из себя, злобно усмехнувшись. - Насколько это возможно. - стыдливо прошептала девица, сокращая расстояние между ними до минимума. Невозможно. Если бы он мог забыть… Хотя бы на несколько мгновений… Но, однажды войдя в голову сталью клинка, выйти обратно Люцерис уже не могла. Он мог пить, пытаться сбежать, биться башкой о стену, трахать кого не попадя, но она оставалась. Дискомфортом в глазнице и сосущей пустотой под ребрами. Легкий запах мыла и масел для ванны ударил в нос непривычным коктейлем, заставив сморщиться. Встав на носочки, Элейна вжалась губами в острую линию мужской челюсти. - Мне не нужно то, что ты хочешь мне дать. - холодно бросил он, отстраняясь. Еще полгода назад он бы тщательно обдумал возможность лишить чести дочь десницы, несмотря на возможные проблемы с ее до тошноты амбициозным отцом, но не теперь. … Стоя подле жены на помолвке Эйгона и Денейры, он впервые ощутил то, что иные мужчины бывает не испытывают и одного раза до самой смерти, - тяжесть прожитых лет. Сын, чмокающий невесту в щеку, являл собой все то время, что отделяло теперешнего Эймонда от шестнадцатилетнего юнца, обожженного первой любовью, что с ожиданием взирала на него глубокими черными глазами, не понимая насколько прекрасна и желанна в легком розовом шелке и влажными после ванны волосами. Воспоминание сбило дыхание, заставив посмотреть на жену, строгостью своей нынче больше напоминавшую покойную матушку. Люцерис как-то особенно горько дернула уголком губ, поймав его растерянный взгляд, и Эймонд понял, что она думала о том же. Время беспощадно. Высушивает души. Убивает тела и чувства. Воздвигает стены, не оставляя дверей… … Дверей… - Я не буду спать с ребенком. - злобно выпалил он. Противно. Раньше он брал девиц и помладше нее, а теперь ощущал себя так, будто бы его собственная дочь предлагала ему себя. Неправильно. Омерзительно до мурашек, поднимающих дыбом волоски на руках. В целом, он и так довольно опозорился, ухаживая за девицей, а удовольствия так и не получил. Ни от общения с ней, ни от реакции жены на оное. Люцерис будто в упор не замечала его проделки. Чем развязнее он себя вел, тем более благочестивой старалась быть она. Чем бесила мужа донельзя. Кровавая пелена застилала глаза всякий раз, когда Люк, склонившись в учтивом реверансе, заявляла о намерении посетить службу в септе вне стен замка. ЕГО жена торчит на коленях, поклоняясь чужим Богам! Единственный, перед кем королева может опускаться на колени, - ее король, и только для одного… о чем и речи идти не могло. О! Он ставил на колени других, думая о ней, но едва ли это было тоже самое. Только Люцерис удавалось не только не унизиться в этом положении, а еще и подчинить себе его. Настоящая хозяйка его тела и лезвия, которое по-прежнему жило во внутреннем кармане камзола, возле самого сердца, как напоминание о том, кто он есть. - Убирайся! - прошипел он. - Пойди лучше к моему сыну. Кажется королева находит вас удачной парой. Поджав дрожащие губы, девица мгновенно утекла в темноту за его спиной в самых расстроенных чувствах. Еще некоторое время Эймонд простоял в задумчивости, едва ли не кожей ощущая сосущую пустоту одиночества. Каждый раз, когда он оставался один на один с собой, человеческое покидало его слишком стремительно. Возвращалось же с трудом и только, когда о нем напоминала ОНА. Та, что спит за неприметной дверцей, разметав по подушке глянцевые локоны. Та, что всегда держала его сознание точно якорем, не давая скатиться в яму безумия, на дне которой дремлет чудовище. То самое, что, вырвавшись на свободу во время войны, жгло людей тысячами не щадя ни стариков, ни младенцев. То самое, что находит утешение и радость в чужих страданиях. То самое, что держит лезвие… Он даже не заметил, когда кинжал скользнул в руку, и теперь с удивлением рассматривал капли крови, с глухим стуком разбивающиеся о каменный пол. Глубоко вздохнув, Эймонд вжался лбом в холод преграды, отделяющий его от жены.***
Солнце давно взошло, и холодные золотые лучи насквозь пронизывают Красный замок, пытаясь дотянуться до самых темных уголков. Разумеется, безуспешно. Свету не дано победить тьму. Лишь уравновесить. Разноцветные витражи разбивают поток света, превращая в радугу на красноватом камне пола. Легкий перестук каблучков звоном отдается от стен галереи. Тук!.. Тук-тук!.. Тук!.. Ни дать, ни взять музыка! Ярким лучиком Денейра скользит по мрачным коридорам замка туда, где в просторной на удивление светлой зале накрывают к завтраку. - Сир Лоррент! Как настроение? - не останавливаясь, бросает девушка, обворожительно улыбаясь. - При одном взгляде на вас я забываю все невзгоды, миледи. - кланяется пожилой рыцарь, несущий стражу на переходе галереи. - Вы смущаете меня, сир! - говорит она, оправляя волосы. - Не смущайтесь, Дени! Он просто жуткий льстец! Однажды он пел дифирамбы красоте моих волос, приняв за девицу. - доверительно шепчет Рейнор, подхватывая девушку под руку, и та мигом вспыхивает от внезапной близости. Откуда он вообще взялся? Мгновение назад она была здесь одна, если не считать подслеповатого рыцаря. - Думаете он врет, и я не настолько хороша, чтобы осветить чей-то день? - с замиранием сердца интересуется Денейра, исподволь рассматривая точеный профиль принца. Боги! Он совсем мальчишка по сравнению с ней. На три, а может и все четыре года младше. Почему же дурное сердце выбрало его, а не того, кто совсем скоро накинет на ее плечи плащ с трехголовым драконом? Как же несправедлива жизнь! - О, милая Дени, вы хитры, как лисица, грациозны, как лань. Лик ваш подобен лику Луны в теплую звездную ночь, а волосы точь-в-точь серебро валирийского клинка… - не повышая голоса, болтает Рейнор, присматриваясь к прислуге, снующей в конце коридора. - Мы рано. На стол еще накрывают. Пройдемся? - Почту за честь, мой принц. - радостно соглашается она, передергивая плечами в надежде, что рукава немного сползут, обнажив немного больше положенного. Лёгкие, стройные, неуловимо похожие они выскальзывают из-под высоких сводов королевских чертогов в сад, особенно роскошный холодным весенним утром в слепящем солнечном свете. Королева едва не лично ухаживает за каждым кустиком, каждой клумбой, каждым деревцем. Так что все здесь дышит красотой и роскошью. Срывая на ходу розовый бутон, Рейнор небрежным жестом прячет его в замысловатой прическе спутницы. - Ваше платье слишком легкомысленно для утренней прохлады… - бросает он, мазнув взглядом изящную фигуру. - Замерзнете. - Рядом с вами едва ли. - дерзкая откровенность сама срывается с языка, и девушка тут же жалеет о ней. Все, что она делает, дурно. Нельзя заигрывать с братом нареченного! Да еще так открыто! Но… Едва ли он был бы с ней так приветлив, не будь ее чувства взаимны. - Помяните мое слово: скоро все Семь королевств покорятся вашей красоте! Из вас выйдет отличная королева! - Рейнор подставляет ей локоть. - А из вас король… - парирует Денейра, отлично зная насколько честолюбив мальчишка и как сильно уязвлена гордость тем, что все достается старшему брату. Даже против воли оного. - Мой отец так не считает. Иначе вы были бы моей невестой. - излишне равнодушно говорит принц, наблюдая за бродящим по саду павлином. - Слышали, как мерзко вопит эта тварь? … Была бы его невестой… Леди Бэйла и матушка уже языки стерли в кровь, наставляя жену будущего короля. Кто бы там что ни говорил, а миром правят женщины! Да, ни один мужчина не признается, что согласился с женой, нашептывающей на ушко после жарких постельных игр правильное решение. Даже Люцерис удавалось долгие годы руководить Одноглазым уродом, как с легкой руки леди Бэйлы прозвали короля на Дрифтмарке. Хотя он сущий психопат! Мерзавец! Убийца! Садист! И прочее, и прочее. Да проклянут его все боги разом! А тебя, милая девочка, Семеро щедро наградили и красотой, и умом, и хитростью. Если будешь слушать мать и тетку, станешь величайшей королевой, каких только видала эта земля. Да и будущий муж тюфяк тюфяком! В кого пошел только? Найти на такого управу - раз плюнуть. Просто будь с ним поласковее. Поиграй немного. Телом помани. Но до конца не иди! Поцелуйчики можно, остальное ни-ни! Пусть мальчишка с ума сойдет! Что значит «ты ему не по нраву»? Если женщина хочет - мужчина преклонит колено. Рано или поздно. Все понимала Денейра, но делать не могла. Лишь увидит платиновую косу второго сына короля, и сердце в груди тут же заходится. - Рейнор, вы… - девушка останавливается, смущенно заглядывая ему в лицо. - Ты бы… хотел этого? Она не отрывает взгляда от его губ, застыв в напряженном ожидании. Близко. Недвусмысленно близко. Невозможно близко. Рейнор отступает на шаг, складывая руки за спиной в излюбленном жесте отца. - Думаю, нам пора. - ничуть не смутившись, говорит он.***
- Матушка! Желали видеть меня? Эйгон возникает за спиной матери как раз в тот момент, когда в поле ее зрения оказывается занимательная пара, выскользнувшая в сад в столь раннее время. - Да, желала… - задумчиво тянет Люцерис, неосознанно ощупывая шрамы на груди, что оказалась бессильна скрыть темно-зеленая ткань платья. - Но сначала… Почему ты уделяешь мало внимания леди Денейре? Все же она - твоя невеста. Мне даже стало казаться, что ты скрываешься от нее. Она не мила тебе? Тяжело вздохнув, Эйгон устремляет взгляд на потолок, где волею матери разместился причудливый вытянутый канделябр с огарками свечей. Какое ей дело до того, что он чувствует? Как бы там ни было он женится на леди Велларион и займет трон, когда придет час. Это его долг, о котором так много любила говорить покойная бабушка, королева Алисента. Остальное неважно. - Мама… Обещаю больше времени проводить с невестой… Эйгон подходит ближе и краснеет, замечая то, зачем не отрываясь следит мать. Рейнор прячет цветок в волосах его будущей жены. - Тебя не цепляет это? - мать указывает взглядом на молодую пару, - Рейнор - мой брат. Я доверяю ему больше, чем себе. - холодно бросает Эйгон, складывая за спиной руки. Этот жест… Оба переняли его от отца, но использует каждый по-своему. Для Эйгона это знак упрямства. Если сын сжал запястье, все! Ничто не способно заставить его изменить решение. Для Рейнора скорее дань образу. Очень уж хотелось мальчишке походить на отца! - Любовь может все изменить, Эгг… Из-за нее начинаются войны и рушатся государства. А уж скольких братьев и друзей рассорила - не счесть… - Люцерис легко треплет его короткие темные волосы, находя, что на ощупь они почти как ее собственные. Только вьются меньше. - Какая любовь, мама?! - с внезапной для него горячностью говорит Эйгон. - Это дешевое шоу для отца. Показать, что моя невеста подходит ему больше, чем мне! Что он ошибся! Как когда назначил меня наследником… К концу тон его спадает, обретая горькие нотки. Любой, кто не знает его так, как она, решил бы, что эта горечь от проделок брата… Но нет… Ничего нет хуже предопределенности и отсутствия выбора. Особенно для мужчины. Сердце сжималось в груди королевы, стоило лишь вспомнить судьбу предыдущего короля, сломавшегося еще задолго до коронации. - Посмотри сама! - Эйгон кивает вниз, где юная леди недвусмысленно близко прильнула к юноше. Мгновение Люцерис кажется, что сейчас ее постигнет самое большое за последнее время разочарование. Но Рейнор делает шаг назад. - Видишь? - яростно вопрошает сын. - Если я не буду верить ему, то кому тогда, мама? Королева немного расслабляется, поправляя одну из бесчисленных шпилек, удерживающих строгую прическу. Сегодня в честь приезда гостей привычный простой пучок заменило хитросплетение кос разных размеров и плетений. Она помнит каково это - доверять. Боги, да Джейс прикрывал все ее грехи с самой колыбели. Даже когда наказание обещало быть достаточно суровым. Что уж там! Он прикрывал ее совсем не невинные свидания с Эймондом, последствие которых стояло сейчас подле нее. Отличное последствие… - Это все, мама? - раздраженный Эйгон на глазах свернулся огромным ершистым клубком, всем своим видом демонстрируя, что он уже не дитя и сам в состоянии позаботится о себе. - Только одно, Эгг… - Люк примирительно поглаживает его по спине меж лопаток. - Держи ухо востро. Эйгон шумно выдыхает, закатывая глаза. Мать говорила это уже тысячу раз. Браки по договоренности коварны. Неизвестно, что скрывается за милым личиком, оказавшимся в твоей постели. Точнее известно! Люцерис отлично знала, кто руководит девчонкой и чего хочет. Горячая и злопамятная леди Бэйла всегда хотела одного - мести. Не простила сестра ни смерти отца, ни узурпацию трона. Даже бродяга вызвал бы меньше ненависти, доведись тому усесться на проклятый богами железный стул. Одно время она пыталась манипулировать даже самой Люк, настраивая ее в моменты слабости против мужа. Видят Семеро, она пыталась всеми силами предотвратить помолвку, понимая какой неразберихой грозит им всем союз с Велларионами. Какие речи будет вливать в уши сына юная супруга, вторя словам дочери Деймона? А Эйгон слишком чувствительный… Едва ли его мозг способен работать рационально в непосредственной близости от такой красоты. Говорить напрямую с мужем теперь было нельзя, и Люцерис пыталась действовать через лорда Анвина, не поимевшему, как и следовало ожидать, особо успеха. Эймонд лишь обвинил его в корысти и желании упрочить собственное положение при дворе династическим браком с наследником трона. - Ладно. Идем. – примирительно говорит мать. – Расскажешь мне по пути, где пропадаешь сутками напролет.***
- Ты что творишь? - шипит Эйгон, склонившись к самому уху брата, пока остальные обмениваются обязательными любезностями, размещаясь за столом. - М? - вопросительно мычит Рейнор, любопытно осматриваясь. Ароматная горячая выпечка: пышный пшеничный хлеб, пироги с фруктовой и мясной начинкой. Даже в приличных районах Королевской гавани далеко не каждый может позволить себе белый хлеб, а в Блошином конце его и вовсе считают выдумкой богатеев. Несколько видов молочной каши. Выберут, конечно, пшеничную, хоть она уж давно набила оскомину. Фрукты свежие, запечённые, с медом, с орехами, с творогом. Изысканные сыры. Кувшины с разбавленным и обычным вином. - Где мясо? Меня уже тошнит от каш! - капризно кривит губы Рейнор, не обнаружив желаемого. - Ты же знал, что вас увидят! - продолжает старший, касаясь чужого уха губами. - Мать мне весь мозг проела. Через три дня свадьба! - Я лишь развлекал будущую… ммм… сестру прогулкой… - лыбится младший, пока Эйгон беспокойно оглядывается. До их бесед, хвала богам, никому нет ни малейшего дела. Матушка пытается угомонить собственных сыновей и младших детей леди Хейзел, что создают нестерпимый шум, совершенно неприемлемым образом. Особенно, когда вот-вот появится его милость, король. - Под окнами матери и отца?! - А что такого?.. - гнет брови Рейнор. - Миледи! Денейра, как полагается, опускается за стол по правую руку от будущего мужа, и Эйгону приходится отвлечься. - Как прогулка, миледи? Брат не особенно утомил вас своими разговорами? Он бывает крайне навязчив. - громко выговаривает принц, отмечая, как на лице девушки расцветает лихорадочный румянец. Здесь совершенно невозможно ничего скрыть! - Что вы, мой принц… Принц Рейнор учтиво предложил полюбоваться садом. Розы просто восхитительны! - пытается девушка заболтать неловкость, а уши так и пылают. – Правда ли, что королева лично заботится о них? - Только о бордовых, что растут у самых стен замка! - с ходу встревает Рейнор, заставляя брата скрипнуть зубами. - У них изумительный аромат! Жаль, что их частенько срезают… Кусты не так хороши, как могли бы быть. Юноша с удовольствием отмечает, как внезапно встрепенулась леди Элейна, робко приткнувшаяся подле десницы. Голубые глаза метнулись к нему, чтобы мигом спрятаться. Знает, что виновата, сучка! - Рейнор! - внезапно привлекает его внимание леди Бэйла, вальяжно развалившаясь за столом. - Говорят, ты намерен участвовать в турнире? - Намерен, миледи. И не просто участвовать, а стать его победителем! – широко улыбается юноша под тяжелым изучающим взглядом дочери Порочного принца. – Дабы провозгласить леди Денейру королевой любви и красоты… Эйгон чувствительно пинает его под столом каблуком. - Это еще не решено. – кратко замечает Люцерис. Материнское сердце не может смириться с тем, что сын будет рисковать здоровьем ради того, чтобы немного выпендриться и потешить собственное самолюбие. Ей, в общем-то, с детства дурно от кровавых зрелищ. Нынче, правда, с арены редко уносят бездыханные тела. Отчасти и ее усилиями… Но все же. - Леди Дени, не соизволите ли составить мне компанию и прогуляться к Драконьему логову? - с подчеркнутой важностью интересуется жених, чуть склонившись к девушке. – Чаргос уже подросла и может нести на спине двоих. В день свадьбы мы облетим город на ее спине. Неплохо было бы познакомиться с ней заранее. Она – дама с характером… Как и любой, в чьих жилах течет драконья кровь. Теперь очередь Рейнора поджать губы. У него никогда не получится пустить пыль в глаза девушки подобным неотразимым способом. Один - один. - Его величество король! – провозглашает гвардеец, торчащий в дверях. За столом проходит мгновенная судорога. Все затихают. - Еще не вошел, а уже нечем дышать. – шепчет Рейнор брату и ухмыляется, перехватив понимающий взгляд леди Бэйлы. Легкая гримаса недовольства проносится по лицу Эймонда, стоит ему лишь заметить толпу, собравшуюся в обеденном зале. Обычно здесь только семья. Иногда к ним присоединяется десница или редкие гости. За едой не говорят. Если только он сам не откроет рот… А сегодня здесь похоже половина двора. С утра совершенно он не готов быть учтивым с такой массой народа. Взгляд останавливается на жене, остро подмечая малейшие перемены в ее внешности и поведении. Глухо застегнутое темно-зеленое платье со скромной золотой вышивкой, открывающее только ключицы и впадинку меж них. Замысловатая прическа, потребовавшая немало времени и усилий пары служанок. Эймонд слышал возню в соседней комнате еще до рассвета. Пара прядок, оставшихся на свободе будто бы вовсе случайно. Люцерис поджимает губы под его взглядом. Она знает, что вчера в покоях супруга была девица, и теперь смотреть на него противнее обычного. - Вся наша семья безмерно счастлива приглашению… - начинает лорд Велларион и тут же осекается под тяжелым взглядом короля. Удивительное свойство – приносить с собой тяжелую давящую атмосферу. Способность, данная далеко не каждому. Пока Эймонду придвигают стул, Люк исподволь наблюдает за дочерью десницы, что совсем стушевалась и сжалась едва не в два раза. Губы растягиваются в улыбке сами собой. Похоже, наигрался. Подбородок поднимается выше. Она знает, что муж не переходит границ в стенах замка, и обычно все заканчивается ровно на том месте, где у других все только начинается, - на месте физического сближения. Но каждый раз все равно тревожно… Одно дело - шляться по притонам, позволяя удовлетворять себя безликим телам, а другое – связаться с высокородной леди. На душе становится легче, и Люцерис даже не опускает глаз, столкнувшись с ним взглядом. - Что ж… Вознесем молитву Семерым перед тем, как начать. – разрушает напряженную тишину леди Хейзел. Эймонд покорно складывает руки в молитвенном жесте…***
Огромный глаз цвета насыщенного ультрамарина слегка затянут белой пленкой, тихонько выползшей из внутреннего угла да так и оставшейся. Дремлет серебристый ящер в недрах Драконьего логова в ожидании всадника, как дремлет и его серый собрат за несколькими стенами. Дремлет и их совсем еще небольшой изумрудный родственник, свернувшийся клубком точно большая кошка. Видятся им голубые просторы, молочная пена облаков, яркое солнце свободы да потоки пламени, льющиеся на грешную землю в назидание обычным смертным. Слышится рык их древнего предка, несущийся из-за обложных туч, истекающих искрами его огненного гнева. Арракс нехотя ведет головой навстречу шагам, гулким эхом отражающимся от высоких сводов коридора за огромной бронзовой дверью кельи. Шаги неравномерные. Перебивчатые. Глухие голоса шорохом вливаются в чуткие драконьи уши. Их двое. - … сюда давай! Да быстрее же! Скоро эти вернутся… Как бишь их… - Драконоблюстители. - Угу… Е*анутые ублюдки! Нормальный мужик отродясь не будет якшаться со змеиными отродьями! Где фитиль? - Держи. Что-то шуршит по камню, почти как змея. В пещеру Арракса на Драконьем камне частенько заползали змеи, и дракону нравилось рассматривать их длинные причудливо извивающиеся тела. Иной раз он пыхал в их сторону пламенем, и те скрючивались, как пересушенная кожа в лавке кожевенника, а некоторое лопались точно перезревшие виноградины. Здесь змей нет. Тут вообще нет ничего интересного. Только страх, что живет за стеной. Ненавистная тварь, готовая сожрать каждого, кто встанет у нее на пути, а к тем, кто не осмелится, - придет сама. Монстр такой же жуткий, как и его хозяин. Арракс знал ЕГО шаги. Спокойные. Размеренные. Неотвратимые. Каждый раз, услышав их, дракон предпочитал отползать в дальний угол камеры и нервно шевелил чувствительными ноздрями, принюхиваясь к чужому запаху, тонкими струйками заползающему под дверь. Запах кожи, мяты, стали, отдающей кровью, и еще чего-то темного. Пугающего. Раньше и его, Арракса, хозяйка иной раз являлась пропитанная этими ароматами. Сейчас, хвала драконьим и прочим Богам, нет… - Коротковат будет… Не успеем гляди… - Запаливай и валим скорей! Громкий топот двух пар ног заставляет Арракса выше поднять морду, принюхаться. Из коридора несет привычной сыростью, пеплом, и легким незнакомым дымком. Беспокойно. Раньше такого не было. А он здесь уже очень давно. Недовольно урча, дракон поднимается и подползает к двери, шелестя в темноте крыльями, тычется мордой в щелку между полом и бронзовым полотном… Вдох… Еще… Адский грохот оглушает. Взрывная волна выбивает весь воздух из легких, сечет чешуйчатое тело острыми каменными осколками. Местами они, пробив кожу, впиваются глубоко в мясо. Одурев от боли, ящер изо всех сил дергает цепи, слишком крепкие для него, но не для другого… что смотрит на него сквозь образовавшуюся брешь в камне дикими глазами убийцы.***
- Ваша милость!!! - не своим голосом вопит начальник городской стражи, сир Армер, врываясь без стука в покои Эймонда, только окончившего нехитрые приготовления ко сну. - Драконы!!! - Что еще? - скрипнув зубами, король нехотя выползает из постели, о которой мечтал весь вечер, едва освободившись от цепкого внимания будущих родственников. Столько лет прошло, а так и не научился он быть учтивым столько, сколько того требует этикет. Сегодня его терпению позавидовала бы даже ныне покойная матушка, но раздражение, свербящее внутри, требовало горячей до ожогов воды, постели с плотным тяжелым одеялом и одиночества. - Каннибал рвет Арракса! Часть несущих стен разрушена! - кажется еще немного и рыцаря хватит удар. Еще бы! Драконье логово окружено жилыми постройками, и, если твари вырвутся наружу, жертв и разрушений не избежать. А если поубивают друг друга, то гнев короля ударит и по нему тоже. - Блять! - сквозь зубы шипит Эймонд, натягивая, что пришлось под руку. Похоже, Каннибал питал лютую ненависть к дракону Люцерис, что подтверждали неоднократно повторяющиеся попытки сожрать Арракса. Хотя теперь, когда серый дракон сильно вырос, это была весьма непростая задача даже для крылатой машины-убийцы. По приказу Эймонда Драконье логово перестраивалось несколько раз, и последняя его конфигурация позволила наконец-то содержать всех трех ящеров под одной крышей. Для этого пришлось пробить для каждого отдельный выход на волю. Это было удобно особенно с учетом того, что Каннибал, не признававший драконоблюстителей и не ведавший валирийских команд, подчинялся только Эймонду, и тому приходилось лично за ним ухаживать по мере возможности. Конечно, лучше было бы держать его на воле, и так и было некоторое время. Пару лет после войны дракон обитал под мощной городской стеной, прикованный цепями. Ровно до тех пор, пока каким-то малолетним оборванцам не показалось забавным подползти к дракону развлечения ради. Больше своих родичей, Каннибал ненавидел только людей. Озверев от чужого присутствия, ящер выжег несколько сот футов вокруг себя вместе с пришельцами, проплавил городскую стену, создав огромных размеров брешь, сожрал несколько горожан и улетел творить бесчинства в другие места. В коридоре подле своих покоев бледным привидение застыла Люцерис, тревожно заломив руки и не решаясь спросить в чем причина суматохи, охватившей замок. - Иди к себе! И не смей высовываться! - рявкает Эймонд так грубо, что вздрагивает даже сир Армер.***
Стены Логова дрожат так сильно, что даже Эймонд на мгновение смущенно замер. Сверху сыплются куски бесценных восстановленных с невероятным трудом барельефов и статуй. Из вентиляционных шахт валит дым. Громоподобный рык рвет барабанные перепонки даже сквозь толстенные стены. - Отворить внешнюю дверь! – перекрывая шум, что есть мочи кричит Эймонд. - Ваша милость, это самоубийство… - пищит командующий Золотыми плащами, повиснув на руке короля. - Оставьте, милорд! – холодно бросает тот, силой отодвигая от себя немолодого рыцаря. Бронзовое полотнище, отделяющее дом Каннибала от внешнего мира медленно отворяется настолько, чтобы впустить человека. - Шире! Настежь! – командует Эймонд, заглядывая внутрь. Дальняя стена циклопического помещения разворочена, и в темноте серебром мелькает чешуя хвоста, что хлещет из стороны в сторону, разрушая костяным набалдашником еще уцелевшие стены. Гвардейцы и драконоблюстители застывают, расширив глаза, когда король будничным шагом входит внутрь. Никогда им не доводилось видеть подобной безумной смелости. Или глупости. Дракон – не раб. Это Эймонд усвоил еще давно, на спине Вхагар. Дракон – друг. Неизвестно, как дракон выбирает всадника. Но очевидно одно – в основе союза лежит сходство. Как огромная древняя драконица, давно не вмещавшаяся ни в одни городские стены, была одинока и озлоблена на весь мир, так и мальчишка, что рискнул своей жизнью ради права стать драконьим всадником, был лишним даже в собственной семье. Потом он умер… А тот, кого выплеснули мутные воды Божьего Ока, обернулся чудовищем. … которого смог принять только равный ему монстр… что теперь убивал Арракса… Из-под лап Каннибала потоком лавы тек расплавленный камень, мгновенно застывающий причудливым волнистым узором. Сверху сыпались камни, но ящер вовсе не замечал их, загоняя меньшего дракона в угол. - Эймонд!!! Не смей!!! – раздался за спиной истошный женский вопль, и король замер лишь на один удар сердца. … Ослушалась... Еще будучи мальчишкой, он где-то читал о людях, способных переносить собственное сознания в другие тела. Преимущественно птиц или животных, но некоторые были сильны настолько, что могли вытеснить и человеческий разум. На севере их вроде бы называли варгами. До встречи с Каннибалом Эймонд не верил в подобные сказки, но, очутившись лицом к лицу с драконом, он так сильно хотел подчинить его, что даже не сразу понял, что видит себя чужими глазами… С тех пор часто, ночами, погружаясь в особо глубокий сон, он ощущал холод камня под теплым боком, шум огня в глотке, чувствовал, как когти царапают камень. Каннибал не понимал речи. Не знал команд на валирийском или всеобщем, как его собратья, выросшие в неволе. Не принимал седло. Все, что Эймонд мог – это постараться соединить свой разум с сознанием дракона и показать ему то, чего желает. Вот и теперь застыв на расстоянии, достаточном, чтобы не попасть под удар хвоста, мужчина сосредоточился, прикрыв здоровый глаз. Почувствовать то же, что он… Пламя в глотке… Вкус черной крови во рту… Лаву под когтистыми лапами… Каждую чешуйку, вставшую на спине дыбом в приступе животной ярости… Вот это было легко… Камни били по спине весьма чувствительно, а тварь, шипевшая в углу, крайне болезненно прокусила шею и разорвала крыло. От боли злость разгоралась еще сильнее. Убить! Разорвать! Сожрать! Не оставив ни единой косточки… Чужие животные эмоции захлестнули с невероятной силой, и Эймонду стало казаться, что ему не под силу остановить дракона, а может даже тот завладеет его разумом и заставит кинуться на Арракса, чтобы тоже вцепиться зубами в его глотку. Совладать с собой получилось далеко не сразу… Еще и от того, что где-то позади в истерике билась жена, призывая его вернуться. Возвращаться было нельзя. Нельзя даже думать о ней… Нельзя… Иначе… Иначе… Каннибал повел окровавленной мордой навстречу тусклому лунному свету и мерцанию факелов позади себя и дико утробно заурчал, разворачиваясь. Шаг. Другой. Одно крыло безвольно волочилось по полу. Внутри все похолодело. Дракон шел за ней, за Люцерис, чутко уловив негодование в душе своего наездника. Торчать на месте столбом было невозможно, и Эймонд, рискуя быть отброшенным в стену, с разбегу влетел на поврежденное крыло. Наверное, само провидение, помогло добраться до шеи чудовища, где было его обычное место. Здесь, в тесном контакте с драконом, все было проще, и, подчинившись наконец, воле всадника Каннибал взлетел…***
- Где королева? - спрашивает Эймонд, едва ступив под своды Красного замка. - Еще не вернулась, ваша милость… - кланяется ему в гвардеец. Даже не нужно спрашивать, где она. Дура! Тупая непроходимая дура! Его слово не значит ничего! Два с лишним года ничего не изменили. Все это послушание и смиренно потупленные глаза - маска. Что еще она делает без его ведома? Какова дрянь! Рисковать жизнью ради того, чтобы в очередной раз пренебречь его волей! Неприятное нервное чувство из гнева и страха холодит душу, когда Эймонд второй раз за эту бесконечную ночь вскакивает на спину и без того взмыленного жеребца. Придушить бы ее собственными руками, чтобы не смела перечить ему! Даже в мыслях. Хотя… Может уже это и не имеет смысла. Иррациональный страх заставляет гнать лошадь все быстрее. У входа суетятся золотые плащи и драконоблюстители, пытаясь потушить еще тлеющий пожар, но внутри темно и сыро, как в склепе. Даже драконье пламя не смогло ничего изменить. Мрак и тишина давят и почти доводят до паники, пока Эймонд пробирается к разрушенному логову Арракса, где предположительно должна быть королева. Мысли гулко перекатываются под сводами черепа от одной крайности к другой. Что делать с дрянью? Если дракон еще не убил ее… Если не… Убил… Легкая мелодия втекает в уши, заставляя сердце пропустить сразу несколько ударов. Противоестественно. Восхитительно. Он не слышал этого так давно, что теперь замер оглушенный силой ее голоса и мощью их древнего языка. Воспоминания заливают сознание неудержимой рекой смывая все преграды на своем пути. Рассвет… легкое девичье дыхание на его шее… ласковые руки в платине волос… боль в пустой глазнице… аромат жасмина… тонкий и немного порочный… невинное почти детское личико и разметаашиеся каштановые локоны… розовый шелк... Невыносимо. Резко встряхнув головой, отгоняя наваждение, Эймонд делает шаг в пролом, где рычит и трепещет от боли Арракс, притянутый за шею цепями к самой стене так сильно, что голова неестественно вжалась щекой и даже глазницей в камень у самого пола. Усевшись прямиком на ледяной камень, Люцерис успокаивает дракона нежными поглаживаниями и грубой мелодичностью валирийской колыбельной, которую она привыкла петь их сыновьям… и немножко мужу. От этого горько и сухо во рту и хочется сбежать куда подальше. Дракон силится открыть пасть, но получается только немного приоткрыть. Так что вместо потока пламени вылетают лишь дым и искры. Он отчаянно гребет лапами, процарапывая в каменном полу глубокие борозды, пока драконоблюстители пытаются извлечь из многочисленных ран осколки камней. Эймонд глубоко вздыхает при виде глубоких ран на боку ящера. Похоже Каннибал просто выдрал кусок мяса на хребте и, скорее всего, сожрал по своей лучшей традиции. - Он выживет? - интересуется король, решая не приближаться. Да и зачем травмировать своим присутствием настрадавшегося дракона. Люцерис тут же подскакивает, нервно оглядываясь на мужа, который кивком приказывает ей выйти. - Если Боги сжалятся, то выживет. - говорит старший на валирийском. - Сделайте все возможное. Мы не можем потерять дракона. Глаза королевы злобно сужаются. Не может он потерять дракона! Арракс для него всего на всего оружие, а для нее… единственный друг, который помнит ее девочкой, резвящейся с братьями на Драконьем камне. Давно. Похоже, вообще в другой жизни. - Что ты себе позволяешь? - стоит лишь жене приблизиться, рычит Эймонд сжимая ее плечи так сильно, что та морщится от боли. - Ты ослушалась меня дважды за один вечер! Твой муж и твой король запретили тебе быть здесь. Мои слова хоть что-то для тебя значат?! Он зол настолько, что на глазах Люцерис выступают слезы. Немного от обиды, немного от боли. - Я не могла бросить его! Ты же видишь, что с ним! А если он умрет?.. - пытается проглотить слезы Люк. - Он мог убить тебя! Затоптать! Сжечь! Об этом ты думала? - немного остывая, Эймонд сбавляет тон. Взгляд наконец сползает с лица жены, и он замечает пропалены на ее плотном домашнем халате, через которые ясно просматриваются ожоги. Преимущественно на руках. - Мы возвращаемся в замок. Тебе нужен мейстер. Эймонд аккуратно перехватывает ее за запястье, предварительно убедившись в его целости, и тянет за собой едва ли не силой, не обращая ни малейшего внимания на нелепые попытки вырваться и на то, как трещит подол ее халата, цепляясь за острые сколы камней, через которые приходится перебираться по пути на волю. - Где твоя карета? - рассеянно вопрошает Эймонд, все еще находясь в нервном возбуждении после всего. - Ее нет. Я приехала верхом. - Люк стыдливо упирается взглядом в пол. Все же женщине не пристали такие выходки. Ночью. Верхом. В мужском седле. В неподобающем виде. Женщине, тем более королеве. - Сир Харольд с радостью уступит тебе седло. - хмурится Эймонд, прикидывая какая опасность угрожала жене на пути к Драконьему логову. Пусть даже путешествующей и под охраной. Полное безрассудство. - Я лучше подожду карету. - едва слышно выдавливает женщина. - Мои руки… Эймонд рывком переворачивает руку, которую по-прежнему крепко сжимает за запястье, ладонью вверх, чтобы скрипнуть зубами при виде ярко красной кожи, испещренной волдырями. - Доигралась?! Можешь считать, тебе повезло. - хмыкает он, подзывая жестом сира Харольда с лошадьми. - Поедешь со мной. Нет смысла ждать карету. Скоро рассвет. Эймонд прав. Люцерис долгим взглядом окидывает светлеющее с каждой секундой небо. Город скоро проснется, и лучше оставить произошедшее в тайне. Насколько это возможно. Негоже, чтобы простолюдины допускали мысль, что правящий дом не в состоянии управиться с собственными драконами. - Прошу, моя королева. - с легким налетом ехидцы командует муж, обхватывая сильными руками ее талию. Мгновение, и Люцерис оказывается в седле, чувствуя спиной непривычное тепло чужого тела. Это странно и ощущается почти болезненно. Мышцы сводит, и хочется отстраниться, но возможности для маневра нет. Приходится смириться с вынужденной близостью. Дышать глубже, размеренней. От нее буквально разит драконом, серой, дымом, непослушанием и совсем немного жасмином. Видел ли кто ее? Такую… Одетую ко сну, простоволосую. Какую знает только он, дети да прислуга. Гвардейцы видели… И от чего-то хочется собственными руками вырезать глаза каждому, но Эймонд лишь глубже вдыхает чистый предрассветный воздух, пропитанный нежностью весны и ее ароматом.***
- Хэй! Где эта шлюха?! - пьяный голос эхом отражается от высоких сводов. - О ком вы, ваша светлость? Здесь сыро и мрачно, как, впрочем, и в большинстве родовых гнезд к северу от столицы. Даже знойное лето не в состоянии просушить это вместилище плесени, которым до самой кончины в зубах Каннибала восхищался лорд Эрнвуд. Теперь здесь волей короля новый хозяин. Эймонд Таргариен, первый этого имени, пожаловал с барского плеча замок в самом сердце Речных земель со всеми прилежащими землями, а заодно и с дочерью покойного лорда Эрнвуда, Ульфу, именуемого в глухих норах Блошиного конца Белым. - О моей жене! О ком же еще? - вперился старый ублюдок мутным взглядом в слугу, с непроницаемым видом весь вечер подливавшего крепчайший бренди в кубок хозяина. - На днях я обещал заделать этой свиноматке еще одного вы*лядка, но на трезвую голову на нее не встанет даже у одичалого дикаря из-за Стены. - Леди Кларисса в своих покоях. - услужливо подсказал мужчина, неодобрительно поджав губы. За последние десять лет дочь покойного лорда леди Кларисса рожала считай каждый год. Младенцы приходили в этот мир слабыми, некоторые и вовсе не выживали. А супруг тащил ее снова в койку, даже не дав толком оклематься после родов. Оставалось только удивляться крепкому здоровью женщины, ведь многие давно бы отдали душу богам от такого истощающего марафона. Хозяина здесь терпели, тогда как любили больше хозяйку. Спокойная и ласковая женщина стойко переносила тяготы жизни, что вошли, а точнее влетели, в ее жизнь на крыльях ныне покойной старушки Вхагар, что множество дней резвилась, опустошая Речные Земли по воле безумного всадника. Кларисса ясно помнила, как сильно они боялись увидеть над замком мощную тушу, величиной с гору. Отец приказал вырыть целый подземный город, чтобы можно было спастись от чудовища. Позже война закончилась, а чудовище осталось. Одному Неведомому известно, почему именно ее монстр решил отдать бастарду от Драконьего семени, оседлавшему белого дракона. Ульф оказался низким, в самом отвратительном смысле этого слова, человеком. Глупый, жестокий, трусливый, алчный. Казалось, не было недостатка, обошедшего его стороной. Грустно поглядывала на него жена, раздумывая над тем, как мог подчиниться гордый ящер этой твари, высасывающей из нее и ее людей все, что только было возможно. Единственным, кого он боялся, был дракон, занявший Железный трон. - Скажи, чтобы раздвигала ноги. Я сейчас приду. Расфокусированным взглядом Ульф никак не мог понять, как много бренди осталось в кубке и, взболтав немного остатки, влил в себя все разом. Излишки потекли по острому подбородку прямиком за шиворот, нисколько не смутив бастарда. Покачиваясь мужчина побрел к лестнице, которая мерещилась ему в двух экземплярах, и оба отвратительно дрожали, навевая тошноту. - Бля*ство! - выругался он, забираясь по довольно крутым ступеням. Не прошло и десяти минут, как горе-муж достиг верха лестницы, уткнувшись в чужую грудь. - А… Это ты… - вяло бросил он, пытаясь обойти старого слугу. - Чо шлюха? Ждёт? Сильный толчок в грудь, выбивший весь воздух из легких, отрезвили Ульфа лишь на мгновение, и через один удар сердца он полетел кубарем вниз, по пути ломая конечности и нелепо ухая, как пьяный филин. - Что там? - прошелестел спокойный женский голос. - Все? - Да, миледи… Все кончено. - ответил слуга, убирая пальцы с сонной артерии Ульфа, хранившей молчание. - Спасибо, Олаф! Я обязана тебе всем! - горячо заговорила леди Кларисса, спускаясь вниз. - Когда покончат с драконом, отошли двух воронов - в столицу с новостью о смерти этого ублюдка и нашему другу… Напиши, что пепел омылся кровью дракона.***
- Подсекай! Да скорее же! Уйдет! - что есть мочи вопит басом мужик в промасленной дубленной тужурке на голое тело. -Как?! Как подсекать? - визжит Анна, слишком резко дергая удочку. Крупная рыба, похожая на сардину, срывается с крючка, чтобы тут же раствориться в голубой бездне, победно сверкнув серебряной спинкой. - Эх, растяпа! - недовольно бурчит рыбак, усаживаясь обратно на место, с которого было вскочил. - Да брось ты, Норт! - оглядывается на него Джон. - Она ж первый раз. Да и девчонка опять же… - Это либо дано, либо нет. Чуйка! Сиречь чутье! Слыхал про такое, малец? - нравоучительным тоном вещает мужик, поводя удилищем из стороны в сторону. - Вон жену мою видал? Джон широким жестом обозначает крупную фигуру дородной жены рыбака. - Да, при теле она! Видная! Не всем же тощими быть, как твоя невеста! - Никакая я не невеста! Я его знаю-то всего пару дней! - фыркает Анна, краснея. Пару-то пару… Только вот девчонка и сама не скажет, как удалось парнишке затащить ее на утлое рыбацкое суденышко, больше походящее на большую лодку с парусом. Он всего-то мазнул ее щечку бархатом губ, а в голове до сих пор как в тумане. Думать о чем-то, кроме него, требует больших усилий. Вон даже мать говорит, что, мол, странная стала, рассеянная, будто влюбилась в кого… Скажет тоже! Влюбилась! А… Как это влюбляться? Она и не знает вовсе! И не желает она ни в кого влюбляться! От этого одни проблемы! А Джон… Ну… С ним уютно… Надежно. И весело. Хоть он больше молчит, словно боится лишнего болтнуть ни к месту, но Анна же за двоих болтает, а, если надо, может и за троих, и за четверых! А еще… Он мило смущается, когда она его за руку берет или вдруг близко оказывается. Она, в общем, тоже. Вцепится в его невозможно длинные пальцы и только их и чувствует. А сердце так и стучит! Но это же не любовь! Любовь… Это когда семью хочется и детишек. Анне ничего такого не хочется! Мала еще! - Сегодня не невеста, а завтра будешь печь ему пирог со сливой и качать дитё. Я тоже был молодым! Пока еще помню, как все происходит. - улыбается Норт. - Ну, хоть ты ему скажи! Не пара мы! - настаивает Анна, сама не понимая, чем зацепили ее слова старого рыбака. Какая в пекло пара? Да он на ящерицу похож! Особенно, когда лыбится! Джон криво ухмыляется, окидывая ее оценивающим взглядом, и Анна чувствует, как кровь бросается в лицо. - Так что с женой? - вдоволь налюбовавшись пунцовыми щечками и стыдливо спрятавшимися глазами прекрасной спутницы, меняет тему парень. - О! У Розамунд чуйка на рыбу! И сама впоймать может хоч сетью, хоч удочкой, и мне подмогнёть! Если не пущает из дому, то и выходить неча - клеву не видать, как своих ушей! Так и говорит, мол, проспись лучше… Да элю крепкого подаст. Джон демонстрирует Анне недвусмысленных жест, означающий, что милейшая видная Розамунд хитростью удерживает от выхода в море пьянющего в драбадан мужа. В таком-то виде клева точно не будет! Не потонул бы! Много. Ой, как много сил стоило Анне выпросить у матери выходной. Новый друг предлагал прокатиться на суденышке старого знакомого, работающего с ним в порту. Хошь утром. Хошь вечером. Днем. Ночью. Только соглашайся! И девушке пришлось вступить в сговор с Томми, чтобы мать отпустила их в конце рабочей недели на главную городскую площадь, где усиленно праздновали очередной церковный праздник – день какого-то Бенедикта Алойского, покровителя то ли крысоловов, то ли торгашей, то ли бастардов… Не разберешь этих церковников! Все слишком запутано! И вот теперь Анна закидывала удочку в прохладные воды Черноводного залива, довольно жмуря на солнце шаловливые аметистовые глаза, пока бедняга Томми скучал на бочке в порту, поплевывая от нечего делать в лазоревую воду. Конечно, пришлось рассекретить ее новое приятное знакомство и наблюдать за вмиг погрустневшим при виде Джона лицом мальчишки. Еще бы! Таким взроооослым он станет минимум лет через пять… За каких-нибудь без малого два часа они наловили пять приличных увесистых рыб, и теперь высаживались на пологий каменистый пляж неподалеку от порта. - Прыгай уже! Я тебя поймаю! – широко улыбаясь, говорил Джон, стоя с высоко подвернутыми бриджами по колено в ледяной воде. - Но как?! Высоко! Страшно! – круглила глаза девчонка, раскорячившись в шаткой позе на краю суденышка, не приспособленного для нежных юных девиц. Крупная волна налетает на лодку, и Анна с воплем соскальзывает вниз, прямиком в объятия юноши. Он держит ее крепко накрепко прижимая к себе. Улыбка медленно сползает с резко очерченного лица, пока взгляд отчаянно шарит по ее лицу, останавливаясь на распахнутых от испуга губах. - Я… сейчас… задохнусь… - пищит Анна, пытаясь хоть немного отстраниться от него. Этот его взгляд… Она точно голая! Хотя он ни разу даже не видел ее без косынки и плащика! Что ж такое-то! - Голодная? Хочешь пожарим рыбу? Время еще есть… - предлагает Джон, вынося девчонку на берег. Конечно, не стоит рисковать. Чем быстрее она вернется домой, тем меньше подозрений и упреков от матери, но… Хочется еще немного побыть под горячими лучами солнца и… немного под его взглядом, что согревает лучше любого огня. - Ну… можно… - скромно соглашается она. – Нож есть? - Для вас, миледи, у меня есть все! Соорудить костерок из иссушенных деревяшек, вынесенных на пляж говорливым прибоем, дело пары минут, а под ее взглядом парень справляется еще быстрее. Трудно. Трудно чистить рыбу, и следить за каждым его движением. Анна все время промахивается, чиркая по камню едва не до искр. - Дай, я сам. Перепачкаешься только. - отталкивает юноша ее плечом. - И это умеешь? - удивленно вскидывает глаза Анна. - Угу. Не впервой. Еще и кабана разделать могу. - самодовольно до невозможности лыбится он. - А еще могу из лука белке в глаз попасть! Длинные пальцы ловко потрошат тушки, счищают чешую. Этими бы руками играть на благородном инструменте, что обожают лорды. Анна слышала про какую-то авру или вроде того. Говорят, чтобы играть на ней нужны оооочень длинные пальцы. Тонкие, изящные, гибкие. Как его. Селиса, подруга ее лучшая, сказала бы «аристократичные». Любит умные слова! Девушка откровенно любуется его умелыми движениями, пытаясь отмыть собственные руки в ледяной воде. - Прям таки в глаз? - с насмешливым недоверием щурится девчонка. - А то! Знаешь сколько я их перебил? Сотни две! - Не тысячу? - ехидничает она, незаметно подбираясь ближе к нему. - Да тысячи и во всем лесу не наберется! Ты стреляла из лука? Могу научить. Это просто. Или ножи метать… Чешуя летит во все стороны, пачкая серый камзол, бриджи. - Беличья похлебка весьма неплоха. Особенно, если не ел весь день, а возвращаться в… обратно слишком долго. - Болтун! - хихикает Анна ему в ухо, резко дергая шапку вперед, натягивая до самого подбородка. Затылок обнажается едва ли не до макушки, и из-под темной жесткой ткани выскальзывает коса. Длинная такая…. Ослепительно холодного серебряного цвета. Солнце преломляется в каждой волосинке, заставляя волосы нестерпимо сверкать. - Ой… - выдыхает девушка, оторопев от удивления. - Как красиво…