День у Наруто был весьма неплохой. Они с Саске довольно поздно проснулись, легко позавтракали и, захватив термосы с кофе, отправились на стрельбу. Школа была совершенно пустой за исключением нескольких готовившихся к соревнованиям клубов. Саске даже переодеваться не стал: так и вышел в футболке и шортах. Анко придралась бы, обычно, но, сделав скидку на погоду, махнула на форму рукой. В конце концов, в соревнованиях участвовали лишь три человека, и все они стреляли почти что с пелёнок – защитную экипировку надевали, считайте, для галочки.
Наруто, прильнув к бамбуковой перегородке в тени одного из деревьев, привычно свесил босые ноги на траву и тянул кофе со льдом, расслабленно наблюдая за своим лучшим другом. Перчатки не закрывали сегодня его руки, и можно было посмотреть на красивую игру сухожилий, на эстетично напряжённое плечо, натянувшее рукава чёрной футболки. Тонкая ткань отражала точь-в-точь каждый вдох, каждое мелкое движение во время прицела. Это выглядело восхитительно. Узумаки сделал себе пару фотографий, подумав, что, нет, ему никогда не наскучит на это смотреть. Пусть каждый выстрел летит одинаково в цель, пусть альфа временами напоминает недвижную статую из чистого мрамора, а тренировки похожи одна на другую, как две капли воды – он
никогда не устанет от этого.
В кармане лёгких шорт вибрирует телефон, Наруто отвечает, не отрывая от Саске свой взгляд, улыбается, услышав голос отца. Да, улыбка эта с губ быстро сползла.
С первых же минут разговора было ясно, что что-то не так. Минато аккуратно слова выбирал, чего прежде ещё никогда так явно не делал. Он начал обобщённо: Итачи вчера был в больнице, его уже выписали, сейчас он в сравнительном порядке. В детали вдаваться не хотел, но из него их всё равно вытрясли. Правда, пожалели об этом практически сразу же, потому что
к таким новостям были не готовы от слова совсем.
Наруто понадобилась пара минут, чтобы полностью осознать значение того, что он услышал. Всё это время он продолжал смотреть на лучшего друга, спокойного и сосредоточенного, ещё не подозревающего, что его ждёт. Он ведь вчера выражал волнение о том, что Итачи сообщения оставил без ответа, хотя, обычно, после пробежки только тем и занимается, что с Саске переписывается. Наруто успокоил ещё, что, наверное, он уже спит. А оказалось…
– Что мне сделать? – задаёт конструктивный вопрос, понадеявшись, что ему сейчас озвучат какой-нибудь красивый, взрослый, рабочий план, потому что сам он без понятия, если честно, что делать.
– Подскажи график работы твоей мамы.
– Сегодня в ночь, завтра выходной, в пятницу дневная смена, потом два выходных, – даже думать не надо: график мамы он знает от и до, потому что тот уже несколько лет не меняется.
– Сейчас она, получается, дома?
– Должна быть.
– А вы?
– Мы в клубе кюдо.
– Насколько плохой идеей будет Саске сегодня сказать?
Отличный вопрос. Наруто вздыхает, оглядывая Учиху с ног до головы, будто это поможет определить уровень его способности вывезти неприятную новость. Но внешне по этому валенку никогда не видно, насколько сильно он внутри рассыпается, отчего создаётся мнимое ощущение, что альфе всё ни по чём.
– Скрыть не получится, они с Итачи видят друг друга насквозь. Он заметит. Лучше знать причину, чем не знать, – решил, не представляя, правильно или нет. Но скрыть действительно не выйдет. Братья видятся очень часто, особенно на каникулах, и действительно первоклассно читают эмоции друг друга своим рентгеновским зрением.
– Я тоже так подумал. После стрельбы приезжайте ко мне.
– Будем через час или два, – обещает.
Так-то мог бы дёрнуть хоть прямо сейчас – лучше или хуже этот человек стрелять уже никогда не будет. Его навыки уже на потолке, их некуда дальше прокачивать. Разве что на бегающие и летающие мишени переключиться.
Но блондину очень корыстно хотелось выторговать для него ещё сколько-нибудь времени, когда всё нормально и просто. Пусть стреляет, пусть дышит, разбиться о скалы на полном ходу до вечера успеет ещё.
Через сорок минут или около того Митараши всех отпустила. Ребята поползли к душевым, Учиха ещё глотнул по пути холодного кофе. Вышел через пятнадцать минут с настолько влажными волосами, будто вообще их не пытался вытирать. А ещё в той самой лягушачьей футболке Наруто, ибо за те три дня, что Саске ночевал у них дома, взятая с собой чистая одежда успела закончиться.
Единственный омега в раздевалке даже присвистнул в его сторону, отпустив комментарий о том, что альфа сногсшибательно выглядит. Саске по-доброму хмыкнул «я знаю», махнул даже рукой на прощание. Очаровательный момент, который пролетел куда-то мимо Наруто, ибо тот был погребён в тяжёлых мыслях о том, что их ожидает.
– Не туда, – ловит свернувшего в привычную сторону от школы брюнета за локоть, получая за это вопросительный взгляд.
– Окей, – разворачивается, высвобождая руку из несильной хватки. – Расскажешь, куда?
– К моему отцу, – не скрывает.
– Зачем? – охотно следует за лучшим другом, а тот в голове перебирает разные исходы событий, решает, чем стоит делиться, чем – нет. Нужно ли его предупредить, чтобы он не шагал туда совсем уж вслепую?
– Там твой брат.
Саске замирает практически в середине пешеходного перехода, Узумаки оперативно хватает его за горло футболки, вытягивает в безопасность тротуара. Тёмные глаза пустеют на миг, освобождаются разом от всех эмоций. Он уже, будто, понял: по контексту, по тону, по тому тревожному внутреннему голосу, который нашёптывал ему вчера волнения по поводу неотвеченных сообщений.
– С ним что-то случилось, – протягивает, зафиксировав взгляд на тупой цветастой футболке Наруто и совершенно забывая моргать.
– Да. Отец позвонил мне, пока ты занимался.
– Ты
знаешь, что произошло, – утвердительный тон, а эти невероятные глаза смотрят уже прямо в душу, сжигают добрую половину её содержимого.
– Знаю, но тебе стоит узнать от него, – мягко отвечает, не боясь его прямо по колючкам пригладить. Ни они, ни клыки, ни способность испепелить человека на месте Узумаки никогда не пугали. Он всегда смело протягивал руку к зверю, каким бы взбешённым он ни был, и неизменно таял от того, что тот его ещё ни разу не трогал. Оттого, собственно, Наруто и считает этого зверя
своим.
Саске всю дорогу молчит, маринуется по полной в собственной бессильной тревоге, а Наруто всеми силами давит порыв потянуться и крепко обнять. Просто сгрести этого колючего, чёрствого, отстранённого, но отчаянно нуждающегося в любви придурка в свои руки. И не отпускать. Ни за что.
На нужной остановке выходят, попадая в суматоху, которая всегда ближе к центру творится. Будто весь Токио собирается именно здесь. Узумаки ловит руку Учихи, тянет ближе, чтобы не потерять, держит его прямо за собой. Чужие пальцы остаются расслабленными, не отвечают на прикосновение взаимностью, но и не отдёргиваются. Привычная снисходительная пассивность. Ему не приятно, но и не неприятно. Никак. Потому что эти прикосновения ничегошеньки не значат – они же друзья.
За пределами подземки пешеходов значительно меньше, и не приходится маневрировать из стороны в сторону. Наруто ведёт Саске к знакомому, практически родному двору. Один из охранников, круглосуточно здесь работающих, приветливо здоровается, открывает дверь нажатием кнопки. За коваными воротами несколько двухэтажных домов, они все одинаковые и все жилые, но парень ни разу не видел, чтобы хоть душа из других выходила. Первые этажи все отведены для просторных парковочных мест, а вторые – квартиры, по сути. Просторные, но и одновременно довольно компактные.
Узумаки идёт практически прямо, по лестнице поднимается, слыша шаги за спиной. Капельку нервничает, не представляя, что ожидает за дверью, но звонит в неё сразу же. Минато открывает через несколько секунд, пропуская их внутрь.
– Быстрее, чем я ожидал, – мягко хлопает сына по плечу, переводя взгляд на Саске, но тому всё происходящее по барабану сейчас.
– Где он?
– В гостиной, – указывает на вторую дверь по коридору, отпрянув с пути, и Учиха мгновенно в ней исчезает.
Воздух квартиры помимо привычного запаха альфы пронизан бархатной болью омеги. Наруто ощущал всякие негативные эмоции и от других представителей прекрасного пола, но в
этом запахе было что-то такое, что с первого вдоха на колени валило. Запах Итачи был парню знаком со всех сторон, он им с самого перехода практически ежедневно дышал, чувствовал отголосками на кухне своего дома, ловил остаточно на Саске, полной грудью вдыхал каждую субботу и по тем дням, когда омега к ним заглядывал просто так, на пару минут, по пути с работы. Его феромоны были родными, горячо любимыми, самыми ласковыми. Успокаивали, словно наркотик, уговаривали маленьких альф быть послушными лапочками. И теперь, когда в них было
столько боли, тревог и страха, дышать этими эмоциями было невыносимо. Они напрочь силу воли ломали, потому что за
его боль хотелось кого-то убить, а убивать было некого, разве что самому убиваться.
Наруто робко приблизился к приоткрытой двери и неловко к ней привалился, когда в груди всё онемело от страха. Саске уже стоял на коленях перед диваном, бережно держал лицо старшего брата в руках, с неприсущим ему трепетом собирая большими пальцами крупные слёзы. Это было так странно, они словно поменялись ролями.
Итачи выглядел таким крошечным, таким хрупким. Казалось, на ладони у младшего брата мог поместиться. Не похож на того собранного взрослого, который всегда знал, что правильным будет сказать, и магически умел уравновешивать Узумаки Кушину. С него будто содрали несколько оболочек, оставив лишь то мягкое и чувствительное, что есть внутри у каждого из нас. Оно чудовищно хрупкое без своей брони, а внутри уже только бестелесная душа прячется, её практически видно, протяни руку – дотронешься.
А Саске больше не походил на нерешительного, испуганного мальчика. Уверенно держал и сам крепко держался. Мог сгорать от эмоций прежде, но не сейчас. Ранимый мальчишка, которому хотелось кричать и выплёскивать агрессию в мир, отошёл на второй план, уступив место тому самому сильному, сосредоточенному альфе, который в нём на стрельбе просыпался. Им сейчас управляла та его часть, что лежала в самом фундаменте, та его грань, перед которой Наруто испытывал особенный трепет.
А самого Узумаки затапливало необъяснимое желание крови. Оно появлялось в парне действительно редко, считай никогда. Даже при виде оставленных на омеге глубоких меток, даже при его потухшем, полуживом взгляде, даже под светящейся улыбкой Яхико, который будто не видит, что с Итачи всё совершенно не так… Ему никогда искренне ещё не хотелось того альфу убить, но сейчас захотелось. Просто за то, что он есть, за всю боль, что он этой семье причинил, пусть даже и не нарочно.
Позади раздаётся негромкое «Наруто», и парень разворачивается, следуя за отцом на кухню, полный решимости разобраться ещё с одной вещью, что начала час назад волновать.
– Как он здесь оказался? – спросил, пожалуй, чуть наглее, чем было уместно, но эмоции кипели на самой поверхности, не давая возможности регулировать всплески хоть каплю.
– Мы с ним бегаем по вечерам, ты же знаешь, – ответил сравнительно мирно. На лице заметно отпечатался недосып и в целом неприсущая альфе вымотанность.
–
Я знаю, что вы бегали пару раз…
– Каждый день, – поправил, спровоцировав в голове маленькую паузу.
Наруто на выдохе продублировал словосочетание, пытаясь уместить этот факт в своей голове. Каждый день. Каждый вечер. Ежедневно.
Постоянно?
Варианта тут два: никто не упоминает об этом, потому что они действительно просто бегают и ничего, что заслуживает быть упомянутым, не происходит. Или, может быть, есть, что скрывать.
Парень не понял, почему это так сильно задело, и даже обосновать не смог, с какой стати первым порывом было подозрение, но прямо сейчас к Итачи никого подпускать не хотелось, даже самому, блять, было не подойти, потому что единственный
правильный альфа рядом с ним – это Саске. Только у него в руках омеге абсолютно безопасно, только он любит его чистой, бескорыстной любовью, готовой всё отдать и ничего взамен не попросить.
– Давно?
– Давно, – подтвердил, в этот раз ответив твёрдостью на требовательный тон.
– Что между вами? – спрашивает, понимая, что не сможет адекватно услышать ответ, ибо в своей голове уже свою реакцию определил, и она не очень красивая.
Минато как-то не очень добро усмехается, и Наруто запоздало, сквозь толщу собственных эмоций понимает, что их, вероятно, ждёт первый в их жизни спор. И он не может не нервничать – не уверен, сможет ли вывезти. Указать Намикадзе Минато, где и как он не прав – задача не из простых, особенно если в голове ни единой связной мысли не водится.
– Мы бегали, – подчёркнуто не отвечает на вопрос, глазами так сильно порезав, что парню захотелось отпрянуть, – ему стало плохо. Я отвёз его в больницу. Был там вчера вечером и сегодня утром, – обобщённые фразы, потому что детали – не его, видимо, дело. Барьер, за который не позволят с ноги заходить. Незримая черта, которую Наруто неожиданно нащупал ногой. Неприкосновенность личной жизни, которую там свято чтят.
– Его выписали? – глупый, наверное, вопрос.
– Он сам себя выписал.
– Так, разве, можно?
– Если его жизни ничего не угрожает, они не могут держать его силой. Только если психиатр поставит ему какой-нибудь временно невменяемый диагноз, но Итачи под него не подойдёт, – как маленькому разложил.
– И он согласился приехать
сюда? – уточнил, сомневаясь.
Итачи, которому плохо, это не тот Итачи, которому можно легко протянуть руку помощи. Его, обычно, рикошетит обратно к Яхико или к привычному одиночеству. Он, скорее, установит новые рамки, развернётся и уедет, чем позволит держать себя рядом и наблюдать за тем, как он сгорает.
– Тебя это удивляет? – ведёт бровью.
– Тебя – нет? – опять глупый вопрос.
Минато качает головой с таким выражением на лице, будто с ребёнком дело имеет. «Дурачок ты, Наруто» глазами транслирует, с толку этим взглядом сбивает.
– Люди бывают очень послушными, когда не могут дышать. Тебе стоит это запомнить.
– Зачем мне это запоминать? – хотел отгородиться и от прямого посыла, и от всего, что на дно под ним оседало.
– Пригодится когда-нибудь, – обосновал уже не прохладно, но ещё и не тепло. – Я ненадолго уеду, – подкидывает ещё одну новость, которую не готовы ловить.
Всё негодование в сторону отца испаряется, словно и не было. Потому что, вообще-то, Наруто не хочет оставаться здесь без него. Он понятия не имеет, что делать и как поднимать на ноги двух целых людей, когда самому, блять, хочется вместе с ними упасть. Хочется быть под надзором у взрослого.
– Куда?
– Поговорю с твоей мамой, – смягчается, ловя чужую нерешительность. – Я привезу Итачи к вам завтра. Если кто-то и в состоянии его откормить – это Кушина.
С этим трудно поспорить.
– Поторопись, – просит, мигом оставив своё воинственное настроение.
– Не волнуйся, – сжимает плечо в крайне отеческом жесте, – ты знаешь, что делать, просто себе доверяй.
Парень усмехается невесело. Доверять? Как можно себе доверять, если так страшно? Он тот ещё импровизатор, конечно, но сейчас они не в тех водах, где ему было бы комфортно хвататься за руль. Он к этой хрустальной вазе прикоснуться боится, а ему её с таким видом передают в руки, будто на ней нет ни трещинки.
Минато, впрочем, не ждёт, пока здесь соберутся с духом. Уходит, не оставив за собой ни единой инструкции, только пообещав, что уложится в тридцать-сорок минут.
Узумаки шатается по коридору какое-то время, уговаривая свои феромоны заткнуться, чтобы ещё своим напряжением сверху не капать, а потом вновь подходит к заветной двери. Саске всё ещё сидит на полу. Итачи тоже уже практически на нём: обнимает брата за шею, уткнувшись в плечо. Всхлипов не слышно, но омегу страшно трясёт, будто всё его горе копилось, держалось, чтобы быть отпущенным в этот самый момент.
Наруто не видит лица лучшего друга, его запах не слышит, но знает магнитуду происходящих в нём разрушений. Телепатически чувствует их. Делит его боль каким-то образом, не обладая силой забрать по факту хоть каплю.
Голодный до внимания Данго бросает обнадёженный взгляд на блондина, но от Итачи всё равно не отходит. Вертит голову, вслушивается, пытается понять, что за неразбериха перед ним происходит. Переминается с лапы на лапу, активно виляя хвостом. Такой неподдельно радостный – создание абсолютной чистоты.
Наруто усмехается болезненно, сквозь пелену слёз. Действительно, самый хороший мальчик во всём Токио.
Минуты ползут очень медленно, а, может, летят – без взгляда на часы в жизни не угадаешь, сколько их уже миновало. Но дрожь в тонких плечах со временем унимается, ухватившиеся за лягушачью футболку пальцы расслабляются, соскальзывают, а воздух в комнате медленно смягчается, уже не так явно болью горчит, а подтекстом, полутоном.
– Он уснул, – протягивает Саске чуть слышно, не оборачиваясь, но точно зная, что Наруто стоит позади.
– Помочь переложить его на диван? – предлагает, переступая порог.
– Да, я не чувствую ног, – чуть заметно морщится, ловя блондина в периферию.
Тот подходит, на одно колено встаёт, позволяет Учихе аккуратно переложить брата в его руки. Приподнять ничего не стоит – вес у омеги какой-то абсурдный. Итачи вздрагивает пару раз, потревоженный перемещениями, но не просыпается. Подтягивает колени к себе, ведёт головой, невзначай ткнувшись носом в мохнатый бок прижавшегося к нему пса, а потом замирает. Дышит плавно, но брови немного нахмурены – покоя ему сейчас даже во сне не найти.
Наруто садится на диван рядом, расслабляет спину, только сейчас ощущая, что она каплю ныла из-за статичной вертикальности. Саске ложится на пол, вытягивает затёкшие ноги, делает пару движений носками, помогая разогнать кровь. Выдыхает с неким облегчением, а после адресует блондину свой взгляд. В чёрных глазах опасная пустота – то, что помогает ему держаться спокойно и быть опорой для омеги. Но адское пламя уже ждёт его за углом, снимает с него плату за каждую секунду этого штиля, а потом обязательно по полной возьмёт. Пожар неизбежен, чем дольше отсрочиваешь, тем больше топлива он успеет для себя сгенерировать.
Внутренний голос делится надвое, садится на плечи ангелом и демоном, шепчет одновременно противоположные вещи.
Дотронься, не трогай, поцелуй его прямо сейчас, не смей этого делать, скажи, как сильно любишь… Хн, а любишь ли ты его, Наруто? Если да, то, наверное, не стал бы думать о его губах в такой ужасный момент. Ему поддержка нужна, а не человек, мысленно стягивающий с него свою футболку.
– Где Минато? – спрашивает брюнет отстранённо.
Узумаки сглатывает, прикрывает глаза, пытаясь насильно выключить всратый диалог между крайностями. Обычно, у него получается лучше, но он же тоже, чёрт возьми, не железный.
– С мамой, – вновь решается на него посмотреть и ещё сильнее режется о пристальный взгляд.
Так Учиха смотрит лишь на него. Весь мир пропускает мимо, но не тебя. Ты – его безопасность. – Он привезёт Итачи к нам, когда мама вернётся со смены.
Медленный, слегка безразличный кивок. Человек без воли и вкуса к чему-то, пустая оболочка, в которой сердце добивает свои мучительные секунды.
Дотронься. Опустись на пол, пройдись медленно пальцами по его ногам, сорви ещё один расслабленный выдох с его губ. Губы… к ним тоже необходимо прикоснуться. Это заберёт часть его боли. Обязано забрать.
– Что мне сделать? – спрашивает напрямую, опять жмурясь, чтобы выкинуть из головы настоящие картинки, на которых строятся сомнительные фантазии.
Но Саске в визуальном и не нуждается – своим голосом добивает, все органы в узел стягивает.
– Ничего, – тихий баритон резонирует в звенящей тишине. Руки покрываются мурашками. – Всё крайне хуёво, – выдыхает эту правду мучительно, и блондин вновь распахивает свои глаза, чтобы увидеть, как непривычно чужие блестят. –
Не хуёво бывает только с тобой, – сглатывает тяжело, не давая волю эмоциям, хотя, наверное, стоило бы.
Он только что парой шелестящих фраз наделил альфу силой и одновременно сделал его до смешного беспомощным. Последний призрачный выход у него отобрал. Бежать теперь некуда – только увязать ещё дальше.
В нём, в его бездонных глазах.
Неужели, ты сам не слышишь, как не по-дружески это звучит?
– Иди сюда, – хлопает по дивану в сантиметре от своей ноги. Не знает, что собирается делать, но хочет ближе.
– Жарко, – выдыхает, прикрывая глаза. Слеза всё-таки скатывается по бледной щеке.
– Окей, – поднимается.
Учиха не реагирует, когда его медленно сбоку обходят, даже не дёргается, когда с ним рядом ложатся. Уставившись в потолок, Наруто признаёт, что на твёрдом паркете действительно гораздо прохладнее. И всякие противоречивые мысли пинает, размышляя, что ему делать.
Дыхание брюнета постепенно меняется, феромоны успокаиваются, пока он проваливается в сон. И ему, и Итачи эмоциональные карусели даются по очень высокой цене: моральной и физической. Выжимают, аппетит забирают, выдёргивают из этой реальности. Если бы Узумаки мог поделиться силами с ними, он без раздумий сделал бы это, но по факту он может только рядом лежать, стеречь чужой сон вместе с Данго и мысленно себе обещать, что это не навсегда. Достав до самого дна, люди начинают свой путь наверх, обратно через толщу свежих ран и старых шрамов. А потом выплывают и дышат будто впервые.
Приподнявшись на локте, Наруто заглядывает в расслабленное лицо лучшего друга. Такое красивое, сложно поверить, что ты его себе не придумал. Не выдержав, обхватывает двумя пальцами тонкую прядь, чуть отводит её ото лба. Саске хмурится мимолётно, отдёргивается от невесомого прикосновения, вызывая этим усмешку. Даже во сне в руки не дастся. Упрямый засранец.
«Не хуёво бывает только с тобой» говорил серьёзный Саске Учиха в дебильной лягушачьей футболке.
Ты мой, неужели, не видишь?
***
Минато возвращается в пределах сорока минут, как и обещал. Заглядывает в зал, усмехается, словив полусонный взгляд сына, потом мимо проходит. Наруто ленно прислушивается к его перемещениям. Ему не мешало бы немного размяться – он давно уже не менял положения, но тело попало в какой-то капкан, где не сказать, что очень удобно, но и недостаточно
неудобно, чтобы двигать конечностями. Такая странная задумчивая дрёма, из которой одинаково просто выходит как заснуть, так и достигнуть полной бодрости. Узумаки всё пытается выбрать, играет с этими мыслями, но решение за него принимает желудок. Через полчаса или около того раздаётся звонок в дверь, потом мягкие шаги по коридору, какие-то тихие вежливости и шелестение пакетов. Голод от одного этого звука прибавляет в силе, и подняться не составляет труда.
Минато раскладывает только доставленные контейнеры с едой по столу, одновременно удерживая плечом телефон и слушая чью-то длинную речь, изредка хмыкая. Наруто помогает с тарелками, слушая красивые, но редкие английские фразы, вставляемые отцом в разговор с совершенно задолбанным лицом. Но работа его отпускать не желает – вынуждает через пару минут сходить за ноутбуком, чтобы в параллель обсуждению проверять какой-то неприлично длинный документ и вычитывать из него фразы.
Узумаки ещё ни разу не видел своего отца за работой, поэтому наблюдает за этим с присущим ему любопытством, подмечает сквозящее в альфе сосредоточение, его ровный, но удивительно твёрдый тон, то, как он, порой, качает головой, всем видом выражая несогласие, но всё же не перебивая своего собеседника.
Он действительно с пугающей стабильностью думает над каждым произносимым словом. В целом, а не только сейчас. Скрупулёзно одобряет каждое мнение прежде, чем озвучить его, отчего иногда звучит отредактировано. И до Наруто только на этом моменте доходит, что, возможно, это не такое уж и крутое качество. Он сам, честно, не всегда умеет язык за зубами держать. Старается, конечно, но поддаётся своим эмоциям время от времени и может брякнуть что-то неправильное, некрасивое, опрометчивое, что-то, за что может испытать потом стыд или как минимум порыв себе по лбу съездить. Но ведь эти моменты – они самые искренние, сырые,
живые. Когда ты не фильтруешь. А Минато… Он не врёт, но всё же многое опускает, особенно когда дело касается его личного мнения. Наверное, это одна из рабочих побочек.
Странная мысль, но Наруто хотелось бы посмотреть, как он злится. Ну или хотя бы какую-то эмоцию, которой удалось на время его подчинить. Правда, с учётом того, насколько он ровен даже сейчас, крышу ему снести можно лишь чем-то апокалиптически сильным.
Саске просыпается минут через сорок, приплывает мрачным привидением за стол, морщит нос на предложение о еде, потом пропадает на несколько минут в своём телефоне. Минато к этому моменту успевает, наконец, свернуть свой звонок и прикрыть крышку ноутбука с облегчённым выдохом.
– Проблемы? – уточняет Наруто, чтобы разбить тишину.
– Дотошные люди, – качает альфа головой, переводя взгляд на Учиху, – до завтра останетесь?
– Нет, – отвечает бесцветно брюнет.
– Его несколько дней уже не было дома, – добавил Наруто контекста, понимая, что сам он в детали вдаваться не станет.
Мужчина кивает, окидывает их задумчивым взглядом, соединяя точки в уме, но не комментируя это вслух. Учиха молчит. Ему так-то не стрёмно встать и уйти, не сказав человеку ни слова. Он не умеет делать эту вежливую этику, не понимает, где нормально промолчать, а где нужно что-то сказать, но в этот раз удивляет.
– Спасибо, – говорит убийственно прямо, подняв на Минато глаза. Без расшаркиваний и без деталей, базовая эмоция, описанная одним простым словом.
Мужчина кивает, отвечает на взгляд и на непонятную смесь феромонов. Прекрасно понимает, за что его благодарят, и без длинных сложноподчинённых предложений.
А Учиха непривычно спокоен. Ему не важно, почему Итачи здесь, и сколько всего произошло между ним и Минато; не коробит этот покровительственный запах, который альфам будет напоминать, чья тут территория, а омег держать под крылом, вытеснять их строптивость из воздуха. Ревнивый и гиперзаботливый Саске, который ни единый камень не оставит неперевёрнутым, когда завидит любого альфу рядом с братом... ничего не делает. Принимает, как данное.
– Мне нужен ваш номер, – протягивает ему телефон.
Мужчина набирает свой номер, ждёт, пока звонок пройдёт, потом сбрасывает. Учиха сохраняет контакт, после чего серо ставит перед фактом: «Мне пора».
– Я тоже пойду, – Наруто переводит взгляд на отца. Он бы остался для Саске, но без него не нашёл в себе смелости смотреть, как омега ломается. Возможно, это по-детски, но он пользуется возможностью оставить реальные проблемы на реального взрослого.
– Иди, – кивает Минато, – Итачи будет в порядке. Я привезу его завтра во второй половине дня. Ты будешь дома?
– Да мы все будем дома, наверное.
С братом Саске прощается спокойно и ласково: наклоняется к омеге, целует его в лоб, пробегая пальцами по волосам, ловит затуманенный сном взгляд, что-то шепчет ему на прощание. Итачи успевает проследить за тем, как брат выходит, даже на мгновенье перехватывает взгляд Наруто, но потом вновь проваливается в сон. Оно, наверное, к лучшему. Люди, кажется, во сне восстанавливаются.
Следуя за Учихой на улицу, Узумаки рассуждает о том, как хорошо этот альфа справляется со страшной новостью, не срывается ни на кого, не сгорает в своих феромонах. Хн, эта мысль оперативно из головы вылетает, стоит им пройти пару кварталов.
Сначала брюнет не в тему шаг прибавляет, а потом ни с того ни с сего поворачивается к грубой каменной стене какого-то здания, и Наруто чудом успевает среагировать.
– Тише, тише, – выдыхает, успевая поймать напряжённое запястье до того, как Учиха себе руку сломает. Ловит следом и второе, шагнув ближе, а потом обнимает со всей своей силой, переплетая и свои руки, и чужие.
Еле держит. Саске в гневе очень силён. И ему не хочется быть остановленным. Им управляет нездоровый порыв причинить себе физическую боль, чтобы на время заглушить психологическую, и Узумаки как никто другой это всё понимает. Боится его отпускать, потому что в состоянии аффекта люди не чувствуют тяжесть нанесённых себе повреждений.
Феромоны Учихи вспышками то в ярость, то в болезненное бессилие уходят. Катают его на горках по всем кругам ада, наказывая за то, к чему он вообще непричастен.
– Тише, – уговаривает, шепча уже прямо в ухо, – ты не выместишь свою злость сюда, только покалечишь себя.
– Не могу покалечить Яхико, – ебать, какой он всё-таки сильный, – себя тоже, – цедит, пытаясь освободиться. – На кого мне злиться ещё? На тебя?
– Давай на меня, – соглашается.
Не знает, правильному ли порыву следует, но других карт в рукаве не осталось. Рывком его разворачивает, за ткань футболки к себе притягивает. Сталкивается с ним губами болезненно, немного не рассчитав расстояние.
Ты, Узумаки, конечно, молодец. Охуенный каминг аут, но, сука, сил нет уже слушать, как этому альфе не хуёво только с ним, как он мгновенно остывает, не может на Наруто на полном серьёзе руку поднять. Пора выходить из шкафа, любимый, мы с тобой давно уже не простые друзья. Хочешь слить куда-то фрустрацию? Я её всю до последней капли возьму.
Учиха выдыхает ему в губы с остаточной дрожью от переизбытка эмоций. Феромоны, спектру оттенков которых секунду назад не было равных, подчистую замолкают, знаменуя о шоке. Когда они очнутся обратно, станет ясно, какие чувства поцелуй вызывает, но пока там одна неизвестность.
Момент кажется одновременно мимолётным и бесконечным. С одной стороны, Наруто и пальцы в мягкие волосы успел вплести, и языком мазнуть по приоткрытым губам, и чуть навстречу шагнуть, скользнув своим коленом между чужих, но с другой… Это всё оборвалось раньше, чем он был готов отпустить.
Учиха включился, подался назад и, сжав стальной хваткой горло футболки, впечатал Наруто в стену так сильно, что перед глазами всё на миг потемнело. Столько раз они в шутку дрались, но настоящей силы друг друга ещё никогда не испытывали. Это сейчас, видимо, она и есть. До звёздочек перед глазами. Интересно, ударит всё-таки или нет?
– Какого… – выдохнул обескураженно и ни в одном месте не агрессивно, что с действиями его рук не особо коррелировало.
Что ж, если целью было от горя отвлечь, то Узумаки результата, однозначно, добился. Там на время полностью выпали из реальности, от которой секунду назад загибались.
Несколько мгновений острейшего обмена взглядами. Наруто проводит языком по губам, немножко не верит ещё в факт поцелуя, уже точно не помнит, как он ощущался, хочет немедленно повторить. Саске смотрит на него, чуть нахмурившись и широко распахнув свои невероятные глаза. Дышит не ровно. Блондин решает принять это на собственный счёт, уверенный, что может заставить Учиху чувствовать столько всего, сколько он за всю жизнь не испытывал.
– Если это одна из твоих дебильных шуток, то она в топе трёх самых тупых, что тебя посещали, – голос абсолютно эмоций лишён, ровный, негромкий. А стянувшие ткань пальцы немного подрагивают.
– Если бы это было шуткой, – голос низкий, чуть хрипловатый, – то это не топ три, а номер один.
– Не знаю, – пальцы горло уже перехватывают, альфа потихоньку произошедшее осознавать начинает. – Ты много тупого в жизни сделать успел. Хочешь успеть хоть что-то ещё, выбирай слова аккуратно.
– Ты знаешь меня лучше всех, – от чужой хватки голова уже свинцом наливается. – Так и скажи: пошутил я или нет?
У брюнета желваки играют, а взгляд... Острый, громкий, прямо в душу. Он не складывает в голове ничего – ему не надо. Видит, чувствует, что искренне. Дошло, наконец.
Узумаки реакцию впитывает, даже без феромонов понимает очень много. По правде говоря, это та самая, на которую он и надеялся. Знай Саске ответ на незаданный вопрос, повисший над ними, он бы медлить не стал. Так бы высказался, вербально и физически, что сомнений бы не осталось, что ему претит то, что с ним сделали. Ни шанса на сомнения бы тебе ни оставил.
Но он не среагировал, по сути. Заморозил момент, зафиксировал блондина в пространстве – и всё.
Потому что сам не знает, чего ему хочется. У него нет конкретных предпочтений, отсутствие отношений не грызёт его одиночеством, ни к единому партнёру ещё не привязывался, всегда тяготел к чему-то простому, практичному, не слишком личному. Он о влюблённости и не думал особо, откуда ему сейчас взять фидбэк? На эту тему в архивах не лежит ни листочка. Не беда, у блондина там несколько диссертаций висит, он готов поделиться.
– Нх, – брюнета дёргает в сторону, когда Наруто фиксацией запястья и давлением на локоть освобождает себя от захвата.
Разворот. Теперь Учиха встречается со стеной лопатками. Никакого сопротивления не оказывает, хотя обычно чуть что и «руки от меня убери».
Расстояние сокращается, дыхание смешивается, адреналин танцует с эндорфинами. Феромоны блондина сквозят поддержкой, подёрнутой капелькой похоти. Феромоны брюнета молчат.
Наруто голову приподнимает, задевает чужой кончик носа своим, и Саске пробуждается от транса. Отталкивает от себя и решительно уходит в сторону метро. Узумаки впервые не смеет последовать, решает дать ему время.
Сожалений о содеянном нет, но и уверенности в том, что всё правильно сделал – тоже.
***
Минато, конечно, замотался сегодня, но уставшим себя не ощущал. Даже некоего душевного спокойствия достиг, пока организовывал под Учихой сетку, в которую тот спокойно сможет упасть, если что.
По приезде нашёл его спящим на диване, а детей – на полу. Щёлкнул себе в галерею первую фотографию. После того, как дети уехали, Намикадзе не выдержал и включил кондиционер, предварительно накрыв омегу пледом. Каким чудом он в такую жару находил холод – неизвестно, но парня действительно периодически будто знобило, вызывая порыв завернуть его в несколько одеял. Вытянувшийся вдоль хозяина Данго вилял хвостом, уложив мордочку себе на лапы и используя на мужчине свой самый жалостливый взгляд. Альфа пару раз уже прогонял это избалованное чудо с мебели, но в этот раз не стал. Итачи в этом доме можно всё, если ему удобно спать с собакой, то пусть спит с собакой.
Поработав ещё несколько часов и оплатив вперёд несколько сессий с психологом для Итачи, альфа вывел Данго на быструю прогулку. По возвращении нашёл омегу всё ещё спящим. Уже не в комочке: согревшись под пледом, он вытянул ноги и отвернулся к спинке дивана. Дышит ровно, всё нормально.
Данго кушать не стал, прыгнув сразу же на диван, и Намикадзе решил, что и самому отдохнуть не мешает.
Сон был спокойным и крепким, в отличие от предыдущего дня, где ему снилась всякая больничная жесть и чьи-то крупные слёзы.
Ночью, однако, его разбудило копошение. Едва глаза разлепив, альфа увидел, что пёс пытается на одной задней лапе запрыгнуть к нему на кровать, а, потерпев неудачу, валится на паркет, как кабан, цокая когтями и в целом наполняя помещение звуками возни.
Минато уж было шикнуть хотел, чтобы мелкий ушёл обратно стеречь сон брюнета, но потом уловил сбитое дыхание в коридоре, и с тревогой на сердце понял, что парень не спит.
– Нх, – Итачи успел до коридора добраться, но, видимо, не устоял на ногах, и теперь сидел, оперевшись на одну руку, а второй намертво стиснув кофту у себя на груди.
Воздух пронизан чистейшей паникой, а, прикоснувшись к острым лопаткам, можно почувствовать, как его сильно трясёт.
– Хей, – шепчет, присев. Тянет к себе, практически в охапку сгребает себе на колени. Охуеть, какой же он маленький. – Тебе больно? Отвезти тебя...
– Нет, – шепчет сквозь дрожь, – нет, – головой качает, мужчина её ладонью накрывает, прижимает к своей груди. У самого сердце не спокойно.
Его всхлипы как ножевые ранения: вроде, если уже несколько получил, должен знать, чего ожидать, но каждый раз удивляет. Чудовищно личная вещь: сидеть в темноте и держать его в руках, чувствовать пальцами его дрожь, дышать его болью, слышать его боль. Опыт в 5D, когда ловишь это всё как своё.
– Дыши, котёнок, – не устанет напоминать. – Думай только о том, как дышишь.
Он старается – это можно почувствовать, выравнивает выдохи, пытается вдыхать глубже и медленнее. И через пару минут дрожь медленно сходит на нет.
Просто страх. Может быть, что-то приснилось. Может, проснувшись в темноте, показалось, что он вновь в больнице. В любом случае, жизни ничего не угрожает, а настроение альфа уж как-нибудь починит.
– Ну иди, господи, – взмахом руки подзывает топчущегося невдалеке Данго, и тот мигом запрыгивает омеге на колени, вынуждает его немного развернуться из клубочка. Внизу даже слышится короткий смешок. – Поешь чего-нибудь? – спрашивает, трогая губами чёрные волосы.
– Нет, – сразу же. Голова медленно поднимается и, ебать, расстояние между лицами просто смешное. – Я не хочу спать один.
Минато кивает, самому себе, в основном. Ничего решительно нового: альфа спрашивает лишь то, что выполнимо и просто; фея просит невозможное, проверяет твою выдержку на каждом шагу.
– Собаку не урони, – предупреждает, прежде чем скользнуть рукой по тонким ногам.
– Я могу сам дойти, – шепчет омега, когда его поднимают. Крепко держит своего трёхлапого друга.
– Супер, завтра у Кушины весь день можешь по дому ходить, – отвечает Намикадзе, сам себе признавая, что выпускать этого парня из рук в принципе не хочет.
К счастью, этой ночью и не приходится. Едва оказавшись в кровати, брюнет прислоняется лбом к мужскому плечу, притянув к себе худые колени. Минато сначала глаза прикрывает, овечек считает, уговаривает себя крепко уснуть, но потом проигрывает битву и, чуть приподняв свою руку, шепчет «иди сюда». Итачи удобно укладывает голову ему на плечо, позволяет себя крепко обнять, выпрямляет ноги, прижимаясь к альфе всем телом, сам его поперёк рёбер обхватывает. И остаток сна наполняется бархатом его феромонов и пушистым копошением бродящей по ним собаки, пытающейся найти себе удобное место в самом эпицентре острых объятий.
