****
Яркие лучи утреннего солнца пробиваются сквозь мутное зеленоватое стекло. Обе двери в оранжерею открыты, иначе через пару часов, ближе к полудню, здесь станет душно, как в террариуме. Хуа Чэн лежит на вышитом темном покрывале, скорее напоминающем гобелен, устроив подбородок на сложенных ладонях. С его ракурса видно только обтянутое черным шелком бедро. Хэ Сюань неподвижно сидит на бортике пустого бассейна, не опасаясь испачкать ткань зелёными разводами. Его контрастная фигура, словно сошедшая с обложки концептуального журнала, собирает мрак из самых темных уголков помещения. Траурный призрак под черным зонтом, не принадлежащий этому миру. Снова в этом проклятом месте, в котором едва не утонул. Хуа Чэну хочется встряхнуть его. «Ты, черт возьми, с ума сошел?» Вместо того он нарочито небрежно спрашивает другое: — Почему ты захотел устроить пикник именно здесь? — чтобы уловить реакцию, приходится переменить позу. Но выражение лица толком не разглядеть в тени широкого черного зонта. — Мой отец проплывал по десять кругов каждое утро. Он был отличным пловцом. В отличие от меня, — от спокойного ответа веет могильным холодом. Солнечные блики играют на обнажившимся дне, словно лёгкая рябь на поверхности моря в ясный день. — Ты ни в чем не виноват, — искренние, чересчур поспешные слова вырываются против воли. Хуа Чэн понимает, что сказал лишнее, когда ощущает, как властная рука в митенке ловит его за подбородок. — Правда? Мама долго пыталась научить меня плавать, но я боялся этого места. Она не понимала. Однажды у отца выдались три свободных дня, и мы отправились на морскую экскурсию. Угадаешь, что было дальше? — тяжёлый золотой перстень на указательном пальце мягко касается внутренней стороной щеки, не настаивая на ответе. Острый черный коготь чертит линию на скуле без нажима, почти нежно. На самом деле, угадывать здесь нечего. Можно сразу переходить к той части, которая называется «Десять лет спустя». Разбитая посуда в столовой и заляпанная черным воском скатерть. «Что ты, я ждал тебя весь вечер», сказанное, якобы, в шутку. Плотная одежда, душным погребальным саваном сковывающая шаг. Вызывающе босые ступни. Соленая вода, которой Хэ Сюань захлёбывается. Все те разрывающие сердце вещи, которые вспоминаются сразу, и кое-что еще. Невысказанный вопрос. «Как ты думаешь, они вернутся?» – точно так же, как и тогда, повисающий в воздухе. Хуа Чэн благодарен за то, что ему не приходится на него отвечать. — Ты можешь мне погадать? — первое, что приходит в голову под пытливым взглядом, но кажется, это именно то, что нужно. Острые когти возмущенно отталкивают подбородок. Как будто Хуа Чэн сам лез ласкаться к этой тяжелой, увешанной украшениями руке. — На любовь? Может, тебе ещё приворот сделать? — Хэ Сюань подбирает под себя ноги, отворачиваясь от бассейна. Несмотря на то, что в голосе слышится презрение, он любит и умеет гадать на картах. Очередь из клиентов подтверждает его талант предсказателя, или что вероятнее – чудовищную убедительность, дополненную авторитетностью. — Просто на будущее. Приворот мне не требуется. Я пока не потерял надежды справиться сам, — Хуа Чэн, ни капли не стесняясь, с вызывающей усмешкой потирает розовую линию, прочерченную чужим ногтем, и смотрит в глаза, ожидая реакции. Они не в том возрасте, чтобы краснеть от каждого намека. Но игра, которая все ближе подходит к острой грани, где двусмысленные слова уже не списать на дружеские подначки, развлекает обоих. Хуа Чэн улыбается, сверкая глазами, прекрасно зная, что в этот раз победа за ним. — Вставай. Ты несешь покрывало и корзину для пикника. Примерно два часа до сеанса у меня есть. И ничего в кабинете не трогай! Я после прошлого раза сортировал колоды, не очень смешная шутка с твоей стороны, — себя сбором вещей Хэ Сюань не утруждает, потому черный зонт так и остаётся лежать у самого бортика пропахшего тиной пустого бассейна.****
Маленькая квадратная коробочка из ювелирного магазина, совершенно неуместная на круглом столике для гаданий, сразу же привлекает внимание. Свою обширную коллекцию украшений Хэ Сюань обычно хранит под замком, и вряд ли он мог забыть в приемной что-то ценное. Потому, дав волю своему любопытству, и если быть честным, другому, менее приятному чувству, Хуа Чэн интересуется: — Что у тебя лежит на столе? – не сказать, что его волнуют драгоценности, но мысль, что кто-то мог сделать романтический подарок, который Хэ Сюань принял, не отпускает. Почему, черт возьми, эта вещь на виду? Неужели демонстративная месть за сказанное по телефону? Се Лянь не его парень, и судя по последним новостям, уже не будет. В лучшем случае, стоит ждать открытки из Америки с приглашением на свадьбу. Хуа Чэн усмехается про себя: не он один как-то чересчур сблизился с лучшим другом. В ответ на вопрос Хэ Сюань, который поправлял контур карандашом, стоя у зеркала во весь рост, оборачивается, чтобы разглядеть, о чем речь. Какая есть необходимость в том, чтобы красить губы золотой помадой на черной подложке в десять утра, лучше не уточнять. — Ах, это... Клиент подарил, мне не нужно. Открой, — отвернувшись к зеркалу, будто реакция его не интересует, Хэ Сюань откладывает косметику и берется за расчёску. Длинный высокий хвост, как шелковая плеть, спускается ниже талии. В распущенным виде его волосы закрывают собой всю спину до бедер, и забыть это зрелище, увиденное однажды, уже невозможно. Однако комплименты лучше оставить при себе. Не перед каждым, кто красиво выглядит и носит дорогую одежду, стоит лебезить. Есть шанс под декоративным фасадом обнаружить зубастую тварь, поднявшуюся на поверхность из пучины морской. Внутри коробки лежит узкий мужской браслет-цепочка. Вещь довольно лаконичная, и зная вкусы Хэ Сюаня – недешевая. Хуа Чэн про себя отмечает, что украшение в его стиле, белое золото неплохо сочетается с серебром. На тонкой пластинке выбита небольшая бабочка, что вызывает улыбку – рисунок здорово напоминает его художественную подпись и лого фирмы. Закономерный вопрос, готовый сорваться с губ, прерывают слова, сказанные безучастным тоном: — Нравится? У меня такой уже есть. Забирай себе, если хочешь, — Хэ Сюань величественно притягивает руку, на которой среди других браслетов действительно выделяется один похожий. В его ровном голосе полностью отсутствуют эмоции. Нет сомнения, что если от подарка откажутся, вещь отправится обратно в магазин. Почему он не отправился туда сразу, и почему на браслете Хэ Сюаня выбит другой, парный к бабочке рисунок, разумеется, спрашивать бесполезно. — Мне нравится. Поможешь застегнуть? — Хуа Чэн протягивает левую руку, заглядывая с интересом в глаза, которые не меняют своего обычного, арктически спокойного выражения. Избавленный от бирки браслет смыкается на запястье. Это конечно, не обмен кольцами, но они с Хэ Сюанем друг друга прекрасно поняли. Внешне ничего не меняется. Все то же солнечное утро упрямо пробивается золотистыми лучами сквозь плотные занавески. Высокая статная фигура, закутанная в слои черной ткани, все так же равнодушно неподвижна. Знакомое до последней чёрточки узкое лицо сейчас не отражает ни намека на иронию. Хэ Сюань под прожигающим взглядом неторопливо стягивает митенки одну за другой. Затем та же участь постигает тяжёлые золотые перстни. Все украшения, кроме одного-единственного браслета на руке. Температура в приемной резко повышается. Не так уж трудно представить, для какого занятия наедине требуется снять кольца и перчатки. Логичный вопрос «А с когтями ты что делать собрался?» удается оставить при себе. Хуа Чэн колеблется, пробегая взглядом снизу вверх: от узких ступней в кожаных мокасинах, до рук, непривычно избавленных от всего лишнего. Секундное замешательство не получается скрыть, потому когда ему хватает решимости взглянуть прямо в лицо, в наказание приходится поймать тонкую усмешку на чужих губах. «Что бы сейчас не происходило, Хэ Сюань это планировал» — короткая мысль обдает жаром. Нет, второго приглашения Хуа Чэну не требуется. Если ему зарядят пощечину за наглость, ничего страшного, позже извинится. В комнате для гаданий, не предназначенной для подобного рода развлечений, маловато широких прочных поверхностей, способных выдержать двоих. Не то, чтобы подобная мелочь могла кого-то остановить. Хэ Сюань медлит с действиями и ни слова не говорит, но в его обычно тусклых глазах постепенно разгорается интерес. Хуа Чэн слишком хорошо помнит, какого это – прижимать обманчиво холодное тело к столу. Здесь столик тоже имеется. Надеясь, что дряхлый раритет, выписанный издалека, не развалится под весом двоих взрослых парней, Хуа Чэн без особых усилий повторяет то, что сделал в столовой. Пощечину не получает, но прижаться ближе ему не дают. Ноги в шелковых укороченных брюках широко расставлены, от фигуры, сидящей на столе, веет властью. Взгляд Хуа Чэна задерживается на ступнях, не рискуя подняться выше. Поза Хэ Сюаня будто вынуждает его опуститься на колени. А затем взять в рот. Мокасин, обутый на босу ногу, слетает на пол. Обувь, расчётливо подобранная так, чтобы при необходимости можно было легко стряхнуть, отлетает далеко в сторону. Кажется, дальше, чем рассчитывал Хэ Сюань, но это уже не играет никакой роли. Не теряясь, он быстро избавляется и от второй пары. — Подними, — приказ звучит выверенно холодно. Пальцы жёстко и нервно собирают складками край парчовой скатерти. Хэ Сюань прекрасно знает, как выглядит со стороны. Невидимая морская зыбь почти касается обнаженных ступней. Хуа Чэн смотрит вопросительно и жадно, не спеша подбирать мокасин. «Это намек?» — спрашивают его глаза. Вслух же он не говорит ничего, подталкиваемый к ответной провокации, словно бесом. Спина Хэ Сюаня, обтянутая черной блузой, отражается в зеркале позади стола. Точно такое же висит за спиной Хуа Чэна. Если он трахнет его прямо здесь, как раз откроется прекрасный вид на происходящее со всех ракурсов. — Я что должен сделать, обуть тебя? — вопрос специально звучит, как издёвка. В эту игру прекрасно можно играть вдвоем. Во всяком случае, так кажется, пока узкая ступня не касается носком ширинки. — Подними обувь, я сказал, — голос звучит ровно и уверенно, словно приказывает собаке. Ладонь притягивает к себе за волосы. Плавно, неспеша. Непроницаемые глаза заглядывают в лицо с чем-то, похожим на насмешливое поощрение. Хэ Сюань никуда не торопится, бесцеремонно поглаживая снизу ногой. На недостаток реакции или излишнюю скромность жаловаться не приходится. «Ну как тебе? Нравится? Расстегни ты уже ебаные джинсы!» Но вслух ничего подобного Хуа Чэн не произносит. Демонстративно игнорируя ступню, которая свободно двигается ниже пояса, он всё-таки подбирает один мокасин – тот, что лежит ближе. Ощущения, конечно... Охуенные. Однако выдержки хватает, чтобы твердо взглянуть в глаза Хэ Сюаня. — Я тебе что, лакей? Туфли целовать не собираюсь, — едва удается удержать вздох сквозь зубы, когда носок сильнее нажимает на член. «Ну что за хуйня?» Хуа Чэн зашвыривает мокасин куда подальше. Затем ловит руками ступню и засасывает кожу на лодыжке. Кажется, останется темный след, но кого это волнует, — Ты подобного хотел? Чего-то такого? — язык коротко чертит по подошве, оставляя влажную дорожку, губы жадно затягивают в рот большой палец. Судя по реакции, да, такого. Дыхание Хэ Сюань контролирует, а вот тело - нет. Холодная ступня дрожит под поцелуями, пальцы рефлекторно поджимаются, вызывая желание проверить, в каких местах он такой же чувствительный. Плотная одежда целомудренно запахнута, но спина выгибается так, что касается холодной стеклянной поверхности позади. А ведь они только начали. «Что случится, если опустить голову между этих сжатых бедер, и попробовать его там, внизу?» Хуа Чэн надеется, что из зеркала в самый ответственный момент не появятся утонувшие родители Хэ Сюаня с вопросом, что он тут делает. Собирается взять в рот, очевидно. Хотя по ощущением кажется, что его уже в него ебут – забрать пальцы глубже физически невозможно. Губы растянуты до предела, слюна стекает из уголка, как у большой собаки, которая даже не старается скрыть свои желания. Приходится придерживать свод, чтобы ступня не порвала что-то внутри. В конце-концов, при всем изяществе, это все ещё мужская нога соответствующего размера. Если забыть об осторожности, после того, как они здесь закончат, губы распухнут так, будто он принимал в горло, а не слегка пососал пальцы. Вторая такая же уверенная ступня останавливается в районе ширинки. Чтобы помочь ей, Хуа Чэн расстёгивает молнию. Не удержавшись, сжимает пальцами у основания свой изнывающий член. «Я ему сейчас все брюки заляпаю. Этот черный педикюр с ума сводит». Не давая продолжить, его тут же настойчиво прижимают подошвой. Не больно, но на грани. — Я разве разрешал тебе себя касаться? Убери руки, — низкий холодный тон ясно дает понять, что за неповиновение последует наказание. В ответ ладонь Хуа Чэна спокойно ловит ступню, удерживая ее на месте, а второй рукой вытирает уголок губ. Если Хэ Сюань думает, что они здесь в дрессировку собак играют, то очень сильно ошибается. Пальцы стальной хваткой смыкаются на лодыжках, подтягивая тело ближе к себе. Черные длинные ногти пытаются ухватиться за край скатерти, но Хуа Чэну без всяких усилий удается вклиниться между ног. Губы выдают негромкое: — Ещё один подобный приказ, и я разложу тебя прямо здесь, — не приходится сомневаться, что так и будет. Хуа Чэн ясно даёт понять, что положение, где он как животное, прижимается сверху, для него самое естественное. Хэ Сюаню следует запомнить, что не имея в руках поводка, а в некоторых случаях – строгого ошейника, дразнить зверя не стоит. Если он конечно, не мечтает проверить на прочность антикварный стол прямо сейчас. Да, близость не дает ошибиться. Сквозь все слои ткани чувствуется нехилый стояк. — Нет, дорогой, ты будешь слушаться. Мы оба знаем, что тебе нужна твердая рука. Я прав? — тонкие губы, отливающие металлом в утреннем свете, шепчут эти слова доверительно низко. Рука с длинными ногтями опускается ниже, безошибочно нащупывая член. Пока это лишь ласковое предупреждение. Хэ Сюань, не давая прийти в себя, наклоняется ещё ближе, к самой шее, расцвечивая кожу жалящими поцелуями. Все, чего касаются эти губы, обречено обратиться в золото. В ответ Хуа Чэн молча и сильно толкается в чужой кулак. Как он и ожидал, несмотря на хозяйские замашки, дрочить эта тяжелая рука умеет прекрасно. Ветхий столик ходит ходуном от слишком быстрых движений. На всю комнату раздаются характерные влажные звуки. Искушение задрать длинные ноги и на деле показать, кто в чем твердом нуждается, невероятно огромно. Вместо этого Хуа Чэн, как хорошо воспитанный молодой человек, подхватывает Хэ Сюаня за талию и несёт в сторону спальни. С удовлетворением отмечая, что его торс моментально оплетают ногами, будто так и было задумано. — Где у тебя смазка? Презервативы с собой, — если уж на то пошло, да, они оба готовились. — В комоде. Возьми там кое-что ещё из верхнего ящика. Ты увидишь, — голос звучит повелительно твердо. «Будь послушной собакой, выполняй приказы, и в конце получишь награду». Ага, блядь, сейчас. От приемной до спальни два шага. Хуа Чэн сбрасывает тело на постель. Что там по плану? Томный предсказуемый секс? В верхнем ящике действительно находится смазка и небольшая, размером с ладонь, игрушка. Огромное зеркало на потолке даёт прекрасный широкий обзор. Кому-то здесь явно нравится любоваться собой в процессе. Хуа Чэн молча сжимает зубы. Швыряет то, что вытащил из комода, на прикроватную тумбу так небрежно, что тюбик слетает на пол. — О, ты себя очень любишь. Я тебе вид спиной не загораживаю? — до того, как звучит ответ, Хуа Чэн расстёгивает и стаскивает шелковые брюки, и ему это позволяют, располагаясь так, чтобы чужой неприкрытый стояк отражался в зеркале. Не похоже, что подобные мелочи смущают Хэ Сюаня, хотя дыхание у него всё-таки сбивается. Рука опускается ниже. Костяшки пальцев жёстко проходятся там, где он запретил себя касаться. Хуа Чэн, ощущая движение внизу, стискивает зубы, чтобы на него не наброситься. — Ты будешь лежать и просто смотреть, все понял? — твердые пальцы с острыми когтями обхватывают член, сжимая чуть сильнее, чем в приемной. — Скажи это вслух. — А тебе нравится все контролировать? — Хуа Чэн приподнимается на локтях, заглядывая в лицо. Говорит низко, интимно и безумно. — Я все равно тебя трахну. И ты этого хочешь. Лицо Хэ Сюаня резко холодеет. Глаза, и без того бездонные, становятся похожи на черную болотную трясину. — Я сказал. Что ты будешь. Только смотреть, — тяжелая, по ощущению словно пудовая ладонь не стесняясь, надрачивает член так, что Хуа Чэн взвыть готов. Ледяной взгляд, властный голос и грубые движения пальцев не вяжутся друг с другом. «Да сейчас я буду только смотреть! Скажи спасибо, что одежда цела». Поза не очень удобная, потому приходится остановить руку, которая, черт возьми, явно не одни карты держать умеет. «Хэ Сюань, блядь, ты сам напросился, я тебе сейчас покажу настоящую магию» — Хуа Чэн уверенно толкает тело на постель, наваливаясь сверху. — Лежи и получай удовольствие, — губы затягивают нежную внутреннюю сторону бедра, оставляя следы на тонкой коже. Явно болезненные, но Хэ Сюань выгибается навстречу, глотая воздух. «Твою мать, лежи спокойно, или я тебя сожру!» — ничего такого Хуа Чэн вслух не говорит, но сейчас он и правда похож на зверя. Темная голова закрывается между бедер, жадно вдыхая запах плоти. «Ты конечно, не девочка, но кажется, можешь неплохо сжиматься на языке. Давай, блядь, проверим». Но проверить ему ничего не дают. Меткий пинок скидывает его с постели. Хэ Сюань резко садится, растрёпанный, горящий ледяным огнем ярости и возбуждения. Резко хватает Хуа Чэна за волосы, подтаскивая к краю постели, с которой только что столкнул. Пальцы сжимают у корней так, что на глазах рефлекторно выступают слезы. — Я тебя на цепь посадить должен, как ебливого кобеля? Голова неудобно запрокинута. Шею, покрытую черно-золотыми следами помады ломит, а в горле отчаянно пересохло. Но Хуа Чэн все равно смеётся, демонстрируя подаренный браслет. — Так ты уже, — вторая ладонь нащупывает смазку, которая так удачно валяется на полу. Сейчас он и в самом деле похож на большого пса, которого строгий хозяин не пускает на кровать. — Я не против. Чего конкретно он «не против», не уточняется. Но зрачки Хэ Сюаня хищно расширяются. Он выцарапывает смазку из протянутой руки, и кажется, с трудом, но возвращается к своему первоначальному сценарию. Хуа Чэн так и остаётся сидеть на полу у края постели, с насмешкой наблюдая, как прозрачный гель выдавливается на бархатистую головку, покрытую темной искусственной кожей. Удивительно, что не золотой. — Маленькая штучка, у меня побольше. Нравится, когда перед тобой на коленях стоят? — в голосе звучит смех и что-то ещё, что Хуа Чэн даже не старается скрыть, наблюдая, как игрушка с трудом раздвигает мышцы и проникает внутрь. «Занимаешься этим точно не в первый раз, а все ещё узкий, как девчонка». В ответ Хэ Сюань отпихивает его ногой. Кто-то здесь явно на своих ошибках не учится, потому ступня моментально попадает в захват. Хуа Чэн из положения снизу проходится языком по лодыжке, затем слегка прикусывает пальцы острыми зубами. Под тяжёлым взглядом он меняет положение, становясь на четвереньки. — Если ты хочешь, чтобы я тебе хорошенько отлизал, так и скажи. — Ах ты блядь... Ну соси, — властная рука на этот раз ощутимо дрожит, зарываясь в волосы. Подтянуть к себе — одно короткое движение. Бедра рефлекторно раскрываются, а взгляд устремляется в потолок, на зеркало. От этого порыва хочется рассмеяться. «Я так и знал, что ты на себя не налюбуешься», но рот затыкает член. Размерами Хэ Сюань ни в каком месте не обделён. И куда только подевались изысканные манеры? Засаживает сразу в горло. Хуа Чэн думает о том, что он бы трахнул его, одетого только в золото, на этих шелковых черных простынях. Рука, уже никем не останавливаемая, скользит вниз. Прекрасный, должно быть, вид в зеркале. Он стоит у постели на четвереньках, забирая в рот до основания, а Хэ Сюань, этот названный колдун, трахает себя игрушкой, не стесняясь загонять член ему в глотку. Хуа Чэн бы давно уже его выебал за такие фокусы, но с близкими друзьями другая тема. Хочется побыть немного джентльменом, потакая фантазии. Рука все чаще двигается на члене. На вкус Хэ Сюань как соленая морская вода.****
Темные занавески раздвинуты, позволяя полуденным лучам осветить отделанную в мрачных тонах приемную. Золотые рыбки мирно плавают в аквариуме у стены, а из центра комнаты убрано все лишнее. Кажется, два часа времени до сеанса истекли, но уточнять нет смысла. Хэ Сюань ничего не говорит, значит, все в порядке. Круглый столик отставлен в сторону. Они сидят на пушистом мягком коврике между двух зеркал, образующих бесконечный коридор. Рука в золотых перстнях привычно тасует карты. — Полный расклад я тебе делать не буду. Вытяни одну карту, а вторую вытяну я, — Хэ Сюань, как никогда спокойный и уравновешенный, протягивает колоду, раскрытую веером. Честно сказать, Хуа Чэн только сейчас вспоминает, что сам просил ему погадать. Он не особенно верит в эту чушь, получая больше удовольствия от наблюдения за умелыми действиями Хэ Сюаня. Потому карту выбирает небрежно. Переворачивает, с любопытством разглядывая рисунок, будто что-то в этом понимает. На ней нарисованы Адам и Ева в цепях и кажется, какой-то демон с рогами на троне. — Перевернутый Дьявол, — голос Хэ Сюаня звучит ровно и авторитетно. — Одержимость. Тебе очень подходит, — рука неосознанно потирает лодыжку, которую будто собака зубами терзала. — Теперь моя очередь. Карта, которую вытаскивает Хэ Сюань, выглядит странно. На ней изображен человек, который висит на одной ноге. Кажется, он добровольно выбрал свое неудобное положение. Хочется спросить, что это значит, но с обычно уверенного и спокойного лица напротив сбегают все краски. Глаза вглядываются в картинку, будто стараясь рассмотреть что-то, недоступное простым людям. Пауза затягивается. В комнате, ярко освещенной летним солнцем, разом становится темнее. Украшенная золотом рука, наконец, возвращает карту обратно в колоду. Хэ Сюань тщательно тасует ее, затем убирает в бархатный черный мешочек, украшенный вышитой пентаграммой. И только потом спрашивает: — Как ты думаешь, они вернутся?