Принятие.

      День начинался и заканчивался пасмурной погодой, с застывшими и оттяжалевшими тучами в небе. Они перемещались неустанно быстро, наполненные водой, которая вот-вот хлынет стеной и будет бить по всему живому и неживому безжалостно. За окном горели нашпигованные повсюду стеклянные высотки, устремляясь всё выше, показывая величие человечества. Посмотрите, мы обуздали небеса. Ветер нессется между ними, мимо машин, он вездсущ или одинок. Он холодный, не знает преград, забирается в чужие дома, он способен сносить двери и срывать крыши, наполненный жизнью и отбирающий её. Посмотрите, мы можем обуздать и ветер, ещё чуть-чуть, и этот прекрасный в своем существовании мир, будет принадлежать нам. Невозможность овладеть всем в полной мере, сводит человечество с ума, впрочем это работает и в обратном направлении. Вот только никто не готов к обычному щелчку пальцев, превращающим половину населения всего мира в пыль. А затем второго щелчка, возвращающего всё обратно, кто-то решил поиграть в Бога. Это за гранью обычного понимания, проще добывать ресурсы в прежнем порядке, использовать их как заблагорассудится и жить. Но в этом всегда было что-то схожее, распоряжаться чужими жизнями, как будто они даны в пользование. Покалечить, посадить, убить или стереть в пыль, примерно равносильно друг другу, когда дана возможность решать чужую судьбу. Так же как возводить дома, заводы и торговые центры, отбирая у этой земли по кусочку жизни. Одна песня, перепетая множество раз.       Джеймс завис у окна, намереваясь его закрыть. Ветер просачивался через щель, оглаживая кожу холодом. Это было приятно, стоять вот так и чувствовать как пощипывает лицо и шею, совсем легко. Ощущать жизнь на своей коже, малую крупицу того, что дано здесь и сейчас.       Он наконец-то может по настоящему жить. Испытывать эти простые человеческие чувства, иметь возможность вдумываться во всё, что происходит. Иметь время, которого никогда раньше не было. Даже простая прогулка по рынку в поисках свежих фруктов казалась особенной. Искренний смех, мягкие прикосновения, слова любви и любовь в глазах смотрящего. Обычные вещи превращались во что-то новое, немыслимое, что приводит в восторг, к чему нужно привыкнуть.       Джеймс очень хотел быть просто человеком. Но конец приходит всегда и всему, остается только ждать и думать о его неизбежности. Сложив руки или в борьбе, каждый решает сам. С самого первого и до последнего вздоха, Джеймс привык бороться. И сейчас, смотреть как на глазах разрушается его дом, было катострофически тяжело. До омерзительного ледяного ощущения внутри. Как будто ему насильно вливали жидкий азот прямо в желудок, или снова замораживали в камере. Это хуже пыток, уж он то знает.       Ему хочется развернуться и сказать «сегодня отличный день», даже если за окном дождь, а она ненавидит дождь. Ему хочется отвезти её куда-нибудь, поесть любимые булочки с корицей, уж от вкусного кофе она точно не откажется. Зайти в первый кинотеатр, в котором крутят старые фильмы, вместе посмеяться над «Молодым Франкенштейном», кажется уже в десятый раз, и слушать как Аляска весь последующий вечер будеть напевать «Puttin on the ritz». Но он поворачивается к ней и все слова встают комом в горле. Они смотрят друг на друга в немом понимании, что-то не так.       Её красивые рыжие волосы перестали блестеть, тонкая, почти белая кожа обтягивала кости и остатки мышц, под ней проглядывались синие вены и эти тёмные круги под глазами, болезненные и неправильные. Всё в её нынешнем облике было не тем, что он привык видеть. Она выглядела так хрупко, что казалось может треснуть и рассыпаться как форфоровая кукла. Это сводило с ума, потому что Джеймс не понимал, что делать. Он готов разложить эту планету по кирпичикам, заглянуть под каждый камень, спросить каждого жителя, даже молиться у Бога, преклонив колени и голову. Но она не просит о помощи, она от неё отказывается, категорично поджав губы, «я сделала это сама, мне и решать». Есть ли что-то глупее, Баки знать не хотел, но терпение переходило черту и он закипал, он почти гудел и пыхтел, когда она в очередной раз отворачивалась и просила остановиться. Она была ребёнком. Не очаровательным и милым, а глупым и сокрушительным.       Баки подходит к ней ближе, опускает пальцы на её подбородок, приподнимая голову и заглядывает в глаза. Связать по рукам и ногам, увезти в какую-нибудь Ваканду и ломиться как дикий зверь, только чтобы помогли.       Но он спрашивает, оглаживая её скулу: — Как ты себя чувствуешь?       — Не так плохо, — слабо улыбается Аляска, подобно утешению. Она хлопает ладошкой по месту на диване, приглашая Барнса сесть, что он и делает, притягивая девушку к себе в объятия. Прижимаясь грудью к её спине, окольцовывая руками, он уткнулся ей в макушку, закрывая глаза.       — У меня к тебе лишь одна просьба, — глухо отозвался он и Аляска замерла, прислушиваясь. — Не покидай меня.       Она судорожно выдохнула, почти всхлипнула и кивнула, переплетая их пальцы. Она не могла обещать, хотя очень хотела. Хотела всё исправить, но не знала возможно ли. Поэтому не решившись сказать вслух, она просто кивает.

***

      Он бежал по длинным нескончаемым коридорам, так быстро, что стены расплывались. Коридор за коридором, тёмные и одинаковые, они были повсюду. Эта дверь ведет в коридор, следующая снова, им нет конца и уже нет начала. Джеймс слышит голос, слышит как она зовёт его, но не может найти, бесконечно плутая по узким коридорам. Вот он видит что-то вдали, светлое очертание, белую ткань и начинает бежать ещё быстрее, устремляясь вперед к цели, но почему-то оказывается всё дальше и дальше позади, как будто он бежит на месте. Ему хочется позвать её, окликнуть, она услышит, что он рядом, услышит, что он здесь и не бросит её, но собственный рот только открывается в немом движении.       Яркая вспышка останавливает его и перед лицом появляется Она, очки, приглаженные волосы, белый халат. Она моргает, и глаза её, желтые с вертикальными зрачками, смотрят прямо в его. Змея, ядовитая и противная, криво усмехается, оголяя острые клыки вместо зубов. Сейчас она набросится на него и сожрёт, заглотив полностью. Но Она протягивает руку и одним пальцем толкает его, заставляя провалиться в бездну.       И он просыпается. Нащупывая рядом пустоту, понимает, что один. Судорожно хватая ртом воздух, Джеймс расслабляется, успокаивая своё сердцебиение. Эти кошмары приходят каждый раз добивая его, и Она, в этом жутком обличии, даже хуже чем раньше. Он не понимал кто это и почему Она так похожа на его Аляску. Но раздумия об этом вызывали странные чувства, как будто что-то из этого могло быть воспоминанием, проснувшимся спустя года.       Джеймс поднимается на кровати, усаживаясь. Смотрит в закрытое окно с пол минуты и встаёт, но передумав, садится обратно. Аляска часто уходит посреди ночи, иногда просто посмотреть телевизор или какую-то передачу на ноутбуке, а иногда… Он понимал, что ей нужны секреты как и любому человеку, поэтому старался не всегда тревожить её, оставляя наедине. Была же причина этих ночных уходов, не считая бессонницы, того, что она просто не может спать, терзаемая выдуманным чувством вины.       Барнс вздыхает, его Аляска была впечатлительной и чувствительной, поэтому как он понял, потеря памяти, отрезавшая ей большую часть жизни сказывалась худшим образом именно в тот момент, когла у нее появилось время подумать и напрячь голову, чтобы вспомнить. Раньше, до него, когда она жила чёрт знает где, совсем одна, пытаясь выжить и выбраться, пыталась ли она вспоминать. Потерянная и ничего не помнящая, в бесконечном страхе, кого-то это напоминает.       С кухни слышится громкое «хватит», следом звон стекла, как будто что-то швырнули, а затем ещё раз. Джеймс подскакивает и выбегает из комнаты, в ступоре замирая в дверях. Стены и пол исписаны цифрами, резким торопливым почерком, в некоторых местах совсем неразборчиво. Где-то это были формулы, где-то координаты, где-то даты. Несколько черных маркеров лежало на полу у дивана, а желтый свет от лампы делал вид квартиры пугающим. Он смотрит на её силуэт в тени, волосы растрепаны, а спина поднимается и опускается от резких вздохов. Руками она держится за столешницу барной стойки и что-то шепчет, еле уловимое слухом.       — Аляска, — зовёт Джеймс, она вздрагивает всем телом и застывает, не поворачиваясь.       — Я схожу с ума, Джеймс, — она качает головой из стороны в сторону, опуская её вниз, смотря куда-то на свои руки. Голос срывается, переходя в истеричный шёпот. — Мысли в моей голове мне не принадлежат. Этот голос, он повсюду. Я не понимаю почему.       Барнс подходит к ней, разворачивая лицом к себе, приподнимая голову, удерживая руками по обе стороны. Но она не смотрит, зажмуривает глаза, либо пытается отвернуться. Он всё ещё спит?       — Посмотри на меня, — настойчиво просит Джеймс и тогда она распахивает глаза, в которых читается ужас. — Что говорит тебе голос? Он просит тебя что-то сделать? Что-то плохое?       — Нет, он…–она смотрит на исписанные стены. — Говорит мне цифры, сначала это была формула, а потом координаты. Повторяет снова и снова, что я должна быть там. Но зачем мне туда, я не понимаю.       — Куда? — она возвращает свой напуганный взгляд на Джеймса и качает головой. — Где ты должна быть, детка?       — На Аляске, — выдыхает она и тело её обессилено идет вниз, но Барнс удерживает её, встряхнув и снова поставив на ноги. — Это координаты места где я очнулась семь лет назад, но там на мили ничего нет. Лес и тундра. Я возвращалась туда не единожды, думала, может что упустила. Но там нет ничего.       Джеймс задумывается. Если смотреть на ничего под разным углом, что-то да можно увидеть. И если голос в голове Аляске, который само собой принадлежит ей самой, пытается привести её именно туда, значит там что-то есть. Это казалось логичным. Там могут оказаться ответы, которые им так нужны. Которые так нужны ей, изводящей себя каждую ночь.       — Аляска значит, — кивает Барнс, прижимая девушку к себе. — Там достаточно холодно даже в начале мая, тебе нужны вещи потеплее.       — Что? — она отстраняется и глядит на него немигающим взглядом, сложив свои руки на его груди. — Что ты имеешь в виду?       — Что я и мечтать не мог об отпуске на Аляске, — усмехается Джеймс и замечает на полу у окна осколки от разбитой кружки. — Завтра забронирую билеты, надеюсь ты готова к долгому перелету.

Несколькими месяцами ранее

      — Есть место куда ты бы хотела уехать? — рюмка сакэ отправляется по пищеводу, кажется десятая и такая же бестолковая как и предыдущие. Но смотря на Аляску, это было лучшей идеей, прихватить пару бутылок из китайского ресторанчика, где они заказывают еду. По соседству с тем, где он обедал со стариком Йори. Эти воспоминания болезненно полощут бритвой по мозгу. Но быстро рассеиваются пьяным смехом Аляски.       — Думаю, туда где потеплее, — кивнула девушка, расслабленно улыбаясь и поправляя волосы, откинув их назад. Её щеки были раскрасневшиеся от алкоголя и взгляд слегка помутнел. Они сидели на полу, спиной упираясь в диван, а на столе стояли коробки с китайской едой. По телевизору фоном шла какая-то передача, где все отчаянно желают заработать денег, не напрягаясь.       — Чем тебе Нью-Йорк не угодил? — спрашивает Барнс, снова наполняя свою рюмку и сразу опустошая её. Аляска пожимает плечами.       — Я не люблю холод и ненавижу…       — Дожди, — заканчивают они одновременно и так же одновременно начинают смеяться.       — Может что-то определенное? — не унимается Джеймс, наливая сакэ уже в её рюмку. Она крутит её в пальцах, наблюдая за мутной жидкостью. — Калифорния например? Или быть может Ямайка.       — Мне кажется Техас, — кивает Аляска и улыбается, поднимая взгляд куда-то за Барнса. Голос её становится тише. — Какое нибудь ранчо в Техасе звучит отлично.       Затем она снова смотрит на него, заправляя свою прядь за ухо. Выглядит немного растерянной, как будто позволила незаслуженно мечтать, но моргает и быстро приходит в себя.       — А что насчёт тебя?       — Мне нравится в Бруклине, — Джеймс осматривает комнату, так будто стоит на Эмпайр-стейт-билдинг и смотрит на весь Нью-Йорк, выстроившийся у него под ногами. — Но Техас тоже неплохо.       Неплохо, потому что если она скажет ему прямо сейчас, давай уедем, он согласится. И неважно Бруклин это, или чертов Сиэтл, к примеру, у него нет привязанности к месту, она стерлась вместе с его личностью. Это просто приятное напоминание о его старой жизни, здесь он родился и вырос, не более того.       — Ты помнишь свой последний кошмар? — вдруг спрашивает Аляска и отставляет рюмку на стол. Она меняет позу, повернувшись к Джеймсу полностью, ставит локоть на диван и подбородком упирается в ладонь. Он задумывается. Его последний кошмар, одно из последних проклятий. Это было уже достаточно давно, они вроде как перестали его мучать, кошмары тех дней.       — Это скорее воспоминание, — начинает Барнс, слегка замявшись. — Об убийстве обычного студента. Приказ был не оставлять свидетелей, и я должен был повиноваться, ему просто не повезло.       — Мне очень жаль, — ободряюще улыбается Аляска, зевнув. — Есть вещи которые от нас не зависят, да? Убийства невинных или виновных. Разница только в том, программа это или личное желание. — она тянет к нему руку, касаясь вибраниума пальцами и хмурит брови. — Но что хуже, быть использованным или делать всё по собственной воли.       Подчиняться против своих желаний — это всегда было хуже. Игрушка в чужих руках, словно заведенный солдатик. Но его оправдало государство, его оправдала общественность, даже попытался он сам, составляя список, который он с трудом завершил. Но диссонанс в голове не отступал, путая между собо противоричивые чувства, эмоции и мысли. Подменяя воспоминания на те, что похуже, а бывало и те, что получше. О нём самом. Путь самоисцеления не закончится на самом деле никогда. Даже если принять себя, как говорила Рейнер, вина не отступит чудесным образом, испаряясь в этом самом принятии, как будто это панацэя. Джеймс не рассчитывал ни на что, в действительности понимая, что жизнь обычных людей звучит как мечта. Несбыточная, сюрреалистичная мечта.       — Хочешь уехать? — спрашивает Барнс, и девушка, прикрывшая на минуту глаза, открывает их снова, в непонимании смотря на него. — В Техас.       Она улыбается.       — Я хочу быть там где ты.       Вот оно. Исцеление, не горькое и под натугой саморазрушения, а чистое и заслуженное. Как будто весь его путь, долгий и тяжелый, должен был привести сюда, вознося его на пъедестал. Очаровательно, думает Джеймс, я хочу остаться.

Несколькими днями ранее

      Она была одна. В пустующей тёмной кухне, поздно вечером, лампы и светильники отключены, а свет с улицы перекрыт плотной шторой. Здесь жарко. Но она не в силах подняться, чтобы открыть окно. Блокнот лежит перед ней на столе раскрытый, там что-то написано, но она почему-то не видит. Все плывет. Она плачет? Нет, глаза сухие. В голове такая пустота, блаженная и приятная.       Почему здесь так жарко? Она тянет за ворот свитера, оттягивая. Чувствует как собираются капельки пота на теле, так отчетливо ощущает, как они формируются. И собственное сердцебиение такое громкое, стучит в ушах, во всем теле. Она сама сердце?       — Ты покормила Пима?       Слышится где-то в темноте. Она дергается, оборачиваясь в разные стороны, голова такая тяжёлая. Ей хочется позвать Джеймса. Это ведь он? Но рот не слушается, голоса нет. Она отдалена от своего тела, больше не чувствует его, слышит только стук сердца. Она стоит рядом и смотрит на себя, зажатую и поникшую.       — Милая, ты покормила Пима?       Раздается где-то рядом, или внутри неё. Это всё в голове? Этот женский голос. Что это? Она качает головой.       — Посмотри как он на тебя смотрит.       Она опускает взгляд вниз, как будто там должен кто-то сидеть. Но натыкается на пустой пол и свои пальцы. Почему этот голос ей так знаком? И так далёк. Как будто он не существовал вовсе.       — Когда покормишь Пима, поговори с Летти. Нужно помочь ей собрать вещи. Она стала такой капризной.       Аляска смотрит перед собой, и каждое слово, несуществующего голоса, отбивает дрожь в её теле. Эти имена. Они что-то значат?       — В её возрасте ты все понимала. Ты всегда была такой понимающей.       Аляска зажмуривается. Ей хочется закричать, прогнать этот голос. Он сверлит дыры в её голове. Он бьёт её металической трубой по ребрам, выбивает весь воздух. Голос должен исчезнуть, она должна исчезнуть, потому что так правильно. Так и должно быть.       — Покорми Пима, милая.       Ей кажется, что сейчас она услышит оглушительный взрыв и крики. Один крик, её собственный. Посреди вездесущего обжигающего огня. Посреди обломков и пепла.       — Артур, машина прибудет ровно в двенадцать.       Последнее, что слышит Аляска и голос растворяется, не оставляя даже эхо после себя. Это в её голове. Она раскрывает глаза осторожно, проверяя. Вокруг темно и пусто. Но это ощущение на пальцах, как она проводит рукой по жёсткой шерсти.       Что это было? Она сходит с ума? Это безумие.       Девушка наконец встаёт со стула, стягивает с себя свитер, оставаясь в одной майке и подходит к окну, открывая его. Воздух наполняет пространство, отрезвляя разум.       Это безумие, думает она, нащупывая пальцами мокрую дорожку под носом. Каплями, кровь стекает по руке, она живая, движется так естественно. Аляска мотает головой, стирая кровь и слёзы со своего лица.       Это воспоминания.