Мэриэнн бережно провела золотистым гребнем по волосам, после чего, медленно опустив его на трюмо, потянулась за бирюзовой лентой. Она ловко подцепила пальцами локоны, убрав пряди с лица — по левую и правую сторону — подвязала их сзади в обычный бант.
Одарив своё отражение лёгкой улыбкой, принялась снимать с гребешка выпавшие волосы. Аккуратно сложив один к другому и отметив, что почти набралось на приличного размера куклу, она спрятала их в небольшую шкатулку — к остальным. Можно будет, как только Гуэн покинет остров, вновь увлечь себя рукоделием.
Лучи ласкового средиземного солнца, что струились в комнату сквозь распахнутые двери, ведущие на балкон, засияли красотой на юном лице.
Мэри облачилась в простое небесно-голубое платье, даже не пытаясь уместиться в корсет — без помощи верной служанки это было попросту невозможно.
Марта как раз захворала, и была настоятельно отправлена отлёживаться. Чему женщина, служившая своей леди с самого её рождения, упорно сопротивлялась. Но по итогу сдалась и, с причитаниями, осталась оправляться да запивать простуду отменным куриным супом, что готовил местный повар.
Несмотря на её отсутствие, Мэриэнн изо всех сил старалась содержать свою комнату в чистоте. Пусть и небольшая, она была любимой и уютной: с доской старого паркета, что пах клёном; с трюмо и шкафом, увенчанным резными деревянными лозами винограда, и чудесной мягкой кроватью, достойной настоящей принцессы — вдоль изголовья которой также распускались виноградные соцветия. Тут не было ничего, что Мэри бы приобрела из мебели сама, даже ковер и гардины жили здесь задолго до её рождения.
Но, при этом, вся комната хранила дух своей владелицы: где-то Мэри повязала цветные ленты, что вились хороводом от морского ветра; на софе располагались куклы — какие-то купленные, какие-то — самодельные. В сундуке у изножья кровати, под зимним тёплым одеялом пряталось несколько томов литературы, которую её матушка, Томас, заведующий всем домохозяйством, и, тем более, Марта, сочли бы крайне вульгарной. Но именно эти книги вдохновили Мэриэнн на вышивание — и теперь, практически на каждой доступной поверхности, покоился платок её работы.
Опомнившись, Мэри встрепенулась и, как птичка, выпорхнула из комнаты, позабыв о прочих деталях туалета — без украшений и перчаток она походила на обычную деревенскую девушку.
Без стука, она влетела в комнату своей двоюродной сестры.
Кто угодно со стороны никогда не решил бы, что они родственницы. Не зная об этом наверняка, даже сама Мэри с трудом нашла бы в их обликах хоть что-то общее.
Гуэн Д’Вербер обладала поистине холодной красотой. Она была высока, стройна, с осиной талией и аккуратной линией груди.
Выточенная и совершенная.
Густые черные волосы контрастом струились вдоль белоснежных щёк. А «орлиный» нос, казавшийся Гуэн форменным недостатком, наоборот, лишь красил и грамотно дополнял черты её благородного лица.
Сама же Мэриэнн походила больше на свою мать — была невысокой, круглощёкой, с пышной грудью и полными бёдрами. Русые волосы от влажности пушились и топорщились в разные стороны, отчего каждое утро начиналось с попыток с ними сладить. Вот и сейчас, после небольшой пробежки, они принялись искать свободу, разлетаясь кто куда.
Но Мэриэнн любила, как она выглядит, пусть и могла кому-то показаться той ещё простушкой. Рассматривая портреты матушки, что запечатлели её молодость, она видела в них себя. И оттого, ни за что не изменила бы и мельчайшей детали своего внешнего вида. Разве что, появись такая возможность, предпочла бы стать чуточку выше…
Она широко улыбнулась, переводя дыхание, и, шагнув вперёд, с любовью обняла Гуэн.
Та, как всегда, фыркнула, но с теплотой ответила на объятья.
В уме Мэри тут же затикал обратный отсчёт. Ожидаемо, тот не дошёл даже до единицы, когда Гуэн проворчала где-то над взъерошенной макушкой:
— Тебе обязательно нужно обзавестись дополнительной прислугой. На случай, если одна заболеет, нужна другая, что её подменит. Это же совершенно ясно! Твой внешний вид никуда не годится. Впрочем, мой тоже. Кто уложит мне как следует волосы?.. Про отсутствие корсета на тебе я и вовсе молчу.
Мэриэнн всей душой любила эти нравоучения. Пусть сестру порой и было не остановить — казалось, дай ей волю, и она расскажет всем, от портного до кузнечика, в чём они не правы, и как именно им надлежит исправиться.
Однако для самой Мэри это было равносильно тиканью карманных часов в руках Томаса. Или скрипу половицы у её постели, который раздавался каждый раз, когда она отправлялась спать. Чем-то родным и трогательным.
Она взглянула на сестру снизу вверх, жалобно изогнув брови. Цвет глаз — единственное, что внешне их роднило и хоть как-то сближало.
«Голубые, как чистое-чистое небо» — так когда-то давно говорил отец.
— Марта скоро поправится, а сегодня тебе могу помочь я. И с корсетом, и с причёской! — с уверенностью заявила Мэри. И, не дожидаясь ответа, отпрянула от сестры.
Подставив стул к трюмо, во многом походившее на её собственное, она театральным жестом пригласила присесть.
Гуэн цокнула, однако Мэри было не так просто провести — на губах её сестры играла лёгкая улыбка, а в глазах плескалось веселье. Приподняв юбки нижнего платья, она села, послушно замерев.
Мэри, восторженно схватив щётку для волос, принялась с усердием ухаживать за сестрой.
— Совсем скоро лето закончится, ты уедешь, и придётся так долго ждать следующего! Дни пролетели как один. Это просто невыносимо, что мы так редко видимся. И ещё невыносимей то, что ты совершенно не загорела! — в сердцах пожаловалась Мэри. Она невольно сравнила свою подрумяненную солнцем кожу с белой, словно пергамент, шеей сестры. Гуэн фыркнула, горделиво вздёрнув нос.
— Ну, если бы ты слушалась хоть части моих советов, ухаживала за собой как следует и не бегала в жару топтать с крестьянами виноград, то, возможно, тоже не загорела бы. И, если тебе самой так невмоготу следить за кожей лица, моя рекомендация по найму дополнительной прислуги всё ещё в силе. И ладно ты, дурёха, но куда смотрит леди Арариэль?.. Твоя матушка порой поражает меня тем, как вы похожи и не похожи одновременно.
— У неё много дел, — пробубнила под нос Мэри, честно стараясь вслушиваться в слова, при этом сосредоточив всё своё внимание на колоске, в который понемногу сплетался иссине-чёрный атлас волос.
— Я знаю, — с горечью выдохнула Гуэн. Она то и дело поглядывала в отражение, стараясь поймать взгляд сестры, но та явно была слишком занята для гляделок. — Ещё и эти слухи, которые, кажется, вовсе не слухи. Просто нам с тобой не говорят всё как есть.
— Угу.
— И… Мэри, просто попроси её отправиться к нам зимой! Конечно, ты не привыкла к подобным холодам, да и путешествие будет длинным. И, наверняка, не самым приятным — я каждый раз страдаю от морской болезни и этой мерзкой корабельной вони! Но ты бы увидела горы. И снег! Порой олени подходят так близко, что можно разглядеть их прямиком из окна. Ты была бы в восторге!
— Ты же знаешь, что матушка ни за что меня не отпустит, — Мэри потянулась вперёд, чуть наклоняя Гуэн собой. Порывшись пальцами в её шкатулках и зная, что сестра предпочитает именно их атласным лентам, она на ощупь выцепила несколько перламутровых бусин. Одна за другой, они оказывались в причёске, пока комнату вновь не наполнил обманчиво-отрешенный голос леди Вербер.
— Я понимаю. Но поинтересоваться стоит. Я попробую поддержать тебя. Нужно лишь уличить подходящие момент до моего отбытия.
Мэри вновь угукнула, после чего заканчивала свою работу в абсолютной тишине, обволакивающей спальню.
Лишь звуки со стороны улицы всполохами проносились то тут, то там.
Вот птица опустилась на ветку, заливисто напевая о своих радостях и невзгодах.
Вот где-то кричали люди, раздавая команды. Они заняты тяжёлым трудом и оттого их слова тверды и наполнены силой.
А на ветру шуршала листва, и ветка билась о фасад, задевая оконную раму.
Соль и свобода слились в воздухе, и Мэри вдохнула полной грудью, когда, закончив, они покинули особняк — вниз по главной деревянной лестнице, прямо в освещенный охрой зал. И следом — сквозь двухстворчатые двери, пронизанные мозаикой, изображающей спелые увесистые виноградные гроздья, наружу.
Небо лишь местами намекало на дождь — облака, тяжелые и густые, тянулись вдоль горизонта, слишком далеко от острова. Но любой опытный житель понимал — через день-другой их настигнет циклон.
Родовой особняк герцогини Арариэль Акриэль Д’Харлон, располагался на самой высокой точке небольшого острова. Окруженный пышными садами и виноградниками, он синел черепицей, словно впитывая само небо и оттенял красной кладкой кирпича буйную растительность, что вилась кудрями вдоль всего фасада двухэтажного здания, спускаясь по каменной лестнице. Местами она переходила в обычную тропу, ведущую к городу, раскинувшемуся в низине острова. Домики, как один, были похожи друг на друга — покрытые белой известью, с лазурными крышами. Они как грибы поросли один на другом, отличные разве что размерами да узорами плюща и цветов, что рисовала на них сама природа.
Мэри вновь вдохнула ветер прибоя, не сопротивляясь улыбке, освещающей её лицо. Она шла с Гуэн под руку, каждый раз оглядывая всё вокруг как в первый.
— Тебе повезло, что Томас не поймал нас. Твой вид поверг бы старика в шок, — не унималась Гуэн, ища новые способы подметить отсутствие корсета. За это лето к непослушным волосам сестры, что редко оказывались в достойной причёске, привыкнуть она успела.
— Ну значит день отличный, если начался с такого везения, — парировала Мэри. Она чуть толкнула сестру в сторону, позволяя повозке прокатиться вдоль дороги — к особняку. Судя по наполнению, везли свежую провизию на ближайшие дни. Фермер, крепкий мужчина лет пятидесяти, со словами «Шу-шу» замедлил свой транспорт. Старая гнедая кобылка с радостью остановилась, пока он сам, снимая с головы соломенную шляпу, не произнёс:
— С добрым утром, леди Мэри! Увидел вас — и сердце заиграло! — захохотал он, краснея. Мэри, взявшись кончиками пальцев за своё платье, сделала короткий реверанс.
— И Вам доброго утра, Мистер Корвак. Хорошей дороги и дня!
Мужчина вновь опустил шляпу, прикрывая ею свою проплешину и, насвистывая, погнал повозку. Будто опомнившись, он закричал вполоборота, хотя отъехать успел не больше трёх метров.
— Свет с вами! И с леди Мэри, и с леди Гуэн!
Когда он исчез из поля слышимости, вышеобозначенная леди Гуэн лишь цокнула.
— Он не должен к тебе так фривольно обращаться. Всё же нужно держать дистанцию. Ты никогда не знаешь, что у него может быть на уме. К тому же, твой будущий муж такое поведение явно не оценит.
— Это всё север в твоей крови, — тоном знатока сообщила Мэри. — Поэтому ты такая вредная.
Мэриэнн ущипнула Гуэн за бок и та, совсем не по-девичьи, хрюкнула, стараясь извернуться.
— Ты совсем как дитя малое! — пожаловалась она, но вопреки своим словам, получив свободу от чужой руки, ответила таким же щипком.
Перебранку они продолжали до самого изножья холма, пока кусты азалии, разросшиеся до невиданных размеров, не ознаменовали проход в город.
Городом это место именовалось лишь номинально. Особенно если сравнивать с масштабами и численностью населения, что была присуща столицам Первого и прочих герцогств.
Девятое же включало в себя лишь этот остров и небольшую полосу моря вокруг. Обойти его весь можно было за пару дней. Да и отличался он разве тем, что живописная песчаная коса, как обод, огибала его по всей длине, отчего пришвартовываться и отплывать тут, если верить морякам, было сущим наказанием.
Но в остальном, с прекрасным климатом, источниками пресной воды, богатым на урожай винограда, оливок и мушмулы, пусть и небольшой, остров был способен всем себя обеспечивать. В хозяйстве почти каждого дома был барашек или два. По холму тут и там горделиво скакали козы. А правящая семья Д’Харлон, пусть и жила скромно, совершенно ни в чём не нуждалась.
Из-за сильных и непредвиденных течений рыбный промысел был сложен, но даже так находились достойные моряки. Так что коли в городе кто играл свадьбу — отмечали её с размахом, и стол ломится от еды на всякий вкус. Даже самый отпетый гурман не смог бы остаться равнодушен к тому, как местные жители тушили барашка на слабом костре, посыпая орегано, морской солью и добавляя веточку тимьяна, когда мясо становилось полностью готово.
Храм тут, в отличии от многих прочих мест, о которых Мэри доводилось читать и слышать, стоял на окраине — омываемый при сильных приливах волнами. Оттого стены его страдали от плесени.
За столетия никто так и не осмелился перенести его с исконного места.
Храм Авейры, совсем скромный, сложенный из белого камня и покрытый известью, мог вместить себя от силы человек двадцать. Так что местному Жрецу, Отцу Торвалю, зачастую приходилось отворять двери и вести паству так — чтобы каждый желающий мог обосноваться на протоптанной поляне у храма. По воскресным дням становилось особенно тяжело уместиться всем, так что герцогиня пожертвовала некоторое количество скамеек, отчего бальная зала особняка опустела. Давно не принимавшая гостей, она лишилась не только людей, но и последних остатков мебели. Однако, благодаря этому, прихожане с комфортом смогли располагаться и на улице — благо местный климат позволял это делать с завидной частотой.
Пробираясь вдоль витиеватой тропинки, что вела к храму, одной ладонью Мэри разгоняла назойливых мошек, а второй — вновь подхватила сестру, сплетая косой их локти.
Они остановились у самой дальней из уличных скамеек, оставляя пространство между собой и храмом, что сейчас был заполнен людьми. Мэри узнавала почти каждый из смиренно слушающих затылков.
Стряхнув с деревянной скамьи, что когда-то служила её дому, опавшие и принесенные ветром листья оливы, она подняла один из тех, что отказался падать, кончиками пальцев, сдувая, словно лепесток цветка.
Тени от деревьев аппликацией ложились на землю, укрывая собой всё вокруг. Между стволами вырисовывалось небольшое окошко — с живописным видом на гавань.
Мэри любовалась какое-то время, пребывая в задумчивости. Они пришли сюда, чтобы попросить Отца Торваля о благословении, ведь Гуэн предстоял долгий и опасный путь домой. Отчего вновь вспомнилось, что вскоре им предстоит расстаться.
Гуэн сидела прямо, замерев, словно фарфоровая кукла. Мэри оглядела её и, не сдержавшись, уложила свою щёку ей на плечо.
Отец Торваль приглушенным голосом, с истинно старческой убежденностью в своих словах, зачитывал проповедь. До девушек, застывших в молчании, доносились лишь её обрывки. Они переплели пальцы рук — правой у Мэри и левой у Гуэн, общаясь без слов, пока узорные тени плясали на их лицах. Когда дочь герцогини ощутила, что погружается в печаль, она бессовестно нарушила сокровенность момента. Не меняя положения своего тела и головы, она заговорила:
— Я надеюсь, что мой будущий муж всё же не будет редкостным занудой, — и, не дождавшись ответа от Гуэн, продолжила шёпотом. — Я готова простить ему это, если он окажется знатным красавцем. Тогда может быть хоть занудой, хоть…
— Мэри.
Гуэн скользнула взглядом в сторону распахнутых настежь дверей. Они сидели достаточно далеко, и даже начни говорить во весь голос, вряд ли бы кого потревожили. Но её скупая реакция лишь подзадорила Мэри, отчего та продолжила:
— И как же жаль, что сэээр, — она специально тянет это «э», отмечая своё отношение к оному, — Кадмий, единственный сын и наследник четвертого герцогства. Если бы мы поженились, а матушка позволила мне уехать, то я бы наконец-то увидела твой родной дом!
— Не в церкви же, — произнесла Гуэн с лёгким укором. Впрочем, продолжив говорить после некоторого молчания — так, чтобы разделить паузой ту часть, где она благовоспитанная леди, соблюдающая все нормы приличия, и ту, где она всё ещё юная, незамужняя девушка, не лишенная любопытства — А что матушка? Неужели лучше смириться с кем-то второго сорта, чем отпустить тебя в чужой дом?
— Я думаю, она не хочет, чтобы наша семья оставила остров. И не хочет, чтобы кто-то был сильно выше меня по статусу и возможностям — тогда от нашего рода будто бы ничего и не останется. Но даже среди женихов из разряда петио, как ты выразилась, дорогая сестрица, есть достойные! — Мэри поиграла бровями, переводя свой взгляд на Гуэн.
— И кто же? — весь её тон — сплошное недоверие.
— Ну, например, когда я была сильно младше, видела портрет одного наследника. В их роду осталось столько королевской крови, что его волосы были белые как свежевыпавший снег, — Мэри тихо рассмеялась, но после добавила с досадой, — новых портретов не было. Может быть, спился! А может, вырос, и его прекрасное лицо не пощадило мужское взросление. Сама знаешь, иногда они так милы в юношестве, а после… буэ, — Мэри состроила нелепое лицо, которое даже Гуэн не могло оставить равнодушной. Она прыснула в кулак, после чего стыдливо прикрыла рот ладонью, вновь выпрямляясь. Даже спинка скамьи могла бы позавидовать её идеальной осанке.
Мэриэнн какое-то время молчала. Она ловила запах морского бриза, что навевал мечты о жизни, которая находилась «где-то там», за границами Изменчивого моря. О приключениях, что она находила на страницах тех книг, спрятанных в сундуке у кровати.
Спокойная жизнь здесь теплом грела сердце, и Мэри любила её всей своей душой. Каждую травинку, каждого жителя, каждый камешек и каждую трещинку на побелке церковного потолка. Даже каждую муху и каждую лепёху, что бесцеремонно оставляла за собой коза.
Но когда вопрос касался любви и надвигающегося замужества, тоска начинала грибными корнями разрастаться внутри.
Конечно, она выполнит долг, как положено. И будет вести себя так, как того велит мать — ни за что не посрамит собственную семью и память своего отца.
Но как бы хотелось влюбиться яростно и безумно! Чтобы без оглядки, без сомнений. С первого взгляда — и на всю долгую-долгую жизнь.
Мэри желала поделиться этими мыслями, но хранила молчание. Гуэн была старше на три года, ей уже сравнялось двадцать один, а супругом она так и не обзавелась. Вероятно, в голове сестры переживаний на этот счёт было в десятки раз больше…
Отгоняя неприятные мысли, Мэриэнн поделилась:
— В последнем романе Небезызвестного автора, дама наших кровей металась меж двух мужчин. Один из них был тем ещё джентльменом. А второй — самым настоящим варваром!
— Варваром?
— Ну да, там был такой авторский приём. Небезызвестный не описывал досконально детали, да и не то чтобы я могу судить, какие именно у них правила, обычаи и… телесные особенности, но, по ходу сюжета, когда они оказались вдвоём на его меховой накидке, если читать внимательно, было понятно, что он самый настоящий… орк.
— Мэри?! ТЫ хотела бы разделить ложе с монстром?! — Гуэн, огорошенная подобными скабрезностями, совершенно не готовая к тому, что кто-то имеет смелость и дурость писать подобные сюжеты и тем более читать их, вскочила. От этого пришедшая в движение скамейка спереди чуть накренилась, но вновь бухнулась на положенное ей место.
Мэри рассмеялась, настолько комичным ей показалось выражение лица сестры, когда храм начали покидать прихожане. Их взгляды, сначала неодобрительные, обращенные к нарушительницам спокойствия, тут же сменялись мягкими, стоило им распознать в одной из виновниц дочь герцогини.
Каждый из них считал своим чистосердечным долгом остановиться и поздороваться. Мэри, успокоившись, отвечала им той же любезностью, вновь плюхаясь на скамью. Гуэн, с красными то ли от смущения, то ли от злости ушами, уселась рядом. Она вытянула шею и поджала губы, становясь похожей на гусыню. Даже несколько прядей выбилось из её причёски, так сильно она была поражена услышанным.
Прежде, чем Отец Торваль, завидевший девушек, хромой походкой доковылял до них, Гуэн успела сообщить, что «Такие истории запрещены!» и, конечно же, следом пригрозить «поговорим об этом дома!».
Уголки же губ Отца Торваля приподнялись в приветственной улыбке, отчего морщины поползли вверх — совсем не портя лица старика, но делая его ещё более выразительным. Он неизменно был облачён в простую, светло-серую рясу с вышитой золотной нитью восьмиконечной звездой у сердца и перевязью из фуляра в районе живота.
Сутулый, страдающий от явного искривления позвоночника, от возраста он тянулся к земле, отчего рост его сейчас сравнялся с ростом Мэри. Его волосы поседели и поредели, открыв миру родимое пятно, напоминающее по форме силуэт острова. Отец Торваль этим крайне гордился, и после обнаружения подобной находки перестал носить чепчик. Он отказался от попыток зачесать образовавшуюся проплешину и, взамен утраченных волос с головы, отрастил знатную бороду.
Она была перевязана простой шерстяной нитью, на которую он нанизал пару деревянных бусин, что были получены им в последний свой юбилей на удачу от местной ребятни. Подойдя, он принёс с собой запах воска и ириса, которыми неизменно украшал подножие статуи богини.
— Доброго дня, Отец Торваль. Свет с вами, — Мэри поднялась, учтиво поклонившись. Гуэн повторила за ней.
— Полно-полно, Свет с вами, дочери мои. Садитесь, что вы, — он замахал рукой, и девушки вновь послушно опустились на скамейку, лишь после заметив, что Отец Торваль остался в храме не один.
Следом из темноты помещения вынырнули двое мужчин. Один — прекрасно знакомый Мэри, второй — ещё не примелькавшийся. А значит, бывший на острове не больше месяца.
И если первый, по-своему оценив раскинувшуюся перед ним сцену, решил вновь опуститься на скамью внутри храма, чтобы не мешать наклёвывающемуся разговору, второй же с широкой улыбкой прошагал прямиком к Отцу Торвалю. По его одежде было сразу же ясно, что он тоже жрец. Разве что полы его рясы выглядели грязными, а края поистрепались. Мэри решила для себя, что столь оценивающий взгляд не очень вежлив, так что перестала рассматривать и поспешила представиться.
Гуэн же какое-то время явно потратила на то, чтобы со всем доступным ей скептицизмом оценить состояние одежд новоприбывшего жреца, после чего она также почтенно представилась, хоть и не сводила цепкого взгляда с небрежно торчащих ниток у самого горлышка.
— Это Брат Саин. Он паломник и прибыл к нам не более недели назад, — объяснил Торваль, не дав незнакомцу представиться лично.
Вышеназванный Отец Саин оказался рослым мужчиной лет сорока. Он обладал широким подбородком, и вся его фигура, пусть и скрытая рясой, казалась квадратной — будто кто-то намеренно собирал его из плиток пола. Кожа его загорела от долгого пути, однако волосы, квадратной, но пушистой копной обрамлявшие голову, как и зубы, остались целы.
Он неловко поклонился, будто всё ещё не зная, как себя держать в присутствии знатных особ, хотя именно девушкам стоило лишний раз кланяться и волноваться. Но неловкая искренность, с которой он двигался, по-своему пленила Мэри. Она тут же решила для себя, что этот жрец — точно неплохой человек.
— Благодарствую за вашу доброту! Мой путь длится долго, я видел много мест, но ваш остров просто поразителен! — в сердцах воскликнул он. От этих слов Мэри еще больше прониклась к нему симпатией, хоть и была уверена, что нет такого жреца-паломника, который, придя даже в самое злачное место их королевства, прилюдно назвал бы его таковым.
Но Торваль, кивая, перебил юного, по сравнению с ним, брата и заговорил:
— Вы же, дорогие дочери мои, пришли за благословением для леди Гуэн? Я слыхивал много страшных вещей от моряков и вот, от брата Саина, — он неодобрительно покачал головой, хмурясь, — так что правильно вы сделали, что пришли загодя. Подготовлю новый амулет. Это займёт время, но вы, дорогая дочь, будете под защитой. К тому же у Отца Саина к вам есть разговор. Позвольте ему высказаться.
Позволения ни от Мэриэнн, ни от Гуэн ему не требовалось. Разве что, когда Торваль закончил медленно перебирать слова, Саин, втянув побольше воздуха, принялся объяснять, что вскоре планировал отбыть, и, если леди Гуэн это будет не в тягость, составил бы компанию, так как его путь как раз лежал на север, а все южные герцогства он уже обошёл.
Гуэн тут же принялась обсуждать всё так, будто собиралась вести с Отцом Саином торговые дела, а не способствовать тому, чтобы жрец добрался до места своего назначения.
Мэри хотела было спросить, что же такого Отец Торваль слышал, и какие свежие вести мог привезти с собой Отец Саин. Однако быстро стало понятно, что всем сейчас не до неё, и, выудив мгновение, Мэри откланялась. Она тихонько встала, юркнула между жрецами в проход и отправилась прямиком в храм.
Помещение, маленькое и пропахнувшее свечным воском, всё ещё хранило в себе дым. Погруженное в полумрак с небольшим круглым окошком, пятном света зияющим на каменном полу, храм казался таинственным и будто вычеркнутым из этого мира.
Профиль молодого мужчины острым силуэтом смотрел вперёд, на статую Авейры. Изящные каменные ткани укрывали её фигуру и ниспадали на лицо. С искусным усердием скульптором были проработаны цветы, что она удерживала в своих руках, словно рог изобилия. Там было всё — от каменных ромашек до лилий, ниспадающих вниз и переходящих в настоящие цветы, что устилали пьедестал. Те, что Отец Торваль каждое утро любовно раскладывал.
— Не знала, что ты стал столь религиозен, — Мэри по-свойски присела рядом на скамью, сработанную из плотного привозного тика.
Мужчина обернулся. Его лицо, определенно привлекательное, всегда казалось Мэри каким-то отрешённым. Всё в нём, начиная от тонких бровей, острых скул, прямых волос по плечи, длинных нечеловеческих ушей и заканчивая прямым же шрамом, рассекающим бровь и упирающимся в скулу, напоминало такую же статую.
Его голос звучал как туман, что опускается холодным утром на поле, предвещая дождь. Воздух заряжен. Вот-вот начнётся ливень. И ты никак не можешь для себя решить, что лучше: спешно искать укрытие или остаться.
— С некоторых пор решил посвятить себя эскапизму. Святые писания оказались под рукой как никогда кстати, — в подтверждении своих слов он приподнял серый томик с отпечатанной восьмиконечной звездой на обложке. От времени она пошла фактурой, чем-то даже напоминающей молнию, а листы пергамента пожелтели, но даже так было видно, что том, пусть и старый, сохранился отлично.
— Я всё думала, что стала реже тебя видеть. А вот, оказывается, где нужно было искать!
— Пожалуй, скажи кто год назад, что искать меня придётся здесь, я бы не поверил. Но жизнь бесконечно преподает мне уроки. И, пожалуй, пришло время начать их учить.
Он хмыкнул, убирая пшеничные волосы за острое ухо. Повёл плечом, разминая. Явно устал слушать всю речь Отца Торваля, сидя здесь.
Он привычным движением поправил ворот длинного плаща, сейчас зелёного цвета луговой травы. Его руки были облачены в перчатки, уходящие куда-то под манжеты. Мэри знала, почему он в них. И поймала себя на мысли, что откровенно пялится, хотя это последнее, чего бы ей хотелось. Аллен для неё — друг, а потому она заставила себя отвернуться.
— И что же, пройдёт время, и будешь выражаться цитатами из писаний? Это же тоска смертная. Обернуться не успеешь, станешь как Отец Торваль!
— Не равняйте по себе, леди Энн. Не я же взапой читаю дамские романы, а после считаю нужным пересказывать это всё старому, умудрённому магу. К тому же, мужчине.
— Тридцать — ещё не старость, — насмешливо хмыкнула Мэри, — Кто виноват, что никто не разделяет моих интересов. Приходится пользоваться своим положением и отыгрываться на семейном волшебнике.
— Семейном? — Аллен вскинул бровь, отчего шрам потянулся следом. В полумраке его глаза казались одинаковыми.
Но Мэри знала, что один из них — серый, а второй — будто полый и пустой, практически белый. Тот самый, где кто-то давным-давно оставил шрам.
— Разумеется, ты же сам контракт подписывал.
— Я почувствовал, что меня приравняли к семейному псу. Причём декоративному.
— Ты в корне не прав! При всей вашей любви к собакам, сэр Аллен Д’Аваллон, похожи вы больше на кота! Я вам это уже сообщала. И не раз!
— Я, вроде бы, давно перерос гильдейские задания, где мне приходилось избавлять поместья от крыс.
Мэри спиной почувствовала, что Гуэн — вероятно, окончив разговор — подошла. Её ощутимое недовольство можно было превратить в нити и соткать из них целый гобелен. При этом, Мэриэнн не знала наверняка, что именно послужило причиной такой нелюбви к волшебнику их герцогства. Явные эльфийские корни, манера речи, необычные наряды или детали той ситуации, по причине которой он был временно отречён от гильдии магов, отбывая своё наказание здесь, в девятом герцогстве. Скучая и слоняясь, по мнению Гуэн, совершенно без дела.
— Доброго вам дня, леди Гуэн, — поприветствовал её Аллен. Он встал, коротко кланяясь, но не пытаясь даже поцеловать её руку. Всё же, будучи волшебником, он был не только достаточно проницателен, но и обладал недурственной памятью — последняя его попытка быть джентельменом обрубилась на корню кислой миной на лице Гуэн. И, если с должностью кота Аллен готов был смириться, то становиться лимоном ему явно не хотелось.
— И Вам, сэр Аллен, — она удостоила его коротким кивком и тут же сосредоточила всё своё внимание на сестре. — Мэри, я.
.
Договорить Гуэн не успела.
В небе, высоко-высоко над их головами, прозвучало нечто. Звук был столь громогласным, что не сразу вышло разобрать его природу. Лишь пару мгновений спустя стало ясно, что это — карканье.
Вся троица вышла из церкви и двинулась ближе к городу, безмолвно остановившись на тропе. Там, где деревья не перекрывали небо.
Мэри стало немного зябко. Она поёжилась, обнимая себя за плечи.
Стало ясно, что ворон пронёсся неподалёку от храма и сейчас сужался до маленькой точки — направляясь в сторону особняка.
— Что с этой птицей? Она больна, раз так кричала?.. Жуткий звук, — сказав это, Гуэн, кажется, потеряла всякий интерес к пернатому. Мэри же, не ясно почему, ощущала, как жуть разрастается внутри, давит на сердце тревогой.
Слова Аллена прозвучали совсем рядом.
— Это необычно, врановые здесь не водятся, — констатировал он, пряча томик писаний во внутренние карманы плаща. — Боюсь, вынужден буду вас покинуть, — как-то даже слишком поспешно бросил он и зашагал вперёд, смешиваясь с толпой.
Многие из горожан, что были видны с ракурса Мэри, также остановились, задрав головы. Но стоило людям разобрать, что кричала птица, они теряли к этому интерес, возвращаясь каждый к своим делам.
— Не к добру это, — протянул стоявший чуть поодаль Отец Торваль. Мэри обернулась.
— Отчего же?
— Вороны никогда не несут добро, — со знанием дела пояснил он, — Предвестники смерти, вот кто они. А со всеми этими историями. Про то, что творится… Эх, почём вас беспокоить, дорогая Мэриэнн! Оставьте эти мысли. Вы чистая душа, и Свет Элафроса пребывает с вами.
— Нет уж, беспокойте, пожалуйста. Мне толком никто ничего не говорит! А те, кто могли бы сказать — юлят и умалчивают.
Мэри постаралась придать своему лицу грозное выражение. Жрец, хоть и поддался, но цедил слова как сок — понемногу. Так, чтобы не сболтнуть чего лишнего.
— Не люблю я сплетни, ох, не люблю. Элафрос учит не верить тому, что слышишь, а убежденным быть лишь в том, что видишь. Но говорят, что война грядёт. И что король наш убит, а трон захвачен. Но то всё могут быть лишь домыслы. Знаете же вы, что Его Величество по словам моряков помирает, упаси его Свет, чуть ли не каждое сезонье. Но такие птицы почём зря не летают. Так меня учили. Если и появляются, то всегда по чью-то душу. Но за вашу, дорогая дочь моя, Мэриэнн, я как никогда спокоен.
***
Окутанные хороводом мыслей, девушки прошли к центру города.
Пусть и выстроен он был достаточно хаотично, самым центром считалась небольшая площадь, что окольцовывала оливковое дерево. Многие полагали, что оно — самое старое на всём острове. Маленькие неровные кусочки плиточки были оформлены в круговой парапет вокруг него, служивший ограждением от той жизни, что кипела на площади.
В дни, когда порт был доступен, и корабли один за другим могли пришвартовываться к острову, здесь было не протолкнуться.
Сейчас же, пусть люди и сновали туда-сюда, ведомые каждый своими делами, Мэри и Гуэн без проблем смогли расположиться на одной из деревянных скамеек, прячась от солнца в тени деревьев.
После небольшой словесной перипетии с продавцом, который наотрез отказывался брать деньги с юной наследницы герцогини, Мэриэнн всё же смогла одержать небольшую, но победу. Она купила в пол цены свежие пирожки, начиненные яблочным конфитюром. Одарив торговца из лавки благодарной улыбкой и откусив на пробу сладость, Мэри почувствовала, как тревога сползает с плеч.
Она болтала ногами, ела и цепляла взглядом прохожих. Про тех, что казались ей в чём-то особенно выразительными, говорила:
— А этот мог бы быть самым настоящим волшебником! Ты только глянь на его бороду, такая длинная, не меньше метра!
— Но у Аллена нет бороды, а он волшебник.
— Разумеется, но это пока! Вот кто знает, что будет с его подбородком лет через сорок-пятьдесят. А вон там… Та бабуля, Миссис Тильда. Если не знать, что она всю свою жизнь исправно пасёт овец… принять её за ведьму, что наводит и снимает порчу легче лёгкого!
— Потише, а то Миссис Тильда, если она не глухая, тебя услышит и крайне оскорбится такой клевете.
Лакомство подходило к концу. Мэри из жадности слизывала крошки с пальцев.
Пусть некоторых людей и огорошили как жуткий звук, так и чёрная птица, промчавшаяся над головами — заняли они их мысли не более, чем на минуту-две. И девушка старалась следовать их примеру.
— А вон там, те два мужчины. Похожи на настоящих придворных рыцарей. Такие рослые и так статно держатся!
Гуэн всё ещё возилась со своей едой. Она удерживала часть пирожка платком, не касаясь и краешка выпечки, и разжёвывала каждый кусочек с невероятной тщательностью
Она вытянула шею, вглядываясь.
— Боги, Мэри. Это моя стража! А я всё гадала, куда они подевались — в особняке их не было видно. Ужасно. Кто бы ни приезжал на этот остров, не пройдёт и недели — становится расхлябанным ленивцем.
— Но только не ты?
— Но только не я.
Мэри тепло улыбнулась, откинув со лба волосы, что настырно лезли в глаза.
От её взгляда не укрылось, как два бравых стражника с севера, которых она и сама уже смогла как следует разглядеть, заигрывали с дамами, и как те смеялись их шуткам. Или же их так веселило то, насколько красной сделалась кожа мужчин за время, проведённое здесь — местами она слезала так сильно, что щёки слоились луковицей.
Один из них потянулся к цветнику, ловко сорвал маленькую немезию и протянул даме. Та зарделась, принимая дар. По её глазам было видно — этот цветок стоил сейчас дороже любого золота.
Мэри мечтательно вздохнула.
— Что за пошлость, — проговорила Гуэн, даже не пытаясь скрыть отвращения в голосе.
— Это же любовь, — искренне возмутилась Мэри.- Роман! Может, он позовёт её замуж. Заберёт с собой на север! Ещё побываешь на их свадьбе. У неё будет венок из немезий, кафтан, отделанный мехом. А после у них родятся ребятишки и младшенькую назовут в честь этого цветка. Ах! Какие чувства!
Гуэн фыркнула, ознаменовав тем самым окончательную потерю интереса.
Мэри же какое-то время наблюдала за маленькой развернувшейся историей.
Медленным прибоем то набегали, то расходились люди. Чем ближе к вечеру, тем больше свободы читалось в их лицах. Окончив работу, они принимались тратить время на себя.
Кто-то просто отдыхал, любовался предстоящим закатом — небо горело всеми оттенками сливового цвета.
Кто-то поглаживал пухлую рыжую кошку, почесывая прямо за ушком. Та совершенно не церемонилась — ластилась и урчала, выпрашивая не только ласку, но и кусочек свежей рыбки.
Кто-то — в основном, старики — садились прямо у домов. Доставали курительные трубки, жгли табак. Дымили и играли в расписные камушки — настольную игру, что была привезена моряками с юга ещё до рождения Мэри, укоренившуюся здесь и полюбившаяся многим мужчинам.
Кто-то развешивал на нитях свежестиранные платки да сорочки. Кто-то доставал музыкальный инструмент и принимался играть простую, но популярную мелодию. Кто-то пускался в пляс.
Город жил.
Умиротворенное течение мыслей нарушил топот.
Босые плоские лапы расторопно шлёпали в сторону девушек. Маленькое создание неслось к ним, упёрто расталкивая все препятствия. Люди ойкали, но, завидев его, тут же отстранялись, даже не думая лишний раз мешать.
Ростом с аршин, с непропорционально большой головой и ногами, крючковатым носом и маленькими, широко сидящими глазками. Парочкой седых волосин, торчащих с макушки, и целым веником таких же — из ноздрей.
Создание остановилось.
Небольшой атласно-бордовый цилиндр слетел с головы. Он принялся тяжело дышать, хватаясь жёлтыми репчатыми ногтями за круглый живот и сипя.
— Хоба тут! Уф… Прибежал! Хоба бежал-бежал и прибежал!
За время вольной жизни здесь его язык стал несколько лучше, но понимать приходилось с трудом — из-за того, что он то хрипел, словно столетний старик, то квакал.
— Ох, Хоба, ты куда так спешил? — Мэри поднялась с места, присаживаясь на корточки. Края её платья опустились на землю.
Сбоку тут же раздалось цоканье.
Энн подняла головной убор своего необычного знакомого и водрузила обратно на почти лысую макушку. Хоба признательно лыбился. Его острые короткие зубы выстроились в несколько рядов, а оливково-зелёная кожа заметно заблестела от пота. Он смахнул его со лба тыльной стороной ладони и потёр ту о маленькие штанишки на подтяжках — единственный предмет одежды на нём, помимо вышеупомянутого цилиндра.
— Хоба спешил! Хобе сказали — срочно! И вота на я — тута!
Он раскинул в сторону руки, а после принялся нервно теребить одну из подтяжек, переминаясь с ноги на ногу. Песок облепил его взмокшие ступни, цепляясь грязевыми пятнами. Хоба потянулся мизинцем с самым длинным и тонким ногтем к носу и бездумно поскрёб его.
Гуэн тут же сморщилась в праведном отвращении. За всё лето она так и не смогла привыкнуть к Хобе. Мэри же взволнованно вглядывалась в его морду.
— Что-то случилось? Кто тебя попросил найти меня?
— Случилось. Случилооось! Хоба там не был. Но Хоба всё слышал!
— Я же говорила, что он подслушивает! Мне не показалось в тот раз! — возмутилась за спиной Мэри Гуэн.
— Хоба из добра! Чтобы знать и помочь, коли что! — защищался он, хлопая себя по бокам.
В своих словах тот был явно уверен. Но и Гуэн совсем не лыком шита.
— Помочь? Ты? Да как ты…
— Успокойтесь, пожалуйста, — вклинилась Мэри. Леди Вербер нахмурилась, но временно замолкла. — Хоба, если срочно, то говори, что стряслось, или сразу идём в дом.
— Ох, идём-идём, — Хоба активно закивал, срываясь с места, вновь роняя цилиндр. Поднимая. Водружая на макушку. И снова семеня, удерживая его пальцами, чтобы тот не свалился. — Хоба слышал. Пух. БУБУХ. А потом — говорят. И говорят. Много всякого! А в коридоре этот. Заразный! И говорит — иди найди. И БЫСТРО! Я и побёг!
— Он подслушивал, но его в коридоре застал Аллен и отправил меня найти, — перевела Мэри, чуть наклоняясь к сестре.
Шли они шагом быстрым, но таким, чтобы их маленький спутник мог поспевать — всё же подняться вверх по склону куда сложнее, чем сбежать вниз.
Внешний вид Мэриэнн был, как никогда, далёк от идеала. Но сейчас девушка даже не думала о корсете или причёске.
Главное, чтобы маме не было плохо. Если это не приступ, то всё остальное они переживут.
Главное, чтобы этот ворон не был предзнаменованием самого страшного.
Главное…
Она невольно ускорила шаг. Вслед за тем, как от волнения принялось колотиться её сердце.
***
Мэриэнн оказывалась в этом кабинете редко — обычно ей было запрещено сюда заходить. По большей части из-за того, что она могла помешать работе. Так что бывала она здесь по особым случаям.
Этот явно был таковым.
Сама комната была небольшой, но светлой — высокие окна тянулись от плинтуса до потолка, отчего солнце беспрепятственно касалось всех поверхностей: обтянутой лазурной тканью мебели; картин в тяжёлых резных рамах; полок, прогибающихся от веса книг; высоких пухлых ваз; массивного рабочего стола; исписанных листов пергамента; роскошного паркета, уложенного лесенкой. Недавно отциклеванный, он был совсем как новый.
Мэри стукнула по нему подошвой, шагнув внутрь, и… остановилась. Вглядевшись в лица присутствующих, она растеряла все остатки приветственной улыбки, что играла на её губах.
Арариэль неизменно сидела в кресле. Её лицо будто постарело и осунулось с прошлой их встречи. Тени уставшими пятнами залегли под глазами.
Мэри показалось, что перед ней и вовсе не её матушка, с которой она беседовала ещё вчера, а незнакомая старая женщина, поглощенная тяжким горем.
Но это точно была её мать.
На плечах герцогини неизменно покоилась шаль. Волосы, сплетенные в косу, по старой привычке, лежали на правом плече. Худые пальцы рук украшали кольца, что отец дарил при жизни — тяжелые камни: рубины, аметисты и александриты в искусной оправе золота. Они переливались в свете заходящего солнца, но казались непосильной ношей для этих истлевших рук.
— Матушка. — прошептала Мэри. Она бросила вопрошающий взгляд на Томаса.
В его ответном взгляде читалась печаль. Мэриэнн знала его с самого своего рождения. Он учил её говорить, ходить. Позже — обучил письму. За все эти прожитые годы смотрел по-разному. Сердито. Счастливо. Одобрительно. Порой даже осуждающе.
Но никогда — с печалью.
Аллен тоже хранил молчание, смиренно стоя в углу комнаты, не подавая и шороха.
— Оставьте нас, — голос Арариэль прозвучал тихо, но твёрдо.
Мэри знала, что приказ обращён не к ней — все прочие в комнате: Гуэн, зашедшая следом, Аллен и Томас вышли.
Последний аккуратно прикрыл за собой дверь.
Арариэль молчала, отвернувшись к окну. Там, далеко за ним, морем плескался горизонт. Солнце утопало в его границах, отправляясь на заслуженный отдых.
— Подойди.
Мэри сделала несколько шагов в сторону окна и, обойдя стол, остановилась рядом с матерью. Она опустилась на колени, стараясь не задеть колёса инвалидного кресла, что было почти скрыто под объемными юбками платья.
Арариэль протянула свои пальцы к лицу дочери и цокнула, приглаживая пушистые непослушные прядки и привычным жестом убирая их за ухо.
В нос ударил запах мятного масла. Самый родной и самый ненавистный аромат на свете.
Мэри прикрыла глаза, замирая на месте.
— У меня ужасные новости, Мэриэнн, — Герцогиня с тяжелым выдохом осела на спинку кресла, глядя с досадой. Узловатые, сухие пальцы легли на колени.
Мэри не нравилась эта нервозная нить, натянутая между ними.
Не нравилось, как на неё смотрел Томас.
Не нравилось то, каким осунувшимся и больным выглядело сейчас лицо матери.
Она было открыла рот, чтобы потребовать или, если не хватит смелости, хотя бы попросить объяснений. Но Арариэль, будто острым ножом для писем, разрезала тревогу:
— Слухи, что кидали нам, словно крошки, на протяжении этих недель, не соврали. Как ни прискорбно мне об этом говорить, но Его Величество либо исчез, либо и вовсе… более не пребывает среди ныне живущих. Что случилось с городом… Я даже вообразить боюсь. Это пока всё, что достоверно известно, — поджала губы герцогиня.
Морщины очертили носогубные складки. Арариэль потянулась к одному из пергаментов на столе, для того, чтобы передать его Мэри.
Во взгляде матери читалась сплошная встревоженная забота.
Мэриэнн казалось, что её пальцы немного дрожали, когда она бралась за пергамент и, наклонив к окну, чтобы поймать остатки уходящего света, читала его.
Письмо было написано скупым, тяжёлым языком, отчего Мэри зайцем скакала по словам — лишь бы быстрее выловить основной смысл.
Его Величество, Генрих Д’Вээрден VI, повержен. Правящая династия разорвана. Вээрденсхайт перешёл под эгиду правления истиного короля от крови и плоти. Объявлена война.
Всё это — сухое перечисление фактов.
И лишь последняя часть была пропитана неприкрытой угрозой.
«Во исполнение исконного обряда каждый герцог или герцогиня, что властвуют в своих землях, должны явиться в столицу Вээрденсхайта — город света и правды — для присяги своему правителю.
Отказ прибыть в течении месяца и преклонить колено, равно как и любое иное проявление откровенного неповиновения, будут подавлены со всей возможной жестокостью.
Пламя охватит каждого, кто дерзнёт противостоять истинной власти и единственной силе, что способна отразить давление врага по всему периметру наших границ. Война началась.
Будьте благоразумны.
Адамант II»
Море окончательно проглотило солнце. Луна лиловым серпом всплыла на небосвод. В королевстве звёзд и светил никто не посмел бы оспаривать её ночное превосходство.
— Что же ты наделал, Генрих, как ты это допустил…- бессильно причитала Арариэль куда-то в сторону. Это не являлось вопросом, ведь никто из присутствующих не был способен дать на него ответ.
Оторванные от материка, жители девятого герцогства никогда и не были вовлечены в бурные переживания континентальной части королевства. А после того, как отец покинул семью, и Арариэль захворала, потеряв возможность ходить самостоятельно, остров и вовсе висел на тонких-тонких переплетениях практически утерянных связей. Никакие переписки не могли заменить полноценные балы и приёмы. Письма не были способны приехать куда-то с визитом, погостить в чужом доме и произвести должное впечатление.
Но, несмотря на сложности, Арариэль со всем доступным упорством сохраняла близость со своими старыми друзьями и союзниками. Однако те, боясь беспокоить больную подругу, оберегали её от тяжёлой информации.
Оттого и сама Мэриэнн, и герцогиня были столь огорошены.
Девушка, чувствуя подступающую к горлу дурноту, вновь и вновь перечитывала последнюю часть послания. Будто от этого его суть могла измениться.
Мэри ощутила сухую ладонь матери на своём плече и подняла взгляд.
— К нам прилетел ворон и принёс это на своей лапе. На письме был вексель. Перстень, которым его ставят, принадлежит лишь одному человеку. И Генрих с ним никогда не расставался… Я бы подвергла это всё сомнению. Я желаю, чтобы это оказалось чей-то недальновидной шуткой! Но этот ворон, стоило ему управиться с задачей, дымом растворился в воздухе. Мне привиделось, что имел он, по меньшей мере, две пары глаз! А имя, которым подписано послание? Оно не местное — и нет ни рода, ни имени отца. И что же войско, что же люди?! Что волшебники?! — вопрошала герцогиня в пустоту.
Мэри с сожалением наблюдала за матерью. Она ласково поглаживала её острое колено, укрытое сатиновыми юбками, стараясь успокоить.
Затем она спросила:
— И что же говорит дядя Филлипп? Леонард? Все остальные?
— Мне почём знать! Они, вероятно, получили подобные письма и сами. Времени вести с ними переписки нет. Отправь мы самого быстрого голубя, тот доберётся не раньше недели. И это только в одну сторону! Если всё, что написано здесь — правда, и если Его Величество то ли от старости, то ли от глупости утерял свой трон, а над нами властвуют какие-то безумцы, мы не можем торговаться со временем! Если не отплыть в ближайший прилив, кто знает, когда течения позволят нам это сделать вновь. И путь через половину материка! О, Мэриэнн! Это так далеко и небезопасно, — герцогиня вскинула руки к небу и беспомощно уронила их. Мэри вздрогнула. Ей лишь пару раз приходилось видеть матушку в подобном отчаянии. Тогда она была маленькой и не могла ничем помочь. Тогда же она обещала себе, что станет сильной и достойной опорой своей семьи.
— Матушка, если выбора нет, на правах единственной наследницы, я поеду.
— Что за вздор?! Ты видела, что там написано, в этом их письме. О войне, Мэриэнн, войне! Мы не воевали с югом уже с десяток лет. А они пишут об Альянсе против нас. Это у нас здесь всё спокойно. Люди сыты, все добры и знают друг друга, если не лично, то через одно рукопожатие точно. А там, на континенте, всё совершенно иначе. И если начнутся набеги, то что юная девушка сможет с этим сделать?
Мэри знала, что, конечно же, ничего. Она не владела мечом, не умела колдовать и даже вышивала не так уж хорошо. Языки ей никогда особенно не давались, да и городские танцы она танцевала куда лучше, чем бальные. Её сложно было назвать талантливой хоть в одной из доступных областей.
Но в одном она всё же разбиралась неплохо — в настроениях собственной матери. По линии её опущенных плеч, по тому, как она растирала одной рукой другую, по линии, что пролегла меж её бровей, Мэриэнн понимала, что все эти вопросы — лишь отчаянные попытки найти оправдание давно известным ответам.
— Ты не можешь поехать. Мы обе это знаем.
В лишний раз указывать на сложную конструкцию деревянного кресла с колёсами не было нужды. Арариэль ни в какую секунду жизни не забывала о своём положении.
— Ты не перенесёшь этого. И дело даже не в бандитах или подосланных убийцах. Не во вражеских армиях или грабителях.
— Я знаю. Знаю.
Арариэль потёрла ногтями переносицу. От этого тонкая, полупрозрачная кожа сложилась веером, демонстрируя прожилки голубых вен.
— Мама, прошу тебя. Я же буду не одна! И если всё это вздор — то вернусь с новыми впечатлениями. Если же нет — то и хорошо, что мы поступили благоразумно.
— Если бы только он выжил…
Брошенная в пустоту фраза иголкой прошила сердце. Там много таких стежков, но Мэри игнорировала их.
Не время волноваться о себе — сердце матери было изранено куда сильней. Такое хрупкое и маленькое, его стоило поместить в витрину и больше никогда не тревожить. А кто-то вероломно выхватил его и швырнул прямиком о стену. Наступит момент, и кусочки, на которые оно раскалывается, станут слишком мелкими.
Такими, что не склеить.
Мэриэнн уложила лицо на колени матушки. Даже слои платья не могли скрыть худобы её бёдер. Таких слабых…
— Я же буду не одна. Сэр Д’Аваллон тоже поедет?
— Разумеется. Он был здесь, когда я распечатала послание. О Свет, будь больше времени, я бы запросила на службу ещё дюжину достойных волшебников. Что он-то сделает? В его состоянии разве что утомлять всех формулами. Сумеет ли он защитить тебя должным образом?
— Думаю, он постарается. Я видела, как он тренируется после заката. И магия, кажется, вновь ему поддаётся. К тому же есть ещё стражники. И Джейк! Два месяца назад он вернулся и теперь самый настоящий воин. Он точно не откажет сопроводить меня!
— Этот малец? А позаботится о сохранности твоего здоровья кто? Отец Торваль? Ему о своём впору хлопотать.
Арариеэль вновь принялась перебирать волосы Мэри, складывая прядку к прядке, волосок к волоску. Успокаивая тем самым их обеих.
— Думаю, он слишком любит свой храм, чтобы покидать его… Но матушка, у него гостит паломник! Может быть он согласится проследовать в столицу и уже после отправиться в дальнейшее странствие? К тому же, если дела там плохи, люди как никогда нуждаются в поддержке. Я спрошу его!
Эта простая мысль, мимолетная идея так вдохновила Мэри, что она ощутила себя чуточку уверенней. Если идти шаг за шагом, укладывать камень за камнем, то путь будет вымощен. Главное — стойкость духа. Всё остальное — лишь сложности, что закаляют.
Даже если власть захвачена, даже если вся регулярная армия или её часть отреклись от прошлого монарха и присягнули нынешнему, это не значит, что всё потеряно. Возможно, они сумеют договориться.
Ведь главное, что нужно от Мэри — не создать сложностей и обеспечить герцогству свободу и мир. Всё то, за что она сама так сердечно любит это место.
Она поделилась своими мыслями, но Арариэль, кажется, была не способна поддаться такому оптимизму.
— Ох, Мэриэнн, как же тяжело тебе будет. Ты ещё так наивна. Будь при тебе хотя бы супруг…
— Возможно, как раз там я и подыщу кого-то приличного! Особенно, если в замок явятся все герцоги с их сыновьями!
Герцогиня лишь обессиленно покачала головой.
— Дочь моя, мне так боязно. Я сердцем чувствую, что ничего хорошего из этого не выйдет. Трон Генриха пусть и стоял не крепко, но его поддерживали люди. Да и сила священного рода была неоспоримой. Что же с нами станется, если этого оказалось недостаточно?! Ты жила лишь в мирное время. Но мы можем только гадать, что будет с нашим родным домом, когда пламя обещанной войны разгорится.
Ещё какое-то время они разговаривали. Как бы Мэри ни пыталась, успокоить матушку не вышло.
Но то и было понятно — Арариэль пусть и не покидала остров последние пятнадцать лет, видела и знала куда больше своей дочери. Слова Мэри на фоне её опыта звучали как лепет младенца, что радуется волнам, пока цунами стирает с лица земли деревню неподалёку.
Покидая кабинет, Мэри наткнулась на Аллена.
Тот стоял, прислонившись спиной к стене и, пребывая в раздумьях, не сразу заметил дочь герцогини.
— Кот, скажи. Ты думаешь, что всё это — правда? Про Его Величество, про нового короля и про захват столицы?
Аллен ответил медленным кивком. Его глаз, серый, как густой-густой туман, пристально смотрел на девушку.
Томас прошёл мимо них, спеша к госпоже. В его руках, облаченных в короткие перчатки, лежал серебряный поднос. На нём — небольшая чашечка чая, сахарница и молочница. Аромат бергамота скрылся вместе с ним за дверью.
— Гуэн всё слышала?
— Большую часть, — подтвердил опасения Аллен. — Томас отвёл её в комнату.
Сейчас плащ мага блестел бирюзой и лазуритом, золотой оторочкой и таким же оверлоком вдоль всего подола. На спине рассыпалась в разные стороны искусно вышитая лоза.
Он кивнул в сторону коридора, и Мэри, без лишних пояснений, приняла приглашение. Они шли рядом, совсем как всегда до этого, прогуливаясь по особняку. Но впервые — с такой тяжестью на сердце.
Аллен вынул что-то из накладного кармана и протянул это девушке. В её пальцах оказалось большое воронье перо. Абсолютно чёрное, оно выглядело совсем инородным — ни жёлтая пляска свечного огня, ни фиолетовый отблеск полумесяца не были способны отразиться на нём.
— Он правда просто испарился?
— Да. От него, помимо письма, осталось лишь это.
— А война? Это тоже правда?
Аллен в ответ на это поморщился.
— Боюсь, что она никогда и не заканчивалась. Кто-то вывернул платяной шкаф, а он оказался переполнен грязным бельём. Вот и всё.
Мэри медленно кивнула, хотя понимала с трудом. Все восемнадцать лет её жизни были спокойными. Даже о преступности она слышала, по большей части, от моряков — истории про пиратов, наёмных убийц. Про банды и набеги орков.
Про женщин, что торгуют своим телом. Про мужчин, что их убивают, не желая платить. Все эти ужасы казались далёкой историей со страниц романов. Тех самых, что ей изредка доводилось читать.
Но перо в её руке как будто говорило: «Мир не такой простой. Это ты в нём — глупышка. Пока жила тут, прячась от реальности, она сама постучалась к тебе в дверь».
— Матушка сказала, что за ночь примет решение. Но я не думаю, что есть особенный выбор. Скажи, ты будешь сопровождать меня?
— Почту за честь, Энн.
Пока они шли, очин пера, как бы Мэри его ни удерживала, болезненно кусал подушечки нежных девичьих пальцев невероятным холодом.
***
Гуэн не оказалось в её комнате, а Марта всё ещё болела у себя, так что спросить о пропавшей сестре было не у кого. Мэри, философски отложив разговор на утро, прошла к себе.
Сейчас собственная комната показалась ей совсем иной. Как никогда родной и в то же время — далёкой.
Мэри, словно заворожённая, проследовала к гардеробу. Освободившись от платья, она взяла с трюмо гребень. Девушка не стала зашторивать выход на балкон, отчего фиолетовый свет отпечатался на полу и стенах, дублируя решётчатый узор оконной рамы. Оставшись в одной ситцевой ночнушке, Мэри, всё ещё находясь в глубокой задумчивости, уселась на постель. Перина прогнулась под её весом, закряхтела.
Сложив под себя ноги, Мэри принялась расчесывать спутавшиеся волосы. Это успокаивало.
Ещё лучше было бы искупаться в морской воде, что летом была тёплой, словно парное молоко. Съесть свежий апельсин. Выпить немного вина. Лечь нагишом прямо на песок. Скрытая сенью растительности, на уединенном пляже с обратной стороны особняка, она могла бы представить, что всё это - сон.
Впрочем, даже без этого происходящее казалось как никогда эфемерным.
Как-то один торговец рассказывал ей историю про волшебный камень.
Лесной дух был заперт в валуне, что веками покоился посреди озера и готов был исполнить любое твоё желание. Но каждый раз, стоило путнику что-то загадать, желание оборачивалось сущим проклятьем. Человек получал то, о чём он просил. Но вовсе не в таком виде, на который мог рассчитывать. А после — когда путник в мольбах возвращался к камню, прося избавить себя от исполненного желания, тот соглашался лишь при условии, что его простое желание также будет исполнено в ответ.
И, если человеку хватало глупости согласиться, то камень просил оросить себя слезою несчастного. Путник проходил сквозь озеро, смахивал слезу на камень и сам становился ею, наполняя очередной каплей окружающую валун воду.
Сказка тогда показалась Мэри жестокой, хоть и поучительной. Она решила, что главная мораль истории: работать нужно своим честным трудом, а не соглашаться на сомнительные предложения, что поступают от говорящих камней. Но сам торговец утверждал, что история учит бояться собственных желаний. Ведь никогда не знаешь, чем именно они для тебя обернутся.
Сейчас, в свои полные восемнадцать лет, Мэриэнн почувствовала на себе обе грани этого камня.
Она желала с искренним, детским любопытством повидать мир. Посмотреть на место, где выросла дорогая сестра. Побывать в знаменитой столичной опере, где собирался весь местный бомонд. Увидеть Разлом своими собственными глазами. Отведать эклеры в одной из самых старинных пекарен. Лицезреть настоящие горы, величавые деревья, бескрайние луга, усеянные люпинами. Покрасоваться на балах, пошептаться на приёмах, поделиться свежими сплетнями за чашечкой иноземного кофе, влюбиться в таинственного красавца и кружиться с ним в танце в свете полной луны.
И пусть до сегодняшнего дня ей казалось, что это невозможно. У матушки на то была масса веских причин. Получать желанное приключение подобной ценой ей точно не хотелось.
Она опустила гребень на кровать. Подобно куклам, что занимали софу, Мэри замерла, устремив свой взгляд сквозь окно, на улицу, в недосягаемую даль ночного неба.
Дурацкий камень обманул её.
И она не смеет радоваться подобной возможности.
Девушка потеряла счёт времени. Оно растянулось в медленное течение облаков, что направлялись к острову. Неясно, сколько бы она просидела здесь, путаясь в собственных мыслях, но в дверь тихо постучали.
Мэри отмерла и одними губами произнесла:
— Да?
— Ты спишь? — прозвучал приглушенный голос Гуэн.
— Нет, что-то не вышло сразу лечь. Заходи.
Сестра просочилась в комнату, плотно прикрыв двери. На ней была лишь белая спальная сорочка. Она сливалась с коже и оттого Гуэн будто вся светилась изнутри своей стройной, изумительной красотой. Она в два легких шага преодолела расстояние от двери до кровати и опустилась рядом, обнимая.
— Я всё обговорила с твоей матушкой. Столько сил истратила, не хотела уходить, пока не сумею убедить. Вероятно, она будет рада не видеть меня целый год после подобного. Но я смогла! Убедила!
— В чём же?
— Поехать с тобой, разумеется! Мой отец, вероятно, и сам направится туда с Герцогом. Так что мы встретимся уже на месте и после, когда этот цирк закончится, вернёмся домой. Каждая — к себе.
Глаза Мэри округлились. Она неверяще смотрела на сестру, хлопая ресницами. По лицу Гуэн было ясно, что та ничуть не шутила. Наоборот, она была настроена как никогда решительно.
— И матушка согласилась?
— Да, я была крайне убедительна! И настойчива. И, полагаю, невыносима. Мои охранники тоже будут нас сопровождать, разумеется.
Гуэн продолжала рассказывать про то, какие есть преимущества у подобного решения. Избегая самого явственного. Самого главного и лежащего на поверхности.
Мэри будет не одна. Не в том смысле, что раньше её отправляли в путь в гордом одиночестве. Нет.
Аллен — не просто маг, но и её друг на протяжении многих лет. Джейка она знала с пелёнок. И даже местные стражники — вовсе не безразличные ей люди. Но всё же присутствие там родного человека, пусть и не меняло ситуацию кардинально, но делало предстоящий путь несколько проще.
Они ещё долго сидели так, вдвоём. Поначалу — в молчании.
А после — говорили о всяких мелочах. Смаковали моменты уходящего лета, вспоминали какие-то глупости.
Позже, когда зевота стала слишком уж часто прерывать речь, девушки улеглись на постель, не расцепляя рук. Укрывшись простыней, они тихо посмеивались, давая друг другу много самых разных обещаний и намереваясь каждое из них непременно воплотить в жизнь.
Так они и проговорили до самой полуночи, пока обеих не сморил сон.
