Absurdité et persévérance

      Стоило голове коснуться смятой и жёсткой подушки, а телу – просиженного дивана, как царство снов встретило Роди очередным кошмаром. Сновидение повторяло уже наскучивший сюжет: Винсент носился за своим официантом по кухне со штопором в руках, после того, как Ламори выбрался из морозильной камеры, в которой несколько минут назад очнулся с новообретённым знанием: Винсент убил его дорогую и ненаглядную Манон.       Попетляв меж кухонных стоек, бесприкословно служивших здешним поварам рабочим местом, Роди удаётся проскочить в кабинет шефа и запереть за собой дверь, затем прислонившись к ней спиной. Сердце стучало в бешенном темпе, так и норовя пробить рёбра и выпрыгнуть из грудной клетки. И всё-таки Ламори удаётся себя немного успокоить, несмотря на настойчивый стук в дверь.       — Открывай.       Роди осмотрелся: на столе, как и обычно, покоилась печатная машинка, какие-то бумаги, наверняка связанные с рестораном... и два почти пустых бокала, один из которых, будучи опрокинутым, окрашивал своим содержимым в алый цвет так некстати оставленные документы.       — Роди!       Удары прозвучали громче. Похоже, Винсент собирается выломать дверь в собственный же кабинет. Древесина жалобно скрипнула от натиска, на удивление, сильного брюнета.       Ламори огляделся по сторонам. Кресло, шкаф, комод, картины... И ни одного окна, словно на заказ. Мечась по небольшому помещению, официант случайно задевает что-то круглое, укатившееся вдаль. Под ботинком что-то хрустнуло...       — Я считаю до трёх. Раз.       Роди наклонился, хватая разбитую дном бутылку за оставшееся горлышко. Видимо, шеф случайно задел её, да и бокал в придачу, поторопившись узнать, что же за возня слышится с пустой кухни его закрытого ресторана. Лучше бы, конечно, он не выходил, но... Это всё детали.       — Два. — донеслось по ту сторону.       Истерика мгновенно захлестнула молодого человека с головой, но теперь у него хотя бы было что противопоставить двинутому Шарбонно: «розочка» в левой руке... и эффект неожиданности. Как говорят, лучшая защита – это нападение.       Не дожидаясь, когда шеф наконец досчитает и начнёт ломать дверь, Роди с силой распахивает её (надеясь угодить Шарбонно по лбу), и напрыгивает на Винсента первым, хватает его, растерявшегося от такой резвости, за короткие чёрные пряди, фиксируя голову и открывая шею, куда уже направляется импровизированное (но куда более солидное, чем чёртов, мать его, штопор) орудие. Они оба замирают на несколько мгновений. Винсент – от неожиданности, осознания собственной беспомощности, глупости и вот-вот готовой обрушиться на него волны боли. Роди же пытался справиться с тем, что именно он сейчас сделал, и с кем.       Для его и без того не самой здоровой и крепкой психики (мы ведь все помним одержимость мадемуазель Вашер?) сегодняшних потрясений было слишком много. Возлюбленная Ламори, его свет, единственный смысл жизни, та, к ногам которой он был готов положить целый мир, – жестоко и хладнокровно убита, а затем разделана на мясницком столе, словно какое-нибудь животное. Роди больше никогда не сможет увидеть её улыбку, поймать её заботливый взгляд, услышать её смех, прикоснуться к ней... И всё из-за какого-то поваришки, свихнувшегося сумасшедшего преступника, решившего пустить Её на ингридиенты!       И преступник этот прямо здесь, в его руках, в самом прямом смысле слова, с торчащей из шеи разбитой бутылкой вина, которое тот наверняка собирался подать Роди под блюдо из Манон. Наказанный, но не раскаивающийся. Пока ещё нет.       Все эти мысли занимают у официанта всего доли секунды. С противным чавкающим звуком, от которого кого угодно вывернуло бы на изнанку, острое стелко, частично осыпаясь и оставляя осколки в кровоточащей плоти, покинуло её. Но только для того, чтобы вонзиться снова. И снова. И снова...       В конце концов, хватка Роди ослабла и Шарбонно мешком картошки грохнулся на пол, заливая чёрно-белую плитку своей кровью. Аффект спадал постепенно, обнажая искажённое и израненное сознание. Тишину кухни прорезал нарастающий истерический хохот. Ламори схватился за голову и, отойдя пару метров от Шарбонно, упал на колени, не прекращая не то смеяться, не то рыдать. Но вдруг он резко остановился, провёл ладонью по щеке в задумчивости.       Что-то не сходилось. Если шеф хотел их обоих сожрать, то почему он оставил его в морозилке живым? Не проще ли было бы разделаться с ним на месте? Хотя Винс говорил что-то о том, будто бы это блюдо предназначалось ему. И что это должно значить? Он приготовил М-Манон... для него? Или...       Роди потряс головой. Он перестал понимать, что здесь происходит, зачем его шефу нужно было рушить всё, что было ему дорого.       — Кем бы ты ни был, либо Винсент отчаянно искал работников, либо ты ему понравился.       Чужой голос прозвучал будто на подкорке. Ламори уже не помнил ни где он услышал эту фразу, ни кто её сказал. Но сам шанс, само предположение... Сам факт – завораживал.       На лице официанта вновь появилась ухмылка. Но не наивно-добрая, а злорадная, чем-то напоминавшая утрированный оскал Шарбонно, что так и лежит тихо, не шевелясь, зажимая лишние отверстия на шее ладонью. Роди знал, что он сейчас будет делать.       Встав на ноги, он отряхнулся, направился к ближайшей плите и открыл газ. Затем, он подошёл к следующей и повторил своё действие. И так до тех пор, пока ему на глаза снова не попалась сервированная тарелка. Живот скрутило от осознания – вот она, его возлюбленная. Вот то, ради чего погибла Манон, вот же оно – лежит прямо на этой грёбаной тарелке.       — А ведь ты мне начинал нравиться. В каком-то смысле. — сказал Роди, относя посуду к помойке. Он знал, что его слышат.       Ламори ненадолго скрылся в морозильной камере, возвращасяь уже с бутылкой масла в руках, щедро поливая из неё всё вокруг себя       — Ты знал, что мне не хватает компетенций для этой работы, но всё же принял меня. Наверное, ты что-то разглядел во мне, либо же решил сжалиться. Ты думаешь, я забыл про зонт, про галстук? Или как ты решил наложить мне пластырь? Знаешь, это было так по-детски! А на следующий день, я увидел, как ты «наказываешь» одного из своих поваров. Наводит на мысли, ты не находишь?       С пола на Роди смотрел в безмолвном ужасе поверженный Винсент, находясь на грани между агонией, яростью и страхом, бессильный сделать хоть что-то против желтоватой жидкости, обильно сдабривавшей его одежду. Стоило бутылке приземлиться в нескольких сантиметрах от его лица, усыпав пол осколками, вперемешку со своим содержимым, как зрительный контакт, который два маньяка установили между собой, разорвался: Винс с опаской глянул в ту сторону, где разбилась бутылка.       — Твои дружки тоже так подумали. Это даже забавно. Может быть, если бы ты не был настолько поехавшим, ты бы помог мне выкарабкаться. Но нет. А теперь... — Роди достал коробок, вытащил одну спичку и приготовился её поджечь. Помещение должно было уже достаточно наполниться газом. — Прощай.       Одна вспышка – и они взлетели на воздух. Если от Шарбонно что и осталось, то оно наверняка пылает в огне. А уж Ламори точно поджидает его в преддверии Ада.

***

      Снова за полночь, до противного липкое и ледяное одеяло и звенящая пустота в башке. Ничего нового, впрочем.       Роди поднимается с дивана и, слегка пошатываясь, направляется в ванную, проклиная на чём свет стоит свои кошмары, пропавшую из его жизни, но всё ещё тепло любимую Марианну, а вдобавок и своего шефа, так, за компанию. Уже ополоснувшись холодной водой, окончательно смыв с себя остатки сонливости, Ламори слышит, как в комнате звонит телефон. Интересно, кто бы мог побеспокоить его в такое позднее время?       В любом случае, если он кому-то и нужен, то значит его могут подождать. Роди устал бегать преданным псом за своими дрессировщиками. Усталость... В последнее время, кажется, ничего не могло избавить его от этого ощущения. Что самое противное, не похоже, что он испытывал что-либо ещё с тех пор, как он нанялся обратно к Винсу.       — Алло? — но по старой привычке, Роди первым говорит в трубку.       — Не спишь?       Лёгок на помине. Роди готов был взвыть прямо в телефонный апарат, хоть и понимал, что в нём всё ещё клокочат эмоции от сна.       — Да нет, вот...       — Не хочешь... — собеседник замолчал на несколько секунд, лишь потом кратко и обрывисто, отчаянно попросив: — Приди ко мне.       Это показалось Роди странным, даже на уставшую голову. Винсент никогда не позволил бы себе говорить в таком тоне. Слишком горд или самолюбив, но он просто обязан источать превосходство над окружающими... Или хотя бы не показывать слабость. Сейчас он звучал весьма подорванно. Противиться соблазну слегка поиздеваться Ламори был сейчас не в силах. Кроме того, он прекрасно помнил, что сегодня Шарбонно принимал гостей. Одна мысль о том, что Винс решил повторить тот номер, заставляла зубы рыжего скрипеть от злости.       — Не поздновато ли? Я не стану разносить вам еду, если только ты мне за это не заплатишь.       Действительно. Если шеф хочет, чтобы Роди работал, ему придётся заплатить. Взгляд невольно упал на листовку из колледжа, что неприкаянная лежала на журнальном столике поверх журнала рядом с телефоном. Помощи ждать было неоткуда, а жить как-то надо. Пусть он и работает на «знаменитого Шарбонно», пока что он едва сводит концы с концами. С этим надо что-то делать, если он хочет как-то изменить свою жизнь. Всё же Манон была права тогда. Ох, Манон...       — Уже ушли.       Мысли о девушке вышибло как тараном. И тараном этим послужил не только смысл сказанных слов и по-новому в нём игравшее приглашение. Винс впервые на памяти Роди звучал обречённо. Не утомлённо, не раздражённо, не равнодушно, не зло, а именно обречённо, совершенно отчаянно. Что же там случилось?       — Ладно, буду минут через десять.       Никогда в жизни Ламори так быстро не готовился к выходу. Даже душ не посмел ломаться, на этот раз исправно исполняя свои прямые обязанности перед арендатором квартиры. В груди что-то трепетало, но задумываться об этом молодой человек не хотел – ему и без того в жизни хватает переживаний. А если не в жизни, то во снах. Но чем бы это ни было, оно словно магнитом тянуло и ветром подгоняло его к месту работы, над которым и жил его босс, что так отчаянно звал его к себе. Высушить голову не хватило ни времени, ни ума, и даже зимний воздух, подмораживающий румяные щёки, не вызвал никакого смущения у парня, мчащего между улочек на велосипеде.       Создавалось впечатление, что он бежал не к Винсу, а от своего кошмара, запертого на ветхий замок захудалой квартирки. Пустота в голове, обычно быстро наполняемая генерируемым ею же шумом, на этот раз точно бы вынудила Роди на размышления, от которых он подобно страусу прятался в работе... и у своего шефа, чья компания на удивление хорошо помогала заглушать голос разума и, иногда, совести.       Но вот официант перед заветной дверью, а железный конь надёжно припрятан неподалёку. Дверь открывается, и перед Роди предстаёт Винсент, осматривающий его с искренним, неподдельным удивлением.       — Не говори, что приехал на велосипеде.       — Хорошо... Не скажу... Уфф...