Знамена в дыму

Рядовой Чиверс чувствовал, что начинает задыхаться. Его горло жгло огнём, а в глазах стали появляться зеленоватые круги. Непрерывный бег и подступавшая временами паника заставили Джона забыться: он так мечтал сделать большой — всей грудью, от души - глоток воздуха, что в какой-то момент бездумно уступил настойчивому требованию организма. Только вот кругом был дым. Повсюду. Черный и тяжёлый, перемешанный с пылью, выбитой пулями из стен домов. Он глубоко вдохнул его - и ему свело диафрагму. На мгновение Чиверс почувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Он не мог бежать дальше в прежнем темпе, притормозил, почти остановился. Вот так Джонни и оказался в арьергарде колонны, вместо центра, где ему следовало находиться, обеспечивая охрану нескольких здоровых и пузатых самоходок с длинными стволами орудий, похожих на старых неповоротливых слонов. Впрочем, эти элефанты обладали громадной разрушительной мощью, которая успела уже не раз выручить их во время нынешнего безумного забега. Вся творящаяся кругом сумасшедшая катавасия с самого начала была похожа на глупую шутку. На странный разухабистый бред, который очень скоро обернулся кошмаром. А ведь именно сегодня они должны были отправиться домой! Транспортник с непроизносимым японским названием Чего-то-там-Мару был уже почти под завязку забит их нехитрым армейским барахлом: они сами и таскали его по приказу командования, не доверяя такой работы портовым грузчикам-гражданским, подавляющее большинство из которых было местными. Соответственно среди них запросто могли затесаться агенты Зеро. Устраивать полноценную проверку связей каждого не было времени - и никому не хотелось выяснять, что произойдёт, если неблагонадежный человек окажется рядом со штабелями ящиков с боеприпасами или бочками с топливом. Тем не менее, несмотря на мозоли, которые иные парни успели себе натрудить, и прочие мелкие неурядицы, настроение у всех последние дни было приподнятое. Ха! Да ещё бы! Хотя им предстояло пересечь целый океан, почти каждому на горизонте уже виделась знакомая панорама родных мест. И как тут не радоваться? А!? Не составляли исключения и рядовые Джон Чиверс со своим закадычным товарищем Майклом Пламмом. По обыкновению пыхтя от сосредоточенности, Майк часами напролёт рассказывал, чем и как первым делом займётся по прибытию в метрополию: суммарно по прикидке Джона получилось столько неотложных дел, что на них не хватит и месяца. Впрочем, если говорить по чести, то большую часть задуманного старине Пламму не светило реализовать не только сразу после возвращения, а и вовсе до самого второго пришествия. Ну что это, например, такое: «Переведусь я, значит, в гвардию, поставят меня в караул – там всегда самых высоких и красивых ставят - пройдёт мимо меня какая-нибудь фрейлина, или герцогиня, а я только глазом мигну левым, вот эдак, и всё! Непременно сразу её покорю! А если это будет хорошая добрая вдовушка, то тут же обвенчаемся и того, в отставку…»? Джонни смеялся над приятелем до упаду - сперва про себя, а потом уже и открыто, в голос. Майк не обижался… На фоне общего спокойного воодушевления, связанного с предстоящим отплытием, в казармах Кавасаки (вроде бы они унаследовали своё название от некогда существовавшего района старого Токио) установилась на редкость благодушная атмосфера. Самая сухая ветошь, сколько ни подноси спичку, не пожелает разгораться, если лишить её доступа к воздуху с содержащимся в нём кислородом. Так и тут искры, способные в ином случае запалить огонь конфликта — хотя бы даже несерьёзно-нарочитого, шуточного, что нередко в заводе у больших мужских коллективов — беспомощно гасли без всякого следа. Даже брошенное капитаном Поупом замечание, что он не узнаёт своих сорвиголов, которые вдруг стали похожи на давно кастрированных котов, живущих на попечении у какой-нибудь старой леди, вызвало лишь ленивые улыбки. Все всё понимали. Наверное, только шебутной Джеймс Ньюэлл по кличке Порох мог бы нарушить идиллию, но низенький жилистый задира остался лежать в поле у городка Ниидзука, что расположился на полпути от Китакюсю до Фукуоки. Там же нашло свой последний приют и немало других парней, которых Джон Чиверс успел узнать за свою сравнительно недолгую на самом-то деле службу. Вообще роту «D» 2-й бригады Её Величества королевского Виргинского фузилёрного полка потрепало в сражениях на Кюсю изрядно. Упорные схватки с бойцами армии Империи в изгнании вскоре после высадки, минное поле за рекой Хикосан, убивший пятерых «дружеский огонь» морской артиллерии (счастье, что флотцы быстро спохватились и исправили ошибку, иначе пришлось бы совсем туго). Но главное — именно сквозь позиции 2-й бригады пытались осуществить свой прорыв к побережью и свободе немцы, молотившие по ней изо всех сил вплоть до самого заключения перемирия. Оказаться после перепаханных снарядами пригорков в мирном бурлении мегаполиса (Новый Токио вызывал в воображении Джонни картину висящего над огнём большого котла, где пускает себе помаленьку пузыри какое-то вкусное варево из множества ингредиентов), да ещё с правом свободно фланировать по припортовым кварталам с ужина и почти до отбоя… Плюс радужные перспективы. Чувство выполненного долга. Тут кто угодно размякнет! Роберт Стармэн — сержант из 1-го взвода — учил всех желающих игре на гитаре. Его кореш Мэтт Джарвис опять вовсю травил рыбацкие байки — занятие, которое он совсем было забросил во время боёв. Ли Кеппела уличили в том, что ночью, когда солдат Его Величества обязан спать, этот сумасброд всё чего-то записывает украдкой в маленький блокнотик — вроде как стихи. Опять же, не одни только фузилёры дышали предчувствием радостных перемен. Тысячи и тысячи мужчин и женщин, составлявших население громадного муравейника, которым являлась столица Одиннадцатой колонии, испытывали нечто подобное. Город словно бы умылся, посвежел и похорошел вместе со всеми своими жителями. И ещё было в нём нечто такое… Как в девушке, готовящейся к первому в её жизни свиданию, на которое она недавно и надеяться не смела. Всюду флажки. Гирлянды. Цветы. Киоски и тележки с уличной снедью. Не хватает только столбов с лентами и хороводов – и вот тебе пожалуйста Майский день! Механическая и немного пугающая вежливость местных вдруг обратившаяся в настоящую сердечную приветливость. Погода тоже не подводит. Хорошо! Пожалуй, даже Зеро в его шлеме казался в этой предпраздничной суете чем-то вроде ещё одной версии маски Гая Фокса... Наверное, единственным человеком во всей бригаде, сохранявшим собранность и строгость при исполнении своих обязанностей, был сам полковник Картрайт, её командир. Большинство сослуживцев Джона испытывало по отношению к нему смешанные чувства. Десять лет назад, когда после убийства императрицы Марианны Чарльз Британский предпочёл остаться вдовцом и не искать себе новой пары, к Виргинскому полку Её Величества, лишившемуся титульного шефа, приклеилось прозвище «Сироты». А немногим позже во главе второй бригады встал Дуглас Маккей. Отчим. И если в «сирот» виргинцев перекрестили ребята из других полков чтобы, пускай беззлобно, подколоть, то этим именем парни-фузилёры наградили своего начальника сами, произнося его всегда с неизменной теплотой. Полковник (а затем бригадир) Маккей не отличался воинскими дарованиями. Вероятно, потому и рос в чинах медленно, задержавшись на одном месте без малого на десятилетие. Не самый старательный и комично-забывчивый, он, тем не менее, всегда помнил о том, что солдаты — тоже люди. Знал их нужды, уважал естественным образом оформившиеся традиции. Искренне заботился о благополучии вверенных его попечению упрямых остолопов, с которыми не стеснялся периодически переброситься парой-тройкой фраз. Не как красномундирный офицер, а так, по-простому. Понятно, всё в свой черёд кончается. «Отчим» вроде бы и сам скоро собирался в отставку. Однако, когда принцесса Корнелия, взявшаяся за реорганизацию Британской Японской армии, одним движением тяжелой лапы вымела только-только прибывшего в Одиннадцатую зону с войсками Маккея вон со службы, многие виргинцы ощутили обиду за доброго бригадира. Порицать Британскую львицу даже за глаза особенно не решались, да и потом, когда пошла жара, поневоле пришлось признать — «Отчим» здесь не сдюжил бы. Но, так или иначе, на сменившего предшественника Дэвида Картрайта всё равно изначально смотрели с некоторым предубеждением. А тот и не подумал его рассеивать! По правде говоря, складывалось ощущение, что ему просто наплевать на мнение окружающих. Джонни честно признавал, что, пусть характер у Сухаря (да, вот и очередная кличка) специфический, его есть за что уважать. Хотя бы за профессионализм. Потом полковник был известен своей выдержкой. Некоторые считали его излишне чёрствым и даже, так сказать, подмороженным. Мол, это и не отвага на самом деле, когда человек от природы бесстрастная каменная статуя. Впрочем, кто и что бы там про него ни думал, а командир 2-й бригады и в бою, и где угодно вообще, умудрялся сохранять поистине непоколебимое спокойствие, достойное дворецкого в каком-нибудь из особняков Пендрагона. Плюс вдобавок соответствующий педантизм. Картрайт, слава богу, чётко расставлял приоритеты — на Китакюсю всё, что мешало выполнению поставленной задачи, перестало для него существовать. Его настырность была направлена исключительно на вещи, касающиеся боевой работы. Но стоило только орудиям отгреметь, как полковник опять вспомнил про надлежащий вид пуговиц. Тем большим шоком стало для всех появление Картрайта на пороге третьего блока казарм Кавасаки – отправная точка всего последующего бедлама для рядового Чиверса. Оно как острый клинок взрезало неспешно тянувшийся день, разделило его на «до» и «после». Полковник был не похож на себя. Он выглядел так, будто только что выскочил из предбанника самой преисподней — ничего подобного с ним не случалось даже под Фукуокой: лицо его было красным, фуражка съехала на бок, усы топорщились, как у какого-то зверя. Видно было, как от волнения у него пульсирует жилка на виске… - Солдаты, всем внимание! На церемонии провозглашения Особой административной зоны произошла диверсия! В городе начался мятеж! Противник атакует с разных направлений. Наши части в Новом Токио временно разобщены. Необходимо обеспечить защиту резиденции генерал-губернатора - она же объявлена точкой сбора и концентрации сил. Приказываю: немедленно, взяв доступное вооружение, в боевой готовности выдвигаться под моим командованием в указанный пункт! После этой тирады на несколько секунд наступила полная тишина. Сознание одной ногой уже стоявших дома победителей, кажется, не могло вполне и до конца воспринять сказанное. В исполнении кого угодно другого это, вероятно, сочли бы нелепой шуткой. Но чтобы Картрайт!? Рота «D» растерянно переглядывалась в полном составе. Слишком неожиданно и резко — как если бы вдруг среди бела дня небо стало падать вам прямо на голову! Кто-то, уцепившись за более-менее подходящее объяснение, шёпотом произнёс: «опять проклятые учения – за три часа до отбытия». К несчастью для говорившего, в повисшем молчании голос оказался достаточно громким, чтобы Картрайт его услышал. Старый и костлявый полковник, не произнося ни слова, сделал несколько широких шагов сквозь расступающихся в стороны солдат-виргинцев и отвесил болтуну такую пощёчину, что тот едва устоял на ногах. Глаза командира 2-й бригады вращались, а голос сорвался на странное блеяние: - Не стойте как истуканы, олухи! Хватайте всё вооружение, которое можете унести, но имейте в виду – перемещаться предстоит бегом! - Сэр, что с кораблём? – задал Поуп первый осмысленный вопрос, - С нашими запасами со складов? Унести это... - Подробности потом! Да и мне самому известно куда меньше, чем хотелось бы… Последним из Кавасаки уходит взвод сапёров. Порт уже частично минируется. Если кто-то ещё думает, что это учения или блажь свихнувшегося старого вояки, то советую ему застрелиться прямо сейчас – долго он всё равно не протянет, но может подвести остальных. А теперь – вперёд, чёрт раздери, мы не можем терять времени! Вы – центр построения! Ваша задача – прикрывать самоходки и тягачи. Если хоть одна не доберётся до резиденции, то я обещаю, что Дэвид Картрайт спросит с вас за них даже на том свете! Джонни не знал, чему удивлён больше – произошедшей разительной перемене в поведении командира, или тем, что тот сообщил. Но рассуждать было некогда. Ошарашенные настолько, что и разговоров то толком не велось – звучали лишь короткие фразы сугубо по делу, или вовсе междометья - все толпились у оружейной комнаты, хватали штурмовые винтовки и пулемёты, снимали с предохранителя пистолеты. Потом один за другим виргинцы выскочили на ярко освещённую начавшим заходить солнцем бетонную площадку у пирса, где вовсю шло построение. Джон Чиверс оказался там в числе первых. От эха далёкого взрыва фузилёры вздрогнули, будто зеленые салаги. Быстрое совещание офицеров, кругом обступивших Картрайта. Рёв моторов колонны грузовиков, стремительно покидавших порт. Едва заметное ощущение чего-то щекочущего в носу – дым посылал своё первое приветствие. Затем начался бег… Джон представления не имел, какой у них план, чего там придумал полковник. Капитан Поуп успел вколотить своим подчинённым, в число которых входил и Чиверс, только три немудрящих тезиса. Первое: ни при каких обстоятельствах нельзя отрываться от роты и отставать (наставления, которые в итоге не пошли Джонни впрок) – кого недосчитались, тот пропал. Во всех смыслах. Второе: предварительно избран самый короткий маршрут, каким только можно отсюда добраться до правительственного квартала и резиденции генерал-губернатора. То есть проспект Адмиралов, затем Гарденс-роуд, Роял-лейн, площадь Сент-Джеймс и Рейли авеню. Это уже почти 9 миль. Но один дьявол знает, удастся ли батальону нигде не отступиться от прочерченного по карте пути в сторону, не перегородят ли какой-то из участков баррикадами. Соответственно необходимо одновременно держать хороший темп и экономить на всякий случай силы. Чудесное пожелание! Вот бы ещё Клэнси поведал, как это сделать! Наконец, третье: в соответствии с приказанием Картрайта фузилёры не открывают огня первыми при проявлениях гражданского неповиновения, однако без колебаний устраняют любые преграды, мешающие движению вперёд. В том числе силой оружия. Без предупреждения истребляются только Чёрные рыцари, носящие униформу организации. Очень быстро Джон убедился: сколь бы ни было разумным и гуманным распоряжения полковника, следовать ему на практике совершенно невозможно… Они двигались сквозь кварталы высоток чем-то вроде колонны – строй, пригодный скорее для войн прошлого столетия, чем века нынешнего. Слишком плотный. Хотя они и пытались сделать её максимально разреженной. На счастье виргинцев у противника не было артиллерии, иначе все очень быстро кончилось бы кровавой кашей, но и без неё узкие коридоры улиц давали слишком мало пространства для манёвра. Они походили на длинную, пытающуюся изо всех сил уползти в укрытие змею, а враг… Враг был везде! Рядовой Чиверс постеснялся бы назвать себя опытным воякой, но кое-что он всё же повидать успел. Джонни входил в число сил прикрытия во время одной из операций в горах против Фронта освобождения Японии, сражался в недавних боях на Кюсю, где вместе со своим взводом стоял на позиции, как стена, кося атакующих врагов. Он даже получил орден. Разумом Чиверс понимал: там было не менее, а всего вернее и более опасно, чем теперь. Однако что-то в голове, психологии, в инстинктах – пожалуй, вот самое верное слово - делало сейчас всё намного более страшным. Город закипел! Почти буквально. Вспоминая тот, прежний образ: огромная кастрюля, или котёл, от которого так и пышет пар - только здесь вместо него дым. Джонии не смог понять, откуда его идёт так много, но он будто бы сочился из самой земли, появлялся изо всех подворотен и скоро затянул всё кругом, заставляя глаза страдать от рези, а лёгкие мечтать о свежем ветерке. Вся их длинная живая колбаса коптилась на этом треклятом дыму. А как только они вышли с территории порта в населённую часть города, из едва различимых окон в них полетели куски камня и кирпичей, посуда, бутылки, части мебели, яйца и овощи. Для настоящих солдат, не кланявшихся пулям, такие импровизированные снаряды могли бы, как будто, показаться детской забавой. Вот только масштабы «обстрела» были совершенно не шуточными. Им не давали ни мгновения покоя, а от бутылки, прилетевшей с высоты четвёртого, пятого или шестого этажа, не слишком спасала даже каска. Дым скрывал всё вокруг, и очередной тяжёлый груз появлялся буквально из ниоткуда на таком расстоянии, что увернуться было уже практически невозможно. Иногда раздавались и выстрелы. Джон Чиверс спотыкался о порванные гирлянды. Как город, казавшийся таким дружелюбным, в одночасье превратился в гудящее ненавистью осиное гнездо!? Давящее чувство исходящей из-за каждого угла угрозы быстро заставило фузилёров позабыть о милосердии. Солдаты арьергарда, вооруженные ручными пулеметами, не останавливаясь, щурясь из-за дыма и с дрожащими от бега руками, давали одну за другой длинные очереди по окнам, но не успевали хотя бы примерно оценить результат своих попыток и тем более – как следует прицельно их повторить. Нужно было продолжать движение. Позади то и дело раздавались крики, быстро тонувшие в общем гуле, растворявшиеся в шуме толпы. Всё чаще стреляли. Их гнали, как гонят дичь. Как некогда гоняли в средние века преступников, обмазанных дёгтем и вывалянных в перьях - под улюлюканье, гул, подхлёстывая плевками и бросками гнилых овощей. Им тоже кричали проклятия. Большинство на японском – их Джонни не понимал, но что-то было и по-английски. Их называли вероломными убийцами, кричали про кровавую принцессу – бог весть, о чём шла речь: толком было не разобрать, да и некогда. Тем более, что одновременно с руганью виргинцев не переставали закидывать снарядами городской войны. А то и поливать огнём… Джонни начинал этот марафон рядом с Майком, но тот видимо не заметил, когда его друг отстал (во всяком случае Чиверсу хотелось так думать – и он отбрасывал подлое подозрение, будто Майкл Пламм осознанно оставил товарища), так что теперь по правую руку от него был сержант с длинными серыми усами. Кажется он вообще из роты «B»… Вдруг рядом с ними раздался какой-то свист, а в следующую секунду лицо его соседа исказилось – левую руку несчастного насквозь пробил здоровенный нож. Он выронил оружие и застыл, точно вкопанный. Остановился и Джонни. Вместо крика усатый сержант как-то жалобно заскулил, а потом, по-собачьи оскалившись, потянул правую руку, чтобы вырвать проклятое острие. Каким-то шестым чувством Чиверс понял, что этого делать никак нельзя – раненый непременно истечет кровью. Времени на объяснения и уговоры не было, и он просто перехватил руку неизвестного сержанта. Тот попытался вырваться, но охнул от боли и сдался, а Джон сумел какими-то покалеченными рубленными фразами, перемежающимися кашлем и с проглоченными окончаниями слов, убедить усача, что это лучше оставить так до лазарета, а до того… И тут вдруг подоспел старина Майк, явно в нарушение всех предписаний специально отправившийся искать Джонни! Он пыхтел, как паровоз, лицо его было красным, а на щеке виднелась кровь, но всё же Пламм был в порядке. Вместе им удалось сделать на ходу некое подобие перевязки из обрезанного штыком рукава, но было ясно - надолго этого так и не представившемуся, да и не важно, сержанту не хватит. Они опять бежали. Почему все в таком единодушии внезапно восстали против них? Для того, чтобы устроить эдакий град, в колонну фузилёров должны швырять предметы буквально из каждого окна! Откуда столь всеобщая ненависть? Джонни слышал разные пересуды о ненадёжности и непостоянстве одиннадцатых, якобы присущих им от природы, о кознях хитреца Зеро, но он и представить себе не мог, что против британских солдат и в том числе его самого, Джона Чиверса, яростно поднимется такое количество людей. С чего вдруг? За что? В конце концов, если они так бешено ненавидят Британию, то почему не ударили нам в спину тогда, когда шла битва на Кюсю? Так что за чёрт, что произошло? Вдруг Джонни почувствовал: движение начало замедляться. Вскоре строй и вовсе замер. - Что там? Новый приказ!? — спросил он у Майка просто чтобы не молчать и хотя бы на двоих разделить мучающую его путаницу. - Не знаю… нет, дружище… Там, похоже, враг засел впереди. Виргинцы походили на лошадей, которых резко осадил возничий. Взмыленные, вроде бы довольные возможностью перевести дух, но нервно роющие копытом землю, боящиеся неопределённости. Взвод Филби послали в переулок — прикрыть фланг колонны от любых сюрпризов. Нортона и его ребят отправили укрепить арьергард. Джон, не утерпев, взобрался на чью-то сильно измятую машину: опрометчивое на самом деле решение – теперь могли пристреляться именно по нему, но так он сумел увидеть, что в действительности происходит. Улица была перегорожена баррикадой, а за ней располагалась группа солдат. Да, именно так! Бойцов в чёрном — немного, чуть больше дюжины, но похоже у них были пулемёты по обеим сторонам баррикады. Чиверс не успел разглядеть детали, потому что уже в следующую секунду заграждение вместе с защитниками начисто смёл залп самоходок. К сожалению, своё дело враг уже сделал: в нескольких десятках метров от баррикады лежали тела в британских мундирах — видимо парни-разведчики, двигавшиеся во главе построения, проморгали засаду. Скорее всего залегли под пулемётами — и тут же по ним ударили прицельным огнём с верхних этажей и крыш… Снова бег. Они выбрались на бульвар – кажется, Джонни с Майком прогуливались здесь во время одной из увольнительных. Сказать наверняка было трудно – всё изменилось до неузнаваемости, повсюду были осколки стекла, дым и огонь. Несколько деревьев пылали факелами. Пробегая мимо одного из них, Джонни заметил, что нечто большое свисает с ветки, но не успел разглядеть в дыму прежде, чем чудовищный плод обрушился вниз. Верёвка, на которой был повешен несчастный, прогорела и порвалась. Падая, труп клацнул зубами, как если бы он хотел укусить беспокоящих его живых. Совсем ещё молодой паренёк рядом с Майком отшатнулся и упал, едва не сбив его с ног. Он показывал пальцем на изуродованное тело, открывал рот, но молчал, а по его лицу начали катиться слёзы. Чиверс с Пламмом подняли юнца в четыре руки. Майк говорил ему что-то, вероятно, обнадёживающее, но все - и он, и сам Джонни, кажется, впервые за время своего забега по-настоящему осознали, в каком тяжёлом положении они очутились. Мертвец глумливо скалился белыми зубами, выглядывающими из-под съёжившихся почернелых губ. Хорошо, бригада достигнет цели, доберётся до резиденции генерал губернатора — что дальше? Фузилёры углубляются всё ближе к центру преисполненного ненависти многомиллионного горда. Без координации с другими подразделениями (и даже не зная, существуют ли они ещё вовсе). Без устойчивой связи. С минимумом боеприпасов. Они движутся на позицию, которую никто не готовил к обороне. А за ними попятам несётся смерть. На бульваре стало как будто чуть легче: слишком широко и не так много жилых зданий, чтобы сверху с прежней интенсивностью сыпался град всевозможного норовящего раздробить тебе череп барахла. Но вскоре появилась новая, существенно более серьёзная напасть: теперь то с одной, то с другой стороны из затянутых дымом проулков и арок в них начали стрелять неприятельские солдаты — действуя парами, или вовсе поодиночке, они немедленно меняли свою позицию, прячась во дворах до того, как по ним удастся прицелиться. Враги успевали дать самое больше две или три очереди, причём как попало – комариный укус для батальона. Но они непрерывно повторялись: изматывающие, беспокоящие, а главное – замедляющие. К тому же, колонна была всё же куда лучшей мишенью, даже в дыму, чем несколько проворных и чёрных под стать пожарищам одиннадцатых – пули боевиков Зеро всё чаще находили свою цель. Вскоре в центре построения рядом с самоходками в тягачах и грузовиках пришлось на ходу размещать раненых, а для прочёсывания прилегающих кварталов выделить сразу шесть взводов. В арьергарде тем временем шёл уже настоящий бой – стрекот пулемётов и штурмовых винтовок не смолкал ни на минуту. Заставив Чиверса вздрогнуть неожиданно и дружно ударили САУ – разом, мощно развернув башни к тылу, словно бы отрезав развернувшейся феерией огня всё то, что осталось позади. И в самом деле теперь для фузилёров оставалась единственная дорога — только вперёд… если, конечно, она ещё существует вообще. Бульвар оканчивался перекрёстком, светофор безумно мигал. До наступления темноты вроде бы ещё немало времени, но вокруг уже сумрачно – и без того уменьшавшееся количество солнечного света подло скрадывает дым. Угловое здание оказалось плотно занято противником. Пространство совершенно открытое – не подойти. Самоходки уже начали наводиться на цель, когда появился найтмер. Он стремительно выехал из-за поворота — стандартный Сазерленд с покрытым копотью боком. Кто-то закричал нечто вроде приветствия, да и сам Джонни ощутил тогда облегчение. Да! Мы не одни в этом дьявольском мареве! С «латными перчатками» пробиваться к правительственному кварталу можно будет гораздо бодрее. Сазерленд меж тем приближался… Только когда он оказался метрах в десяти от колонны виргинцев, они увидели в отблеске несчастного светофора, что знак Королевского бронекорпуса на борту машины наскоро перечёркнут красным крестом. Это враг!!! Затрещали спаренные пулемёты – пять или шесть человек были скошены сразу же. Выстрел орудия!!! Ещё четверо… Здесь фузилёров опять выручили пушки, тяжёлые могучие самоходки, совершенно не приспособленные на самом деле для подобных трюков: истинная их задача - откуда-то из-за горизонта поддерживать своей силой наступление с дистанции в десятки километров. Попытаться попасть из такого орудия в движущийся найтмер было сродни пресловутой стрельбе из пушки по воробьям. По счастью, пилотировавшему Сазерленд одиннадцатому явно недоставало опыта. К тому же он слишком увлёкся истреблением пехоты, упустив из виду более серьёзную угрозу. Наконец дистанция была предельно мала. В общем артиллеристы исхитрились-таки попасть... Разрыв мощнейшего фугаса опрокинул найтмер и отбросил его в сторону, буквально впечатав в стену ближайшего здания. Вероятнее всего, этого было достаточно, но на всякий случай по искорёженному корпусу дополнительно отработали гранатомётчики. Взрыв был столь силён и прогремел так близко от колонны, что многих посшибало с ног. Чиверс едва не прикусил себе язык. Майк сквернословил, потирая грудь, в которую угодил какой-то небольшой обломок битого кирпича. Иным повезло меньше. Добрый десяток виргинцев оказался контужен и получил переломы. Ещё три тяжёлых снаряда разворотили дом напротив, заставив его осесть и накрениться. С неба вновь посыпались осколки бетона. Откуда ни возьмись появился капитан Поуп с бледным лицом и осипшим голосом скомандовал что-то — Джонни разобрал только какие-то бессмысленные обрывки. Вскоре стало ясно — их взвод должен переместиться в авангард, где теперь требовалось восполнить убыль боеспособной живой силы. Только какого дьявола ими верховодит Роб Стармэн!? Где наш капрал, черти раздери!? Опасаясь худшего и невесело шутя, Чиверс, Пламм и другие ребята из их взвода прошли напрямки через развалины, срезая путь. Тут из соседнего здания начали стрелять, опять появился найтмер. Никто уже не верил ни во что хорошее, но он, а так же ещё две машины, появившиеся вслед за ним, дали по врагу дружный залп из пушек, обвалив большую часть стены. Потом они снова унеслись в дым. Кто их выручил? Что за подразделение? И почему они не пожелали примкнуть ко 2-му батальону Сирот? Ответов никто не знал. Это было похоже на сон. Только там вещи способны так внезапно появляться и исчезать. Лишь во сне тебя может сразу и без предупреждения бросить в такую вот сумасшедшую вакханалию. Джон протёр лицо от пыли тыльной стороной ладони и выдохнул. Получится ли у него проснуться? Дым продолжал густеть, хотя казалось, что больше уже некуда. Всё чаще попадались тела – растерзанные, изуродованные: кучкой лежали пятеро мужчин с вывернутыми руками и проломленными черепами. А потом по ним ударил миномёт, стало не до отвлечённых наблюдений. Рядовой Чиверс здорово перепугался, когда капрал Стармэн огласил приказ Картрайта: колонне разделиться! Отныне к цели они движутся пятью самостоятельными ротными группами. Почему так? Полковник как-то не счёл нужным давать Джону пояснения. Самоходки оставались в центре вместе со штабом батальона. Рык моторов, лязганье гусениц. Удаляются и исчезают спины товарищей. Тогда на Джонни впервые накатила паника. Они не смогут отдельно! Их переловят, как мышей! Они растворятся в дыму, словно кусок сахара в чае! Он едва сумел унять раскочегаривайся пульс... Но всё же они шли. Да. Теперь шли, а не бежали, на большее уже не было сил. Джонни оказался в арьергарде нового построения, и это, пожалуй, самый худший вариант. Он в числе последних, наиболее отдалённых от цели. Те, кто идут по пятам – это именно за ним. Чиверсом. Теперь уже нельзя было просто давать широкую дугу очереди не снижая темпа: приходилось раз за разом останавливаться, сбивая дыхание. Отгонять наседающих волков. Порой — давать им полноценный бой. Он падал, перекатывался, кидал гранаты. Но больше всего Джон боялся даже не врага, нет. Плохая видимость, усталость. Отряд растягивается, появляются разрывы… Он ужасно боялся отстать, потеряться в дыму. Остаться в одиночестве. Вместе, в коллективе, в группе даже страх, тягучее чувство ожидания возможной смерти, как-бы делится на всех. Ты можешь взглянуть на товарища и увидеть, что кто-то ещё не сдался. Думать о других и за них беспокоиться. Или наоборот, если ты циник, прикинуть, каков шанс, что из всех короткую палочку судьба раздаст именно тебе. А без товарищей ты один на один со своими демонами. Джонни Чиверс выкручивал голову и тянул шею. Он высматривал их – знамёна в дыму (Сироты забрали их из Кавасаки, невзирая на спешку): ориентиры, маяки, последнюю надежду, символ того, что борьба не окончена — и не позволял себе чересчур от них удаляться. Ещё он боялся за Майка и некоторых других знакомых ребят тоже — что они не выдержат, пропадут. Как-то так вышло, что вокруг Джона всё время оказывалось на удивление мало знакомых лиц. Впрочем, может быть, их просто искажали страх и дым? Они вышли к цели как то сразу и вдруг – большая широкая улица, площадь, ещё улица, короткая и толстая, как шея у соседа слева, и вот он, широкий плац перед генерал-губернаторским дворцом. Там уже вовсю копошились люди, выставлялись заграждения. И ещё — найтмеры. Не пара-тройка, а много, несколько десятков. Там были британцы! Да! Британцы!!! Свои! Они смогли! Добрались! Соединились! Не пропали! Чиверс увидел, как слева выходят ещё две группы: вон Ли Кеппел — хромает, но жив, чёрт возьми, а вон и сам полковник Картрайт, вон Длинный Гарри, сержант из роты «А» и самый высокий из фузилёров-виргинцев. Джонни снова пришлось развернуться, чтобы несколькими выстрелами послать последний привет их преследователям – дальше они подступиться уже не решались. Здесь никто не бежит, тут стоят крепко! Стоило только Джону Чиверсу подумать об этом, как земля содрогнулась и встала на дыбы… Город, будто мохнатый зверь, решивший стряхнуть с себя прицепившиеся к шерсти колючки, заходил ходуном. Все здания, насколько Джонни хватало глаз, стали напоминать Пизанскую башню, кренясь, туда и сюда. А потом всё рухнуло в бездну! В первое мгновение Джону показалось, будто из-под земли лезет нечто невероятно, фантастически, циклопически огромное. От сотрясения всколыхнулся весь этот распроклятый дым, пыль, копоть, прах самого города, и вся эта смесь чёрными клубами стала взлетать ввысь, застилая небосвод, а последние лучи заходящего солнца заставили её отсвечивать грозным багрянцем. В этом была даже какая-то жуткая, нечеловеческая красота, какая бывает у стихии. Вскоре наиболее густая взвесь осела, что-то развеялось ветром - и открылась суть: яма. Провал. Нет, это слишком маленькие слова: целые каньоны прорезали и рассекли то, что ещё осталось от Нового Токио. Джонни догадывался, что это дело рук людских – по видимому способ дополнительно разобщить ещё сражающиеся подразделения обороняющихся, но всё равно был потрясён: масштабом, внезапностью. А ещё жестокостью. Стихия не выбирает времени и маршрута, но это – это же сотворил человек. Сколько тысяч жизней окончилось в тот момент, когда кто-то — Зеро, наверное, нажал на кнопку? Джон Чиверс даже и не заметил, что так и торчит в полный рост уже не меньше минуты – все стояли так же. Впрочем, опасность действительно на время миновала – немало их преследователей сгинуло в разверзшейся пропасти, а остальные не решались идти на штурм… пока что. - Джонни… Майк Пламм стоял метрах в пятнадцати от него, а теперь подходил, медленно и как-бы с трудом. Уж не задело ли его всерьёз во время этого отыгранного на бис обрушения Иерихона!? - Джонни, ты… это.., — Майкл улыбнулся как-то по-детски беспомощно, — Я думаю, что не должен такого мочь человек. Не по мерке нам это. Неправильно. Рядовой Чиверс не без удивления смотрел на своего закадычного друга – лицо у того было красным, глаза с расширенными зрачками, волосы стояли дыбом на голове. Буквально — а он то думал, что так только говорят… - Неправильно… Ответить Майку он не успел – капитан Поуп приказал им помочь с переноской раненных. И они помогали. Джон вдруг увидел, что у пары бойцов, которые с осторожностью выгружали из тягачей парней из числа тех, кому выпал несчастливый билет, на носилках лежит давешний сероусый сержант. Ножа в его левой руке уже не было, но выглядел он всё равно неважно. Чиверс сам не понял, почему подошёл и спросил: - Как вы, сэр? - Прескверно, сынок, - сержант на несколько мгновений умолк и закрыл глаза, - Прескверно. Но без тебя я уже был бы покойник. - Как вас зовут? - Филипп Маррей. - С вас пинта грога за спасение, - это Майк появился за плечом. - Ишь ты, какой бойкий! – новый знакомый Джонни тихо и как бы с осторожностью рассмеялся, - Ставлю три! Если, конечно, мы выберемся отсюда… Джона отвлекли – требовалось с особенной осторожностью перенести бедолагу, у которого всё лицо было похоже на отбивную. Когда же он закончил с этим делом, выяснилось, что носилки сержанта Маррея успели утащить куда-то дальше. Чиверс даже не успел пожелать ему удачи. Мда... Джонни вообще ничего не успел узнать об этом человеке, кроме имени. По большому счёту – какое тебе дело до него? И, однако, продолжая работать, Джон мысленно был с этим сержантом. Изо всех сил надеялся, что тот выдюжит, и обойдётся без по-настоящему тяжелых последствий, а тем более, не приведи господь, ампутации. Чиверсу казалось, что ему надо непременно отыскать врачей, которые занимаются Филиппом Марреем, поговорить с ними, хотя умом он понимал: у него нет никаких ценных сведений, способных хоть немного помочь медикам. Джон плевать хотел на три пинты грога, не верил, что они с сержантом однажды ещё встретятся. Однако, когда, наконец, тягачи оказались опустошены, а Джонни с Майком и ещё несколькими парнями, расположившись прямо на земле, устроили небольшой перекур, он всё же пробормотал себе под нос: «Ну, что, долг есть долг. Так что, мистер Маррей, будьте любезны уцелеть и рассчитаться с нами»… - Эй, вы, чего бездельничаете! Чиверс, Пламм, Беннет, ну-ка живо встать! Даже узнав знакомый голос своего капрала (живой, зараза – и хоть бы ему и дальше везло), Джонни собирался было огрызнуться: они честно заслужили короткий отдых. К счастью сперва он решил-таки обернуться – и тут же вскочил, вытягиваясь в струнку. Оказалось, что, помимо их ворчливого пса, сюда пожаловал лично полковник Картрайт! - Значит так! Временно переходите в распоряжение командующего батальона. Ясно!? А теперь быстро сюда! …Они ваши, сэр. Разрешите идти? - Да, ступайте. А вы – следуйте за мной. Джон вместе с Майклом и ещё четырьмя солдатами шёл по коридорам резиденции, ломая себе голову в попытке ответить на вопрос: зачем они вдруг понадобились Картрайту? Ответ оказался досадно прозаичным. - Вот. Здесь, в этом конференц-зале, мы организуем штаб обороны. Ваша задача – передвинуть лишнюю мебель вон в тот угол, или вовсе выбросить её к чёрту, затем помочь связистам установить их оборудование и, наконец, расстелите карту города на столе. У вас есть десять минут. С этими словами полковник ушёл, а несчастным виргинцам пришлось крепко попотеть. К тому моменту, когда всё было готово, Джонни совсем взмок, а его левое плечо начало заметно ныть. Дотошно-точный, Картрайт действительно вернулся ровно через десять минут. - Свободны, солдаты! …Только… Чиверс, верно? Принеси-ка сюда воды. Джон чуть не чертыхнулся с досады. Ну почему именно ему так повезло одному из всех!? Приказ командира батальона, столь простой и ясный с его точки рения, обернулся для Джонни забегом по всем этажам здания. Где искать тут воду он не имел ни малейшего представления. Спустя добрую четверть часа мытарств, ему удалось-таки разыскать несколько заветных бутылок. На радостях он, козырнув перед парой часовых грозным окриком «Распоряжение полковника Картрайта!» буквально ворвался в импровизированный штаб – и тут же тихонько переместился к стенке под взглядами множества офицеров, львиную долю которых составляли красные мундиры. На большом столе, помимо Нового Токио, была расстелена карта всей Одиннадцатой колониальной зоны. Вокруг него расположилось шесть человек, считая Картрайта. Наконец на позиции, быстро прозванной Чиверсом председательской, то есть во главе стола, сидел ещё один офицер, которого он сразу узнал, хоть и впервые увидел вживую: сэр Гилфорд – рыцарь Её Высочества Корнелии. Если он здесь, то… Но нет, самой Британской Львицы в зале не было. Джонни вертел головой: у стен, помимо него, стояло и сидело не меньше двух дюжин самых разных джентльменов. Некоторые – в штатском, а один несчастный козлобородый и длинный был и вовсе в домашнем халате. Вероятно, времени на сборы у него было совсем в обрез. В правом углу комнаты суетилась группа солдат-связистов, колдуя подле своих радиостанций и телефонов. Наличие последних Джона удивило: с учётом того, какие страшные разрушения произошли в городе, толку от них уже не должно быть никакого – все провода наверняка порваны… Но бог с ними с телефонами! Чиверс чувствовал себя крайне неуютно в таком важном обществе. Он опасался, что его ожидает судьба лисицы, попавшей на псарню. Хорошо бы как-нибудь незаметно уйти. Однако с другой стороны полковник не давал ему разрешения присоединиться к Майку и другим фузилёрам. Джонни выставил бутылки на тумбу сбоку – то есть там, где он должен был попасться Картрайту на глаза. Полковник видел Джона – и, занятый совсем другими мыслями, смотрел сквозь него, как через пустое место. Подходить к командиру 2-го батальона Виргинского полка самостоятельно Чиверс не решился. Тем более, военный совет как раз стартовал по-настоящему: - Господа, полагаю, что теперь можно начинать, - небольшой и похожий на старую лошадь мужчина, сидящий по правую руку от Картрайта, заметно нервничал, - нам следует выработать стратегию, которая позволит… Статный офицер в алом мундире и с едва заметной проседью в волосах быстро взглянул на сэра Гилфорда, а затем прервал начавшего говорить предшественника густым басом: - Сэр, считаю, нам необходимо обобщить информацию по текущему положению дел. А там уже переходить к принятию каких-либо решений… - Что ж, господа, нет смысла прятаться от фактов – положение тяжёлое. Мы должны признать, что… - Уильям, это понятно всем, кто смог сюда добраться. И, тем более, тем, кто этого не сумел. Что вообще за дьявол творится? За последние двадцать минут я успел услышать уже с десяток версий, одна другой нелепее. Опять же, столица – это важно, да и сами мы находимся именно здесь, но… Что происходит в остальной части Зоны? Ведь связь то у нас есть, не так ли? Что с резервами? Названный Уильямом офицер с обидой взглянул на всех сидящих, но вскоре продолжил, уже отвечая на поставленные вопросы: - Генерал Уоллес считает, что всегда и во всём нужно сразу переходить к главному… Но хорошо, в этот раз, наверное, он прав. Первое – в городе бунт. Гхм… Нет, пожалуй это слишком слабое определение. Больше, чем просто бунт – всеобщее восстание. Во главе – орден Чёрных рыцарей и Зеро, они же составляют ударное ядро мятежа. Впрочем, другое представляет большую опасность. Вовлеченность рядовых нумерованных. Не хотелось бы выглядеть паникёром, господа, но по поступающим данным это что-то огромное. Восстание уже охватило все крупнейшие города на Хонсю и, по всей видимости, скоро перекинется на оставшиеся острова. Информация не точна – с целым рядом соединений устойчивой связи установить не удалось. Кроме того, вы же знаете, что из-за планировавшихся… перемен в статусе колонии почти все крупные части выводились в порты, а прежде всего сюда… Так или иначе, по предварительным оценкам не менее четверти территории Одиннадцатой зоны уже под контролем восставших, причём эта область непрерывно расширяется. Эпицентром выступления можно считать Новый Токио – именно здесь оно началось, и именно здесь враг сконцентрировал основные свои силы. И… вы понимаете, что точно установить что-либо в сложившихся условиях крайне непросто. Гхм… В общем, что касается численности неприятеля. Не подумайте, что это - окончательная цифра, возможно, она ещё будет скорректирована и… - Уильям, сколько их? – спросил генерал Уоллес сухо. Бледное лицо со впалыми щеками слегка дёрнулось: - Не менее миллиона… И… данные неточны потому, что число продолжает расти. - Так много!? Да это просто взбесившийся муравейник! Тут слово взял полковник Картрайт: - Господа. Я понимаю, что сейчас это уже, наверное, не столь важно, но всё же – что послужило причиной? Понятно, Зеро подготовил выступление своих людей. Но остальные. Что так вывело их из себя? Каждый дом и даже окно, пока колонна моего батальона преодолевала путь от казарм Кавасаки сюда… Мне пока известно только, что на стадионе произошла некая диверсия… Но, господа! Что там могло случиться, чтобы вызвать ТАКОЕ? Тем более с учётом принятых мерах безопасности. Сэр Гилфорд к концу короткой речи Картрайта выглядел странно, как если бы его заставили проглотить мерзкую микстуру, которую он не имеет права выплюнуть. Рыцарь Британской львицы сидел ровно, смотря прямо перед собой и избегая взглядов присутствующих. Было видно, что мысли его сейчас не здесь, но всё же он ответил: - Полковник, боюсь, всё немного сложнее – диверсия… Диверсия, очевидно, имела место быть и привела к тому, что солдаты Колдстримского гвардейского полка открыли огонь по толпе. Погибло не менее 40 000 одиннадцатых… Когда информация об этом распространилась, то это спровоцировало… - Ну, тут уж понятно! Но скажите мне кто-нибудь, господа, какого дьявола!? Они что там все тронулись умом!? Или… - Они выполняли приказ, сэр. - Чей!? Кто этот треклятый сумасброд!? Нам всем нужно хорошо запомнить его имя, уважаемые сэры! Потому что, когда всё окончится, этого человека необходимо отдать под трибунал! То что сейчас творится – на его совести! - Боюсь, у вас ничего не выйдет. Человек, отдавший этот приказ.., - было видно, что каждое слово даётся сэру Гилфорду с болью, а фразу он выстраивает с такой осторожностью, будто идёт по минному полю, - человек, отдавший этот приказ, мёртв. - А… - Из числа гвардейцев в живых тоже почти никого не осталось – их разорвали первыми. Уцелело всего полтора десятка из нескольких сотен. И, полагаю, теперь у нас есть более насущные вопросы! Силы противника нам, можно сказать, известны. Каковы наши? Сэр Баквуд? Ещё молодой – на первый взгляд не сильно старше самого Джонни - полковник с крохотными усиками и курчавой шевелюрой, быстро, пожалуй, даже слишком порывисто, обернулся и бессильным скрыть волнение голосом начал: - Господа, общей точкой сбора для наших войск в городе была назначена резиденция. Соответственно мы можем подчитать тех, кто находится сейчас здесь. Примерно… Но очевидно, что далеко не все соединения сумели и успели сюда добраться. Мы могли бы ожидать их прихода позднее, однако теперь вероятность его крайне мала: район окружается врагом, а после этой… катастрофы, которая произошла в городе, этого… крушения, можно с уверенностью сказать, что разрозненное положение полностью ликвидировать не удастся. Итак. Непосредственно здесь находится восемь десятков найтмеров 7-го маневренного бронеполка и Гластонских рыцарей, плюс ещё несколько машин из других соединений, включая силы быстрого реагирования полиции. У нас есть не менее 40 самоходных орудий, некоторое количество безоткатных пушек и миномётов – суммарно до 150 стволов. Количество бойцов точно подсчитать нелегко – подразделения прибывали частями, не полностью, с уже имевшимися ранеными и убитыми. Вместе с тем, кроме солдат британской армии здесь присутствуют отдельные подразделения флота, полиции, пожарной службы, а так же вооружённые гражданские. Моя оценка – всего мы имеем от 32 000 до 36 000 бойцов. Это считая всех, способных держать в руках оружие. - Против более чем миллиона? Баквуд замялся. - Выходит, что так, сэр. …Ещё есть те, кто добраться сюда не успел – их численность установить труднее, кроме того она… всё время меняется… уменьшается. Мы пытаемся поддерживать с ними связь, но по-настоящему она устойчива только с довольно крупным очагом в районе порта сакуродайтового комбината Фудзи – там порядка 5 000 бойцов. Остальные – мелкие группы. Суммарно их, вместе с группировкой в грузовом порту, было изначально не менее 10 000, но сколько осталось в живых и продолжает сражаться, я сказать не могу. Там… тяжело сейчас. На них нет смысла рассчитывать. Так что да, генерал Уоллес, мы одни против более чем миллиона! – кажется, полковник хотел было добавить что-то ещё, но смутился и сел. Все притихли. В наступившем молчании Джонни услышал голоса, доносившиеся от стола, заставленного средствами связи. Не отдавая себе до конца отчёта почему, он подошёл к нему ближе... - Что ж, это тревожное соотношение сил. Но ведь долго такое положение не может продлиться, империя не оставит нас без поддержки и помощи. - Боюсь, Картрайт, что возлагать большие надежды на это было бы… излишне оптимистично. Мы на острове, господа. Вернее, на архипелаге, но это не меняет сути. Наши силы ограничены. Практически в полном составе они уже задействованы в боях. Метрополия извещена о нашем положении - и, конечно, не останется безучастной, но прибытие подкреплений требует времени. Мне в ответ на запрос радировали, что к нам выслали сразу по эскадре, почти целому флоту, с баз в Сингапуре и на Гавайских островах: десять линкоров, два авианосца, тринадцать крейсеров и более полусотни эсминцев. Да… Но прибудут они не ранее, чем через 72 часа. С баз в Гонконге и Шанхае, а так же с Окинавы идут два крейсера и пять эсминцев, однако вы и сами понимаете, что этого мало. Их огонь в плотной городской застройке поможет нам сравнительно слабо. Группы импровизированной морской пехоты, если наши ВМС вообще попытаются её высадить, будут изолированы и разгромлены, оттянув на себя лишь малую часть неприятельской орды. Кроме того, и они прибудут не менее, чем через 30 часов. Есть ещё сверхдредноут Аваллон, который находится в 135 милях от нас, но его боеспособность сейчас ограничена. Видите ли, он изначально вышел в море как представительское судно для Его Высочества принца – разумеется, с неполным боезапасом и другими нюансами. Потом были бои на Кюсю, где Аваллон показал себя блестяще, но, к сожалению, снарядов главного калибра после них на линкоре осталось на один залп. Среднего противоминного – на десять. Это тоже ничего не изменит. - А что авиация? - У ВВС свои проблемы. Наши собственные немногочисленные воздушные силы, которые не улетели в последние несколько дней и оставались к настоящему моменту на островах, а это и было всего два десятка машин, уже уничтожены на земле. Во-вторых, на территории всей колониальной зоны не осталось пригодных для посадки современных самолётов аэродромов и взлётных полос, не занятых противником. Исключение составляет остров Кюсю, но там они находятся в полуразрушенном состоянии после недавних боёв. Более того, если кто-то рискнёт и сумеет-таки приземлиться на них, то мы сейчас не сможем организовать ни снабжения, ни охраны. Фактически всё, на что можно рассчитывать, это удары нашей авиации с баз в других колониях и из Метрополии. Но здесь против нас играет наша удалённость. Единственный район, который может быть охвачен штурмовиками и морскими бомбардировщиками с базы в Шанхае – это всё тот же Кюсю – далее им не хватает топлива. Мы уже запросили вылет Стратегической авиации с баз на тихоокеанском побережье Первой и Второй колонии – их дальности хватает, но они будут здесь не менее, чем через семь часов после взлёта. Нанесут удар - и снова уйдут. С учётом времени, когда мы вышли на связь с Имперским генеральным штабом и штабом ВВС, бомбардировку можно ожидать примерно через шесть часов. И это лучшее, что у нас есть в отношении помощи. - Что ж… - Наконец, мы смогли добиться решения о поддержке силами воздушных десантников, но и здесь против нас играет время. Их нужно подготовить к вылету, затем перебросить из Метрополии на Гавайи – прямой дальности, к сожалению, не хватает, а затем уже оттуда сюда. - Сколько это займёт? - Не менее 24 часов. И нам нужно суметь к этому моменту получить контроль над достаточно большим по протяжённости участком ровной местности: десантироваться в эти развалины – чистое самоубийство. - Вы думаете, мы справимся? - …Полагаю, что нет. - Господа, так или иначе, всё упирается во время. Наших сил явно недостаточно, чтобы предпринимать какие-то активные действия, но ведь мы можем держаться. У врага нет ни артиллерии, ни авиации, при помощи которых он мог бы разнести нас здесь с дистанции. Да и вообще минимум тяжелых вооружений. Львиная доля пехоты противника не имеет никакого опыта, это просто вчерашние обыватели, которым сунули в руки штурмовые винтовки. Их вполне можно удерживать на расстоянии! Если мы сможем поддерживать постоянную стену из пулемётного огня и по мере надобности подкреплять её ударами тяжёлых самоходок, то… - Не сможем. - Что вы сказали, сэр? Молодой полковник Баквуд снова встал. Вид у него был лихорадочный, потрясённый, но в то же время и торжественный: - Господа, помимо численности наших сил, я также пытался вместе с сэром Мак-Фейерли, - он указал рукой на тучного человека с клочковатыми бакенбардами у стены, - установить количество доступных боеприпасов. Как вы понимаете, никто не предвидел, что резиденция может превратиться в участок долговременной обороны крупного соединения. Она просто не имеет своего боезапаса. Склады ещё до всех последних перемен в основном находились в припортовом районе, а теперь и вовсе можно сказать, что почти все снаряды или уже на кораблях, или… Два судна взлетели на воздух. Главный артсклад в Кавасаки также подорван. Это очень хорошо – иначе наше имущество досталось бы Зеро. Однако остаётся факт, с которым, так или иначе, придётся мириться: нам доступно теперь лишь то, что мы сами сюда доставили. - Но ведь это мизер! По крайней мере, моя бригада смогла привезти только девять грузовиков. Было двенадцать, но два подбили, а один плотно застрял, и пришлось его бросить. На сколько, по-вашему, нам хватит? - Это зависит от того, как интенсивно мы будем расходовать наши запасы. Если создавать ту самую «огненную стену», то я бы сказал, что на семь часов. - А если… действовать экономнее? - Хм. При крайней экономии… мои предположения могут быть не совсем точны, но, судя по всему, самое большее - на 21 час. - То есть мы исчерпаем все снаряды до высадки воздушного десанта!? - Да. И… в этом случае мы сможем давать не более 10 выстрелов в час на одну самоходку и не более 15 – на один миномёт. Возможно ещё меньше – я исходил из штатной вместимости наших грузовиков, а ведь там может быть и недогруз. Времени у всех было мало… - Значит 21 час - и они возьмут нас голыми руками!? А на самом деле и того раньше! 10 выстрелов в час не сдержат эту бешеную ораву! - Да. - И что же нам в таком случае делать!? - Я… Просите сэр. Но я не знаю. Вслед за этими словами в обсуждении наступила пауза – долгая, тягостная. Каждый рассуждал о чём то своём. А Джон Чиверс в наставшей тишине вновь уже более явственно услышал говорящие с характерным искажением голоса из раций, сделал ещё один шаг… Связистам было не до него. Да чего там! Всем в этой комнате было не до него. Но он сам… Почему Джонни опять приблизился? Любопытство, особенно острое от того, насколько лишним Чиверс себя ощущал посреди совещающегося штаба. Ему хотелось разобраться, понять, что там говорится, а потом не вслушиваться всё глубже он уже не мог: - Порт – Штабу, Порт – Штабу, как слышите нас? Как слышите!? …Дьявол! Да мы сами себя тут уже не слышим! Потеряно ещё одно судно… Шшшхххрр! Хш… тяжёлые потери, обломки величиной с человека сыплются прямо… Шшшшшш… пожар продолжает разрастаться. Держимся… чшхррр… и их численность, но мы пока держимся! Из соседней рации в это же самое время неслось хриплым и тихим голосом: - Группа Мэннокса – Штабу, Группа Мэннокса – Штабу! Майор Мэннокс убит. Командование перешло к второму лейтенанту Смиту. Группа сократилась до 65 человек, мы отрезаны на верхних этажах здания суда. Повторяю, держим 2-й и 3-й этажи здания суда. Мы кидаем вниз гранаты и установили пулемёт на лестничном пролёте, но боеприпасы на исходе! Здесь много раненных и гражданских! Ждём подкрепления! Как слышно!? Пожалуйста, пришлите нам подкрепление! - Штаб! Штаб! Мы только что вытащили рацию из под обломков! …Хххшшшххх… после чего половина здания рухнула в пропасть! Сейчас мы находимся на некоем подобии острова! Что за чёрт происходит с этим городом!? Нас осталось 16 человек. Противника не наблюдаем. Кто-то на фоне, громко – достаточно, чтобы Джонни отчётливо это улавливал помимо речи говорящего, повторял слова из молитвы Отче наш. - Говорит рота «C», 1-й батальон 51-го пехотного полка! Слышит ли нас кто-нибудь? Продолжаем удерживать два квартала и пожарную станцию по улице Новая Пикадилли. Противник непрерывно атакует, мы с трудом его сдерживаем! Соседняя улица и старое здание Ипподрома обрушились, прямой путь в направлении резиденции генерал-губернатора перекрыт. Следует ли нам всё равно идти на прорыв!? - Говорит… Ха! Говорит Дадли Вулф, солдат из 4-го взвода! Не ждали услышать, сраные красномундирники!? Так вот, аристократишки, нас здесь осталось 22 человека, все солдаты – ни одного чёртового офицера, чтобы заткнуть мне рот! Я скоро помру, и терять мне нечего! Так что перед тем, как эти азиатские дьяволы загонят мне пулю в башку, как они загнали её Биллу и Гарри, я хочу чтобы вы знали – будьте вы все прокляты! Слышите, ублюдки!? Будьте прокляты, вашу мать! За то, что мы подыхаем на этих островах! И ещё… - договорить Дадли Вулфу не удалось – на том конце раздался грохот, потом шипение и тишина. - Прорыв… шшпхпхшшш… неудачей! Вынуждены отступать обратно на прежние позиции! Чшрррххх… частично уже заняты противником. Мы меж двух огней! Проклятье!!! Кто-то сквернословил. Кто-то повторял слова молитвы и патетические строки из гимна. Кто-то требовал помощи. А кто-то дрожащим, едва слышным голосом произнёс «Мама, неужели это конец?», а затем затих. Джонни не слишком долго вслушивался в эти голоса - очень разные: громкие и тихие, молодые, пожилые, напуганные и решительные. Но уже успел заметить – они замолкают. То один, то другой голос прерывался. Тонул в молчании. Ему вдруг представилось, что голоса - это огоньки в дыму и тьме, а нечто огромное и неумолимое приближается то к одному, то к другому и гасит, пожирает их… Он вообразил это ярко, отчётливо. И холод дохнул ему прямо в грудь. Джон Чиверс испугался. Очень. Испугался и впервые спросил сам себя: неужели это действительно конец? - …Сэр, о капитуляции не может быть и речи! Перед кем? Этими бандитами!? Висельниками во главе с Зеро!? Это вообще похоже на измену! – голос полковника Картрайта заставил Джона вновь обратить внимание на то, что происходило за столом. - А что вы можете предложить!? Да, вы, сэр!? У нас под началом 36 000 человек, и, если не капитулировать сейчас, то все они – мертвецы! Их не будут брать в плен! Бешеная толпа разрывает гражданских на части! Как вы думаете, что они сделают с солдатами при оружии и в мундирах!? – генерал с густым басом перекрыл остальные голоса. - Я служу уже 30 лет и не сделал за все эти годы ничего такого, чего потом бы стыдился. Вы понимаете, как мы будем выглядеть, когда вернёмся в Метрополию? Как трусы, слабаки, едва ли не предатели! Опозоренными! Как мы будем смотреть другим офицерам в глаза!? - На такой случай, сэр, у всех нас есть верное средство от позора. Оно находится в кобуре. У вас есть выбор – честь или жизнь. А вот солдат вы хотите его лишить. - Господа… мы должны драться! Тут дело не только в нашей чести, но и в чести империи! Вы можете себе представить, что начнётся, когда повсюду разнесётся новость: больше 30 000 солдат Британской армии - целый корпус - сдался мятежникам? Всю нашу страну перетряхнёт! А присяга!? Те принципы, которые мы защищаем? Я буду стоять до конца и никогда не отдам своим солдатам приказа сложить оружие! Трус всегда сможет поднять руки сам, господа! Я клянусь… Себастьяна Баквуда не запомнят, как труса! - молодой полковник стоял с лицом красным, как помидор и прядью волос, упавшей со лба и закрывшей ему левый глаз. - Верно. Вас вообще никак не запомнят – просто убьют и сбросят в какую-нибудь грязную канаву. Джентльмены, есть ещё один способ, - раздался голос одного из штатских у стены. - Вот как? - Резиденция располагает своим собственным вертолётным парком! Вы, господа, если я верно слышал, говорили, что авиации у бунтовщиков нет? Не пора ли в этом случае начать эвакуацию? – голос говорящего под конец стал заискивающим. - Эвакуацию? Да вы бредите! Как с помощью нескольких вертолётов перебросить по воздуху десятки тысяч бойцов!? И куда!? Боюсь, сэр, что если я назову вас ослом, то сильно обижу несчастное животное. - Разумеется, господа, спастись удастся не всем, - пропустив оскорбление мимо ушей продолжил «осёл», - но хотя бы самым ценным, наиболее важным для общества. Солдат у Британии немало. А лордов? Герцогов? - Уж не предлагаете ли вы нам самим бежать, а всех остальных бросить здесь!? – воскликнул генерал с густым басом. - Я только хочу сказать, что в резиденции, даже в этой самой комнате, находятся и гражданские. Они никак не повинны в происходящем, не могут сражаться. Почему бы нас не эвакуировать? - Позвольте, - тучный и лысый офицер со знаками различия интендантского ведомства даже поднял вверх ладонь, а по лицу у него градом катился пот, - вы ведь только что говорили о другом, сэр. О том, что эвакуации должны подлежать самые ценные. В этом случае я протестую против того, чтобы из этого числа были исключены военные. Высшее офицерство тоже представляет огромную ценность для общества, так что и мы имеем право… Всё это время сэр Гилфорд во главе собрания оставался, похоже, единственным, кроме солдат и связистов, кто не пытался вставить своё слово. О нём, как будто, почти забыли, когда он медленно и жёстко сказал, встав со своего места: - Господа, я не позволю принять решение без ведома и приказа Её Высочества. - Но генерал-губернатор заперлась в комнате принцессы Юфемии. - Кто следующий по старшинству? - Вы, Уоллес. И генерал Дарлтон - нам до сих пор ничего не известно о его судьбе… Все вновь стихли. В этой тишине Джон Чиверс пытался что-то сделать с мыслью, которая подступила, как ком к горлу и не давала нормально дышать: ему осталось жить ещё несколько часов, самое большее – около суток, если всем повезёт. А потом он пропадёт. Угаснет, как те голоса в рациях. Говорят, что в таких случаях жизнь проносится перед глазами, а все самые важные её моменты окрашиваются новыми красками в памяти. Может у кого-то и так, но Джонни почувствовал, что в голове у него поселилась белая пустота. Тело стало ватным. Мысли и понятия вдруг улетучились куда-то, как мелкие пташки, распуганные все заслоняющей идеей-коршуном – я скоро умру. Джонни почувствовал вдруг с удивившей его самого силой жалость и сочувствие ко всем, кто когда-либо в мире был приговорён к смерти. Бедные люди! Жизнь с этим приговором, кажется, переставала быть жизнью, превращаясь в подобие стояния в чудовищной очереди, где ожидание пронизано страхом и пустотой. Хотя это даже странно – ведь все люди рано или поздно умрут. Истина, известная каждому, выросшему из детских штанишек. Все уже приговорены с рождения, только вот необъяснимым образом не замечают этого. Джонни ужасно удивлялся им сейчас – и самому себе в том числе: как можно годами проходить мимо столь очевидного и важного факта? Все люди смертны, и он, Джон Чиверс умрёт, а потом… Что потом? Он попытался мысленно сострить, сочинить анекдот для поднятия духа: «Попадает, значит, старина Джонни в загробный мир и»… Однако то самое «и» на ум не приходило. Он попытался представить себе рай, но всё, что при этом появилось у него в голове был образ света – неимоверно яркого, да только не греющего и не очень-то доброго: слепящего, просвечивающего тебя насквозь, вроде того медицинского прибора, название которого выпало у Джона из сознания вместе со всем прочим. Попадать туда не хотелось. Я не готов умереть! Эта мысль пришла, чтобы тут же полностью овладеть им и парализовать ещё большим страхом. Я не готов умереть! Да? А кто готов? Может кто-либо вообще быть к этому готов? Вроде бы есть такие. Святые, тепло улыбающиеся на смертном одре. Герои, идущие на смерть с каменным, будто высеченным из мрамора или гранита лицом… Но он то не таков! Он - Джон Чиверс. Самый обычный малый Джонни. Не герой, не святой. Он… боится змей, он – стыд и позор - до 12 лет боялся темноты. И он боится, ужасно боится смерти! И тут же – ударом судейского молотка, раскатом грома: ты умрешь через несколько часов! Джон почувствовал, как странным образом, видимо со страху, у него в голове поселилось словно бы несколько разных людей. Первый с холодной и отстранённой рассудительностью безжалостно повторял «Ты скоро умрёшь», причём делал это без всякого выражения и чувства, как вывод в уравнении, или замечание о том, что стоит неважная погода. Хотя нет. И в этом замечании чувства было бы больше. Одна личность - равнодушный и спокойный, размеренно повторяющий своё метроном, тикающие часы… Другая, наверное, была отголоском чего-то даже не человеческого, а звериного. Если первый Джонни Чиверс был равнодушен, то второй отказывался поверить в возможность смерти как таковую. Вот он я: не больной, крепкий, целый! Совсем, совершенно живой! Джонни заметил, что его левая рука можно сказать сама по себе сжимает и разжимает пальцы, трёт их друг о друга, как бы желая лишний раз удостовериться, что они в полной исправности. Сильно зачесалась спина. Возникло желание двигаться, шевелиться. Но тут появился третий. Он был похож на неискренно кающегося грешника – неизвестно зачем эта часть Джонни начала придумывать самому себе оправдания: - Я ещё слишком молод! Не прерывая плавного хода метронома – тут же щелчок-ответ: - Другие солдаты в большинстве не старше тебя. - Я ничего плохого не сделал! - Не ты один – это не имеет значения. - Я старался жить по-божески! Не делать никому зла! - Ну и что? И да, а сильно ли ты в этом преуспел, дружок? По мере того, как развивался этот немой диалог с самим собой, Джон почти впал в панику, причём даже не от самого страха смерти, а от того, что не может придумать подходящего оправдания! Его глаза начали заполошно шарить по комнате. Как из глубины колодца он увидел всё тот же стол, полковника Картрайта, который угрюмо поверчивал в руке свой пистолет - и вспомнил, что у него ведь тоже есть оружие. Внутренний разлад прекратился. На него не смотрели, и Джон Чиверс опустил руку на кобуру, осторожно открыл её, скосил вниз взгляд. Да... Весь и без изъятий он глядел на неё - гладкую чёрную рукоять. Возможность решать самому. А ведь одиннадцатые так просто их не убьют – они обязательно перед этим покуражатся, поглумятся. Джонни представил себе, что его ведут на пытку: не первым и не последним – одним из многих. Чего ждать? Зачем мучиться? К моменту развязки страх оставит от него одни обглоданные косточки. Как там говорил тот басовитый генерал: средство от позора у вас в кобуре? Джон оглаживал пистолет глазами, во рту стало сухо, вновь начал отбивать в голове своё проклятый метроном, а сердце, разгоняясь, поспевать за ним. Но ведь самоубийцы не попадают в рай… Но ведь… Он стоял в нерешительности. Он боялся. Он… - Сэр Гилфорд, сообщений от наших изолированных частей больше не поступает. Не хотелось бы так говорить, но, вероятнее всего, все они уничтожены. Седой генерал с усилием сказал: «Это катастрофа». Кто-то из тех, кто стоял у стены произнёс: «Я боюсь, что всё потеряно». Рядовой Чиверс уже почти решился, но тут… Раздался резкий грохот. В первую секунду Джонни вообразил, что это он сам нажал на курок – и чуть не упал. Но нет. Он был жив. Он не чувствовал боли. Он не стрелял. Напряжение как-то резко стало сходить на нет. Вернулось, будто загулявший выпивоха, нормальное человеческое чувство – любопытство. Всё ещё прерывисто дыша, Джон повернул голову к полковнику Картрайту, ожидая худшего, но и тот был жив. Проследив направление его взгляда, Джонни понял, что полковник, как и все прочие сидящие за столом, смотрит на дверь, противоположную той, в которую он сам некогда вошёл. Грохот был стуком открывшихся разом створок, а на пороге стояла принцесса Корнелия. Британская Львица. - Прекратить панику! - Ваше Высочество, вы… Лица присутствующих менялись прямо на глазах: изумление, беспокойство, радость, улыбка на лице у сэра Гилфорда – самые разные оттенки чувств, но вот уныние и обречённость исчезли, сошли с них сразу и начисто. - Я непозволительно задержалась, но теперь... Сэр Гилфорд, господа, доложите обстановку. Атмосфера в комнате за считанные секунды полностью изменилась: офицеры стали кратко описывать диспозицию уверенными деловыми голосами, а Джонни, как-бы вынырнувший окончательно из омута страха, но всё ещё немного ошалелый, почти ничего не слыша и не понимая продолжал смотреть на принцессу. Рядовой Чиверс, конечно, знал, кто командует армией в Одиннадцатой колонии, кто был полководцем во время битв на Кюсю, да и вообще, как, наверное, любой солдат, немало слышал о Британской Львице. Однако видеть её вживую и вблизи ему ещё не доводилось. Алый фельдмаршальский мундир с золотыми эполетами был помят, в нижней части воротника виднелись следы крови. Поначалу Джонни даже испугался, не ранена ли она, но потом заметил — на губах у принцессы тоже краснеет капля. Глаза Корнелии были покрасневшими, усталыми — и, несмотря на всё это, очень красивыми: лавандового цвета, большие, с бровями в ласточкин разлёт. Волосы несколько растрёпанные. Во всём лице чувствовалось напряжение. Однако отсутствие парадного лоска только ещё сильнее красило Британскую львицу. Джонни не мог, как бы ни хотелось, назвать себя знатоком женской красоты. Но, мысленно сравнивая то, что он видел перед собой, с самой милой девушкой своих родных мест – дочкой агронома Мэри Энн – маленькой изящной блондинкой с розовыми влажными губками и вечно печальным взглядом ясных голубых глаз, Джон Чиверс чувствовал: это будто бы совсем разные, даже несопоставимые величины. В принцессе и впрямь было что-то от грозной грации большой кошки, львицы или кого-то в этом роде… - Достаточно, господа, ситуация ясна. Через полчаса все войска должны быть готовы к наступлению. Твёрдый и громкий тон отданного Корнелией приказания вытряхнул последние остатки ваты у Джонни из головы. Он окинул сидящих новым взглядом. Наступление! На лицах офицеров, находившихся за столом, отражались страх и недоумение. Кто-то из стоящих у стены даже охнул, как от удара. Все замерли не меняя позы. Тишина звенела, как натянутая струна. А потом порвалась... - Наступление, Ваше Высочество? При таком соотношении сил, боюсь, оно будет чистым самоубийством. Это… - Я поддерживаю генерала Уоллеса. Атаковать в нашем текущем положении — это безумие: мы едва можем надеяться удержать позиции. Подумайте – 36 000 против миллионов… Миллионов! Ваше Высочество, мы… Мы не можем отдать такой приказ! Вернее не совсем так. Я хочу сказать, что даже если мы отдадим его, он не будет выполнен: войска деморализованы. Бойцы в некоторых частях откровенно напуганы. Они не пойдут прямо в пасть к осатаневшим одиннадцатым на верную смерть. - П-п-п-ростите, возможно, именно теперь имеет смысл вернуться к моему предложению об эвакуации? Пусть частичной, но… - Мы понимаем боль вашей утраты, Ваше Высочество, желание расквитаться с Зеро за… его преступления. Но атаковать сейчас нельзя. Погибнуть могут все… Лицо принцессы стало каменным, серым, почти бескровным. Она ответила, немного помедлив, звучным, но чуть надтреснутым голосом: - Вы сказали, что понимаете мою боль, Уоллес? Полагаю, что нет. Дело не только в том… что Юфи… принцесса Юфемия погибла. Другое страшнее - то, что Зеро сумел каким-то образом сотворить с ней ещё при жизни. Он превратил её в нечто противоположное самой себе. И я вижу, что Зеро сотворил то же самое и с вами! Вы – боевые командиры, господа! Поседевшие в битвах. С вами, Уоллес, мы прошли две Аравийских кампании, вы некогда провозгласили с минарета смерть и крах Махди. Все здесь присутствующие, доблестно сражаясь, рассеяли и сбросили в океан армию Империи Восходящего солнца в изгнании, больше того — её немецких союзников. Как Зеро смог поселить в ваших душах страх!? Когда? Я не знаю, кто и что он, какими сатанинскими силами владеет. Но в первых союзниках у него неизменно страх и обман. Не напоминайте мне о миллионной орде, жаждущей нашей крови. Он действительно силён, с этим теперь не поспоришь. Но мы должны бросить ему вызов. Слышите!? Должны! Если он победит, то вы не хуже меня знаете, какие могут быть последствия для Империи. Десятки, сотни, тысячи углями тлеющих под спудом конфликтов и обид превратятся в пожары. Британия справится, но даже держава, над которой никогда не заходит солнце, не может быть сильна везде и сразу. Скольких сожрёт огонь!? Над всей планетой будет стоять вонь горелого человеческого мяса. Но даже не это — самое важное. Если Зеро преуспеет, значит его подход, метода, мировоззрение эффективны, а потому имеют право на жизнь. Никто не должен, не смеет побеждать вот так! И мы не можем допустить этого! Потому, что если он победит так, то растопчет, проволочет в цепях за своей триумфальной колесницей в пыли и грязи всё, во что мы верим, за что сражаемся, что нам дорого и нами любимо! Унизит, украдёт, уничтожит, исковеркает! Вы говорили, что погибнуть могут все – быть может, это и вправду так. Но вот что я скажу, господа: все люди смертны, каждый из нас в свой час и черёд сойдет на тот свет. Вопрос в том, как и кем? Сегодня самый лучший день, чтобы умереть! Едва ли нам когда-нибудь представится другой такой же. Не от болезненной немощи скукожиться на постели. Не измождённым, не сломленным и пустым уйти. А сражаясь! Всем существом своим борясь с самой настоящей Тьмой! Если мы попытаемся вырвать у него победу, то можем умереть, но если не решимся, то это хуже смерти. Лучше бы нам и не жить тогда вовсе на земле, потому что все наши биографии в этом случае — ложь, самообман да пустые надежды. Всё напрасно! Джон Чиверс чувствовал, что его изнутри будто наполняет что-то сильное, тёплое, как горячий воздух в кузнечных мехах. Тем временем, Британская львица продолжала: - Приказывать здесь не имеет смысла. В этом вы правы. Нельзя приказать принять свою смерть. Выбор за вами, господа. Если вы не отдадите приказа, я обращусь напрямую к солдатам. Скажу им: вот ваш звёздный час! Если и они не ответят на призыв, то я отправлюсь одна на войну со злом – потому что просто не смогу иначе. - Нет! Вы не будете одна! – сэр Гилфорд вскочил со своего места, его глаза и щеки горели. - Благодарю, Гилберт, - принцесса устало, но тепло улыбнулась, — В тебе я не сомневалась. - Полковник Баквуд к услугам Вашего Высочества! - он тоже поднялся, ещё более поспешно, чем рыцарь Корнелии, но задержался, обдумывая, что сказать. - Я не забыл Аравию, Ваше Высочество. Я… просто… боялся. Из-за солдат и того, как это всё сейчас происходит. Простите меня, - генерал Уоллес тяжело со свистом дышал и ослаблял пальцами воротник. - Полковник Картрайт не умеет так вскакивать и козырять, как молодые, последние пятнадцать лет, но никогда не боялся схватки. Мы с вами, Ваше Высочество! До конца. Единственное, что нам необходимо – это план… - Страх – вот главное оружие Зеро. И если мы хотим победить, то наш шанс – обратить его против него самого. Их два миллиона или больше, нас – 36 000. Если они смогут навалиться на нас всей массой – мы погибли, тем более, что боеприпасов у нас недостаточно, а подкрепление не успеет. Оборона бесперспективна, бессмысленна, обречена на поражение: даже если каждый наш боец перед смертью сможет уничтожить 20 врагов, то и тогда противник восторжествует. Они будут накатывать волна за волной, не считаясь с жертвами, и смоют нас. Жизни людей для Зеро ничто – он обрушил в ад город, большинство жителей которого — отнюдь не британцы, а нумерованные. Ради провокации подстроил резню на церемонии. Он пожертвует любым числом пешек, лишь бы стереть нас с лица островов. Значит, мы должны ударить первыми, чтобы большая часть неприятельской массы пребывала в бездействии, неспособная перешагнуть через головы своих же товарищей! Львиная доля воинства Зеро — вчерашние обыватели. Они не смогут организовать грамотную ротацию в процессе боя. Мы упредим врага, нанесём сокрушительный удар по его передовым силам, разгромим их, испугаем и обратим вспять. Численность противника станет его же слабостью – паника первых дойдёт до последних удесятерившись. Давка. Хаос. Нет подразделений, слаженности, цепи командования. Окрик ближайшего боевика Чёрного ордена — вот способ, которым по всему телу этого Левиафана передаётся воля властелина. Мы сделаем так, что голос напирающих беглецов перекроет приказы «офицеров». И дух, воля к борьбе! Зеро сумел заставить одиннадцатых возненавидеть нас, но он не мог за столь короткое время убрать из них страх перед британской силой. Когда часть дрогнет и побежит, то за ней, если надавить как следует, ринутся врассыпную все – и дело окончено! Вспомните, господа. В истории есть множество примеров, когда маленькое, но храброе, сплочённое и опытное войско, действуя с умом, побеждало фанатизм и численность. Спартанцы Леонида, гоплиты Александра… Британское владычество в Индии стало возможным с завоеванием Бенгалии после битвы при Плесси. Там 3000 человек, из которых меньше 1000 англичан, сокрушили 50 000 индийцев. Во время войны с зулусами 139 британцев победили и почти уничтожили 4000 врагов, атаковавших их со всех сторон при Роркс-Дрифт. Это не миф, не легенда, не эпос. Так было! А значит это по силам и нам! Специфика задачи накладывает особый отпечаток на схему действий и построения. Мы не пытаемся, как было бы верно во всех других случаях, прорвать порядки врага – это значило бы только по собственной воле потеряться и раствориться в его орде. И потому войска должны наступать по всей линии соприкосновения одновременно, ведя равномерный и мощный огонь, постепенно расширяя фронт. В итоге все доступные силы до последнего человека должны быть вложены в атаку. Только минимальный резерв, одна или две роты, затыкают бреши, если те появятся. Артиллерия действует короткими, но мощными огневыми налётами – нельзя дать противнику привыкнуть к огню, каждый удар должен быть для него ошеломляющим и подталкивать к бегству. Найтмеры не могут использоваться по прямому назначению как средство прорыва и развития успеха. Вместо этого они частично поддерживают пехоту, рассредоточившись по рядам — это будут Гластонские рыцари, частично составляют мобильный резерв, который станет средством для качественного усиления там, где дело пойдёт хуже и медленнее всего. Далее. Ещё одним усилением, возможно решающим, станет удар Стратегической авиации, которая к этому времени доберётся до нас через океан. Патроны жалеть бессмысленно – мы или одержим верх, или погибнем. Всё, что может подточить мораль врага, должно быть использовано. О скрытности в нашем случае не может идти и речи, а потому мы пойдём со знамёнами и барабанным боем. Зеро запомнит этот день! Мы вырвем, выцарапаем победу, или, по крайней мере, уйдём так, что ему нечего будет праздновать! Помните — все они здесь, вся их сила вылезла из щелей, тайников и схронов, показала своё лицо. Если мы сможем одолеть неприятеля, то всё будет кончено, Чёрные рыцари — уничтожены, Восстание — подавлено. За дело, господа! Возражений не было. Один за другим офицеры в красных мундирах начали вставать из-за стола. А Джон Чиверс всё стоял там же, где и был, у стены – забытая мебель, ни у кого не вызывающая ни малейшего интереса. Генералам и сановникам плевать на Джонни – настолько, что он, можно сказать, превращается для них в невидимку. Что ж, признаться, в эти секунды и ему как-то не было дела до всей этой публики. В душе Джона мешалось множество противоречивых переживаний, бурля, закипая – вот-вот вырвется наружу пар. Пока принцесса говорила, Джонни не думал о страхе. Стоило ей умолкнуть, как он ощутил его вновь – по-прежнему сильный, шатающий, перетряхивающий своими метаниями всё его существо. И, однако же, вне всяких сомнений, постепенно стихающий. Это напоминало маятник. Туда – сжалось сердце! Сюда – дрогнул мускул в левой ноге. Но с каждым следующим колебанием амплитуда слабее. Джон не сомневался – скоро всё замрёт, остановится совсем. Другое выходило на первый план. Он знал – принцесса спасла ему жизнь. Не намеренно. Не зная вовсе о существовании рядового Чиверса. Но что с того!? В то же время Джонни понимал: немыслимо глупо будет искать новой встречи, благодарить, объяснять. И всё же… Ему бы рассуждать о предстоящем наступлении, оценивать шансы – их всех и свои собственные. А Джон гадал: заметил ли хоть кто-нибудь из членов заседавшего здесь собрания, как ей больно? Наверное, только этот Гилфорд… А вот сам Джонни – заметил и ещё как. По особому эху, повисавшему в воздухе после некоторых слов. Выражению лица. Даже дыханию. Да и могло ли оно быть иначе? Ведь это – просто как в зеркало смотреться! И где вся та громадная дистанция в положении и происхождении? Точно также сам Джон Чиверс чувствовал себя, когда окончательно смирился с тем, что отца больше нет… Блеск шитья и наград. Осанка. Напор. И за всем этим… Их Британская львица по грудь провалилась в трясину горя. Казалось бы, можно ли идти за таким человеком? Тем, кто готов умереть, даже желает этого отчасти? Она в самый огонь шагнёт! Корнелия практически открытым текстом призналась… Тем не менее, Джонни верил ей безоговорочно. Что им надо атаковать. Что шансы есть. Что, вопреки всему дыму на свете, они ещё увидят звёзды, добьются победы. Он слишком мало смыслил в высоком полководческом искусстве, чтобы оценивать перспективы задуманного удара с профессиональных позиций, аналитически строго и точно. И, пожалуй, был даже рад тому, что вынесение подобных вердиктов не входит в круг его обязанностей. Джон Чиверс не должен подсчитывать, сколько его товарищей и сослуживцев, причём в самом лучшем случае, доживут до завтрашнего дня. Иди! Стреляй! Дерись! Измерять расстояние в трупах вместо метров будут другие. Аргументы Её Высочества казались Джонни разумными. Но главное – не это даже… Он не ведал, одержат они верх, или проиграют битву за Новый Токио. Зато твёрдо, как несомненную истину ощущал: перейдя в решительное наступление на беспросветную тоску, Британская львица выиграла своей внезапной и смелой атакой сражение за его душу. Подняла на штыки и отбросила прочь вампира-отчаяние – хотя сама балансирует на грани отчаяния. Разбудила надежду – хотя сама почти перестала надеяться. Поборемся, чёрт дери! Свист пара… Нет, не какой-то там чайник – готовящийся к отправлению, рывку с места в карьер локомотив! Надпись большими алыми буквами, как обычно делают на кораблях «Джон Чиверс»… Ему было… Нелегко подобрать название для этого чувства. Радостный стыд, быть может? Если, конечно, такой существует на свете. Наверное, нечто подобное испытывают атлеты-прыгуны, с лёгкостью перемахнувшие через преграду, к которой совсем недавно боялись подходить. Подумать только, неужели он, Джонни, минут эдак пятнадцать назад был на грани того, чтобы совершить самоубийство!? Почти уже ощущал себя бледной тенью, наполовину сошедшей в могилу? До такой степени поддался панике, ужасу, который стараются внушить Зеро и его присные, что собирался вовсе избавить их от хлопот и расходов, позволив им не тратить на себя даже несколько граммов свинца? Нет, любезные! Нет!!! Он жив! И больше всего ему хочется идти вперёд! Сейчас же! Потому, что сильнее всего Джон Чиверс желает в эту минуту отомстить врагу за собственный страх! Да! За свой в прямом почти смысле слова смертельный испуг. Он хотел передать это чувство своим, донести его, не расплескав, до отделения – Майка, остальных ребят. Не успел. К тому моменту, когда Джонни возвратился в расположение роты, безотказный солдатский телеграф уже разнёс повсюду слух о предстоящем броске прямиком чёрту в зубы. Шепотки. Нервный смех. Похлопывания по плечу. А вскоре последовало и официальное оглашение приказа. Взвод строится под окрики капралов – и доносящийся из установленных на площади Правительственного квартала громкоговорителей голос Корнелии Британской. Принцесса повторила в сжатом виде то, что прежде было сказано в штабной комнате. Джон смотрел на лица окружающих, отчего-то здорово волнуясь. Ну? Что? Как? У некоторых парней, только теперь окончательно понявших и поверивших в то, что их ждёт, рожи были какими-то сизыми. Но большинство… Джонни разом сделалось теплее. Основная часть виргинцев, насколько хватало глаз, уверенно готовилась к схватке. Не слышно жалоб. Даже типичной солдатской ругани совсем немного. Воодушевила ли «сирот» речь Её Высочества так, как она подействовала на Джона? Похоже да. Впрочем, наверное, важнее оказались не слова как таковые, а самый голос фельдмаршала. Записанные на бумагу, переданные кем-нибудь, вроде сержанта Стивенсона с его вечной гнусавостью, они не произвели бы и малой части нынешнего эффекта. Она здесь, их Львица! В одной шеренге с ними. Живая. Здоровая. Деятельная. И готовая располосовать долбанных нумерованных вместе с их нетопырём-предводителем на лоскуты! - Как ты? Готов? – спросил Джонни Майка. Ему не понравилось, что Пламм как-то слишком уж молчалив. - Ага… пожалуй, да. Только вот затылок чешется – как тогда, когда старый Гейб бивал нас на ферме. Верный признак неприятностей. Скорой взбучки. А так - да… - Ничего! Посмотрим, кто кому задаст трёпку! Он хотел сказать Майклу что-то ещё, как вдруг раздался сигнал трубы - всем внимание. - Рота, стройся! Перед стремительно выровнявшимся рядом солдат появился капитан Поуп. - Фузилеры! Вам уже известно, что соединения Британской Японской армии в Новом Токио должны перейти в решительное наступление! Атака начнётся через пятнадцать минут. Сигнал - три коротких свистка. Также будут пущены осветительные ракеты. Полная боевая готовность! Все прочие необходимые сведения до вас сейчас доведут ваши непосредственные командиры. Стоило Поупу умолкнуть и удалиться, как на его месте словно из-под земли вырос капрал Леннокс. - Взвооод - смиррррна! ...Вольно! ...Значит так! Это - единственный ваш инструктаж перед началом предстоящей большой потехи! Времени разглагольствовать нет. Так что советую каждому включить голову и хорошенько уяснить нашу диспозицию. Сначала - в целом. Мы, виргинцы - в центральной части Правительственного квартала, возле резиденции генерал-губернатора. Слева - судебные здания: Высокий и Арбитражный суд. Примерно четверть часа назад хайлендеры отразили там последний удар противника. Позади - Серебряный бульвар с его особняками и громадина Нового вокзала. Это - наш условный тыл, хотя и там чёрных и примкнувших к ним нумерованных собачья прорва. Аллея фонтанов уходит на северо-восток. На ней стоят вперемешку Королевские асигару и парни из 25-го Аргайлского. Потом Милая Мэри, офисы сакуродайтового кого-то-там и Телефонная станция. Затем ещё квартал - он поделён нашими и противником напополам. И все. Больше города нет. То, что лежит восточнее - один сплошной проклятущий бедлам. Обломки и редкие «острова» между ними. Там никто не пройдёт, ни мы, ни они. Так что для наблюдения у кромки обрыва оставлено всего два взвода. В принципе, не считая зоны провала, мы атакуем одновременно по всем направлениям, но все-таки основной удар наносится на юг-юго-запад. Смекнули, ребята? Эта работенка выпадает именно нам! Не унывать, сиротки! Разумеется, не одним. Слева и справа: роты «A» и «C”. Бэшки - позади: чтобы вы, лодыри не вздумали сбежать. ...Ха! Если бы! Нет. Они выйдут вперёд, когда наш фронт раздвинется, чтобы интенсивность огня ни в коем случае не упала, хотя бы на одну минуту. Услышали!? Это - ваш закон на сегодняшнюю ночь! Чего бы ни творилось вокруг: прут одиннадцатые, взрываются снаряды, убит ваш старый кореш, я, вообще все - и даже ты сам! Да хоть Люцифер лезет из ада подышать воздухом! Огонь прекращаться не должен! Строй - густая цепь. Ага, прямо как ходили ваши прапрадеды из Легкой дивизии где-нибудь в Португалии, когда колотили французишек! Радуйтесь ещё, что в шеренгу плечом к плечу вас не построили: очень уж трудно эдак передвигаться в городской застройке... Держим темп! Залегаем только при крайней необходимости. То же - в отношении перебежек. Идём как джентльмены во время вечернего моциона, так и эдак вашу матушку-простолюдинку! А главное - убиваем. Помногу. Всех, кого видим. Тут мирных нет! Они там остались, в яме! Либо бегут за город, или прячутся. Здесь - прихлебатели Зеро. Но из них, в самом деле, через одного десяток - вчерашние гражданские. Осмелевшие рядом с боевиками-чёрными, увидевшие, что весь цивилизованный порядок улетел на дно старого колодца. А по сути своей - все равно те же самые! Заставим их обделаться - и Новый Токио снова наш! Пока они без очереди сами лезут под пули - хорошо. Станут прятаться и выстраивать защиту вместо бегства - хуже. Тогда штурмуем! Квартал за кварталом! Найтмеры будут отсекать их друг от друга. Артиллерия - заставлять засранцев ныкаться по щелям и закоулкам. Мы - вычищать! Поняли!? Пока они не покажут спины, наша работа не закончена! В какой-то момент вроде должны прилететь наши бомбардировщики - но это не точно и вообще лучше забудьте. Если что - сверху предупредят. Горячо, как первую девушку, любим наших «железных кулаков», но помним - их могут отозвать. Причём чем дальше будет развиваться операция, тем выше вероятность. Следим за соседями! Дыр и щелей не допускать! Иначе туда сразу попрет всяких, как едоков на благотворительный ужин! Опять же, оторвёмся - можем попасть под собственную артиллерию. Будет обидно. Недолго, но все-таки... Это... Вот схема. Разрешаю подойти ближе! ...Ну, живее! Все просто - поймут даже самые завзятые тугодумы. Отсюда - и прямо! Квадраты, обозначенные литерой D - надеюсь, ясно чьи!? Взвод действует на правом фланге роты. Коллинз! Шарп! Фришинг! Чтобы каждое отделение... А, чего говорю - сами все знаете! Миномет ведёт огонь свободно - мишени найдутся. Теперь - ждём свистка! Первый - сняли оружие с предохранителя. Второй - приготовились бежать! Третий - вперёд! Пушки выметут пространство непосредственно перед площадью. Общий артналёт из всех стволов – три минуты. Немного. Но вмажут по противнику как положено. Плюс есть ещё джокер - прожекторы. В общем минута или полторы у вас будет, чтобы сориентироваться. На меня не смотрим, команды не ждём. Видишь узкоглазого - жми на спуск! Ну все! И да поможет нам Бог!