Насколько быстро жизнь может перевернуться с ног на голову? Какой промежуток времени необходим? Год? Месяц? Неделя? Одна короткая новость о том, что ты пятнадцать лет назад стал отцом? Неправильных ответов, разумеется, нет. Мир находится в постоянном изменении, преобразовании, цветении и увядании. Меняется медленно со временем, порой чуть быстрее для некоторых. Самые разные события наполняют жизнью и разбивают сердца, обладая силой менять всё в одночасье. У Минато так и было. Одна фраза, одна минута, чтобы переварить её смысл, и всё поделилось на «до» и на «после». Но вблизи не всегда можно понять, какой у всего этого вкус. Только со временем, отойдя на пару шагов, становится видно.
Намикадзе поклясться готов, что за последнюю неделю абсолютно всё в нём перевернулось. Полный разворот ценностей, приоритетов, желаний, стремлений и целей. Неделю назад он впервые встретился с сыном. Сегодня уже и не вспомнит, как ему жилось в том неведенье. С прошлой пятницы они с Наруто обменялись всего парой сообщений: все о том, когда и где они встретятся вновь. Но альфе казалось, будто общение ни на секунду не прерывалось, потому что он двадцать четыре на семь думал о сыне. Перекидывал фотографии на телефон, чтобы ему показать, вспоминал какие-то факты из собственной жизни, чтобы поделиться, складывал в копилочку вопросы, которые хотелось задать, представлял, как пройдёт следующая встреча, даже во сне смотрел отрывки не произошедших ситуаций и разговоров. На всё остальное было просто плевать. Новость номер один лишь одна, и кроме неё на страницы газеты ничего не попало. Хатаке перемены в настроении заметил, но вопросами заёбывать не стал – не такая дружба между ними была. Никто не из кого щипцами проблемы не тянул. И Минато, конечно, расскажет, но сначала сам переварит. Он и родителям ещё не сказал. Ни с одной душой не поделился этой тайной. Хотел, пока, в одиночестве, с глазу на глаз с ней остаться. Чтобы никто не полоскал голову советами, не задавал вопросы, на которые не существовало ответа, не торопил, не тормозил и так далее. Сегодня пятница. Сегодня он снова увидится с сыном, и на этот раз они не будут сидеть у Кушины на кухне. В этот раз альфе совершенно не страшно. Он ни капельки не волнуется. Напротив, он в предвкушении. И всё же белая хонда радует глаз. Приезжает ли этот мальчик специально в те дни, что Минато пересекается с Узумаки, или же он просто торчит здесь перманентно – не так уж и важно. Рядом с ним спокойнее дышится, потому что он достаточно вовлечён в ситуацию, чтобы рикошетить от него полезные по этому поводу мысли, но, с другой стороны, является, по сути, сторонним наблюдателем и гораздо менее предвзят. Припарковавшись за машиной Итачи, Минато нехотя выходит в эту мерзкую, влажную жару. Сезон дождей задерживается на две недели, собираясь то и дело тучами в небе, но так ни разу не упав на землю и каплей. И эта невыносимая, мучительная жара перед дождём неприятно наполняет лёгкие и липнет к телу одеждой. Гаражная дверь полностью поднята, и альфе предоставляется возможность изучить содержимое помещения взглядом. В нём стоит не первой свежести автомобиль с выгоревшей местами краской и устарело-угловатым бампером, который занимает куда больше места, чем любой современный автомобиль. Помимо этого, гараж полнится разным домашним хламом: от полупрозрачных контейнеров с рождественскими украшениями, до старой гладильной доски, детского велосипеда и газонокосилки. Всё, вроде бы, расставлено на полки по периметру, ничего не валяется в прямом смысле слова, но ощущение захламлённости перехватывает немного горло. Ещё подойти не успел, а уже чувствуешь, что дышишь пылью. На металлическим столе справа царит другой вид полнейшего хаоса: на нём капли машинного масла, несколько старых полотенец на разных стадиях жизни, детали и инструменты, которые, кажется, проще в мусорку смахнуть, чем пытаться как-нибудь организовать. Итачи стоит над открытым капотом в тёмных брюках и такой же тёмной рубашке. Волосы откинуты назад, но пара длинных прядей всё же спадает вперёд, вызывая очень сильное желание взять и заправить их парню за уши. Он держит в руках небольшую деталь и, уронив голову, аккуратно откручивает от неё что-то. – Добрый вечер, – тянет, ещё не привыкнув к миру вне прохладного салона машины и мечтая о ледяном душе, – а ты всё в гараже, – усмехается. – Хей, – парень чуть ведёт головой, даря мужчине улыбку. Минато слегка залипает на сухожилия на тонких запястьях и том, как эстетично его пальцы манипулируют абсолютно дико в них смотрящейся грубой тёмной деталью. Омега взгляда этого не замечает – механика того, что под капотом, занимает все его мысли. А Намикадзе думает очень странные мысли о том, что ассоциации с инженерией вдребезги разлетаются. Если прежде механики представлялись ему массивными, жилистыми мужчинами в майках, то теперь непременно будут тонкими, полупрозрачными эльфами с шёлковыми волосами и закатанными рукавами из струящегося чёрного сатина. – Помощь нужна? – спрашивает Минато зачем-то. Итачи медленно поворачивается, подчёркнуто роняет взгляд к его белоснежной рубашке. – Это тупой вопрос, – кивает, чувствуя, что кислорода в воздухе не хватает. Его выжгло солнцем сквозь лупу застывших в воздухе капель. Будто ты одновременно в пустыне и под водой. – Вы в порядке? – Я супер, ты же знаешь, – прислоняется к капоту бедром в полуметре от омеги, – всегда мечтал узнать, что у меня есть взрослый сын. Точно знаю, что с ним делать, – палец вверх. Итачи усмехается мягко, отразив глазами столько искреннего понимания, будто точь-в-точь знает, каково быть на месте Минато. А тот всё-таки дышит немного. Нам ведь всего капельку нужно, чтобы почувствовать себя понятым и услышанным. Посмотри, кивни, мол «да, не из лёгких задачка» – и всё, и не нужно никаких дифирамбов. – Познакомитесь поближе, и это пройдёт, – обещает, вытирая практически чёрные от машинного масла руки об одну из таких же чёрных тряпок. – Уже договорились, куда пойдёте? – Перекусим где-нибудь. – Значит, в Ичираку, – заключает брюнет. – Та самая лапша, которую он любит сильнее, чем стоило бы? – М-хм, – улыбается уголком губ, – он им столько клиентов приводит, им стоило бы его бесплатно кормить. Намикадзе смеётся с этой милой детали. И подозревает, что этот рамен станет и его любимой едой. Не потому, что действительно самый вкусный в Японии, а потому что столько значит для него. – Он дома? – чуть запрокинул голову, указывая затылком на дом. Мог бы зайти и проверить, но один на один с Кушиной оставаться вообще не хотелось. Мало ли. Без свидетелей они могли друг другу и вред причинить. – Ещё нет, но скоро должен подойти, – кидает взгляд на отложенные на стол наручные часы. – От школы минут двадцать пешком. – Не против, если я тут подожду? – решил на всякий спросить. Над душой стоять не хотелось. – Что за вопрос, – возвращает внимание к детали, – жди, где тебе угодно, – пауза. Тёмные брови чуть хмурятся. – Где вам угодно, – поправляет себя, будто бы удивившись, что соскочил с вежливых обращений. – Хн, нет, – решил поправить обратно. Не гоже крёстной фее держать официальщину. – Давай и дальше на «ты», – не просьба – приказ. Если смог один раз – сможет ещё. Так комфортнее. К тому же, они, вроде бы, члены одной и той же странной семейки, один – по матушке, второй – по самому себе. Итачи поднимает голову, ловит взгляд. Понимает, что это не вопрос. Кивает. Просто и без слов. Со всеми бы так. – Так и, – задевает взглядом автомобиль, решая удовлетворить любопытство, – каков прогноз на эту… – хочется сказать «рухлядь», но у него рука не поднимается, – на это? – ничего получше в голову не пришло. Не всё старьё достойно называться антиквариатом. Этот конкретный автомобиль не так уж, кстати, и стар, но настолько убит использованием, будто откатал не одну, а целых три жизни. – Она ездит, – хмыкнул Итачи, вернувшись к изучению детали в руках. Откручивает от неё что-то, швыряет назад в ведро с разнокалиберным металлическим… наверное, мусором, – технически, – клонит голову, смотрит пристально, а потом выдыхает с ощутимым разочарованием. Откладывает деталь на стол, наклоняется над двигателем. Пальцы мерно водят по выступам и углублениям, проверяя и на глаз, и наощупь. Честно признаться, Минато и на это чутка залипает. Тонкие руки двигаются так уверенно, со спокойным и образованным намерением. По одним лишь движениям сразу понятно, что человек занимается тем, что всем сердцем любит. Потому что никуда процесс не торопит, не строит ожиданий, а просто чувствует. Необъяснимое инженерное искусство. Удивительно красивая вещь. – Давно ты пытаешься вдохнуть в неё жизнь? – Активно – может, месяц, – пауза. Кажется, пальцы нащупали что-то не то, потому что принялись это «что-то» откручивать. – А вообще... давно. Эту модель сняли с производства ещё в девяностых. Найти деталь в хорошем состоянии – всё равно что клад по крестикам на карте выслеживать. – Новую купить не дешевле? – укладывает руку на поднятую крышку капота. – Дешевле, – соглашается, выпрямляясь и метко выбрасывая мелкую гайку в ведро, взгляда ей не подарив, – но эта машина принадлежала отцу Кушины, – вновь тянется к тряпке, хотя не похоже, чтобы она была в состоянии сделать хоть что-либо чище, – ей не хочется с ней расставаться, а мне нравится решать нерешаемое. Улыбка без разрешения трогает губы. Есть что-то крайне заразное в чужом драйве. Смотришь, как человека ведёт, и открываешь и в себе стремление что-нибудь такое найти. Чтобы такими же наполненными нежностью горящими глазами на своё дело смотреть. – Здорово, что ты у них был, – протянул задумчиво. Больше для самого себя, чем для собеседника, но получил тыльной стороной руки по груди всё равно. – Есть? – поправился через усмешку. – Не недооценивай Кушину. Ей никогда не нужен был мужчина в доме, чтобы в нём всё чудесно работало, – пауза. Тёмные глаза опускаются к груди Намикадзе. – Извини за это. – Мм? – тоже роняет взгляд к рубашке, на которой осталось пятно полузасохшего машинного масла, что точно с белоснежной ткани уже не сойдёт. – Да пофиг, у меня их миллион, – вновь устанавливает зрительный контакт. – Тебе не нужно защищать Кушину от меня, я понимаю, что одинокие родители могут всё и даже больше, чем не одинокие. – Тебе не обязательно говорить правильные, прогрессивные вещи, ты стоишь достаточно близко, чтобы я знал твои настоящие мысли. Что ж, аргумент справедлив. Он действительно переполнен некоторой ревностью к маленькому Наруто, которого ему не довелось шанса узнать, возмущением по поводу важных родительских моментов, которые он никогда уже не прочувствует, и искренней злостью за то, что его отношения с его ребёнком навеки будут определены его отсутствием, которое он не выбирал, вещами, которые могли быть предотвращены, если бы он только знал... Но несмотря на это Минато действительно свято верил в суперспособности Узумаки. Он не сомневался в том, что она чудесная мама, как и не сомневался в том, что Наруто не испытывал дефицита ни во внимании, ни в любви. – Ты же понимаешь, что это работает в обе стороны, – напоминает, тоже поймав достаточно, чтобы понимать, насколько предвзято мнение этого парня. Фон там ровный, можно даже сказать дружелюбный, но очерченный тонким контуром предупреждения. Та самая терпкость, которую вдыхаешь исключительно если собеседник к разгону готов. Такой телепатический совет не борзеть, иначе получишь. Не удар, но готовность его совершить. Итачи кивает медленно, не разорвав зрительного контакта ни на секунду. И, честно, альфе почти хочется отпрянуть, потому что готовность красиво словом хлестануть – хн, или конечностью – там отнюдь не наигранная. – Ты был поставлен в непростое положение, – признаёт Итачи взвешенно, – мы все это понимаем и, честно, я считаю, что ты справляешься со всем этим крайне достойно. – Но? – уточнил без намёка на юмор. – Но, – повторил, – как бы сильно я ни желал тебе успеха, я буду защищать Кушину. Ты имеешь право её осуждать, – будто бы разрешает. – Я имею право считать, что ты ничерта не знаешь о ней, чтобы иметь по этому поводу мнение. Охуеть, как твёрдо этот парень стоит на земле. На памяти альфы, ни одному омеге ещё не было настолько похуй на его реакцию. Не, он вполне себя контролирует и феромонами на собеседника давить не станет ни за что, но это как бы известно только ему одному, и большинство людей всё же заворачивают свои мысли в слова аккуратнее. Без очевидного вызова. Все, но не этот. Этот маленький, тоненький мальчик смотрит с твёрдой уверенностью в том, что сможет не только собой Узумаки закрыть, если понадобится, но и по голове тупому мужику надавать. А мужик этот, собственно, на рожон и не полезет. Не проверит, блеф это или правда. Искренне уважает движущий парнем инстинкт. – Иными словами, я имею право осуждать, но в твоих глазах в любом случае выхожу идиотом, – перефразировал, ловя удовольствие с прямолинейности и простоты, установленной между ними. Здесь никто не притворяется – можешь не сомневаться. – Бинго. Альфа кивает, мол «окей, по рукам», и брюнет возвращает машине свой взгляд и львиную долю внимания. – Давно ты с Кушиной знаком? – Лет с восемнадцати, – отвечает быстро и без особых раздумий, – мне было по пути после пар забирать Саске с уроков, и я довольно быстро познакомился с родителями его одноклассников. Когда они с Наруто начали дружить, приросли друг к другу быстро и крепко. Мы с Кушиной, как следствие, проводили достаточно много времени вместе. Тоже подружились, стали помогать друг другу со всякими «отвезти-забрать». Теперь, – мягкая улыбка тронула губы, – мы с братом проводим здесь больше времени, чем у себя дома. Здесь очень тепло, – тёмные глаза касаются мужчины, – ты заметил бы это, если бы поменьше рычал. – Ты не видел ещё, как я рычу, – поправляет альфа, сощурившись. – О каком тепле речь, если мы с Узумаки в холодной войне? – Ни о каком, – соглашается, – но, Минато, – ловит взгляд, – в этой войне победитель не ты. Альфа щурится, хоть и понимает прекрасно, что парень прав. Это как раз одна из тех ситуаций, когда заткнуть свою гордость и установить мир – самое умное, что ты можешь сделать. Но, скажем так, он недостаточно зрел, чтобы так поступить. Хочется понедолюбливать Узумаки ещё хоть немного. Эгоистично так, инфантильно. Ясно-понятно, что извинений он от неё не услышит, но, блять, подчеркнёт, насколько подло она поступила. – Мне победителем быть и не нужно. Одно моё присутствие здесь выводит её из себя. Я не буду притворяться, что эта мысль не греет меня. – Смотри не обожгись, – даёт на полном серьёзе совет, – терпения в ней не то чтобы много, а я не полезу её останавливать, если она решит сломать тебе нос. – По-твоему, я заслужил? – спрашивает, про себя признавая, что, окей, чуток заслужил. – Нет, – честно, как и всегда. Развивать тему дальше омега не стал, а Минато не настоял. Да у них и времени не было, потому что вдалеке замаячил одинокий силуэт, от которого сердце сразу же пропустило пару ударов. Наруто подошёл к ним, улыбнулся, добавив ещё немного тепла в этот уже и так невыносимо жаркий вечер, приобнял Итачи, клюнув носом в его затылок, забежал в дом на минуту и с энтузиазмом сел на пассажирское сиденье автомобиля альфы, готовый вывести их общение за пределы этого душного дома.***
Итачи сидит за кухонным столом и не пьёт заваренный для него чай. Пальцы ещё обвивают ручку керамической кружки, но так ни разу к губам её не поднесли. Возможно, сделают это, когда последний кубик льда в ней растает. В рубашке очень неудобно. В офисе кондиционеры перманентно создают приятную прохладу, поэтому длинный рукав – вполне адекватный дресс-код, но за пределами Хонды стоит жаркое японское лето, и комфортно не будет, хоть разденься ты полностью. Итачи закатывает рукава, расстёгивает пуговицы у горла, даже штанины своих тонких брюк пару раз подворачивает и заставляет себя верить, что это помогает. Он не так уж и долго под капотом возился, но вымотаться успел просто чудовищно. Слишком жарко, никакое количество солнцезащитного крема не кажется достаточным, деталь нормально подошла, но что-то в ней глаз задевает, и омега так и не понял, что именно. Вроде, всё по плану, но как-то совершенно не так. – Кушина, – выдыхает, отнимая пальцы от кружки и приподнимая их в воздух, – умоляю, у меня в глазах рябит от тебя. Женщина выдыхает, перестаёт мерять крохотную кухню шагами, выпускает из рук полотенце, которым вытирала уже тысячу раз сухую тарелку. Та с еле слышным стуком ложится на столешницу. – Сядь, – говорит парень ей, подмечая десять из десяти маньеризмов, которые она совершает, когда не может успокоить свои нервы. Узумаки в последнее время только в таком состоянии и существует, к сожалению. – Да я не могу, блять, сидеть, – стреляет взглядом в него. – Время быстрее не побежит, Наруто быстрее не вернётся, Минато не скончается скоропостижно от удара. – Очень жаль, это было бы супер, – цедит она, хотя брови ломает – сама своим словам не верит. – Сядь, выпей, – придвигает к ней свой не тронутый чай. – Не бойся. Узумаки смеётся, но за стол всё же садится. Обнимает руками холодную кружку. – Не бойся, – дублирует еле слышно. – Кроме этого мальчика у меня ничего больше нет, мне ничего больше даже не нужно. – Никто этого мальчика у тебя не заберёт, – обещает, вплетая в волосы пальцы, чтобы убрать их от лица. – Да и не сможет. Ему же не пять. – Ему и не двадцать, – вбрасывает мрачно. – Как ты себе это представляешь? – не понимает Итачи. – Что Минато заставит его? Ты сама-то ни одного спора с этим ребёнком не выиграла. – Хах, это так. Но блондинчика не недооценивай, – качнула она головой, – то, что он идёт на уступки, это скорее щедрость, чем данность. – Да у него выбора особого нет, – вновь откидывает от лица пряди волос, и Кушина, устав наблюдать за борьбой, снимает с запястья резинку и протягивает её парню. – Спасибо. – Что ты о нём думаешь? – наконец, отпивает холодный чай из кружки. Итачи неоднозначно ведёт плечом, собирая волосы пальцами, чтобы забрать в низкий хвост. Он ожидал услышать подобный вопрос ещё после первой встречи с Намикадзе, но развёрнутого ответа тем не менее ещё не имел. Он не был любителем делать преждевременные выводы. Опыт показывал, что люди редко являются тем, кем кажутся в первые минуты общения. И омега как-то уже привык первое время просто наблюдать и не рассуждать особо над чьим-то характером. Так проще смотреть здраво на вещи, а не путаться в навешенных на них ярлыках. – Он старается, – это пока единственный сформированный вывод об альфе. – Зол на тебя, разумеется, но это можно понять. – Да, – роняет взгляд в чашку с ощутимым оттенком вины. – Одно решение, столько последствий. Было куда проще сказать ему сразу. – Было, – кивает брюнет, – но решение это назад не забрать. Итачи не до конца понимал, почему Кушина не сказала альфе про сына, как только узнала. Там, однозначно, был страх, он в женщине сидит до сих пор, расслабиться ей не даёт. Но, познакомившись с Минато, увидев его своими глазами, вдохнув его своим носом, Учиха не понимал, чего там можно бояться. Намикадзе производил адекватное впечатление, шёл на разговор, даже если зубами скрипел. Не похож на человека, которому нормально будет забрать ребёнка у матери, в любом возрасте. А если отложить страх и недоверие, какие чувства могли её решению поспособствовать? Гордость. Может, ревность. Обида. Они ведь расстались не потому, что поругались или охладели друг к другу. Он уехал. И она вполне могла на эмоциях не желать с ним иметь что-то общее. Уходить и отпускать куда проще, когда у тебя кровоточат незажившие раны. Уходить и отпускать невыносимо, когда чувства есть, но дороги расходятся. – Наруто выглядит счастливым, – улыбается Узумаки натянуто. – Ревнуешь? – спросил, прекрасно зная ответ. – Ты не представляешь, – прикрывает глаза. Омега наклоняется вперёд, чтобы накрыть её руку своей, а то чашка рискует разлететься в пыль. – Он же мой мальчик. Мы всегда были вдвоём. – Он всегда будет твоим мальчиком, – обещает Итачи. – Если он полюбит кого-то ещё, не станет любить тебя меньше. – Да я знаю, – смеётся Кушина, – ты, мелочь, как со мной разговариваешь? – Как с напуганной девочкой, как же ещё? – изгибается тёмная бровь. Омега мгновенно получает хлопок по руке и мягко смеётся, прислоняясь обратно к спинке стула. А в зелёных глазах Узумаки теплится тот самый огонёк, которым женщина славится. Ещё не совсем разгорелся. Потихоньку силу набирает, питаясь поддержкой и искренними улыбками. Когда-нибудь – Итачи уверен – разгорится сильнее, чем когда-либо прежде. – Всё будет нормально, – даже на секунду не сомневается в этом. – Пройдёт месяц, другой, вы привыкнете. Потом даже не вспомнишь, как было без этого альфы. – Обещаешь? – смеётся. – Обещаю, – кивает.***
Ближе к вечеру в школе уже практически никого. Только выпускники где-нибудь сидят над учебниками, готовясь к экзаменам. А один конкретный выпускник может смело стонать Саске в ухо, не боясь быть услышанным. Дей не был одним из тех робких и застенчивых омег, что могли годами носить в себе влечение и ничего по этому поводу не делать. О, нет. Цукури всегда брал свою судьбу в свои руки. Первым год назад подошёл к Саске, дождавшись его после стрельбы. Заткнул Узумаки лёгким взмахом руки, а потом этой же рукой перехватил волосы Учихи, дёрнул его вниз и глубоко поцеловал. Брюнет, хоть и был капельку в шоке, упускать эту сладость не стал, поэтому разомкнул державшие рюкзак пальцы и сомкнул их на тонкой талии, прижимая блондина к себе. Они в той же раздевалке и трахнулись парой дней позже. И с тех пор периодически, не сговариваясь, находили друг друга после занятий. Цукури, при всей его наглости, мозги альфе вообще не ебал. Не писал никаких сообщений, не хотел никаких свиданий, вообще игнорировал брюнета, проходя мимо него в коридоре в учебное время. И вот это, пожалуй, нравилось Саске больше всего: что никто никому не капал на мозги. – Ах, – омега запрокидывает голову, впиваясь пальцами Учихе в плечи, и тот увеличивает темп, наклонившись к душистой шее. Руки уже, если честно, устали держать целого человека на весу, да и в целом хотелось домой: поесть, в душ, в кровать. Дейдара содрогается, достигая оргазма, Саске тоже кончает после пары резких толчков. Морально альфа разрядился ещё на стрельбе, а теперь и физически слил весь свой стресс. Доброта достигнута, что называется, осталось лишь парочку базовых потребностей удовлетворить, и день официально хороший. – Мм, – прикрывает Цукури глаза, прислоняясь к стене, когда его отпускают. По его бедру медленно стекает сперма, и это весьма странное зрелище. Он же обычно ведёт себя так, что никто и слова поперёк не решится вставить, и вот этот потухший, уставший человек, что минуту назад в прямом смысле скулил от толчков, вообще не проходит в голове за Цукури. Слишком мягкий и податливый, чтобы быть той занозой. – Не представляю, что я буду делать в универе без такого горячего мальчика, – выдыхает, бродя взглядом по альфе. – Найдёшь себе нового, – хмыкает Саске, застёгивая обратно штаны. – Такого же на всё согласного, но держащего язык за зубами, а зубы при себе? – изогнул бровь саркастично. – Ты встречал вообще альф? Саске не считает себя обязанным отвечать. Ему, в общем-то, плевать, как Цукури будет спускать напряжение после того, как школу окончит. Его так же не особо парит, как и с кем он сам будет это делать. Люди постоянно находят друг друга. Так или иначе они оба столкнутся с человеком, который тоже будет за ни к чему не обязывающий секс после занятий. – До метро проводишь? – уточняет блондин, выцепляя из сумки салфетки. – Само собой, – прислоняется к стене, проверяя телефон на наличие сообщений, но там ничего. Наруто сегодня вновь встречается со своим отцом. Второй раз. Куда Узумаки его решил затащить? В Ичираку, конечно. Как этот болван может любовно трещать об этой лапше, вы бы послушали. Наруто на этот раз уже не так волновался, не волновался и Саске. Уж у кого не бывает проблем с налаживанием с кем-то отношений – так это у Узумаки. Он по щелчку умеет преобразовывать негативные эмоции в хорошие. Что бы ты ни думал о нём, уйдёшь после разговора с чётким ощущением, что хочешь его в лучшие друзья. Учиха об этом знает на собственной шкуре. Одним забытым днём, на каком-то году начальной школы этот блондиньчик просто решил завязать с брюнетом разговор. И так до сих пор его и ведёт. Саске моргнуть не успел, как назвал Наруто собственным братом. Итачи тоже мгновенно сломался. И только родители держали нейтралитет, но их в принципе ничем не задеть. Они из того поколения аристократов, которому в школе о чувствах никто не рассказывал, и похоже, что чувств этих попросту нет. – Вот это улыбка, я такой не видел ещё, – усмехается Цукури, стремительно возвращая обратно свой громкий характер. – Я улыбался? – открывает перед омегой дверь. Он, если честно, понятия не имел, что у него было за выражение лица до этих пор, да ему и не важно. – Тихонько так, – смеётся блондин, – не бойся, я никому не скажу. Шутка, если это она, пролетает у альфы над головой, потому что он не понимает, с каких это пор улыбка на его губах считается удивительным явлением, тем более уж тайной, за разглашение которой он должен бояться. Но Дей где-то там в своём мире, его никому не понять. Пока они бредут до станции, альфа пинает свои ленивые мысли, а потом, как и всегда, решает попинать их в сторону лучшего друга. Да и в целом хочется знать, как у него там дела. Вы: «Я действительно не улыбаюсь?» Подходит пару минут прежде, чем Наруто читает. Наруто: «Кто бы ты ни был, положи телефон откуда взял, пока Саске тебе руки не поотрывал» Усмешка. Болван. Вы: «Ты сам, вроде, растёшь, а шутки лучше не становятся» Наруто: «Не пизди про мои шутки, я же всё чувствую. Если в животе бабочки – значит Саске смеётся» Вы: «Дурила» Узумаки читает, но не отвечает, и альфа смотрит в экран, сам не понимает, чего ждёт и какая ему разница. Дейдара уже спустился в метро, целый и невредимый, а Учиха стоит, прислонившись к стене, расстёгивает пару пуговиц форменной рубашки. Погода стоит омерзительно жаркая. Душная. Даже от пиджака, что висит на локте, хочется поскорее избавиться. Пальцы печатают слово «забудь», чтобы выдернуть блондина из ступора. Как-то не по себе, когда он не знает, чем отвечать. День, когда Наруто останется без слов, будет предвестником апокалипсиса. Но он, к счастью, отмирает до того, как брюнет успевает отправить. Наруто: «Конечно, ты улыбаешься. Не так часто и широко, как нормальные люди, но так же метко, как по мишени стреляешь» – Хм, – вновь усмехается. Чёрт знает, на какой ответ он рассчитывал, но, наверное, не на такой. Да и сдалась ему вообще эта тема. Наруто: «Почему спросил?» Вы: «Да просто. Ты всё ещё с отцом?» Наруто: «Да, мы сидим в Ичираку. Иду на личный рекорд 😈 Приходи посмотреть» Вы: «Жарко» Узумаки отправляет в ответ палец вверх. В целом редко требует дополнительных объяснений. Когда знаешь человека давно и так тесно, начинаешь не только понимать, но и предугадывать его. Саске знал, что его позовут в Ичираку. Наруто знал, что ответ будет отрицательным. Они оба телепатически друг друга чувствуют. Нет нужды вбивать тысячу символов, придумывать сложноподчинённые предложения и аргументы. Только не друг с другом. Эту примитивную стадию они давно миновали. За шумным вдохом следует разочарованный выдох. Кислорода в Токио попросту нет. Ощущение медленного и мучительного удушья и к середине ночи не отпустит, а мышцам нужно откуда-то ещё энергию взять на прогулку до дома. А хотя… Пальцы прокручивают пару раз телефон, пока в голове взвешивают «за» и «против». Первых не счесть, вторых нет вообще. О чём тут, собственно, думать? Вы: «Занят?» Пара минут ожиданий. Итачи: «Нет. Где ты? Я заеду» Улыбка трогает губы. Саске предпочитает считать, что понятия не имеет, откуда берётся порыв держать омегу в руках и не хотеть никому отдавать. Играет спектакль перед самим собой, будто не знает подобного чувства. Сам же в своей игре изъяны находит, педантично просит всё переснять и, желательно, с чувством, сам же не оправдывает этих надежд. Правда в том, что подобное алчное чувство знакомо ему от и до. В ином проявлении, в плоскости с абсолютно другой глубиной. Он никогда не терялся ни в ком романтически, не хотел добиваться ни чьего внимания, не ревновал приглянувшегося омегу к конкуренту, не испытывал порыв сделать что-нибудь импульсивное, привлечь внимание, сделать своим. Ни единого раза. Не романтик. Вообще, по ходу, в таком не нуждается. Но с братом… Ебать, вы бы знали, на что альфа был готов ради этого человека. Дыхание задерживал от счастливой улыбки, впитывал губкой каждое слово, спать не мог по ночам, если знал, что Итачи что-то тревожит. Пару раз видел, как старший брат плачет, и еле не рассыпался, прижимая его к себе и обещая, что всё будет в порядке. Ради счастья этого омеги любая жертва оправдана. А источник этой нежной, щемящей любви чист, её порыв безвозмезден. Ничего не нужно в ответ, даже на благодарности воздух тратить не нужно. Просто будь в моих руках, и я не дам никому посягнуть на твой свет. Плевать, насколько ты старше, ты был и останешься моим крошечным братом. Так что, да, нежность Саске была не чужда. И в минуты таких вот улыбок, которые случались с его ведома, когда одна лишь мысль о родном человеке осветляла его серый день, альфа имел смелость признаться себе в том, что на самом-то деле он полон чувств. Просто распределил их не так, как распределяют остальные. Раскидал между парой человек, не оставив ничего для внешнего мира. Мира – как же. Вся его вселенная умещалась всего в двух бьющихся сердцах. В двух людях, которые и сами о себе могли позаботиться, но он всё же хотел, чтобы можно было рядом стоять и страховать на случай падений. Не для них, для себя. Чтобы самому спокойно дышать. Вы: «На станции около школы. Хочу мороженого» Под «мороженым» он, разумеется, имел в виду «купить мороженое, чтобы брат его съел» и хоть на секунду выдохнуть, оказавшись в прохладе полного холодильников помещения. Итачи: «Буду через две минуты» Плечи бессильно прислоняются к омерзительно тёплой стене. Дышать ни капли не легче, но гудящие ноги хоть чуть отдохнут. Они сегодня отстояли тренировку, потом ещё держали вес человека, который пусть и крошечный, но лёгкий лишь первые пару минут. Затылок тоже льнёт к твёрдой поверхности, пока глаза бродят по улице, надеясь среди целого города разглядеть одну белую хонду.***
– Он придёт? – спрашивает Минато, наблюдая за улыбкой собственного сына и не сомневаясь в том, с кем он сейчас переписывается. Наруто улыбается практически перманентно, горит энтузиазмом, полон той же самой позитивной энергии, которой славится и сам Намикадзе, но светится этот парень при упоминании лишь одного человека. Стоит имени проскользнуть в разговоре или телефону оповестить о сообщении – и всё необузданное трепетное тепло просвечивает сквозь и наружу. Через глаза. Через оттенок улыбки, который от обычной с первого взгляда не отличим, но послевкусие оставляет другое. Через скорость, с которой молодой альфа разделяет внимание надвое: не важно, чем он занимается, лучшему другу обязательно достанется сколько-нибудь. Этот Наруто, беззаботный и полноценный, от Саске не отделим. Они всегда идут парой, если не в прямом смысле, то контекстом так точно. Минато наблюдает и не может не замечать. Но, пока, не имеет по этому поводу мыслей. Недостаточно знает. Не имеет ещё права лезть без разрешения в личное. Тем более не имеет права одобрять что-то или не одобрять. – Нет, – усмехается парень, совсем не расстроившись. Убирает в карман телефон. – Он в такую жару к горячей еде не подходит. – Что ж, он умнее, чем мы, – хмыкает альфа. Ему действительно очень жарко сейчас, если бы можно было сидеть тут в трусах, он бы с удовольствием покидал свою одежду хоть в мусорку. У Наруто лицо тоже блестит, а дыхание каплю тяжёлое. Тем не менее, они не уходят. Продолжают пить горячий бульон и обсуждать, что ещё заказать. Лапшичная маленькая, неприметная, простая и совершенно обычная. Рамен здесь вкусный, сытный, но не волшебный. Таких заведений в одном Токио не сосчитать, но улыбка твоего ребёнка – она такая одна, ради неё ты на подвиг готов, и за то, что Ичираку стало причиной этой улыбки, Минато готов ужинать здесь хоть каждый день. Не надоест. Здесь помимо очевидных вкусов ещё и послевкусие первых осторожных шагов, уют, открытость, робкое доверие. Столько впечатлений, столько начатых разговоров, тем, которые развить лишь предстоит. Такой с большой буквы Охуенный момент. Никакая жара не испортит. – Почему именно эта лапшичная? – чуть запрокидывает голову, позволяя гравитации самой смахнуть со лба волосы. Воздух на высоте дополнительных пяти сантиметров такой же невыносимый, как и внизу. Он это, разумеется, знал, но разочарованием где-то всё-таки колет. Наруто медленно поворачивается, кивает в сторону дороги, вынуждая напрягать перегревшийся мозг. Дорога, как дорога. Обычная. Ничего особенного на ней нет. С этой стороны несколько маленьких заведений, где можно найти всё: от напитков и сытных обедов, до безделушек для телефона и кричащих о любви к Токио кепок. По другую же сторону… – Больница? – единственное предположение. – Кушина в этой работает? – Нет, – качает головой, смеряя полуприконченный рамен взглядом и тяжело выдыхая, – в этой она практику проходила. Я зависал на станции медсестёр, когда было не с кем после школы остаться. Мы часто здесь ужинали. Нежная улыбка трогает губы мальчишки – речь, верно, идёт, о самых тёплых воспоминаниях. Беззаботных временах, когда ничего ещё не отягощает детские мысли. А у Минато в груди натурально саднит. Потому что этому мальчику было, с кем остаться. Его отец был совсем рядом, в этом городе, нередко в этом самом районе. Возможно, проезжал по этой самой дороге в тот самый момент и не знал, какая ценность пряталась за поворотом. Нет смысла пережёвывать прошлое и негодовать с собственных несовершённых поступков – альфа прекрасно знает, насколько бесполезен этот мазохизм в его настоящем, но навязчивые мысли не выключаются. Воображение рисует картинки: как всё могло быть; как он проходил мимо и не замечал; как всё действительно было. Бессильное, мерзкое незнание все события очерняет. Жизнь, что казалась тебе полноценной, выглядит абсолютно пустой. Чужой взгляд отрезвляет, потому что счастьем уже не лучится. С феромонами Минато очень аккуратен, по ним настроение не отследить, но Наруто его откуда-то считывает. Видит, как в таких же глазах, как у него самого, что-то потухает. Безупречно идентифицирует и эмоцию, и, похоже, причину, а Намикадзе не может закрыться. Он и не привык. Ни чьему мнению не придавал ещё такой важности, никому в руки свою судьбу не вверял, не ощущал перед собеседником бессилие. И сейчас – вот же дикость – готов извиниться. Даже считая свои чувства абсолютно оправданными, готов признать, что он в корне не прав. Один комментарий – и он сдаст все позиции, пересмотрит любое мнение. – Какое-то время, – тихая речь прерывает тишину, – я считал, что вам будет плевать на меня. Минато впервые на своей памяти давится воздухом. Прямо на вдохе спотыкается, падая прямиком в негодование, потому что как, чёрт возьми, он посмел вообще думать такое? Ему никогда бы не было плевать. Ни тогда, ни сейчас, ни через сорок лет – срок не важен. – Наруто… – Я знаю, – перебивает, – я вижу. Мне приятно. Вам больно. Я извиняться не буду, вам тоже не стоит. Альфа сентиментальности за собой не замечал, но в глазах по-настоящему защипало. Как в тех историях, где в персонаже одновременно поднимается столько эмоций, что он удержать их не в силах. Только с Минато было не так. Его, наоборот, отпустило. Груз прочно висел на нём, отягощал каждый миг, и никак не привыкнуть, никак не избавиться. Наруто взял ножницы и взмахом руки всё отрезал. Вина, ухнув быстрее, полетела одной из первых, сомнение упорхнуло следом за ней. А тот потолок, под которым мужчина пытался летать, распахнулся, пригласив в следующую главу этой истории. С начала они не начнут, пятнадцать лет их от него отделяют. Но вместо того, чтобы оборачиваться и с грустью на всё несвершённое смотреть, разрешили двигаться дальше. И пусть в истории будут дыры – ну и что? Если она не закончилась – главы будут в неё добавляться. И ты можешь писать от руки всё, что хочешь, прямо по чистому листу. Может украшать их словами, можешь – событиями и иллюстрациями, даже можешь вносить персонажей. Бесконечное число вероятностей, а потолка больше нет.***
Погода к физическим нагрузкам сегодня не располагает. Да к функционированию в принципе, если подумать. Животные отсыпаются в спячках от голодных морозов, у людей таких проблем больше нет – они найдут, где отогреться. Но вот летом… Как же хочется заползти в холодильник, выключить метаболизм, закрыть глаза и разбудите, пожалуйста, осенью. Минато сегодня выходить ни на какие пробежки не планировал. Не после двух порций рамена и не в такую погоду уж точно. Но дома ему не сиделось. Не работалось, не отдыхалось, не расслаблялось. Он был переполнен энергией, тем самым видом её, которая ноги от земли отрывает. И в четырёх стенах стало тесно. Душа попросилась на волю. Минато не стал ей отказывать. Альфа снял с себя, наконец, все рабочие шмотки, накинул всё лёгкое и приносящее спортивный комфорт, всунул ноги в свои убитые кроссовки и вышел из дома. Привычный маршрут вокруг парка Тиёда не показался ему привлекательным – он мужчине знаком вдоль и поперёк, большинство вечерних пробежек случается именно там. Можно долго бежать вдоль реки, по внешнему периметру забора, по тропинкам до замка Эдо, сквозь туристический поток или одинокую рощу – идеальное место, чтобы слить калории и проветрить под музыку голову после длинного рабочего дня. Сегодня хотелось другого. Этим вечером альфе, напротив, хотелось думать. Смаковать свои рассуждения, перелистывать воспоминания, улыбаться услышанным шуткам, отогреваться в сохранённой памятью улыбке. Брести по закоулкам своей головы в тот же момент, когда бредёшь по улицам Токио. Быть там и здесь, везде и нигде. Чувствовать настоящее, не будучи его участником. Хотелось невозможного. Голова отдала телу руль, и ноги выбрали направление. Просто так, не задействуя логику, побрели вдоль дороги. И вместо привычной зелени фоном поплыли высотные здания. Застеклённые офисы, отели с дорогими ресторанами на первых этажах, торговые центры, пешеходные переходы. Какие-то люди еле плелись, какие-то в прямом смысле бежали, повсюду мелькали пиджаки с отглаженными рубашками, спортивные костюмы, модные юбки и комфортные джинсы. Десятки историй, пропущенных мимо. На фоне таких декораций получалось нащупать тот самый баланс, в котором мысли одновременно глубокие и безмятежно пустые. Целых сорок ценных минут. Минато бы и больше прошёл, почти свернул с бесконечной дороги, чтобы сойти на менее знакомую улочку, но сделать этого не успел. Взгляд зацепился, узнал; ноги остановились, понесли совсем не туда. В парке Синдзюку мужчина толком ещё не бывал, но проезжал мимо столько раз, что узнать мог с любого ракурса и стороны. За забором, под высокими деревьями стелется мрак, но освещения с параллельной улицы хватает, чтобы разглядеть невысокую, хрупкую фигуру. Чёрная футболка липнет к точёному телу, свободные штаны выглядят лёгкими, но смотреть на них капельку жарко. Они так обнимают лодыжки омеги, что ты физически не сможешь прекратить фантазии о стройных ногах. Будешь скользить взглядом выше и выше, представляя, что там под этой свободной тканью, пока до ягодиц не доберёшься, а там уже всё рациональное из головы начисто вылетит. Минато, пока подходил, взгляда не мог оторвать. Красивый, чёрт возьми, невероятно красивый. Даже мысли о сыне чутка заглушает. – Итачи? – тянет, на последних метрах сбавляя свой шаг. Всё ещё как-то не верит, допускает возможность, что ошибся, со спины принял не за того. Омега разворачивается. Хн, нет, не ошибся. Он визуально выжат, дышит не так ровно, как в гараже Узумаки. Длинные волосы собраны сбоку в хвост, перекинуты через плечо. В руках полупустая бутылка воды, а щёки тронуты здоровым румянцем. Взгляд от усталости немного потухший. Да он весь какой-то ручной. Рубашки будто подтачивают в нём углы, не дают разглядеть, что под ними он мягкий и тоненький. – Минато, – каплю сбит с толку. Пробегает изучающим взглядом по альфе, потом по пространству вокруг, словно ищет подвох или объяснение этой неожиданной встрече. – Ты бегаешь, – подмечает не без удивления. С ума сойти, спортивный омега. Таких, разве, делают? – М-хм, – подносит бутылку к губам, делает несколько медленных глотков, цепкого взгляда с мужчины ни на миг не спускает, – мой альфа помешан на спорте. Как оказалось, это заразно. Намикадзе не успевает спрятать дрогнувшие в удивлении брови. Было бы не совсем точно сказать, что он не подозревал о существовании альфы у этого парня. Он уверен был в том, что его нет, потому что никем от омеги не пахло. – Не так уж помешан, раз бегаешь один, – хмыкает, не боясь комментировать прямо. – Он сейчас не в Японии, – поясняет обыденно, – на полугодовом контракте с футбольной сборной Кореи. – Хм, – кивает, добавляя в копилочку факт. Это объясняет и отсутствие, и любовь к бегу, – трудно, должно быть, – сам бы он так не смог. С Узумаки же даже не пробовал, принял расставание за данность, когда на горизонте замаячила дистанция. Оказывается, так не у всех. – Приятного мало, – соглашается парень, – но что с ним поделать? Не обрезать же мне крылья тому, кто летит за мечтой. Какая интересная формулировка. Минато, в целом, согласен: обрезать крылья не стоит вообще никому, но и оставаться в непонятных, непростых отношениях тоже не обязательно. Хотя, откуда ему знать? Ему чужд такой опыт. Он никогда никого в такой степени и не любил, чтобы желать хранить что-то на расстоянии. – Хорошо в Ичираку посидели? – съезжает с темы, подчёркнуто шагая назад. Минато принимает приглашение, следует за ним по аккуратной дорожке, что ведёт вдоль забора. – Так хорошо, – усмехается, – что я сегодня вместо бега вышел просто погулять. Омега улыбается, поджимает губы, мол, добро пожаловать в клуб. Вновь прикладывается к горлышку бутылки, допивая последние капли. – Часто тут бегаешь? – интересуется мужчина, равняясь с брюнетом. – Почти каждый день. Работа довольно статичная, к вечеру сил уже нет на месте сидеть. А вы? – Ты. – А ты? – поворачивается, улыбаясь одними глазами. – А я без этого уснуть не смогу, – признаётся. – Я не проверял, но уверен, что без пары кругов вокруг Тиёда у меня начнёт дёргаться глаз. – Пара кругов вокруг Тиёда – это три часа, – оповещает таким тоном, словно столько времени на бег – это вообще не нормально. А Минато смеётся. – Три часа – это если на коленях ползти, бегом можно и в час уложиться. Итачи не верит, но решает не спорить. Позволяет ответу раствориться в вечернем воздухе, не озвучивая собственные сомнения по поводу его достоверности. Это, в целом, в характер крайне метко подходит. Мальчик не из болтливых и явно не из любителей вгрызаться в темы и навязывать кому-то свою точку зрения. Хотя о незаинтересованности это тоже очень громко говорит. Никаких флиртовых противостояний, никаких шутливых попыток доминировать разговор. Разнообразить вкусовую палитру данных отношений необходимости не видят. – Наруто пригласил меня к ним на ужин в следующую субботу, – вновь тишину обрывает, ловя сбоку озадаченный, почти встревоженный взгляд. О причине догадаться не трудно. – Я так понимаю, Кушина об этом не знает. Итачи качает головой, мгновенно в собственные мысли ныряя. Работа крёстной феи никогда не заканчивается. – Я надеялся на совет. Ты же любишь мне их давать, – выдёргивает омегу обратно в реальность, не дав потеряться в рассуждениях. У него ещё будет время на это. И вновь этот взгляд. Прежде он был утвердительным, а здесь – вопросительный. Смена декораций что-то в нём поменяла, убрала необходимость что-то отслеживать. Словно у Кушины он мыслит прохладно, принимает на себя роль единственного взрослого, чтобы никто не наговорил друг другу гадостей, которые назад уже не забрать. А здесь он просто человек, и некоторых ответов у него просто нет. – Совет, – дублирует с коротким кивком, принимая задание. Уводит взгляд куда-то вперёд, во тьму неосвещённой дорожки. Но минуты бегут, альфа с омегой бок о бок бредут вдоль забора, тишина цементируется, застывает, чем дольше тянется – тем труднее её оборвать. – Судя по твоему замешательству, идея в целом не очень хорошая, – заключает, не находя других выводов. – Может, и так, – не может выкарабкаться из задумчивости. Даже моргает чуть реже обычного. – Кушина всегда по субботам устраивает обеды, переходящие в ужины. Когда всем можно поздно проснуться и никуда не спешить. Это особенный день для неё, она за счёт этих суббот перезаряжается. – Да, со мной ей такое не светит. Никаких иллюзий, здесь все понимают, что нынешние отношения Минато с Кушиной энергию и спокойствие только вытягивают. Они сейчас могут друг друга только душить, перекидываться пассивной агрессией, как парочка профессиональных жонглёров, делая воздушное пространство вокруг непроходимым для всех остальных. – Это могло бы быть полезно, – пытается выследить серебряную кайму вокруг этой тучи. – При условии, что вы будете… – По-взрослому себя вести? – обрывает наивную мысль. – Мы умеем с кем-нибудь другим, но не друг с другом. – Будь честен, Минато, ты не особо стараешься, – полетел укоризненный комментарий, напоминая, что у домашней, вкусной на глаз крёстной феи за добрым фасадом точёные клыки. Он их даже не прячет. Глаза улыбаются, в словах проскальзывает мотив снисходительной поддержки, но зубки всё же видны, расслабиться тебе не дадут. Намикадзе мог бы поставить на место, раскидать силы поровну, но он не посмеет. Терять такого полезного союзника из-за детских принципов было бы верхом глупости. На данном этапе мужчина готов проглотить любую ремарку. – Я не особо стараюсь, – склоняет голову, аккуратно подчёркивая, что он не единственный участник этого тупого конфликта. Омега повторно демонстрирует своё отточенное умение закрывать человеку рот в абсолютном молчании. Разворачивается, вынуждая Намикадзе замереть, цепляет взглядом так основательно, что мужчина свой отвести не в силах. Предупреждение в каждом жесте, а Минато при всём желании не может поймать вложенный во всё это посыл. Не найдёт в себе волнений по поводу мнения этого мальчика. Зато зрелищем насладится сполна, ему давно такого сопротивления не оказывали. – Кушина всегда боялась говорить о тебе, – начал с неожиданной стороны, и альфа, признаться, по правде опешил, – раскалывалась всякий раз, когда Наруто о тебе спрашивал, а он спрашивал, Минато. Не часто, но неустанно. Ему это было необходимо, и она понимала, отвечала по мере собственных сил, ни разу не соврала, хотя, согласись, это было бы проще. Эти слова не должны были никоим образом ранить, потому что такую судьбу Узумаки самостоятельно выбрала. Минато не мог облегчить эти трудности, успокоить эту её расколотую душу, да он и не стал бы. Если бы Наруто не спрашивал – они бы, возможно, никогда не узнали друг друга. По логике мужчина должен быть рад. Но вместо этого у него в груди мерзко тянет. Человечность не дремлет, откликается на чужие мучения, желает облегчить ношу человека, на которого на самом-то деле ему не плевать, чувствует вину, господи. Опять. Браво, Итачи. Ты метко стреляешь. – Она приняла одно решение, – указательный палец в воздух взмывает, – и все пятнадцать лет сомневалась в том, что оно было правильным. Тебе, действительно, кажется, что она скрыла рождение ребёнка от мужчины, в которого была влюблена, и жила после этого счастливо? Ей было одиноко, стыдно, больно, но больше всего ей было страшно. Это не новости всё, альфа и без этих подробностей прекрасно мог себе это представить, но было что-то особенно откровенное в том, чтобы послушать из чужих уст. Не от самой Узумаки, а от лица крёстной феи, которой довелось не самой всё пережить, но быть этой жизни свидетелем. Итачи был коммуникативнее Кушины, податливее. Мягче шёл на контакт, не держал вокруг себя столько же стен. И у него получилось передать мысль острее. Словно она капала прямо в вены через нож, который куда-то только что вонзили. Рана свежая, ещё не понятно, по какому органу попала и каковы будут последствия, но что-то уже не так. Организм чувствует, что с какой-то стороны повредили. – Когда Наруто попросил с тобой встретиться, она переступила через себя, сделала это возможным. Могла бы опять же соврать, могла тянуть время, сказать ему, что не может выйти на связь, растянуть ещё ненадолго момент, в котором она – единственный родитель, – тень улыбки на губы легла. – Но она не стала. По-честному тебя сразу нашла, не дала себе времени толком к разговору подготовиться, хотя я настаивал. Брюнет делает ровный вдох, будто бы успокаиваясь, хотя голос его по мере монолога ни разу не дрогнул. Минато тоже переводит дыхание, начинает включать в голове словари, чтобы составить какой-то ответ, но там пустота. Что на такое можно ответить? Это же не вопрос, а констатация факта. Альфа – щенок, который нассал там, где было нельзя, а омега – рука, которая с разворота ткнула его носом в лужу. Не очень нежно, зато эффективно. Только и остаётся, что глазками хлопать, запоминать и пересматривать своё поведение. – Тебе больно, я вижу, – в голос еле заметно капнули лаской, и это тоже тот ещё ход. Фея-то не простая, за ниточки опытно дёргает. – Я не прошу тебя давить в себе эти чувства, ты на каждое из них право имеешь. Но прежде, чем направлять на Кушину свой праведный гнев, попробуй на секунду поставить себя на её место. Тебе ни к чему наказывать её – она и без твоей помощи с этим справляется, а всё остальное должно быть не важно. Центр этой истории – не вы, а Наруто. Ради него-то, наверное, можно засунуть куда-нибудь гордость. Ответа у мужчины нет, эмоций столько, что внутри не умещается. Какие-то из них уносит душный ветер вместе с феромонами, а какие-то трепетно внутри разрастаются, ещё только появились и не имеют ни оттенков, ни названий. Всё это находит отклик в одной лишь негромкой усмешке. Итачи тоже дёргает уголком губ. Видит, что услышали. Хн, его попробуй не услышь. – Хотел же совет, – невинно приподнимает плечо, не собираясь извиняться за то, что с альфой только что сотворил. – Хотел, – кивает в ответ, – не знаю, что на это ответить. – «Спасибо», – подсказывает, отступая. – Спасибо, – дублирует со смешком. – Обращайся, – хмыкает мальчик, разворачиваясь так эффектно, что нет ни единого сомнения – о собственной эпичности прекрасно осведомлён. Минато тоже двигается следом. По дорожке, сквозь ворота, через дорогу, вдоль жилой улицы. Молча доводит до подъезда и, попрощавшись, не сразу понимает, куда ему дальше идти. Следовать за кем-то всё-таки проще – можно пару функций сознания отключить и перенаправить на более важные процессы. Самоанализ, к примеру. Пресловутые попытки поставить себя на место того, кто причинил тебе боль. Принятие решения: ехать или не ехать в следующую субботу на ужин?