***
— Это здесь? — Чхонмён поморщилась, оглядев старую потрескавшуюся тюрьму, с потолка которой капала воды, сводя с ума. — Мне казалось, Шаолинь достаточно богат, чтобы содержать единственного заключённого получше. Молодой монах, которого отправили в качестве сопровождающего, испугался грубого голоса, казалось, Святая Меча могла убить его здесь и сейчас, если он не ответит. — Понимаете… пусть мы и заковали её в цепи и опечатали комнату талисманами… После этого за день скончалось сразу десять монахов, — когда они достигли дна, сердце монаха забилось сильнее от воспоминаний смерти его старших. — Это… самый последний уровень Шаолиня, где раньше практиковались монахи. Никто случайно сюда не забредёт и вероятность случайного проклятия снижается. — Ясно. Чхонмён сделала шаг вперёд, отбирая зажённый факел из рук монаха. В отличие от этого юнца, женщина сделала широкие шаги к единственной населённой камере, по краям опечатанной талисманами, наступая на лужи и пропитывая влагой обувь. Поднеся огонь к решётке, она нахмурилась, рассматривая давнего знакомого в весьма печальном состоянии. Посередине сырой камеры на коленях стояла женщина с закованными в кандалы щиколотками, руками и шеей. Её лицо было опущено, а волосы спутаны, поэтому лица было разглядеть невозможно, но Чхонмён лучше всех знала, что эта женщина, если бы не принадлежала к демоническому культу, вполне могла прославиться, как первая красавица Шэньси, нет, всего Канхо, возможно пополнив цветник императора. Подтянутое тело с широкими бёдрами и пышной грудью было изуродовано проклятием на белой молочной коже, распространившимся на животе и, казалось, способным расти дальше, пока не заполнит всё тело. Епископ демонического культа, в одиночку разгромившая элитный отряд Южного Края и отрубившая голову одному из старейшин. Джин Донрён. Когда яркий свет достиг темницы впервые за месяц, разрезая мрак, заключённая впервые пошевелилась, слегка подняв голову. Едва уловимая улыбка появилась на сухих губах, когда монах попятился назад и не сдержался: — Х-хуапигуй! Никто, кто видел её хоть раз, не мог назвать человеком. Даже после того, как её пленили после окончания войны, она прокляла всех тех, кто был с ней рядом. Юных монах зажмурил глаза, чтобы случайно не взглянуть в глаза своей смерти, он не хотел умирать от страшного проклятия, как его старшие. Чхонмён некоторое время смотрела на Донрён, тихо отдав приказ: — Освободи её. Юный монах, осознавший произнесённое лишь спустя несколько секунд, недоумённо спросил: — Что?.. — Я же сказала, освободи её! Лишь после того, как грозный крик распространился по опустошённой тюрьме, юный монах на подгибающихся ногах подбежал к решëтке, читая даосские сутры и задерживая дыхание каждый раз, когда талисман падал один за другим. Первый, второй… пятнадцатый… пятидесятый… Когда всё было снято и остались только цепи, монах дрожащими руками достал переданные ему настоятелем ключи, которые быстро выхватила Чхонмён, недовольно цокнув. Выбив проржавевшую дверь камеры, она вошла внутрь, садясь перед бывшим Епископом на колени и снимая оковы. — Я пришла, чтобы вернуть долг. Когда последние оковы с шеи спали, Чхонмён заглянула в глубокие синие глаза, пугающе пустые, но интуиция подсказывала, что за ними скрывалось нечто дикое и необузданное. — Сделай так, чтобы я не пожалела об этом решении. Накидка легла на плечи, скрывая обнажённое тело и проклятие, въевшееся в кожу живота.***
Чхонмён не думала, что увидит Тан Бо вновь, но он был здесь. Его глаза по-прежнему оставались закрытыми, а грудь не вздымалась от раздражающего смеха. Запятнанный следом демонической ци, достигшей лица и медленно разъедающей тело, он лежал на руках женщины, облачённой в чёрное. На её руках была кровь — возможно её сахёнджэ — а взгляд не принадлежал живому человеку. — Бо-я… Это было похоже на сон. Очень абсурдный сон. Боясь, что её вновь лишат последнего, что осталось от её сопляка, её дорогого друга, она ударила Епископа демонического культа, что есть мочи, и быстро выхватила тело, прижимая его ближе и падая на землю. Лицо было бледным, а кожа холодной, когда она провела по ней рукой, касаясь спутавшихся грязных прядей. Последняя просьба вновь ударила в голову, заставляя её пойти кругом, а зрение затуманилось. — Тан Бо-о… Она не знала, когда перестала рыдать и когда тень исчезла. Но эта женщина, облачённая в чёрное, преследовала её, где бы Чхонмён ни была, иногда безмолвно наблюдая издалека, иногда вмешиваясь. Чхонмён не знала о её намерениях. Но Епископ ни разу не напала на неё, даже когда могла забрать её жизнь.***
Спустя две недели Чхонмён хотела оформить возврат. — Слушай… — женщина посмотрела на ждущую её снаружи Донрён в белой форме с раннего утра. — Ты вообще ложилась спать? — Мне не нужен сон. Единственное, о чём могла она подумать, Джин-а был бы рад такому работнику. Вздохнув, Чхонмён шагала к своему новому месту работы под взгляды юных учеников, которые сменились с настороженных на восхищённые. Она так и не смогла уснуть в павильоне лидера секта, оставшись жить в своей комнате, поэтому этот маршрут стал рутиной, осложнившейся с приходом нового жителя горы Хуа. — Ты подружилась с детьми? — спросила Чхонмён, отдав свою накидку в чужие руки и присев за знакомый стол с новыми стопками бумаг; чёрт, они не кончались. — В отличие от меня, тебе они улыбаются и даже здороваются. — Если Мэва против, я буду их избегать. — Нет же… Просто не учи их странным вещам, — Чхонмён с раздражением просмотрела все пришедшие письма с желанием встречи с новым лидером секты Горы Хуа, разрывая их и выкидывая. — Тц, когда же они перестанут меня доставать? Это был риторически вопрос. — Мне их убить? Но Донрён уже стояла одной ногой на выходе из окна, придерживая меч на талии. Чхонмён лишь вновь вздохнула, попросив Донрён вернуться и заняться сжиганием этих писем. Она не знала, что делать с этой женщиной, не приспособленной к обычной жизни, но чувство долга и тоски не отпускало её. В конце концов, это был единственный человек во всём Канхо, который не вонзил бы нож в спину, когда Чхонмён оплакивала бы своих сахёнджэ, стоя на коленях в храме предков.***
Многое забылось с войны и многое осталось в виде её пережитка. В ранние часы ночи, когда солнце только зашло, Чхонмён почувствовала, как на неё смотрят. Когда она открыла глаза, свет луны не достиг её, скрытый тёмным силуэтом, который склонился к обнажённой шее, проводя носом и в полузабытье шепча: — Мэва… Мэва… Рассматривая балку на потолке, Чхонмён чувствовала жар от тела, становящийся всё сильнее. Ей не нужно было смотреть, чтобы видеть похожие на сплетающихся хвостами змей, ползущих по телу и достигших лица, с глубокими голубыми глазами, в которых отпечатался ярко красный огонёк, след Его. Островатые клыки впились в кожу шеи, после чего язык слизал вытекшую кровь, пока задница елозила на месте, не находя подходящего положения. «Это лучше, чем в первый раз». Ужас и недоумение того, как обычно спокойная и послушная Донрён накинулась на неё, пытаясь высосать ци, посещают её временами, когда Чхонмён смотрит в глубину газ. Схватив за волосы на затылке, Святая Меча отодрала бывшую последовательницу демонического культа от своей шеи, мгновение рассматривая покрасневшее лицо, покрытое чёрными метками и расплывшиеся в блаженной улыбке губы, с которых стекала кровь. После того, как притянула к себе, знакомый железный привкус вновь наполнил её рот спустя долгое время, а руки прижали напряжённое разгорячённое тело к себе, когда в рот отдался скулёж. Чхонмён взяла к себе под опеку довольно проблематичного человека. Но когда тёмные метки исчезают, оставляя белую мягкую кожу неприкосновенной, а спящее лицо остаётся спокойным всю ночь, ничем не обременённое, трудно было сказать, что эта женщина в прошлом принадлежала к демоническому культу. И пусть всё так остаётся.