Где твои крылья?

Розенберг сидел в кресле нога на ногу и цедил вино в бакале. Он думал о Сальери. Сегодня тот не явился в театр и вовсе. Наверное, опять прохлаждался где-то с Моцартом. Эта халатность Антонио поражала. Он, Сальери, славился по всей Вене как величественный молчаливый композитор и первый капельмейстер. Куча слухов пускали за его спиной, но точно о нём никто ничего не знал. Кроме Франца, разумеется. Да и он знал о нём не совсем всё. -Орсини, почему ты здесь один? - спросил внезапно подошедший Анфосси. Розенберг ничего ему не ответил. Лишь серьёзно посмотрел и глотнул немного вина из бокала. -Отчего же ты, Орсини, не участвуешь в общем веселье? Кстати, ты не видел Антонио? Почему его нет? - засыпал его вопросами Паскуале. -Он занят и не смог прийти. -Но Антонио всегда оказывал нам честь своим посещением. -Значит у него были причины не оказать её в этот раз. - процедил Розенберг допивая вино и поднимаясь с кресла. Он оставил пустой бокал на крохотном столике, оттолкнул Анфосси и направился к выходу на улицу. Как же ему уже надоело постоянно прикрывать Сальери, пока он ошивается где-то с Моцартом. Этот мальчишка совершенно вскружил ему голову. Неплохо было бы убрать его. По тихому. Орсини вышел на улицу и вздохнул свежий вечерний воздух. Директор запрокинул голову. На небе уже прорезались маленькие звёздочки, а чёрные облака прикрывали и без того худой и бледный месяц. Подул ветер, что заставил Франца поёжиться. Директор театра пошёл вдоль сада. Редко можно было застать Розенберга в таком скверном расположении духа. Он был очень зол на Сальери. Нет, он конечно поговорит с ним завтра, но если Антонио ещё раз не явиться на общий сбор, то он вынужден будет принять меры по отношении к Моцарту. И без него и без его совершенно нелепой задумки написать оперу на немецком (ведь все знают, что лучшие оперы на итальянском) в Вене станет намного спокойнее. Орсини-Розенберг глубоко вздохнул и поплёлся обратно. Этот недосбор, парад лицемерия, нужно было кому-то продолжать. *** Сальери стоял в тёмном углу и перебрал ноты, корректируя их. Завидев Розенберга, целеустремлённо направлявшегося к нему он опустил брови. -Пошли. - резко сказал Орсини, дёргая его за рукав - Нужно поговорить. Не дав Антонио ответить Розенберг схватил его за руку и затолкал в каморку. Там он запер дверь и зажёг свечи. В тусклом свете лицо Орсини приобретало ещё более страшное выражение. -Скажи мне, Антонио, почему ты не явился вчера на концерт и общий праздник? - сказал Розенберг, привышая голос. -Франц, я был занят. - ответил Сальери ещё больше хмуря брови. Он кинул ноты на стол, скрестил руки и облокотившись на стену уставился на Орсини, ожидая от него ещё чего-то. -Антонио, ты же понимаешь, что ты подрываешь свою репутацию? Я не смогу вечно прикрывать тебя. Анфосси уже что-то заподозрил. А может и ещё кто-то. Хочешь, чтобы весь двор узнал, что великий композитор и первый капельмейстер кувыркается в постели с каким-то Моцартом?! - воскликнул Орсини и замахнулся своей тростью. Тут свеча замерцала во тьме. А Антонио в одно мгновение ока оказался рядом с Розенбергом. Он схватил его за подбородок и медленно, сквозь зубы, делая акцент на каждое слово произнёс: -Подбирайте выражения, Розенберг. Я. Не. Кувыркаюсь. В. Постели. С Моцартом. -П-простите. - запнулся Орсини и отошёл назад настолько, насколько позволяла комната. -Я не обязан отчитываться перед всеми вами. Можете меня не прикрывать, но я не позволю вам распускать обо мне слухи. Сальери сделал паузу, злобно взглянул на Розенберга и саркастично произнес "всего хорошего", явно не желая ничего хорошего. Антонио отпер дверь, и вышел, громко хлопнув ей напоследок, что Франц аж зажмурился. -Не хочешь по хорошему, будет по плохому, Антонио. - произнёс Орсини глядя на дверь с неведомой злобой.