***
Какой дурак решил, что мулы - тупые? Сам он тупой! А Оливер был самым умным животным из когда-либо топтавших копытами землю. Старичок понимал Анну с полуслова, всегда радовался нехитрой ласке, и, похоже, не хотел домой так же, как она. Оно и понятно. Кто ж захочет без малого четырнадцать дней с рассвета до заката переставлять ноги, то есть копыта, по колено в пылище Королевского тракта? Правильно! Никто! Вот и Оливер не хотел… - Эх, попали мы с тобой… - любовно шептала Анна, снаряжая его в дорогу. Всегда грустно покидать место, где пробыл довольно долго. Особенно постоялые дворы. Так и лезут в голову мыслишки, что на вот этой самой постели, ставшей уже практически родной, будут спать толпы народа, видеть в окошко вершину Красного замка, пить по утрам крепкий чай со сливовым или персиковым пирогом, что так здорово удается хозяйке двора. Но в этот раз было особенно тяжело. Когда поникшая Анна, прорыдавшись, вернулась в постель, мать, даже не обернувшись, сухо обронила, что завтра же они покидают Королевскую гавань. Благо, как раз в этот день на север отходила группа торговцев, к которой можно было присоединиться и безопасно доползти до дома по тракту, изобиловавшему разного рода сбродом. Анна беспокойно оглядывалась по сторонам, понимая, что никого не найдет, но слепая юношеская вера в чудо пекла в груди, заставляя вновь и вновь проигрывать встречу с ним. Варианты быстро менялись от высокомерно окинуть взглядом и отвернуться, задрав нос повыше, до кинуться на шею и целовать у все на виду. Да! Соскочить с тележки, вихрем влететь в крепкие объятия, стянуть дурацкую шапку, освободив это серебряное чудо и целовать… Прям вот так глубоко и жадно, как он целовал ее на том пляже. И чтобы ветер сдул все эти чудесные волосы ей в лицо, и они колыхались по сторонам, закрывая от них весь мир. Да, по сторонам! Джон же выше нее… На языке даже будто бы ощущался его вкус, легкий ни с чем не сравнимый… Тут же сменявшийся горечью разочарования. И злостью! Целовать? Еще чего! Нет уж! Может она и слетит с телеги, но только, чтобы влепить пощечину покрепче! Нужен он больно! Рыло вон как у ящерицы! И глаза наглые! Красивые, конечно… Очень… Один красивей другого. Даже не знаешь в какой смотреть. Эхххх… Вот уж и Кровавые ворота остались далеко позади, а девчонка все оглядывалась украдкой. Разочарование первыми шрамами отпечатывалось на юном трепещущем сердце. Ну, как он мог, а? Это ж язык может врать! А глаза и губы не могут! Анна была уверена, что приглянулась мальчишке. Ошиблась… Больно так ошиблась. В двадцать уже было бы не больно, а в семнадцать еще очень… Ночь сменяла день вновь и вновь, а обычно беспечной веселой Анне совсем не хотелось цепляться к спутникам по каравану с расспросами и болтовней. Нет, лисьи глазки, конечно, стреляли по сторонам, а острые ушки ловили последние пересуды. Но все разговоры неизбежно крутились вокруг свадьбы принца Эйгона, салюта, полета дракона, украшенного золотом так обильно, что позавидовали бы даже пустынные женщины Эсоса. Знаете? Ну, те, что носят на себе разом все украшения. Болтали и про праздник во дворце. Говорят, король с королевой исчезли непозволительно рано. Видать, спешили еще одного принца делать. Непонятно куда их столько? Гляди, подрастут и начнут власть делить. Опять война будет. Хвала Богам, что дракон вылупился только у старшего! Драконьи войны страшное дело… А сколько золота ушло на пиршество! Уйма! Еще бы! Во дворце медяки не считают… Одни наряды во что обошлись! Парча, атлас, тяжелый бархат, даже меха! Но всех барышней затмил юный брат жениха, принц Рейнор. С ног до головы в кроваво-красном наряде, вышитом золотой нитью… И волосы до пояса сплели точно у девки! Даже ленты красные приспособили! Анна даже хихикнула, пытаясь представить взрослого парня с девчачьей прической. Мда… Зажрались власть предержащие вконец! С жиру бесятся! Не знают уже что вычудить… Так и тащились они по дороге, все сильнее удаляясь от столицы, кипящей суетливыми хлопотами. И Анне все больше казалось, что в груди у нее не сердце, а трепещущий клубок красной нити, кончик которой прочно привязан к мальчишке с серебряными волосами. С каждой оставшейся за плечами лигой клубочек разматывался, оставляя за грудиной саднящую пустоту.***
Все так же… Вот уж где ничего не меняется! Анна бы руку дала на отсечение, что и сто, и двести, и миллион лет назад Хиллсайд был таким, как и теперь: покосившиеся домишки, каменные вперемежку с бревенчатыми, заборчики, правда ладные, крепкие, гуси-утки важно вышагивающие под ногами прохожих и омывающие перышки прямиком в лужицах, заполняющих до краев колею. Из всех красот лишь убогая часовенка. Даже септой это сооружение серого камня язык не повернулся бы назвать. Одно слово - тоска! Развлекались здесь алкоголем и сплетнями, да редкими праздниками на поле под Коровьим холмом. Хвала богам, у Анны считай не водилось свободного времени. С утра до ночи она с компанией девчонок и мальчишек таскалась по округе с корзинкой в поисках целебных трав, кореньев, плодов, а после сушила, перебирала, молола, варила, да что только не делала, изо всех сил стремясь помочь матери. А! Еще ходила за хозяйством. Небольшим, правда. Большое они и не потянули бы! Всего-го ишак, корова да десяток кур. Им двоим хватало с головой! Хоть отдыхать было особо некогда, но это ничуть не мешало Анне всегда быть в курсе всех новостей и сплетен, а иной раз и в самом их эпицентре. Сперва она дралась и проказничала на равных с пацанами, а нынче весьма увлеченно крутила перед этими же мальчишками хвостом и расстреливала в самые сердца остренькими взглядами да лисьей улыбкой. Последнее время на нее стали засматриваться и парни постарше, да и откровенно взрослые мужчины. Довольно долго Анна была тощим нескладным подростком, и только год- полтора как обзавелась приятными женственными округлостями. Вот пекарь этот привязался как репейник к заднице! Жениться ему надо! А Анне это зачем, спрашивается? Лучше одной жить, чем с этим… этим… Да он тупой, как хлебушек! А Селиса слюни на него пускает! Подумать только! Помните? Селиса - ее подруга лучшая. С колыбели вместе. Мамка еённая, Анны то есть, выкормила и Селису, и ее брата-двойняшку Джозефа. Знаешь сколько молока было? Залейся! Все сытые были и толстенькие, что сурки осенью! Так о чем это мы? Да, все так же, все то же. Родное вроде как, а вроде чужое. Может это Анна стала какая-то не такая? Да нет! Все ж на месте! Руки, ноги, коса вон тяжелая. Только в груди пусто… Но то пройдёт! Должно пройти… Они едва миновали первый косой домишко, как навстречу выкатилась толпа малышни от года до шести. Встречать значит. Любили малые и Анну, и мамку ее, что знала травку от любой детской хвори. Истошно запищав от восторга, ребятишки ломанулись прямиком под ишачьи копыта, и девчонке пришлось осадить Оливера, натянув поводья. - Да что б вас! - выругалась она и мигом нырнула под непромокающую накидку, всю дорогу оберегавшую их пожитки от внезапных весенних дождичков, что хороши для посевов, но крайне неприятны для путешественников. Недовольно бурча, Анна рылась в мешочке, доверху забитом разным хламом, накупленным специально для таких вот случайных встреч. - Ловите! Вкусняшки! - крикнула она, кинув малышне сверточки с орехами, покрытых карамельной глазурью. Не обычными орехами, а с теми, что в столице земляными кличут. Тут такие днем с огнем не сыскать! День возвращения всегда получался суетливым, полным гостей и болтовни. И Анна млела, купаясь в лучах славы, сыпала налево и направо интересными историями про их походные приключения и столичную жизнь, немного приукрашенными игривой девичей фантазией. Вот и теперь девчонка заметно взбодрилась при виде знакомой улочки, а вслед за ней и Оливер ускорил шаг и даже завопил утробным ишачьим голосом, обозначая возвращение к родному стойлу.***
Первее собственного убогого домишки Анна заприметила рыжий сгусток безграничной энергии и не менее безграничной глупости. … Селиса… О! Похоже папаша раскошелился на новое платье для не пойми какой по счету дочери. И нынче подруга сверкала довольной веснушчатой физиономией, завернутая в добротное суконное платье насыщенного зеленого цвета, крайне выгодно оттенявшего густые рыжие локоны. Еще бы! Самое время жениха искать! А кто ж позарится на оборванную замарашку? Ни-кто! - Это уже шестое! - закричала Селиса, указывая на ведерко, полное до краев ледяной колодезной воды. - А вы все никак не дотащитесь! Сдохнет он однажды посреди тракта! - и немного поклонившись, добавила, обращаясь к матери Анны - Рада вам, тетушка! Пока их не было, девчонка следила за хозяйством. Дом протапливала, чтоб не отсырел не дай бог. Живность кормила. Коровушку на луг выгоняла. Не за просто так, разумеется! За две бутылки розового масла, чулки телесного цвета, бусы мелкого ракушечника, набор разноцветных лент и, конечно, за возможность все-все узнать первой, чтобы мигом разнести по деревушке. Слух о приближении ушастого старца пронесся по дворам, еще когда Оливер только сворачивал с Королевского тракта, и Селиса мигом понеслась готовить все к возвращению любимой подруги. Печь растопила, полы подмела, проветрила все-все, а теперь таскала воду, чтобы с дороги можно было помыться и чаю хлебнуть со сплетнями. О! Этого добра за полтора месяца накопилось воз и маленькая тележка. Налоги вон подняли второй раз за год. Мука подорожала. Корова, кажись, понесла. Две недели дождь лил, думали, затопит все. И еще много-много всего! Кто с кем сошелся-разошелся, кого с кем застукали на сеновальчике, кто кому морду набил и еще пара тысяч будоражащих новостей! Главная из которых сорвалась с губ раньше, чем Оливер поравнялся с болтливой девчонкой. - Слыхали? Старый лорд помер! - наслаждаясь произведенным эффектом, Селиса прям таки танцевала на месте от нетерпения. Лорда Элронда лет уж двадцать как ожидали чертоги Неведомого, а он все жил и жил будто бы вовсе позабытый богами. Жилистый сухонький старичок сновал по всем окрестным деревням, внимательно присматривая за своими подданными. Порядок везде должен быть! Вот и следил старый лорд за всем помаленечку. Жили при нем как у боженьки за пазухой. Он и налоги мог придержать, и голову корыстолюбцу снести, и зерна в голодный год раздобыть. А теперь… Что теперь? - Лихорадка унесла. Теперь у нас новый лорд! - закончила девчонка с гордостью, будто бы этот новый лорд был ее близким родственником. Анна наконец-то сползла с тележки и порывисто прижалась к подруге. Эх, как хорошо, что она есть! Ей же все-все можно рассказать! Даже то, что матери не расскажешь… - Ты потолстела! - ущипнула Анна подругу за жирный бочок, и та мигом захохотала в голос, высоко запрокинув голову. - Папаша как на убой кормит! Говорит тощую девку никто не возьмет. Вдруг больная. - ржала Селиса, подхватывая ведро. - Пошли чай пить! И пока мать распрягала старину Оливера, девчонки шнырнули в дом, показавшийся Анне совсем уж бедным, после столичных красот. Там уж никто из дерева и не строит совсем! И окна побольше! Светлооооо… А здесь окошки были малююююсенькие. Ну, чтобы тепло не терять. И от этого в комнатках, коих тут насчитывалось три, всегда царил полумрак. Ой, три это громко сказано! По сути нормальная комната была одна. Гостиная, кухня и зал в одном, так сказать, флаконе. Здесь же мать и больных принимала. Из мебели был только стол, огромный тяжеленный монстр, пара длинных лавок подле, печь и бесконечные стеллажи вдоль стен, прикрытые разноцветными занавесками. Ой, чего там только не было! И крупы, и травы, банки, склянки, бутыльки и бутылочки, всех форм и размеров, пустые и полные и еще много-много всего, что на взгляд несведущего в лекарских делах человека показалось бы хламом. К большой комнате примыкали две каморы, носящие гордые названия спален, а по факту едва вмещающие узкие постели да комоды для одежды. Зимой здесь было ужасно холодно, ведь печь была с противоположной стороны, чтобы согревать сарайчик, приткнутый вплотную к стене дома. А как же? Живность надо беречь! Так что в особо холодные ночи спали возле печи, придвинув поближе лавки. Зато какой аромат царил в этом домишке на краю мира! Ммммм! Не то что в замках, провонявших нечистотами да дерьмом! Травы, цветы, воск, масла… Восхитительно! - Ну же! Ну, говори скорей! Я сейчас умру от любопытства! Что там хорошего в Гавани этой? Говорят, король сына женил! Или женит! Все продали? Мне что привезла?- затрещала Селиса, вытаскивая старенькие видавшие виды чашки, пока кастрюлька на плите исходила паром и бульбушками. Анна придушенно хихикала нетерпению подруги, тихонько нырнув за шторку, чтобы переодеться в домашнее шмотье. - Ой, да все как всегда! Народу тьма. Даже с черной кожей есть, представляешь? С Летних островов выходцы. Драконы над головой кружат... Короля вот видела. - снисходительно заговорила Анна, оправляя старенькое платьишко, а потом вдруг, сломавшись, тихо добавила: - Влюбилась я, Селли… - Чего?!! - выпалила Селиса, разворачиваясь на каблучках с чашкой полной ароматного травяного чая так резко, что добрая треть мигом оказалась на деревянном полу.. - Что слышала… - поджав губы, вздохнула Анна. Две недели тупого сиденья с поводьями в руках не прошли даром. Притихнув снаружи, Анна активно рылась внутри себя, обыскивая каждый закуток, прокручивая воспоминания, обдумывая чувства, ощущения. Ошибки быть не могло! На этот раз она попалась… - Как же это… Ой, проходите тетушка Алис! Уже все готово! - еще усиленней затрещала Селиса при виде женщины, неслышно возникшей в дверях.***
Едва дверь знакомо скрипнула, захлопываясь за спиной, как Алис почувствовала несказанное облегчение. Дома. Она медленно глубоко вдохнула, а затем еще медленнее выдохнула, желая прочистить лёгкие, загаженные ядовитым воздухом драконьего гадюшника. Родные запахи успокаивали растревоженное больное сердце получше любого отвара. Все же тяжело это. Особенно в ее возрасте. Трястись неделями по неровностям Королевского тракта, отмечая каждую кочку собственным задом. Не спать ночами тревожась за товар, деньги и дочку, что так и норовит вляпаться в очередную историю. Вот уж во истину дурная кровь. Присев в уголке, Алис тихонько прихлебывала горячий напиток, состряпанный ее молочной дочкой. О! Когда-то у нее было много молочных детей! Свои помирали, едва родившись. Четверых! Четверых сыновей забрали у нее жестокие боги! Четверых желанных, выстраданных мальчишек с темными вьющимися волосиками и личиками точь-в-точь пропавший невесть где Гвейн, муж ее любимый. Обоим и семнадцати не было, когда Алис забеременела, и они поженились. Темненький и смешливый он служил конюшим в Харренхолле и, как и сама Алис, имел некую кровную связь с домом Стронгов. А кто ее там не имел?Их первенец родился раньше срока и умер, так ни разу не вздохнув. Потом были другие… Терять больно. Но гораздо больнее ходить долгие месяцы, чувствуя как в животе шевелится собственное дитя, и не верить, что оно выживет. После четвертого отданного Неведомому сына Алис прокляла всех богов разом. Старых. Новых. Семерых. И всех прочих, вместе взятых. И, похоже, те, не услышавшие ни одной из ее молитв, все же обратили слух свой к проклятиям. Больше Алис не могла даже забеременеть. А потом началась война, и муж ушел с армией Деймона Таргариена, воевать за Черную Королеву, сестру чудовища, что вползло в Харренхолл, чтобы разрушить жизнь Алис. Чабрец положила. Хорошо это. Полезная травка. И вкус приятный. На фоне щебетали точно суетливые птички девчонки, а женщина наблюдала за ними мудрыми черными глазами, погружаясь в себя. Нет, конечно, в столицу было ехать необязательно. Примерно на том же расстоянии есть и другие большие города. Росби, к примеру, или тот же Тамблтон. Но у жителей Королевской гавани деньжат все же побольше, а кто ж не хочет нормальной платы за свой труд? А то, что мороз по коже ползет от одной только мысли, что каждый день на протяжении целого месяца ты будешь смотреть на дом этого ублюдка, так то и потерпеть можно. На улице его явно не встретишь! Так и приладилась Алис Риверс каждую весну ездить со своими снадобьями в столицу. Хватаешь эту егозу, Анну то есть, подмышку и в путь! И всегда все было хорошо! А тут пошло прахом в первый же день. Сердце прихватило как никогда. И немудрено! Драконий выродок пронесся у них над головами настолько низко, что женщина узнала острый, как сталь, профиль. Как сталь… сталь… О, Семеро… Каждый шрам заныл, напоминая о себе неприятным дополнением к резкой навязчивой боли за грудиной. Не хотелось отпускать дурную девчонку одну на рынок. Опасно это! Да и мозгов в голове и с чайную ложку не наскребешь, как ни старайся! Но деваться было некуда… И Алис сидела в комнатухе на постоялом дворе, глотала травки свои сердечные и смотрела в окно на шпиль Красного замка… Едва отживев, мать поняла, что Анна-то чудит. Глядь, а девчонка вечером шнырь из постели и час, а то и два нет ее. Сперва Алис думала, что внизу она ошивается. Ан нет! И на рынке соседи болтнули, что девчонка любит пораньше свернуться, несмотря на то, что деньги еще за два часа сверх полудня уплачены. Рассеянная стала. Мечтательная. А однажды ночью Алис проснулась от странной возни. Анна беспокойно ерзала в постели и часто тяжело дышала, и мать готова была поклясться, что там под одеялом происходит то, что никак нельзя приличной девушке. … И этот проклятый платок… Легкий, как крыло бабочки, итийский шелк. У нее тоже был такой. Только не аметистовый… А нежно- розовый. Слишком легкомысленный для ее возраста. Да, даже восемнадцать лет назад она уже была далеко не юна. Но мальчишку это не остановило. Лишь боги ведали, где он отыскал редкую ткань в самый разгар войны посреди земель, полных врагов. Старая портниха Мэри-Лу сшила из него неприлично короткую ночную рубашку на тонких бретелях, какую ни одна богобоязненная женщина не решится даже примерить. Алис до сих пор помнила остекленевший взгляд старухи, когда та увидела то, что не должна была. То, что пряталось под одеждой. Видимо, изделие Мэри-Лу превзошло ожидания мальчишки. Сложив за спиной руки, он долго рассматривал Алис, смиренно застывшую перед ним с опущенными глазами. Он приказывал распускать волосы, и она чувствовала себя последней потаскухой под ледяным аместитовым взглядом в свете множества свечей. Должно быть, ублюдок боялся темноты. Весьма закономерный страх для наполовину слепого. Только когда единственный глаз стал слезиться, он позволил себе нервно моргнуть пару раз и вышел, громко хлопнув дверью. … Не ушел… Алис чутко прислушивалась, но шагов за дверью не было. Тварь была там. В темноте. Где и было его настоящее место. Каждый нерв в теле натянулся струной в мрачном томительном ожидании. Она уже успела узнать его настоящее лицо - оскаленную драконью морду, и теперь не могла определиться, что пугало больше - уродливый шрам и камень, дико раздувающиеся ноздри, слова, что он возбужденно шептал, путая ее с другой, или … сталь. Пульс гулко отсчитывал секунды, отдаваясь шумом в ушах. И Алис отчего-то вообразила, что если досчитает до ста, а он не вернется, то больше уже и не придет вовсе. И она считала, стараясь не спешить, не торопить судьбу. Боги все видят и не простят уловку. На восьмидесяти трех дверь распахнулась, выбив из груди женщины весь кислород, а вместе с ним и желание жить. Ему хватило пары шагов, чтобы припечатать Алис к стене. Противиться было глупо. Таким дают все, что они хотят, или те берут сами. Алис совсем не хотелось, чтобы он брал сам. Это было бы еще хуже. И насколько узнавать совсем не хотелось. Обхватив ее шею непомерно длинными пальцами, мальчишка то сжимал их, то разжимал, уставившись на ее губы. Вторая рука легла на талию женщины, притянув еще ближе. Идеально ровный нос терся о ее щеку, пока тонкие циничные губы шептали чужое имя. Он был весь пропитан безумием, что волнами плескалось на дне фиалкового глаза… … Анна родилась с его глазами. Глазами убийцы. Маленький розовый комочек смотрел на мир яркими аметистами испытующе настойчиво, и от этого взгляда мороз бежал по коже. Тяжелее всего было ночами. В нежных ежедневно меняющихся чертах дочери мать узнавала его. Боги смилостивились, сделав девочку похожей на всех Стронгов разом, но даже тех жалких деталей, что достались от отца было достаточно, чтобы доводить Алис до ужаса. Несколько раз она брала подушку, чтобы закрыть фиалковые глаза навечно. Чтобы не вспоминать… … Брала… И опускала на постель подле мирно сопящего младенца, чтобы, уткнувшись в нее лицом, заглушить рыдания, рвущие грудь. Семеро смилостивились над ней, подарив дочь. Семеро наказали ее, сделав Эймонда Таргариена отцом Анны.***
- Что это? - Люцерис устало потянулась всем телом, желая размять одеревеневшие за время переезда мышцы. Юность осталась далеко за плечами, а тело по-прежнему было ловким и гибким, даже несмотря на довольно частые роды. При дворе находились леди почитавшие ее за ведьму. Нельзя быть такой стройной, родив шестерых детей! Это точно магия! Не зря же королева от колдунов не вылазит! Но особого секрета не было. Поддерживать приличную форму помогали тщательно соблюдаемые, к недовольству мужа, религиозные посты, длительные полеты на драконе и тренировки с мечом. Вот последнее, к слову, как раз таки было секретом. Королеве не пристало махать мечом точно мальчишка-оруженосец. Но тоска по прошлому воскресила в памяти скудные развлечения, которые им с Джейсом были позволены на Драконьем камне, одним из которых было фехтование. Помнится, у нее неплохо получалось. Едва ли легкими дамскими приемчиками можно было сразить серьезного врага, но в любом случае было красиво. Теперь пару ей составлял один из членов Королевской гвардии, предоставленный лично лордом десницей. Занятие это держалось в строжайшей тайне. Боги! Да что подумает король, узнав, что жена уединяется с молодым мужчиной несколько раз за седмицу на пару часов?! А что сделает?.. Вот тут секрета не было. Шкуру спустит, и всего делов! - Подарок моей королеве. - хитро ухмыльнулся Эймонд, раскрывая небольшой аккуратный ларец красного дерева. Маленький домик в южной части Королевского леса был вовсе не маленьким да и не совсем домиком. Королевскую чету встретил добротный двухэтажный особняк, отстроенный лет восемь назад по особому распоряжению Эймонда, желавшего комфорта для семьи. Сам он мог довольствоваться и обычным походным шатром, находя в этом своеобразное удовольствие. Память услужливо подкидывала картины бесконечных совещаний, проведенных над картами во время войны. То было странное время, когда тогда еще принц чувствовал себя одновременно неуязвимым и всемогущим, разбитым и потерявшим части собственного я, где-то в районе Божьего Ока. Казалось, что война была и будет вечно, а мирная жизнь и семья - глупая иллюзия, сон воспаленного рассудка, уставшего от крови и смертей. Главного лесничего едва удар не хватил, когда ему доложили о пожелании правителя уединится с женой в самом глухом уголке Королевского леса недалеко от побережья. И это в самый разгар охоты и праздненства на природе в честь свадьбы юного принца Эйгона. Несколько дней Эймонд собирался провести со всем двором, а после поселиться недельки на две в этой глуши. Да обезумел он что ли? Как это совместить? Все ловчие развлекают гостей, работая сутками. Шутка ли - отыскать в огромном лесу животное, достойное стать добычей какого-нибудь высокого лорда, принца или самого короля? А кто, спрашивается, будет отвечать за отдых монаршей пары? Им же тоже наверняка захочется пролить свежую кровь. Но Эймонд заверил, что убийства невинных тварей его на этот раз не интересуют. Им просто нужно отдохнуть от шума столицы и толп гостей. - Подарок? - любопытно сверкнула глазами Люцерис, поднимаясь. - Хочу, чтобы ты надела это. Первым бросилось в глаза золото. Парные браслеты-ленты в виде свернувшихся драконов и изысканное ожерелье в том же стиле. - Красиво… - зачарованно протянула Люк. - Купальня готова. Возьми с собой. - драконьи безделушки стайкой вылетели из ларца, чтобы приземлиться волей короля на чайном столике, а в руках жены оказался сундучок, который она по наивности своей приняла за пустой. И лишь пара шевелений мозга помогли понять, что розовый шелк внизу не подклад для украшений, а одежда. Зардевшейся Люцерис не нужно было разворачивать ткань. Она и без того знала что это. Ночная рубашка. Невообразимо короткая. С тонкими бретелями и кружевом на лифе. Срам-то какой! Часть эмоций нашли некое отражение на лице королевы, и Эймонд, смилостивившись, добавил: - Там еще халат. Длительный перерыв в отношениях и воздержание вновь сделали Люк немного застенчивой, и это было чертовски сексуально. Встретившись с ее смущенным взглядом, Эймонд почувствовал, как уходит усталость, а кровь быстрее бежит по венам, заставляя сердце стучать чуть чаще в предвкушении. Коротко кивнув, Люцерис упорхнула в купальню, со стороны которой тянуло тягучим ароматом жасминового масла. Тоже его работа. Сегодня король желал получить все и сразу. Самодовольная ухмылка застыла на тонких губах. Жена еще ни разу не видела купальню, сделанную еще до… всей этой неприятной истории, о которой они договорились забыть. Выбирая оттенок мрамора, Эймонд думал только о розовом шелке и жене, с которой намеревался провести в этом уголке немало приятных минут. Комнатка получилась уютная и в меру роскошная. Люцерис презирала неоправданные излишества. По крайней мере, так думал Эймонд, пока не увидел красный наряд сына. И теперь сомнение жгучей крапивной веточкой щекотало нервы. Понравится или нет? Молочно белый мрамор с тонкими розовыми и красноватыми прожилками напоминал бледный шелк ее кожи. Разводя привычный дурман-настой крепчайшим бренди, Эймонд с некоторым сожалением отмел мысль присоединиться к жене. Его самого ждала самая заурядная ванна из всех возможных. К несчастью, в воду не погружаются в одежде, а с обнаженной женой под боком да еще в клубах горячего пара до десерта он точно не дотянет. Розового ароматного теплого… Созданного, чтобы смотреть. Долго-долго. Нежно-нежно. Не моргая. Пока глаз не начнет слезиться… И чтобы по коже ползли мурашки от пронзительно горячих воспоминаний, где он, она, розовый шелк, прилипший к влажной коже, спутанные кудри, окутывающие непослушным облаком… Легкий стон боли, от которого едва не отъехали последние остатки рассудка. Разбитые костяшки пальцев врезающиеся в изголовье постели. И ее лицо…Такое…Словно она разрешает ему все… Совсем все. Передернув плечами, Эймонд судорожно сглотнул. Против воли перед глазами всплывали другие картины. Те, которые хотелось забыть и не вспоминать никогда. Вырвать из памяти, стереть, растоптать. Что угодно… Лишь бы избавиться от мучительного наследия прошлого, в котором он творил немыслимые злодеяния, замарав руки по локоть в крови. Стронгов. Тех сожженных бедняг. И ее… Женщины, сотканой из тьмы Харренхолла специально для стальных когтей дракона. Он нашел для нее шелк. Тонкий и розовый. И все равно слишком простой. Не чета той изысканной роскоши, что укутает сегодня тело жены. Похожий, но не такой. Не такой… И сама она была не такая. Да, у нее были черные глаза и стронговские кудри, но гораздо больше с Люцерис их роднило его безумие. Надо было убить ее. Как их всех. Запив отвратительное воспоминание не менее отвратительной сладостью, драконий король пару раз глубоко вздохнул. Как некстати! Это все сын… Глупый избалованный мальчишка, нуждающийся в отрезвляющем пинке. Он отдал ему то, что мог, не вызвав сумятицу на просторах Королевства. То, что ждало хозяина восемнадцать лет. Рейнора еще не было, а замок Черного Харрена, лакомый кусочек посреди Королевского тракта, уже пустовал. Рука выводила на сероватой бумаге неприятные слова «лорд Харренхолла», а в голове туманом бродили воспоминания-ощущения тех страшных дней. Безысходность. Боль. Страх. Сплавляясь, они сводили с ума. И Эймонд помнил, как от бессилия крушил мебель в неуютной холодной спальне, разбивая руки. Бррр… Он не вспоминал об этом дерьме так давно, что все стало казаться сном, а теперь, всплыв, стояло жгучим комом посредь горла.***
О, Семеро! Какое чудо! Люцерис оторопела от утонченной элегантности ванной комнаты. Красные нити прошивали ледяное молоко, точно кровеносные сосуды, взрывали шершавое полотно, вскрывая искрящиеся розоватые пласты. Ярко сиял камин, озаряя всполохами клубы пара, оседающие бриллиантовыми каплями на мраморных плитах. Замысловато изогнутая кушетка цвета ядовитой фуксии манила упасть в бархатные объятия и предаться пороку чревоугодия. Тем более, что подле нее дремал бронзовый столик с фруктами, сладостями и вином. Не так! С ее любимыми фруктами, сладостями и вином. На длинной вешалке для одежды разместился подарок. Ночная рубашка. Конечно, Эймонду не удалось отыскать точную копию той, что в той, другой, жизни подарил дядя, но определенное сходство было. И Люцерис против воли залюбовалась. Это было интимней, чем секс, и даже интимней, чем самое нежное признание в любви. Он помнил ее. Неуверенную девочку, отравленную дымящимся коктейлем из вины и первого внезапного влечения. Ту, которой не дарили цветы, не шептали слова любви, не срывали украдкой с губ жаркие поцелуи. Ту, которую жгли яростным взглядом, осыпали угрозами и насмешками. Ту, что отдала, не задумываясь, самое ценное, после жизни, - свою непорочность в обмен на шанс быть прощенной и пару сладких мгновений в объятиях того, что не мог принадлежать ей. Это было страшно. Года скользили мимо бесконечной чередой, а они словно проживали заново один и тот же момент. Он, она, розовый шелк и сталь. Вся жизнь в клетке с драконом. Внизу живота сладко заныло. Пекло! Надо шевелиться! Ее же ждут! И осушив бокал крепкого кроваво-красного вина, Люк вошла в воду.***
- Где они нашли барда в этой глуши? Розовый шелк, волнами стекающий к стопам, запахнут неплотно, оставляя возможность полюбоваться идеальными коленями королевы. Люцерис на ходу поправляет влажные волосы, змеями раскинувшиеся по плечам. Тонкая ткань потемнела от воды под тяжелыми прядями. От его внимательного взгляда почти нечем дышать, но Люк пытается вести себя свободно. - Хммм… - задумчиво протянул Эймонд, поднимаясь. - Ты же знаешь… Я умею быть весьма убедительным. Если бы я пожелал, здесь был бы оркестр. Вина или…? Судя по лихорадочно блестящему глазу, за этим «или» может быть все что угодно, от ломтика спелой груши, дразнящего ноздри пряным ароматом, до разнузданного соития прямиком на шкуре, небрежно брошенной у камина. - Вина. - кивает Люцерис, подбираясь к нему поближе. Музыка льется словно из ниоткуда. Чарующие рифы ласкают, обволакивая сердце тягучей патокой. Хорошо. И вино. И ванна. И шелк этот. И… Он. И то, что на пару лиг вокруг нет ни души. Люк обнимает его сзади, утыкаясь лбом в основание шеи и целуя сквозь тонкую белую ткань. - Может в Пекло Гавань? Останемся тут навсегда? Прогоним к хе*ам гвардейцев. Я буду готовить тебе дичь… - Эймонд пьян. Успел наглотаться приторной дряни, пока служанки возились с ее волосами. - Боюсь, Эгг обрушит Красный замок на голову лорду Анвину, подорвав устои правления. Ты слышал ту ересь, что он нес про внедрение выборных должностей? - хихикает жена отстраняясь. - О, Боги… - глаз закатывается далеко под веко, но Эймонд не злится. - А остальное своей неуемной энергией разнесет в пыль Рейнор. Это вино еще крепче предыдущего. Сладкое до невозможности. Цвета крови и чувств. Упомянутый Рейнор обязательно узнал бы его. Как, впрочем, и Анна, разомлевшая всего от пары глотков божественного напитка. - Иди ко мне. - Эймонд протягивает жене руку, приглашая на танец. О, не на такой, как принято танцевать на свадьбах. Не церемонный и совсем не торжественный. И уж точно не такой, какой пляшут в кабаке, теряя человеческий облик. Танец из мягких откровенных касаний, воздушных ненавязчивых па, сплавляющих тела в единое гармоничное целое. Танец, что не осилят партнеры, волей случая соединенные в пару на несколько мгновений. Расслабившись в объятиях мужа, Люцерис прислушивается к тому, как приятно гудит от алкоголя уставшее за день тело. Нежная мелодия обволакивает, цепляет давно уснувшие струны души, где живет счастье. Руки соскальзывают с шеи Эймонда, расслабленные точно плети. И, запрокинув лицо к потолку, Люцерис робко улыбается уголками губ, позволив мужу покачивать ее легкими трансовыми движениями. - Скажи, ты… была с кем-нибудь? - затаив дыхание, интересуется он, пока губы пытаются смягчить остроту вопроса неспешными ласками, плавно опускаясь от ушка вниз. Разочарованно вздохнув, Люцерис выпрямляется, пытаясь выскользнуть из нежной стальной хватки. Определенно, у мужа талант все портить! - Королева не может порочить честь супруга, тем более под сводами замка. - отвечать не хочется, но тогда он решит, что она что-то скрывает. - И… Последнее, чего желало мое тело, - прикосновения незнакомых мужчин. - А знакомых?.. - бархат голоса дразнит похотливыми нотками, ясно обозначая истинную суть вопроса. - Это тело хотело ласки?… Ммм?.. Скучало по мне? Кончиками пальцев Эймонд щекочет звездочки шрамов на ее груди, не обделяя вниманием ни один. Красиво. Будто жемчужины рассыпались по бледной коже любимой, да так и остались, срослись с ней и теперь сияют легким призрачным светом. Удержаться невозможно, и, склонившись едва ли не вдвое, Эймонд мажет их языком протяжным неспешным движением. - Я же не железная… - смущенно признается Люк, пока в голове вяло крутятся мысли, что их могут увидеть. Этот бедняга бард буквально за стеной. Может он и вовсе слышит их? Стыдно? Или нет? Нет… Не стыдно. - И что ты делала?.. - губы возвращаются к линии челюсти, и взгляды пересекаются. - Ласкала себя?.. Только там или и грудь тоже?.. - Эймонд! - возмущенно протестует Люцерис, пытаясь отстраниться. Это похоже на сопротивление и заводит сильнее. - Покажи, как это было… - мурлычет он, покрывая ее стыдливо пылающее лицо короткими легкими поцелуями. - Что?! - Люк слабо выкручивается, путаясь в его руках. Совсем с ума сошел! - Я… - муж подталкивает ее к постели, так аккуратно, что Люк пугается, натыкаясь на нее ногами. - … хочу видеть только твое лицо… глаза… Ты же знаешь, я не устою, касаясь тебя сам. Большой палец опускается на сжавшуюся бусинку соска, заставляя женщину сладко вздрогнуть. Медленные едва ощутимые движения такие, как она любит, вместе с глубокими чувственными поцелуями плавят тонкую броню ее сопротивления. В Пекло! Хочет смотреть? Ей не сложно… Он видел ее любую: счастливую, грустную, разбитую, злую, оплакивающую детей, сжигающую живьем людей, виноватую, властную, с ножом в руке, испуганную, сгорающую от желания, заботящуюся о сыновьях, властолюбивую… Да что уж там! Даже такую, какой хочет увидеть ее сейчас. Уложив разомлевшую жену в постель, Эймонд свободно откидывается на спинку кресла, широко расставив ноги. Мерзавец! Напрягаясь под внимательным взглядом, Люцерис немного разводит бедра, пропуская ручку. Поглаживает несколько раз на пробу. Пекло! Мокрая. Это сделало вино или его слова? Может тихий бархатный голос? Или длительное воздержание? В лагере, где они торчали вместе со всем двором считай неделю, совершенно невозможно было уединиться и расслабиться. На входе за шторами непрестанно маячили гвардейцы. Сновали туда-сюда верноподданные короны, страстно желавшие выслужиться любым способом. Годилось все: богатые дары, лесть, доносы, предательство, дети, названные в честь правителя или его супруги. Пределом всему стала туша кабана, истекшая кровью на ковры в шатре Эймонда, пока лорд Джейсон Тарли пыжился, точь-в-точь как общипанный петух, расписывая, как полчаса назад завалил клыкастое чудище во славу короля. Выпроводив владельца Рогова холма, Эймонд закатил глаз, потер круговыми движениями виски, пару раз злобно хмыкнул и заявил «Собирайся! Мы уезжаем!». Люцерис открыла было рот, чтобы выразить опасения насчет детей. Малыши все еще нуждались в матери. И тут же закрыла, поймав его сердитый взгляд. Мда… Пожалуй, если они останутся, все закончится скандалом. Размазав влагу по томящимся в ожидании нижним губам, Люк аккуратно раздвинула их, чтобы пройтись по припухшей розовой бусинке. Пекло! Слишком чувствительно и немного болезненно. Пришлось прикусить губу в попытке сдержать болезненный стон. Простая мелодия будоражила сердце, щекоча нежными переливами. Внутри было тепло и спокойно. Даже смущение потихоньку отступало, и Люцерис смогла поднять взгляд от коленей мужа выше, к животу, внимательно ощупать грудь, прикрытую совсем не по-королевски грубой тканью. Шнуровка рубахи была ослаблена и вырез четко обнажил острые ключицы Эймонда, не скрывая глубокой ямки меж ними, безмерно обожаемой женой. Приоткрыв губы, Люк думала о том, как сладко было бы покрыть поцелуями мраморные косточки, а после ласково подразнить их острыми зубками. Хватило бы этого, чтобы сорвать тяжелый вздох с губ мужа? Движения ощущались легче, приятнее. Главное не спешить. У них впереди целая ночь. Во рту пересохло. Ужасно хотелось сглотнуть, но слюны не было. Не отвлекаясь от дела, Люк потянулась за кубком, с удивлением отметив, что муж повторяет ее действие. Пальцы синхронно обхватили точеные серебряные ножки. Губы порочно распахнулись, дабы вкусить сладкий яд. У каждого свой. Взгляды пересеклись, и кровь потоком хлынула вниз живота, разогревая до температуры плавления металла. Ее. Его. Хотелось большего. Хотелось смотреть, как он делает с собой то же самое. Раз уж играть в эту странную игру, то вдвоем. Так же будет честнее, правда? Шумно выдохнув, Люк открыла рот, но вместо слов уста покинул гортанный почти животный стон. Ноготь зацепил горошинку, и тело прошило молнией, заставив дернуться и запрокинуть голову. - Пекло… - прошептала она, возвращаясь взором к Эймонду, подобравшемуся точно дикий зверь при виде добычи. Он жадно трахал ее глазами, впившись взглядом в обнажившееся от резкого движения плечо жены. Основание ладони с усилием втиралось в бедро, выдавая жажду прикосновения. Пальчики зажали клитор и мерно сдавливали, дразня жгучими импульсами, от которых сводило живот. Соски затвердели и требовали внимания. Лучше бы, конечно, их подразнил горячий рот мужа, но может и так будет неплохо. Немного порозовев, Люк под напряженным вниманием Эймонда обвела ореол сквозь тонкую ткань, а после опустила большой палец на сжавшийся сосок. - Мммм… - теряясь в удовольствии замычала она, прикрыв наконец глаза и пропустила момент, когда муж, поднявшись, в два шага преодолел расстояние между ними, чтобы властным движением сдернуть ткань с плечей, обнажив грудь. - Так лучше?.. - возбужденно поинтересовался он, перекатывая сосок меж пальцами, идеально совпав с ритмом, которым Люцерил ласкала себя внизу. Распаленная, она была прекрасна и так откровенно тянулась к нему в ожидании ласки, что Эймонд, не устояв, склонился к ней. Идеальный нос уперся в щеку, втягивая трепещущими ноздрями родной аромат, на который против воли реагировал каждый нерв, каждая клетка тела. Прикосновение ощущалось как ожог, и он даже прикрыл глаз, находя кончик носа самой чувствительной, после стояка, распиравшего бриджи, частью тела. Жадный рот впился в перепачканные вином губы жены грубым собственническим поцелуем и… Эймонд чуть не отключился, когда та тихонечко простонала ему в рот. Женские пальцы мигом вплелись в платину на затылке, притягивая ниже, ближе, чтобы целовать глубже, слаще… - Продолжай… - мягко приказал он, останавливая себя силой воли, что грозила вот-вот позорно сломаться. - Тогда сними. Хочу смотреть на тебя. - Люк не многозначно дернула за выбившийся край рубахи. - Что-то еще, моя королева? - улыбнулся Эймонд, освобождаясь от лишней одежды. - Волосы… Распусти. - голос ломался, переходя от высоких нот к низким, будоража воображение. Ужасно хотелось стащить простынь и наблюдать за каждым движением умелых пальчиков, но это определенно выходило за рамки предложенной игры. Смиряя дыхание и тело силой воли, Эймонд вернулся на место, находя возбуждение почти болезненным. С годами контролировать себя стало проще. За дни, прошедшие с примирения, самое грязное и неприятное, что он позволил себе в постели была прядка из нескольких каштановых волосков, оставшихся в крепко сжатом от переизбытка чувств кулаке, когда король брал жену сзади. Но розовый шелк и распутный вид изнывающей в преддверии тяжелого наслаждения жены направили мысли-желания в неположенное русло, и взгляд сам сместился к мирно дремавшему в ножнах кинжалу Эйгона Завоевателя. Шорох стали привлек внимание жены, и та уставилась на кинжал, не обращая внимания, как простынь неудержимо сползает с разведенных бедер, открывая чужому взгляду все самое сокровенное. Длинные пальцы ласкали острейшее лезвие, пока вторая рука скользнула в бриджи, на мгновение запутавшись в шнуровке. Наслаждение размыло взгляд, смешало остатки мыслей, оголив голодную животную натуру, жадно впитывающую развратный вид жены. Томно распахнутые искусанные губы, похотливый влажный взгляд, обнаженная грудь и неутомимые пальчики, скользящие в чувствительных лепестках розового бутона, скрывающего горячее лоно. Пекло! И здесь розовый… Алые капли разбивались о каменный пол одна за одной, но король не чувствовал боли, только неумолимо подбирающееся освобождение, скрутившее все внутренности в тугую спираль. Не хватает! После третьих родов кончить от одной только стимуляции клитора не выходило. И балансируя на грани, Люк сдалась, развела ноги максимально широко и с глухим стоном запустила пальчик второй руки внутрь. Совсем немного. Не глубоко. Может только на одну фалангу. Непрестанно облизывая пересыхающие губы, она не могла отвести глаз от мерно движущейся руки Эймонда и шумно тяжело сглатывала, когда он останавливался, чтобы размазать по головке каплю смазки. Близко. Так близко, что напрягается живот и приятно подрагивают обнаженные бедра. Пекло! Когда сползла простынь?! Какого черта они должны делать это порознь, если вместе это будет в сто раз ярче? Помоги… - наконец сдалась Люцерис, вызвав торжествующую ухмылку на лице мужа.***
Люцерис не отрывает от мужа влюбленного взгляда, пока тот улыбается ей уголками рта. Качели качнулись, и теперь все, что она чувствует - жар следов страсти, горящих на теле. Думать о другом неприятно, и Люк легко поддается слабости вспомнить всю сладость минувшей ночи. Будь ее воля, они бы остались в этом богом забытом местечке навечно. И может быть… не покидали его ни днем, ни ночью, охотясь в объятиях друг друга за наслаждением. Судя по расслабленному взгляду Эймонда, он тоже вспоминает, как хороши были их тела в свете догорающих поленьев, сплошь усеянные каплями пота, как влажно блестели ее соски, щедро сдобренные слюной и истерзанные жадным ртом. - … принц Рейнор? Вопрос не доходит до сознания Люцерис. Что ей до проделок сына? Он взрослый, а ей нужно наверстывать упущенное за все это время, задыхаясь в подушку под горячим телом… его телом… - … Не… стиг … арренхолла… Отправляли ворона… принца нет… … содрогаясь от мощных толчков - И где… он… быть? … больше…тырнадцати дней! Он… ыть.. на месте! Что… лось? … чувствовать зубы впившиеся в ее плечо - …олагаю…нательно отклонился… пути… желает приручить Вермитора. Сознание мгновенно вбивается обратно в голову, и Люцерис вздрагивает, покрываясь с ног до головы колючими холодными мурашками. - Что вы сказали? - неестественно глухим голосом выдавливает она, переводя наконец испуганный взгляд на лорда Уальда, посмевшего разрушить уединение королевской четы, заявившись в неурочный час со свежими новостями. Все же король должен быть в курсе основных вопросов. Это немыслимо так надолго покидать столицу. Да еще без достаточных к тому оснований. - Думаю, принц Рейнор сознательно отклонился от Королевского тракта, чтобы оседлать Вермитора. Освободившись от наездника, дракон опустошает пастбища неподалеку от Росби. Население очень страдает. Кровь отливает от щек, превращая милое личико королевы в посмертную маску, и лишь лихорадочно блестящие неверием антрацитовые глаза выдают жизнь. Да что же это такое?! Дракон старого короля Джейхейриса сожрет глупого мальчишку и не подавится. Люцерис помнила во сколько жизней обошлась безумная затея Деймона найти всадников одиноким ящерам. Десятки смельчаков умерли в муках, прежде чем отыскались те, кого драконы сочли достойными. Это чистое самоубийство! Вермитор – самый большой, из уцелевших драконов. О, Семеро! До чего же она паршивая мать, если даже не допустила мысли, что сын может решиться на подобное! Хотя кто вообще мог подумать? Эймонд отвалил сыну немало золотишка на первое время, пока тот не возьмет под контроль прилежащие к Харренхоллу земли и не переориентирует сбор налогов, часть из которых неизменно оставалась у лорда. Последние лет пятнадцать земли ушедшего в небытие рода Стронгов были условно поделены вместе с деревеньками меж ближайшими лордами с единственным условием – вернуть земли владельцу Харренхолла, буде тот обнаружится. Эймонд снарядил внушительный отряд численностью порядка пятиста умелых воинов, дабы у сына при необходимости была независимая от местных предрассудков сила. Эймонд приставил к неразумному дитя мейстера Ланса, приказав не спускать с мальчишки глаз ни днем, ни ночью. Эймонд снабдил мальчишку всеми необходимыми документами и даже вручил дубликат собственной гербовой печати. Боги! Да он даже позволил захватить с собой этого полудурка Альберта, старшего сына десницы, которому тоже не мешало привить чувство ответственности. И что, спрашивается, из этого вышло? - То есть ты хочешь сказать, что пташки лорда десницы прошляпили полутысячный отряд с обозом? Почему раньше не доложили? – взревел Эймонд, пытаясь подавить желание влепить покорному слуге короны затрещину. И пока лорд Уальд нервно икал, раздумывая над ответом, Люцерис выскользнула из обеденного зала. - Твою ж мать! – прошипел Эймонд, подрываясь следом, пока мастер над монетой соображал, что делать в столь щекотливой ситуации.***
- Он имеет на это право. – непривычно мягким тоном говорил муж, обняв Люцерис за плечи. – Ничто не может стоять между Таргариеном и драконом. Не думаешь же ты, что я должен был ждать соизволения всего двора, чтобы оседлать Вхагар? Люцерис молчала, подрагивая мелкой нервной дрожью. Сын мерещился ей кучкой обугленных костей, что доставят в коробке к подножию проклятого трона. И тогда она точно сойдет с ума.***
Блаженные весенние деньки, напитанные до краев солнцем и счастьем, оборвались вместе с новостями из столицы. Теперь Люцерис только и делала, что следила за небом в ожидании воронов, принесущих черные вести на черных крыльях. - Завтра мы возвращаемся. Люк согласно кивнула, ведя на поводу гнедого, пышущего жаром жизни молодого жеребца, норовящего сунуть морду в пенистый прибой. Все это время они провели в многочисленных конных и пеших прогулках по Королевскому лесу, постреливая из луков незадачливую дичь, коей тут вводилось в изобилии. Катались к морю, где устраивали скромные пикники на пляже. Пару раз, одевшись попроще, выходили к ближайшему селению, курящемуся на побережье сотнями ароматных дымков. Здесь коптили обалденную форель, и Люк в изобилии закупалась ею, чтобы подкормить еще и гвардейцев, что неустанно сопровождали каждый их шаг. Это было утомляюще. Но Королевский лес никогда не был безопасным местом. Здесь шныряли шайки разбойников, переловить которые до конца так и не удавалось. Твари забивались в невидимые норы, скрываясь от облав, а потом как ни в чем не бывало выползали обратно на свет божий. Не спеша пара вступила под сень вековой хвои, покрывающей всю часть побережья от Гавани практически до самой границы с Дорном. Пряный аромат очищал легкие, но не умы от неприятных тяжелых дум. Медленно брели они, не замечая ничего вокруг, пока тишину не разрушил азартный шепот гвардейца. - Ваша милость, впереди у ручья олень. Глаза парня поблескивали голодом и жаждой убийства, мгновенно заразившей и повелителя. Ловчие отчаялись отыскать царственную добычу во время большой свадебной Королевской охоты, а здесь она сама шла в руки. Конечно, не было гончих, веревок и прочей приблуды, столь уместной для загонной охоты. Но разве он - не Эймонд Таргариен? Неужто король не управится с норовистым зверем и без всей этой ерунды? Коротко кивнув жене, Эймонд свернул с тропы, мигом скрывшись в густом подлеске. Гордое изящное животное неторопливо пило студеную воду из говорливого мелкого ручейка, который совсем недалеко выходил к морю. Корона из рогов, венчавшая голову, была столь массивна и величественна, что позавидовал бы любой монарх Вестероса. Но не Эймонд. Каждый нерв в теле пел, как струна, пока живой глаз и умелые цепкие пальцы натягивали тетиву. Попасть в глаз животного с такого расстояния едва ли возможно. Нужно быть по меньшей мере эльфом. Король и не желал того. Главное - вспугнуть и ранить животное. Обезумев от боли, олень рванется туда, где его уже ждут гвардейцы с пиками. Не удалось. Рогатый красавец, словив пику меж ребер, рванул в непролазную чащу леса со скоростью кометы. - Ату его! – громом разнесся голос короля, желавшего продолжить охоту, и лошади галопом понеслись следом. Идти по следу было не сложно. Царь леса оставил позади себя целую просеку, обагренную свежей дымящейся кровью. Лошади умело преодолевали препятствия в виде поваленных деревьев и мелких каменистых расселин, засыпанных хвоей. Внизу было темно, даже несмотря на ярко пылающее полуденное солнце, и охотники на мгновение ослепли, вывалившись на обширную зеленую поляну, в середине которой раскинуло ветви с гроздьями кроваво-красных листьев древнее и могучее чар-древо. К корням его жался, сверкая влажными глазами, величественный зверь. Меха боков тяжело вздувались в такт трепещущим ноздрям. Он находил здесь приют и спасение сотни раз. Ни один хищник не совался под длани древнего божества. Но сегодня охотником была гораздо более опасная тварь. Выхватив у гвардейца пику, Эймонд не задумываясь рванул вперед. - Стой! Да стой же! Нельзя! – заверещала за спиной опоздавшая Люцерис. Поздно. Копье, пущенное не рукой, а черным сердцем дракона, с неимоверной силой вошло в грудь оленя, раздробив кости. Испустив протяжный человеческий крик, животное забилось в предсмертных конвульсиях. Из ран его ручьем текла кровь, обильно орошая сплетение белых корней. - Боги проклянут нас за это… - онемевшими губами прошептала королева.