Знамена в дыму

Площадь перед дворцом генерал-губернатора напоминала гигантскую шахматную доску: почти квадратная, располосованная белыми линиями, облегчающими построение частей, а прямо сейчас на ней, словно циклопические фигуры, в два ряда располагались найтмеры. Возле каждой машиной навытяжку стоял её пилот. Трудно было дать точное и корректное название этой церемонии: слишком маленькая, быстрая и немноголюдная, чтобы именоваться парадом, но всё же достаточно масштабная – прежде всего за счёт бронетехники. Торжественный смотр возможно? В действительности она была подобна возвращению военно-морской эскадры из дальнего похода в родную гавань. А навстречу этой флотилии сухопутных странников вот-вот должен был выйти Белый принц. Только что отгремели бои на Кюсю – сложные, упорные, но в конечном итоге увенчавшиеся убедительной победой. Корнелия вспомнила в очередной раз, словно бы быстро повернув калейдоскоп, отдельные картины из этого альбома сражений и атак. Вот момент высадки ответного десанта британских войск, шквальный огонь из всех стволов с самоходок по ту сторону пролива Каммон. Вот найтмеры в первых рядах, чья инструкция предельно ясна: скорость, манёвр и натиск! Вот на борт эсминца Ардент поступают первые рапорты с сообщениями об успешном и стремительном продвижении вперёд. Вот она сама в своей боевой машине сходит на землю, которую попытались отобрать наглые немцы (их решающая роль уже не вызывала сомнений). А вот и момент, который смутил, почти испугал Британскую львицу - больше, чем могла бы любая вражеская контратака: донесение о том, что позиции передовой базы врага и склады в Фукуоке атакованы не только этим безумным храбрецом Куруруги, наводящим орудия Аваллона, но и Чёрными рыцарями. Даже потом, когда все японские попытки вырвать инициативу разбились о стойкость быстро налаженной британской обороны, рассеялись под стремительными выпадами найтмеров, когда пошли в отчаянный прорыв немцы, когда капитуляция Армии империи Восходящего солнца в изгнании положила всему конец, Корнелия не могла не думать об этом. Роль Чёрного ордена в победе была ничтожна - и всё равно она получила отвратительный привкус. Будто долгожданное письмо от дорогого человека, в котором не изменено ни строчки, но ты знаешь, что, прежде чем попасть к тебе, оно прошло через руки соглядатая. Иногда пачкает самый факт вмешательства. Зеро. Что на уме у этого человека!? Чего он хочет? За что борется и на что надеется? Принцесса не понимала его и раньше, но поверила, убедила саму себя в том, что не обязательно влезать в шкуру и душу врага, чтобы его победить. Что руководство самой Корнелии, сила и опыт её ветеранов, помноженные на упорство, позволят шаг за шагом загнать этого чёрного зверя. Поймать его. А уж потом Зеро можно будет во всех смыслах слова разоблачить, сорвать с него маску и покров тайны. Это обернулось ошибкой, злой насмешкой: серией славных побед, не сдвигавших, однако, дело и на дюйм. Потом был немецко-японский десант, а с ним новая надежда на успех. На по-настоящему убедительную, окончательную победу, которую можно будет одержать, отрубив руку закулисного кукловода японского сопротивления, как казалось, державшую и Зеро. И вот – свершилось! Остров Кюсю отвоеван. Генерал-губернатор Одиннадцатой колониальной зоны принимает парад прямо посреди разрушенного почти до основания главным калибром дредноутов центра Фукуоки. Она оказывает милость проигравшим, приказывает предоставить бойцам-японцам, брошенным за ненадобностью немецким союзником, статус военнопленных – горькая доля, но явно лучшая, чем та, что полагается террористам и предателям. Чем петля виселицы. Солдаты Армии империи Восходящего солнца в изгнании не присягали Британии, а потому и не изменяли ей. Все десять долгих лет они не смирялись с печальной судьбой своей родины, готовили реванш – и, наконец, выступили в тот момент, который сочли благоприятным. Открыто. А потому принцесса готова была своей властью пощадить даже тех, кто присоединился к высадившемуся войску уже на Кюсю. Взяв в руки винтовки, эти одиннадцатые стреляли из них в сражающихся под Юнион Джеком пехотинцев, а не в гражданских. На поле битвы, а не из-за угла. Они проиграли - и вынуждены будут покориться. Однако вправе рассчитывать на снисхождение. Они. Но не Зеро. Некоторым могла показаться странной её перемена, ожесточение по отношению к нему теперь, когда он оказал столь внезапную помощь. Однако Корнелия ясно видела то, что многие не замечали, или, скорее, предпочитали игнорировать: своим коварством вождь Черных рыцарей вывел самого себя из под удара. Победа - выстраданная, купленная немалой кровью, опять была неполна. Этот человек без лица, и, как теперь стало видно, без принципов, вновь исчез. Ушёл в тень, во тьму вместе со своим воинством. Пускай бы лучше он примкнул к силам десанта! Пусть бы ввязался в бой! Это увеличило бы сложности – но в том и состоит её долг и талант как полководца: Британская львица отыскала бы способ, преодолев все преграды, сокрушить противника. Зато наградой и войскам, и обывателям Одиннадцатой колонии стал бы подлинный покой. Мир, а не его иллюзия с вечным пугающим ожиданием новых выступлений, диверсий, атак. Очередных укусов змея, в чьих клыках ничуть не уменьшилось количество яда. Зеро – враг, которому не может быть оправданий. И дело даже не в возмездии за Кловиса. Старая дешёвая хитрость – ударить побольнее своего собственного поверженного союзника-господина, чтобы прикинуться всего только его попутчиком, жертвой жестоких правил и условий реальной политики. Почти что неверно понятым другом. Да-да! Ведь всем же известна старая римская максима: враг моего врага – мой друг. Подлый приём. Однако действенный. Но если Зеро рассчитывал, что он сработает с Британской львицей, если думал, будто этот трюк позволит ему перевести дух, избавит хотя бы на время от преследования, даст шанс снова обрести покровителей и поднять голову, то убийца брата, наконец, допустил ошибку! Не будет ему перемирия и паузы! Не найдётся места! Потому что именно теперь он стал опаснее, чем когда-либо – непредсказуемый и не скованный интересами прежнего патрона. Близкий к отчаянию, а значит готовый на всё. Именно эта мысль - не останавливаться на достигнутом, довести дело до конца, понемногу вытеснила из головы принцессы то отвратительное чувство, которое овладело ею при получении известии об атаке Черными рыцарями Фукуоки. Только оно, это решение, притупившее немного требовательный зов долга, дало Корнелии возможность словно бы оглядеться вокруг. Не расслабиться, конечно, но всё-таки закинуть щит за спину, приподнять забрало у шлема. У тебя предостаточно поводов для того, чтобы испытывать удовлетворение. План атаки полностью оправдал себя, враг поспешно бежал! Это была важная, честная, красивая виктория – твоя и всего британского оружия. Победа над врагом опытным, умелым, технически развитым - над равным. Германия и Континентальный блок – главный потенциальный противник Британии. Понятно, немцы продемонстрировали на Кюсю далеко не все свои возможности, но всё равно достигнутый в схватке с ними успех смотрится особенно многообещающе. Британская львица не в силу необходимой формальности, но искренне и горячо поблагодарила за мужество ряды своих пропыленных от праха городских развалин бойцов. Смогла, как когда-то в Аравии, произнести от раза к разу, от войны к войне, от полководца к полководцу почти неизменный набор фраз так, что в усталых глазах перетерпевших огонь и воду пролива бойцов зажглось что-то яркое. Всепрожигающее. Заставившее их клясться, что, если потребуется, то они пойдут куда угодно, а ее собственные щеки едва заметно розоветь от гордости. Строго говоря, парад в Фукуоке стал импровизацией - они просто должны были занять город, а затем проследить за окончанием эвакуации немцев и разоружением последних японцев. Но солдаты решили, что могут и должны снова пройти по этой земле как хозяева. И не желали даже слышать о том, чтобы кто-либо другой, а не Корнелия Британская, вел их. Возгласы приветствий раздавались порой и от пленников, среди которых уже давно прошел слух, кому они обязаны жизнью, ведь террористов ждала бы виселица. Даже легкий дождь не мог тогда ничего испортить - он прибивал пыль, омывал лица. Вдалеке сверкала зарница, а она шла в окружении двух стен штыков... Победа! Словно глоток свежей воды в удушающем чаду атмосферы вечных подозрений, напряжения и ожидания всё новых, будто из-под земли вырастающих угроз, которую создал на островах Зеро. Она и те тысячи бойцов, прорвавшихся от пляжей через весь остров, разрезав его надвое и окружив врага, все же заслужили это заветное слово и чувство. Победа! Но вновь не конец... Нет. Не конец. А она так хотела, вернувшись к Юфи, сказать, что всё в прошлом! Их брат отмщён, злодей повержен, и можно жить свободно, сняв стягивающий сердце обруч страха. …Впрочем, как раз в Юфемии его и нет. Она улыбается совершенно по-прежнему, её занимают мелочи: картины Кловиса, открытие ипподрома – и те приснопамятные шляпки, которые, наверное, навсегда врезались тебе в память. Это ты… С самого момента получения того безумного известия о Чёрных рыцарях, выступивших против немцев, Британская львица начала бояться - гадкое, непривычное, столь редко посещающее её чувство - что это отвлекающий манёвр, заранее оговоренный и разыгранный. Ложь, призванная усыпить бдительность, чтобы потом ударить в самое уязвимое место. Она была скованна боями, слишком далеко, чтобы в случае необходимости повлиять на ситуацию. Да, в Новом Токио находился Дарлтон, Корнелия оставила его, со стыдом признаваясь самой себе, что личных опасений в этом было, пожалуй, больше, чем военной необходимости. А ведь настоящий полководец должен в любой ситуации сохранять спокойствие и взвешенность мысли, способность рассуждать рационально. Но точно ли его опыта превосходного бойца, солдата - мужественного, умелого, но совершенно не склонного к хитрости, окажется достаточно? Каким огромным облегчением стала новость, что Шнайзель решил остаться во дворце генерал-губернатора, не выезжать к фронту! В его уме, в том, что брату под силу переиграть Зеро, Британская львица не сомневалась. И всё же она с особенным вниманием ловила каждую радиограмму с отчётами о мерах, предпринимаемых против отряда немецких диверсантов на Хонсю. Всё-таки сразу настоящим марш-броском погнала войска из-под Фукуоки и Китакюсю на север - невзирая на усталость, не делая пауз, без секунды промедления. Передовая колонна подошла к Новому Токио рано утром, около 5 часов – никаких бурных приветствий, флагов, камер, цветов, девушек с кружевными платками. Наверное, многие из солдат предпочли бы увидеть всё это. Но для Корнелии много более отрадной была картина тишины, лёгкого рассветного тумана, птиц, чертивших в воздухе странные фигуры, просыпающихся от шума и вальяжно потягивающихся котов – вид покоя и безмятежности, окончательно развеявших мороки, поселившиеся в её сердце тогда, сразу после высадки. Эндрю Дарлтон по поручению принца встретил Британскую львицу ещё на подходе: мрачный, но быстро просиявший при виде Гластонских рыцарей – целых и невредимых. Они почти ничего не сказали друг другу, кроме необходимых официальных вещей, но вместо этого обменялись взглядами, как-бы говорящими «всё в порядке». Единственным важным сообщением в ворохе незначительных организационных деталей было то, что Шнайзель желает о чём-то переговорить с Корнелией наедине, сразу после смотра. Вторая принцесса глядела в лицо генерала Дарлтона и видела в нём пусть и почти неуловимую внутреннюю перемену. Шнайзель… Он способен менять не только обстоятельства, но и людей, исходя из своих планов. Но вот они здесь, на расчерченном белыми линиями плацу. Не все, разумеется – лишь наиболее отличившиеся из пилотов, для которых шанс попасть на глаза могущественному премьер-министру и отложиться у него в памяти – дополнительная награда. Белый принц умеет отыскивать ценные кадры, а те, на кого пал его выбор, возносятся высоко и стремительно. Напряжение ночного марша, значение той личности, которая через считанные минуты должна была появиться здесь – всё это сделало лица солдат каменными. Лишь стоящие немного впереди по обе стороны от Британской львицы Гилфорд и Дарлтон выглядели достаточно спокойно. Шнайзель не заставил себя ждать: быстрые, широкие, уверенные шаги, неизменная улыбка, кажется, буквально заставляющая вас чувствовать себя бодрее. При его появлении оркестр грянул первый куплет гимна, взвились ввысь знамёна. Под барабанный бой Корнелия выступила вперёд – и в ту же секунду грохот смолк, настала оглушительная тишина: - Ваше Высочество, господин премьер-министр, агрессия Континентального блока в отношении Одиннадцатой колониальной зоны отражена! Войска, отличившиеся в ходе боёв, для смотра построены! Мы готовы начать по вашему приказу! Докладывает фельдмаршал Корнелия Британская! Белый принц сдержано кивнул в ответ, отсалютовал солдатам. Смотр начался. После этого пятнадцать минут не существовало брата и сестры – только генерал-губернатор и глава правительства империи, исполняющие свои обязанности. Чеканные фразы, блеск прикрепляемых на грудь наград. Но вот – конечно. И тут же Шнайзель вновь тепло улыбается ей: - Подумать только, ты с войсками вернулась с Кюсю за одну ночь! Силы под твоим командованием всегда действуют впечатляюще, что в сражении, что на марше. - Вы мне льстите. В этом нет ничего особенного. Что же касается впечатляющих действий, то должна сказать: ваш Аваллон потрудился на славу – Фукуока надолго останется напоминанием о грозной мощи британской армии. Этот успех восстановил и упрочил наш престиж. Кроме того, мне хотелось бы особо отметить Гластонских рыцарей. Сражения в Одиннадцатой зоне стали их первым полноценным боевым опытом - и они проявили себя с самой лучшей стороны, продемонстрировав профессионализм и доблесть. Мне довелось командовать многими полками из числа соединений Королевского бронекорпуса, а потому я могу говорить уверенно: по своим боевым качествам гластонцы не уступят личному составу ни одного из них, - Корнелия, сдерживая улыбку, отметила, как порозовел при этих её словах шрам на лице Дарлтона. Что ж, ты и твои мальчики заслужили это, старый друг! – Я также приняла решение ходатайствовать об учреждении памятной медали для участников боёв на Кюсю. Хотя кампания и оказалась краткой, думаю, одержанная победа имеет достаточно существенное значение для обеспечения безопасности империи. - Разумеется. Её роль и последствия с точки зрения политики и дипломатии весьма велики. Захваченные тобой пленные, документы, сведения, разгромленные вражеские части – всё это дало мне несколько существенных преимуществ на переговорах с послом Германии. Мы получили многое, перед нами открылись большие перспективы. Прежде всего, в Китае. Я сделаю эту победу основой для целого ряда новых успехов. Мы используем временную слабость Рейха и его союзников, чтобы Британия получила необходимый перевес, - Белый принц прибавил громкости тону, так что теперь его голос разносился над всем строем, - О каждом солдате, погибшем в Одиннадцатой зоне, можно будет сказать, что он отдал жизнь не зря. Причём вне зависимости от того, с каким противником ему пришлось драться. Это обязательство, моральное и политическое. И я могу вновь подтвердить его с чистой совестью и спокойствием духа где угодно, не исключая парламентских стен. От себя же лично разрешите поблагодарить вас, джентльмены! Империя в большом долгу перед вами. Мы многое выстроим на основе вашего успеха. Всё же Шнайзель действительно умеет чувствовать, что от него хотят услышать люди. Или, возможно, брат сам сейчас ощущает то же, что и она? Вся эта кровавая каша, которая кипела в Одиннадцатой колонии, должна послужить чему-то. Стать основой для чего-то большего. Корнелии хотелось верить, что Белому принцу по силам сдержать слово и обратить все горести и испытания последнего времени к вящей славе Британии. Задумавшись об этом, она почти машинально произнесла, глядя Шнайзелю прямо в глаза: - Пожалуйста, будь так любезен… Генерал губернатор осеклась и не стала договаривать. Нечто вроде «Не подведи» так и не сорвалось с её губ. Слишком людно. Подобная личная фраза здесь неуместна. Однако брат определённо уловил смысл. - Какая честь - меня о чем то просит сама принцесса Корнелия, Британская львица, которой нет равных на поле боя. Неожиданный комплимент смутил её. Шнайзель знал, что такое галантность. Он, в отличие от неё самой, по прежнему часто вращался в светских кругах, в Пендрагоне, давно уже освоил все тонкости и полутона этого искусства. В то же время Корнелия выучилась военной, спартанской лаконичности – ведь каждая секунда дорога в бою. Язык Британской львицы - сухая конкретика приказов, не предполагающих двойного толкования. Лишь изредка она прибегала к звонкой, но в то же время тяжеловесной бронзе мобилизующих волю бойцов воззваний. Всё равно это так далеко от принятого в высшем обществе лёгкого остроумного словесного бадминтона. Второй принц империи же владел им в совершенстве, а потому не мог не почувствовать, что сейчас, перед всем строем, десятками пар ловящих каждый их жест глаз, его фраза прозвучит неловко… - Пожалуйста, не дразните моего самолюбия. - Но это правда. В сражении ты блистаешь гораздо ярче любого цветка или бабочки-однодневки из тех, что можно увидеть на балу. А потом с пламенной яростью молниеносно обрушиваешься на врагов, подобно Вспышке. Слова Белого принца заставили Корнелию вздрогнуть и пристально посмотреть на ничуть не поменявшегося в лице брата. Всё та же сияющая улыбка, тот же вид, словно воплощающий надёжность, благородство… Слова Шнайзеля всегда значили для неё много – ведь он никогда не бросался ими просто так. С самого её детства брат стал для Британской львицы тем, кто заслуживал доверия, уважения, внимания. Услышать от такого человека, как он, подобные вещи, а ещё больше почти нежного одобрения увидеть в его глазах… Это было лестно, приятно. Однако сейчас… Вся эта похвала, эти эпитеты – вторая принцесса была смущена, но имелось и еще одно, куда более важное обстоятельство. Вспышка. Застывшие, равняясь на командира, ряды пилотов вряд ли уловили в этом слове иной смысл, кроме его прямого значения. Но только не Корнелия. Вспышка - так звучал позывной, ставший позднее и прозвищем, урожденной леди Марианны Ламперуж, ныне покойной императрицы. Человека, оказавшего совершенно особенное влияние на Корнелию Британскую, о чем Шнайзель не мог забыть. Как и о том, что с того самого недоброй памяти черного дня в Семье не приветствовались упоминания имени Марианны - отец воспринимал это на удивление болезненно и приучил к тому же всех, кто его окружал. Зачем же оно прозвучало теперь? Вряд ли только для того, чтобы смутить ее еще больше... Она не заслуживает этих похвал. Во всяком случае, не сейчас, когда Одиннадцатая колония все еще не достигла мира. Когда Зеро не обезврежен, а Кловис – не отомщён. - Пожалуйста, не говорите обо мне такого. Я всего лишь... Да, а куда могла подеваться Юфи? Неужели она не пожелала встретить меня, а вас проводить? - Я говорил с Юфемией прошлой ночью. - Прошлой ночью? - Да. Я ещё раз выражу благодарность бойцам, а после нам стоит кое-что обсудить... Пока Шнайзель обращался к пилотам, которые, не шелохнувшись, внимали его словам о той признательности, которую испытывает по отношению к ним вся Британия, а он, премьер-министр, получил возможность от всего сердца ее выразить, пока вместе с Дарлтоном, занявшим место по его правую руку, Белый принц разговаривал с Гластонскими рыцарями, Корнелия думала. Да. Думала и вспоминала. Леди Марианна, Вспышка... Девушка из Квебека, франкофонка. Мать - летчица. Отец... археолог, если Корнелия помнит верно – большой роли в судьбе дочери он не сыграл. Стремительная, яркая, смелая - действительно подобная вспышке, Марианна пошла по стопам матери, стала лётчицей, чтобы потом напроситься в экспериментальную группу пилотов-испытателей графа Артура Эшфорда – первый отряд найтмеров. Единственная женщина там - по сути, вероятно, тоже своего рода эксперимент, она скоро сделалась лучшей. Не удивительно, что когда группа испытателей после принятия первых найтмеров на вооружение британской армии была представлена отцу, лорд Эшфорд не мог не отметить Марианну Ламперуж. И император не остался равнодушен. Затем - преобразование отряда в Наиболее доблестный Королевский орден Круглого стола, где она стала шестым рыцарем. Совершенно особенный флёр, который существовал в то время вокруг найтмеров и их пилотов, неясный, но, несомненно, высокий статус приближенной к высочайшим особам Дюжины, тесное знакомство с набиравшим всё большую силу Артуром Эшфордом – этого уже было довольно, чтобы обратить на себя внимание как восторженных глаз, так и завистников. Но, что куда важнее, вскоре Вспышка стала получать все больше знаков внимания со стороны Его Величества. Они проводили неподобающе много времени вдвоём: разговоры, совместные прогулки, особенно верхом (тогда отец еще частенько приказывал седлать лошадь). Молодая девушка оставалась раскованной и непринужденной в присутствии Чарльза, не пыталась подладиться к его непростому характеру. А потом - сенсация, настоящий взрыв: объявление о свадьбе, о том, что мисс Ламперуж станет Марианной Британской, императрицей. Никто не посмел спорить с решением отца, хотя уже и без того постепенно возраставшая неприязнь высшего нобилитета к «плебейке-выскочке» сменилась настоящей ненавистью, которая, конечно, и привела в итоге к кровавому финалу... Родовитые и влиятельные семьи, столь долго и сложно ведшие борьбу за то, чтобы именно их представительница заняла место на троне подле монарха, остались ни с чем. А леди Марианна и не думала осторожничать: смелые суждения, резкие и острые слова, найтмеры с которыми она не рассталась даже сделавшись императрицей - все это было невероятным и новым для двора. Будучи женой Чарльза Британского, она оставалась пилотом. Воином. Оставалась Вспышкой. И одновременно она являлась чуть ли не единственным человеком, с которым отец был по-настоящему нежен - и получал любовь и нежность в ответ. Хм... Отец... Император Чарльз... Его непросто любить - Корнелия внутренне признавала это. Марианне удавалось. Хотя и супруг Вспышки при жизни императрицы был ещё во многом другим. Теперь же... Сама Британская львица ещё испытывала к отцу душевную теплоту, однако всё чаще вытесняла и подменяла её иным чувством, той любовью, которую питает верный подданный к монарху, олицетворяющему величие и славу целой фамилии и всего государства. Иначе было трудно, а может и вовсе невозможно. Император всегда помнил о той дистанции, которая отделала его от других, превратив её в настоящую стену. Достоинство, почти отрешенное спокойствие, требовательность, равная благосклонность и строгость для всех. А еще очень быстро прививаемое им окружающим сознание долга и ясное понимание своего места. Корнелии вспомнилось детство. Нельзя сказать, чтобы отец уделял такую уж существенную долю своего времени её воспитанию, однако его уроки надёжно и прочно откладывались в душе. Она была принцессой и, как и другие отпрыски Чарльза, очень рано осознала, сколь много это значит. И довольно быстро стала тяготиться этим. Впрочем... Тяготиться – не вполне верное слово. Просто… когда убелённые сединами генералы, дипломаты и министры, неукоснительно соблюдая установленный сувереном порядок, вели себя самым почтительным образом с совсем ещё маленькой девочкой, когда в яркой круговерти жизни Пендрагона после непременных здравиц и од в адрес отца почти столь же возвышенно начинали говорить о его детях… Ей всегда казалось, что это всё – на вырост. Нечто вроде аванса, который со временем она должна будет сполна вернуть и оправдать. Если Гвиневра была счастлива любым проявлениям внимания к своей персоне, быстро освоила в обращении (хотя, конечно, не со всеми) слова «повелеваю» и «желаю», знала сотню сплетен - и придумывала тысячу, то её младшая сестра совершенно не находила во всём этом вкуса и просто смысла. Корнелия училась довольно хорошо, хотя и не столь блестяще, как старший брат - Шнайзель. Юфи и Лелуш были настолько крохотными тогда, что скорее напоминали кукол-пупсов. Будущей Британской львице было скучно, словно бы ей день за днём приходилось играть в одной и той же пьесе с расписанными раз и навсегда ролями, не терпящими новых толкований. И пусть декорации были роскошными, а успех – неизменным, но всё это меркло перед одним лишь эпизодом, нечаянно, как бы по недосмотру, вклинившемуся в её жизнь. На одном из приёмов – теперь уже и не вспомнить каком из пёстрого их множества, да это и не важно, Корнелия по случайности услышала разговор мальчиков несколько её старше. Кажется, там был племянник графа Аксбриджа, сын герцога Сеймура… нет, больше имён не сохранилось в памяти, но сам короткий диалог она помнила превосходно. Это был полу-спор – полу-обмен мнениями о будущих занятиях, профессиях, должностях. Карьера военного прельщала одного. Другой намеревался довести до ума отцовские владения, став лендлордом: умножить машины, завести новые культуры и процветать на фоне сельской пасторали. Гордые и хитрые дипломаты, которые готовы в любой стране и точке мира отстаивать интересы империи, её славу и достоинство. Ораторы в парламенте. Даже учёные – вслед за входящим в силу и моду лордом Эшфордом здесь видели острие прогресса и жизни вообще. У всех была своя мечта, цель, перспектива! Корнелия же знала – она принцесса. Была ею с самого рождения, не сделав выбора, не приложив усилий - и останется до могилы. Трон далеко - это ей тоже уже давно дали понять и заставили затвердить: впереди старший сын и наследник Одиссей, потом Шнайзель, Гвиневра. Войдя в Семью, Вспышка скоро стала для Корнелии примером, образцом, символом надежды – молниеносная в бою, она и в жизни ни секунды не тратила зря. Больше того, быстро и полно живущая сама, императрица вносила свой темп и ритм в каждодневную заезженную пьесу Пендрагона, добавляя в неё то одну, то другую яркую и неожиданную краску к вящему ужасу привыкшего ко всегда известному распорядку нобилитета. Она умела искренне смеяться, не боялась говорить то, что думала, а на вопрос о том, какой танец Её Величество предпочитает более всего, отвечала: вальс найтмеров. Не страшащаяся ни сплетен, ни пересудов, фехтующая не хуже мужчин, лучше всех во всём Пендрагоне умевшая ездить на лошади, императрица могла так посмотреть на какого-нибудь зарвавшегося придворного, что тот начинал, заикаясь, оправдываться за собственные ещё даже не высказанные вслух мысли – вот какой была Марианна. Впрочем, она могла быть и настоящей леди, особенно когда того хотел отец. А ещё именно Марианна подарила Семье Лелуша и Наннали… Не то чтобы они тесно сходились друг с другом, но постепенно Корнелия всё более сближалась со Вспышкой характерами, становилась на неё похожей. Не в силу копирования или подражательства, но потому, что, глядя на нее, не боялась сама проявлять свои истинные мысли и склонности. Назначение на пост руководителя личной охраны императрицы – настоящий праздник для второй принцессы тогда, хотя, конечно, в этом было больше ребячества, игры, в которую ей дозволили поиграть. Никто и помыслить не смел, что Её Величеству в самом сердце Британии, под охраной гвардейских полков, Службы безопасности, рыцарей Круга и ещё множества людей и ведомств может грозить реальная опасность. Все ошибались… Чёрный стыд сковывал ум и память Корнелии всякий раз, когда она вспоминала о том дне. Да, это она, сама Марианна приказала тогда убрать охрану. Но можно ли это принять за оправдание? Корнелия не спорила, не предприняла мер предосторожности – просто исполнила. И в тот же самый день Марианны Британской не стало, Наннали превратилась в калеку, они с Лелушем лишились матери, тень трагедии навеки отпечаталась на отце! Кто знает, как всё могло бы обернуться, если бы во главе охраны на месте Корнелии, который было тогда всего 17 лет, стоял опытный профессионал!? Семья в ту пору получала один страшный удар за другим: смерть Марианны тяжело сказалась на Чарльзе Британском, а строгость императора послужила началом цепочки решений и событий, из-за которых Лелуш и Наннали оказались в Японии в тщетной попытке через связывающие две династии узы вернуть дружбу и альянс с империей Восходящего солнца. Там они и сгинули, пропали бесследно во время боёв, то ли утопленные, то ли зарубленные и закопанные мстительными последователями непримиримого императора Гэмбу. Это было время горькой скорби, но также и момент решительного выбора в судьбе Британской львицы. Именно тогда Корнелия окончательно решилась покинуть Пендрагон, чудесный город дворцов и усадеб, оказавшийся ничуть не более защищённым от зла и смерти, чем любое другое место на свете. Погрязший в интригах, самолюбовании, но внутренне пустой. Все прежние сомнения показались мелочами. Куда бы ни пошла вторая принцесса, каждый зал был полон людей, которые при жизни ненавидели Марианну за то, что она вносила свежую струю в это болото, а потом лицемерно грустили и восхваляли достоинства умершей. Вернее убитой. Все они стали вызывать у Корнелии приступы омерзения. Что ж, напоследок она удивила их, попросив у отца дозволения стать офицером в действующей армии и получив его вместе с чином полковника (самой принцессе показавшимся тогда незаслуженно высоким). Впереди её ждали обучение военной академии, выбор своего рыцаря, битвы в самых разных уголках Земного шара и Империи, над которой никогда не заходит солнце. Тогда она поклялась стать защитницей для Британии. А ещё – для Юфемии: маленькой, наивной и невинной, так недавно игравшей с Наннали и Лелушем, которых теперь ей не суждено было увидеть уже никогда… Все эти воспоминания, тяжёлые, как всплывшие отчего-то в уме гардины красного бархата, что висели в одном из залов дворца, лоскутами прошлого обвивали и не отпускали Корнелию вплоть до того самого момента, когда, следуя за братом, она, проводив недолгим взглядом колонну боевых машин, получившую по завершении всех формальностей и церемоний приказ отбыть в места постоянной дислокации, вошла в резиденцию генерал-губернатора. Вспышка... Зачем же ты потревожил её имя, Шнайзель? Что хотел этим сказать? Она ждала того момента, когда Белый принц начнёт, наконец, разговор. Вот они вошли в её кабинет, Шнайзель сел за такой знакомый Британской львице стол, покрытый зелёным сукном - на место хозяина... В итоге брат ни словом не упомянул больше о Вспышке Марианне. Однако то, о чём он рассказал, скоро заставило Корнелию почти вовсе позабыть о кратком эпизоде на плацу… - Я против. - Но почему? - Хм. Почему? Потому, что мы сражались не за это! Потому, что Кловис останется неотомщенным, а Зеро – безнаказанным! Я не верю, что в этой новой Японии его удастся поймать. Потому, что это – ненадёжно! Я - не политик, но даже мне ясно: среди здешних нами же прореженных элит у империи нет искренних друзей. Потому, что Британия не должна сейчас отступать - это слишком похоже на бегство. Постыдное: только-только прославив их победой, мы тут же покроем позором свои воинские знамёна! Потому, что мы подвергнем Юфи страшному риску, оставив её один на один со всеми этими людьми, с угрозами, которые не сумели добить! Достаточно? Или мне продолжить перечислять причины? Она говорила громко, резко, подчёркивая каждое слово – совсем не так, как обычно со Шнайзелем. Но вся эта безумная идея с независимой Японией! Десять лет назад армия Британии показала всему миру мощь и смелость, покарала и предупредила готовящуюся измену, в кратчайшие сроки завоевав империю Восходящего солнца. За это пришлось заплатить свою цену. Два члена императорской фамилии, их со Шнайзелем семьи, расстались тогда с жизнью на ставших Одиннадцатой колониальной зоной островах. Позднее здесь же погиб и Кловис – чудовищная, рекордная жатва смерти для Фамилии на этих утлых клочках земли, скалах и вулканах, торчащих из моря. Тут был дан отпор германцам, тут повсюду следы британской доблести, кровь погибших. И здесь же империя продемонстрировала свою способность созидать, отстроив заново по проектам своих инженеров и на собственные средства целые города, в том числе Новый Токио. Как уйти отсюда теперь!? Внутри у второй принцессы что-то закипало и восставало против этой мысли. Что тогда сказать солдатам, которые едва успели вернуться из жаркого боя за эту самую землю? О чём объявить стране и миру? Там, где был поднят Юнион Джек, он опускаться не должен: это - принцип, закон, иначе скоро не останется места, где знамя Британии будет держаться прямо и твёрдо! Корнелия знала, чувствовала это. Как объяснить, что когда из бывшей Одиннадцатой колонии отчалит последний уходящий корабль с британскими войсками, тот человек, та чёрная тень, которая открыто бросила вызов империи, сможет жить? Да что там - помахать ему с берега, насмехаясь! Сможет торжествовать… Но не меньше этого вызывало внутренний протест и другое. Юфи. Неужели брат хочет оставить её здесь? После всего, что произошло на этих проклятых островах? Это даже представить было трудно, чужеродно звучало в мозгу. Да Юфемия вообще оказалась в Одиннадцатой зоне только по её, Корнелии, просьбе! Императрица Японии, жена Сузаку… Что они, в сущности, ещё знают об этом человеке? Храбр? Да. Верен? Возможно. Но в тот момент, когда он станет императором, у него появятся свои подданные, собственная ответственность и долг… Да и сумеет ли он распорядиться такой властью? Пилот, солдат, рыцарь – человек, который исполняет приказы, а не отдаёт их. Управлять Ланселотом совсем не то же самое, что государством, а цена ошибки неизмеримо выше, и ею может стать судьба той, кого прочат ему в жёны. Остановится ли Зеро? Примет ли он новую Японию, создаваемую британцами? Не похоже, чтобы это могло быть правдой. Он сделает всё, чтобы снова посеять хаос, но в таком случае кто будет ему противостоять? Что скажут обычные японцы, когда узнают о предлагаемой им братом роли тарана для установления гегемонии Британии в Восточной Азии? Слишком много неизвестных, чересчур велик риск. И если Шнайзель готов на него пойти, оперируя большими числами и взирая на вещи с вершин общеимперской политики, таких высоких, что даже у блистательного ума может случиться головокружение, то Корнелия здесь, твёрдо стоит на земле. И видит, как много можно потерять. - Я против. Она повторила это, ещё тверже, чем в первый раз, глядя Шнайзелю прямо в лицо – спокойное, улыбающееся. - Что ж, причины твоего ответа мне ясны. И я, не скрою, ожидал чего-то в этом роде. Ты не была бы собой, если б не сказала мне этих слов – в них отзвук твоих чувства долга и благородства. А теперь позволь мне убедить тебя, что, несмотря на все прозвучавшие возражения, план хорош, идея верна и её следует претворить в реальность. Ненадёжность? Так ты говоришь? Но разве наше нынешнее положение на островах надёжно? Прямо сейчас оно крепко, однако только твоими войсками, штыками. Мы не можем держать их здесь вечно. Эти силы заслужили боями статус элитных – нельзя свести их задачи к гарнизонной службе в Одиннадцатой колонии, как не можешь здесь оставаться и ты, сестра. Британия зовёт вас к большему. Нам нужна верность. Нам нужна стабильность. Нам нужен союзник. Люди важнее земли. Юридически отказавшись от права владения Японскими островами, мы сделаем лояльными миллионы тех, кто сейчас лишь скрывает враждебность. Сама война, которая привела сюда упомянутый тобою британский флаг, была результатом попытки – неверной, неосмотрительной, предательской - разорвать существовавший многолетний союз, но настало время вернуть всё на круги своя. Ты говоришь об уходе, а я - о наступлении, великом приливе с океана, который скоро придет в Азию. В Китай, возможно в южные архипелаги, где всё более дряхлеет голландское господство. В этом приливе никакая помощь, дополнительная дружественная сила не станет лишней. И, при всём этом, британский флаг не опустится и тут. Тебе ли, воину, превыше всего ставить формальности и условности? Британские корабли будут стоять в здешних портах, британские компании продолжат царить в экономике, а на троне будет сидеть урождённая британская принцесса – Юфемия. Попробуй понять и увидеть перспективу, Корнелия. Наша Юфи станет императрицей, она получит возможности, о которых сейчас ей нельзя и помыслить. Навсегда избегнет мрачной перспективы стать орудием чьих-то планов и интриг при дворе в Пендрагоне – как ты того и хотела. Юфемия будет любима – и народом, которому подарит то, о чём он едва смеет мечтать, и человеком, готовым отдать за неё жизнь и уже доказавшим это делом. Она станет матерью, сделается основательницей новой династии. И вот ещё немаловажный момент - Юфи сама хочет этого. Идея, весь план - они настолько же мои, насколько и её. До нашего разговора я никогда не стал бы форсировать события, принуждать Юфемию против воли, но мы быстро поняли, насколько схожи здесь наши мысли. Корнелия, ей уже 17 – один шаг до совершеннолетия. Ты не сможешь охранять и прикрывать Юфи всю её жизнь. Отпусти нашу дорогую райскую птичку. Ей уже пора полететь. Не задуши её в объятиях, не сломай крылья. Тебе же самой пора принять тот пост и ту ответственность, о которых мы говорили перед твоим прибытием сюда. Войска, дравшиеся под началом Британской львицы, проявили себя превосходно, а новые победы займут своё место в анналах истории. Я связывался в день подписания мирного соглашения с начальником Имперского генерального штаба фельдмаршалом Робертсом, и мы всё окончательно оговорили. Он давно уже мечтает об отставке – шутка ли после стольких лет на службе. Но теперь, наконец, в империи есть достойная кандидатура, способная заменить и превзойти его. Кому, как не Британской львице, любимой солдатами, известной от Аравии до Японии, встать во главе нашей армии? Бумаги уже готовы и окажутся подписаны в тот день, когда ты прибудешь в Пендрагон. Шнайзель умолк. Спокойный, уверенный. Похоже, считающий, что он смог исчерпать все вопросы. Но нет. Брат умеет убеждать, говорить красиво. И всё же сейчас - нет… - А что Кловис? Он погиб просто так? Что Зеро? - Кловис погиб. Это уже не исправит ни месть, ни что-либо иное. Что же касается того, за что он умер, то я скажу так: у брата не имелось возможности выбирать. Удар был нанесён внезапно и безжалостно. Единственный достойный ответ на вопрос, который можно дать: он умер за Британию, за её интересы. Да. И именно это можно будет сказать, когда императрица Юфемия вместе с мужем под наполненными скорбью и сочувствием взглядами толпы возложат цветы к монументу, который возведут на месте убийства. Он будет стоять в Японии - мирной, дружественной, полезной для Британии стране, где станут чтить память Кловиса, Лелуша, Наннали... Если же мы не проявим гибкость, то всё, с чем нам приходится иметь дело сейчас, продолжится. Хаос будет нарастать. Одиннадцатая зона, несмотря на сакурадайт, уже сейчас поглощает не меньше средств, чем приносит. А по мере развития его добычи в других регионах мира… Японские острова станут обузой, кандалами для империи. В каком же случае Зеро добьется своей цели? В первом, или во втором? Что же касается его самого, то скоро он станет беспомощнее и слабее, чем когда-либо прежде. Зеро лишён поддержки извне. Провозглашение Особой административной зоны начнёт всё сильнее и сильнее с каждым днём выбивать у него из-под ног почву поддержки низов. Кроме того, мы нашли способ лишить его и внутренних японских ресурсов – известия о некоторых наших планах многое всколыхнули в здешних пределах, плюс работа Секретной службы... Одним словом, нам известно теперь, что за семьи и кланы, какие силы, прежде всего в Киото, финансировали и снабжали подполье. Разумеется, скоро это окончится раз и навсегда. Мы арестуем изменников в нашей собственной администрации, а местные элиты заставим нам помогать. - Предательство не должно прощаться! - И не будет, но сперва мы получим от них всю возможную пользу. Единственное, дело необходимо поручить человеку, который сам отличается верностью… - Думаю, генерал Дарлтон справится с этим поручением. - Эндрю Дарлтон? - Да. Здесь – тот же принцип, которым ты руководствовался, вручая мне не только армию, но всю эту колонию как генерал-губернатору. У него, возможно, нет специфического опыта. Зато я доверяю ему в бою свою спину. Он исполнителен и не склонен излишне вдаваться в детали, или принимать во внимание чьи-либо хитрости. Дарлтон не станет и слушать о деньгах либо иных благах, которые ему могут посулить – просто точно выполнит порученный приказ. - Хорошо, пусть так. Полагаю, он может быть подходящей кандидатурой. - А ещё он будет достоверно и подробно сообщать мне обо всём. Я услышала ваши доводы, господин премьер-министр – и подчинюсь принятому вами решению, но не одобряю его. И буду готова отреагировать, если что-то пойдёт не так. Шнайзель впервые нахмурился за время разговора. Повисла пауза. - Хорошо. Но только ответь на один вопрос – не мне, себе: осталось бы неизменным твоё мнение, если бы здесь не была затронута Юфи?