На дне озера

      Утренний Хидан похож на познавшего все смыслы монаха. Он сидит за столом в кухне в одних шортах, раздвинув ноги и вцепившись руками в сиденье стула. Время от времени он наклоняется, чтобы хлебнуть кофе, словно кланяется. Взгляд, впившийся в цветочный горшок на подоконнике прямо на против, не сдвигается ни на миллиметр. В мешки под глазами он бы с легкостью спрятал весь свой запас табуированной лексики и груды самобичевания. Голова раскалывалась.       – Говорят, если проблеваться, станет легче, – ненавязчиво произносит Какузу, пока ждет свой кофе.       Хидан слегка сводит брови к переносице, но в остальном не двигается.       – Не знаю, как это может помочь, – говорит он, – Если я попробую, то выблюю свою селезенку.       – Не попробуешь – не узнаешь.       – Но меня не тошнит.       Это усложняло дело. Блевать, когда не хочется действительно не стоит. Что ж. Какузу может предложить только очередную таблетку и горячий омлет с чесночным хлебом. Может, после еды и тошнота появится. От этой мысли Какузу глупо усмехается, но предпочитает ее не озвучивать.       – Пацана через час привезут, надо прийти в себя, – Какузу садится напротив и Хидану теперь приходится смотреть ему куда-то в область ключиц, – Хорош телохранитель, с похмельем справиться не может.       – Я давно столько не пил, – даже мысль об алкоголе вызывает боль и Хидан морщится, – И я никогда не пил джин. Теперь я знаю, что это мой криптонит.       – Понял, джин вычеркиваем, – шутливо бубнит Какузу.       – Откуда? – не выкупив смысл уточняет Хидан, глядя перед собой рассеянно.       – Ночью я видел фургон.       Словно служебная собака, Хидан моментально собирается. Взгляд становится осмысленнее, он выпрямляется и обеспокоенно смотрит на Какузу. Видно, что дается это ему тяжко, потому что глаз дергается от стучащей в висок боли.       – Он проехал на соседней улице. Таких я здесь не видел, к тому же он слишком сильно похож на транспорт служб безопасности.       – Номера?       – Не успел разглядеть.       – Может, прогуляемся по району?       – У тебя есть на это силы?       Вопрос прозвучал слегка насмешливо, Хидан даже хотел возмутиться. Он вздыхает, опускает плечи и, склонив на бок голову, какое-то время прислушивается к себе. Минут через десять должен начать действовать нурофен, уж вторая-то таблетка точно сработает, значит, и самочувствие получше станет. К тому же, никому не вредил свежий воздух, особенно холодный. Надо полагать, взбодрит.       – Хуже не будет, – кивает он и, пошатнувшись, встает из-за стола.              На улице так же тухло как вчера. Серо, промозгло, холодно. Редкий ветерок противно стружил по лицу, но в целом терпимо. Решили пройтись по соседней улице, а потом по своей, сделав круг.       В этот раз даже удалось встретить местных жителей. Как оказалось, в соседнем доме жила семейная пара милейших старичков, как выяснилось позже, из Кении. Едва сошли с крыльца, как попали в поле зрения дедка, который подметал от снега тропинку во дворе. Какузу нутром чувствовал, что дед сканирует их взглядом. Когда он их все-таки окликнул, пришлось остановиться и изображать дружелюбие. Легенда у них имелась – Какузу купил дом в глуши, чтобы дистанцироваться от городского осточертевшего шума, работает на дому, не судим, не женат (характер скверный), Хидан – его безалаберный племянничек, у которого не осталось родственников. Объяснять, почему они настолько непохожи обычно любимое занятие Хидана, но сейчас он тупо улыбается и переминается с ноги на ногу, не обнаруживая на это никаких интеллектуальных сил.       Впрочем, оно и не требуется. Дед оказывается прохаваный и шутит сам – «Сестрица нагуляла от белого мужика?». Какузу вежливо посмеивается. Из двери выглядывает бабуля в очках с толстенными линзами и сперва вежливо здоровается с новыми соседями, а потом принимается крыть хуями старика за то, что шастал грязными ботинками по гостиной. На этом решили распрощаться.       Какузу поднимает высокий ворот и прячет руки в карманы пальто. Хидан тащится рядом, время от времени хватаясь Какузу за локоть, когда подошва кроссовок скользит по подмерзшему асфальту. Не хватало еще жопу отбить, чтоб еще и она болела.       Почти у каждого дома стоит автомобиль. То ли местные все из дома работают, то ли предпочитают добираться до работы общественным транспортом, но это и хорошо – Какузу запоминает марки, цвета, номера. Он должен знать местных как родных, чтобы любой чужак не имел и шанса замаскироваться. Хидан больше подмечает какие-то мелочи, которые на первый взгляд кажутся бесполезными. У кого-то во дворе собачья будка, у кого-то валяются детские игрушки, мешки из-под зерна, старые покрышки, у кого-то в окне второго этажа виднеются плакаты Раммштайна на стене. Пригодиться может что угодно и когда угодно, а потому стоит помнить все, до мельчайших подробностей.       Дорога еще не чищена, а снег под утро уже не шел. Если здесь действительно так редко ездят автомобили, шанс обнаружить следы от протектора фургона все еще есть. Когда, наконец, вышли на улицу, по которой он проехал, Какузу замедлил шаг. Он переместился с дороги на тротуар и шел впереди, рассматривая проезжую часть. Позади плелся Хидан, время от времени матерясь себе под нос из-за скользкой дороги.       – Вот оно, – ближе к повороту Какузу остановился.       Два следа шин разделились и один из них точно принадлежал фургону. Отпечаталось глубоко – похоже, он был груженый. В конце поворота слегка занесло и след смазался, вероятно, резина летняя. Нет шипов, а значит, авто и водитель не местные. Все это наводило на довольно-таки удручающие догадки. Какузу достал телефон и сделал несколько снимков следов. Надо отправить Конан.       – Ну чего там? – уточняет Хидан, перевалившись Какузу через плечо. Ему вдруг делается так хорошо и уютно. Просто висеть у Какузу на спине, чувствовать его тепло и запах терпкого одеколона. Вечность бы так провисел.       – Следы хорошо видно, – говорит задумчиво Какузу, – Мне кажется, это не разведка. Нас уже нашли.       – Так быстро? Не может быть, – Хидан зевает и утыкается лбом в затылок Какузу, – Пейн не мог так обосраться.       – Я тоже так думаю, но что-то тут нечисто. Нужно быть осторожнее.       Хидан что-то неразборчиво отвечает и вздыхает. Чудесно, конечно, что его резко сморило подремать, но Какузу не готов сидеть на корточках посреди дороги пол дня, чтобы этот дурень выспался. Осторожно он поднимается на ноги, слыша возмущенный бубнеж. В кармане жужжит телефон. Вероятно, Конан предупреждает о приезде. Пора бы домой идти.              Принцесса уже стоит на крыльце, глядит в конец улицы с ожиданием в глазах. Какузу издалека видит ее беспокойство и качает головой. Не сиделось ей у себя в Японии. У нее было все, чего можно было желать, но нет. Променяла на какого-то паренька, из-за которого теперь приходится жить в этой промозглой глуши. С другой стороны, судя по собранным сведениям, императорская семья ждала от принцессы внуков, к тому же выбирать, с кем связать судьбу, ей не позволено. Надо полагать, девичье сердце неистово протестовало.       Все еще ощущая некоторые похмельные неполадки, Хидан садится на ступеньки крыльца и хочет закурить. Пока выуживает сигарету из пачки в кармане, Хината с любопытством наблюдает за его мучениями. Вытащенная, наконец, сигарета цепляется за застежку кармана и падает в лужицу оттаявшего снега. Принцесса хихикает, прикрыв рот ладонью. Хидан бросает затею с сигаретами и сгибается, лбом упираясь в колени.       Последнее время он себя как-то погано чувствует и дело вовсе не в похмелье. Ему снится прошлое, по крайней мере те его части, которые он помнит, а кроме него какой-то бред, как если бы перед сном насмотрелся артхаусного кино. Сны неразборчивые, нелогичные и абстрактные, а, проснувшись, Хидан ощущал какую-то потерянность, словно проснулся не в том месте, где должен был. Честно сказать, это даже немного пугало. Когда накрывало очередным подобным состоянием, Хидан молчал, сосредотачивался мысленно на чем-нибудь и, если мог, смотрел на Какузу. Тот становился для него маяком, кем-то из реальности, кем-то, кто действительно существует и взаимодействует с миром, потому что в такие моменты Хидану казалось, что он смотрит на все изнутри стеклянного шара, лишенный возможности выбраться. Ответный взгляд Какузу всегда вопросительный, а Хидан вяло улыбался, будто все в порядке. И никогда не жаловался.       Есть подозрение, что пора начинать. Скрывать свое беспокойство становилось все труднее.       Вот даже сейчас. Когда к дому подъезжает машина, Хидан почему-то слышит какие-то разговоры, словно сквозь помехи старого радио. Слов не разобрать, просто бубнёж какой-то, но это действительно раздражает. Чтобы постараться заглушить это, он смотрит на Какузу, концентрируется на его лице и думает о нем, думает, как ему нравятся его руки такие сильные и рельефные, нравится, как он прячет нос в высоком воротнике пальто, как смотрит в ответ… настороженно? Опять что-то не так?       Хидан тут же опускает взгляд. Хотелось бы ему сейчас увидеть себя со стороны. Если уж что-то в его облике насторожило Какузу, значит, эта его проблема становится видна снаружи. Неудивительно, впрочем, Хидан с трудом контролировал свои проявления эмоций, так всегда было. Наверняка его погрузило бы в эти размышления еще глубже, если бы не громкий радостный возглас:       – А вот и я! – из машины вынырнул парнишка в ярко-оранжевой куртке и сразу бросился к принцессе, едва не поскользнувшись на растаявшем снегу. Взлохмаченный, улыбающийся и просто светящийся от восторга, он пронесся мимо Хидана и схватил Хинату, тут же подняв ее на руки.       Очаровательно, просто прелесть – подумал бы Хидан, если бы был таким же бестолковым. Пересекшись с Какузу взглядом, он закатывает глаза и снова прячет лицо за руками. Может, конечно, в юности он тоже был таким гиперактивным дурачком, но тесное общение с Какузу как-то поубавило спеси. Флегматичность оказалась заразительна.       – Все в дом, быстро, – подгоняет Конан, – Торчите тут на виду у всех.       – Придумали, что сделать с их внешностью? – спрашивает Какузу и протягивает Хидану руку. Тот и сам бы смог встать, но Какузу делает это нарочно, просто показывая, что он здесь, рядом. Потому что блуждающий взгляд Хидана пару минут назад вызвал у него опасения.       – Перекрасьте им волосы. Сумеете? – Конан встречает удивленный взгляд Какузу и пожимает плечами, – Извините, стилистов у нас в штате Организации нет, придется самим. Соваться в салон сейчас рискованно.       – Разберемся, – говорит Хидан без тени сомнения.       – Я привезла линзы для принцессы, – две коробочки Конан кладет на стол и открывает третью, – Без диоптрий, просто натуральный цвет. Пусть меняет, когда захочет.       Какузу кивает. Хорошо, если у девчонки будет меняться цвет глаз. Даже если кто-то запомнит ее, описание может стать неактуальным. Главное, чтобы она на улицу без линз не выперлась, с ее глазами она тут же прикует кучу ненужного внимания, уж Какузу это по себе знает. Впрочем, у него глаза просто красные из-за хронической болезни, к тому же выглядят не так уж необычно, просто будто накурился с утра пораньше под завязку, но у Хинаты, похоже, повлияла какая-то мутация, типа как у Хидана. И если с альбинизмом люди худо-бедно были знакомы, то практически белые глаза принцессы выглядели жутковато. Можно было, конечно, подумать, что это бельмо или помутнение, но она на зрение не жаловалась.       – Пацана тоже перекрасить, – Конан ставит на стол тканевую сумку с горой коробок краски, – Оказалось, что у него шило в жопе, – это явно раздражает ее, судя по пожатым губам и усталому вздоху, – Клянусь вам, от него будут проблемы.       – Может просто не выпускать их из дома? – предлагает Какузу, оценивая перспективы.       – Боюсь, это выйдет нам боком. Лучше уж контролировать в разумных пределах. Просто дайте ему понять, что, если он хоть немного проколется и подвергнет принцессу опасности, с ним тут никто возиться не будет.       – Припугнуть?       – Как вы умеете, – ухмыльнувшись как-то недобро, Конан бросает взгляд на Хидана. Какузу опять чувствует в этом какую-то колкость.       – Разумеется, – отвечает ей Хидан, язвительно улыбаясь.       – Надеюсь, теперь мы увидимся только в конце операции, – когда Конан поворачивается к Какузу, ее взгляд теплеет, – После сможете взять отпуск. Надолго.       – Отпуск? – Хидан принимается рассматривать упаковки краски, когда дверь за Конан закрывается, – Разве мы собирались?       – Я запрашивал еще год назад, – Какузу встает рядом и кладет руку Хидану на плечо, – Ты в порядке?       – Мм… Да? – недоуменно тянет Хидан, – Ты чего это?       – Показалось, тебя опять что-то гложет.       – Было немного, но уже прошло, – Хидан хотел было отмахнуться, но вдруг почувствовал, каким теплом отозвалась чужая забота. Херово было только то, что вместе с этим теплом поднималась и тревога, начинавшая шуметь в ушах, как море в ракушке. Пытаясь отделаться от мерзкого ощущения, он кренится в бок, приваливаясь к Какузу, кладет ему голову на плечо, закрывает глаза. Казалось, что это должно помочь, но будто бы нет спасения от одолевающих навязчивых мыслей, которые даже форму никакую не имеют. Смутные образы, неразборчивые слова. Хидан комкает пальцами рубашку Какузу, пытаясь обнять его сильнее, хотя, кажется, некуда. Напряженные мышцы ноют.       – Я пытаюсь выяснить, что с тобой не так, – вдруг говорит Какузу, обнимая Хидана в ответ. Он тоже сжимает его крепче, хмурится, опускает голову. Прислушивается так, словно пытается услышать чужие мысли. Вообще-то он не собирался об этом говорить…       – Как? Я же не существую.       – У меня есть способы, – Какузу отвечает уклончиво, не хочет упоминать Конан, по крайней мере сейчас, – Нельзя стереть человека без следов, что-то должно было сохраниться.       – Не уверен, что хочу знать, – Хидан поднимает взгляд, смотрит в глаза как-то настороженно. От прошлого не страшно, просто неуютно. Оно и так доставляет проблемы, хотя кто знает, а вдруг, узнав его, Хидану удастся с ним смириться и больше не ловить эти странные приступы.       – Тебе и не обязательно, – чуть наклонившись, Какузу его целует. Осторожно и медленно сперва, будто ненавязчиво. Ладонями шею накрывает, пальцами водит по коже, зарывается Хидану в волосы. Тот отвечает так же неспешно и лениво, но Какузу вдруг поддевает зубами кольцо у Хидана в губе и зачем-то тянет слегка. Его провокация срабатывает, разумеется, Хидан подается вперед, толкает Какузу к столу и целует куда горячее, чем до этого.       – Эй, спокойно, – кое-как удается отстраниться Какузу, – Не здесь.       – А чего тогда дразнишься, – слегка обиженно нудит Хидан и, капризно скривив губы, вскользь целует шрам у уголка губы, – Тогда пойду красить нашу молодежь. А то что-то они затихли там наверху.       – Ты умеешь?       – Чего там уметь-то.       – Тогда я пока съезжу в казино, пообщаюсь с Мей, если ты не против.       Хидан, заслышав про казино, сразу как-то занервничал. Только, наконец, избавился от дурацких переживаний, и вот они тут же вернулись. Обернувшись, он кивает Какузу и, захватив сумку с красками, поднимается наверх, надеясь, что хотя бы в этот раз все обойдется. Внутренне он чувствует, что с каждым разом работа дается ему все тяжелее, будто струна натягивается, создавая напряжение, которое не отпускает все дольше. Когда-то же она лопнет. Не хочется думать, что будет, когда это случится. Но и ощущать себя слабаком не хочется тоже. Кому он нужен без своих «талантов»?              Возиться пришлось довольно долго, но мероприятие получилось хотя бы веселым. У Наруто хлебальник, казалось, вообще никогда не закрывается, у него десятки каких-то дурацких историй разной степени абсурдности и тонна энергии, словно в зайчике от Энерджайзера. Даже у Хидана к третьему часу этой болтовни голова пухнуть начала, а вот принцессе, похоже, только в кайф. Наверно, это пацан для нее стал символом свободной жизни, он ведь делал, что хотел и побывал во многих странах, и о каждой он мог рассказывать часами.       В любом случае, слушая всю эту чепуху, но не вслушиваясь, Хидан подошел к делу кардинально. Волосы принцессе решили обстричь, на что она согласилась без сожалений. Черные волосы ей как будто даже оказались к лицу. Наруто наоборот пришлось высветлять, но и он не пытался отстоять честь своих волос. Глупый пацан надеялся, что станет таким же белым, как Хидан, но это, очевидно, невозможно, так что он даже немного расстроился. Правда ненадолго.       Только когда дело, наконец, было сделано, Хидан чувствует, как же задолбался. Руки устали орудовать кисточкой, ноги тоже ныли, потому что приходилось стоять. И есть хотелось. Внизу хлопнула дверь, все замолкли на полуслове и замерли, прислушиваясь. Хидан, сняв, наконец, перчатки, подходит к двери и выглядывает в сторону лестницы.       – Это я, – подает голос Какузу и Хидан сразу выдыхает.       – Быстро ты, – Хидан спускается вниз и хочет уже прилипнуть к Какузу, как замечает, что руки все-таки испачканы в краске, не смотря на перчатки.       – Это был короткий разговор, – теперь становится заметно, что Какузу недоволен. Скорее даже не так, он зол, как тысяча чертей, судя по напряженным мышцам лица и крайне смурному взгляду.       Хидан вздыхает и уходить мыть руки. Его мольбы никем не услышаны в очередной раз.       – Эй, Какузу-сан, зацените! – по лестнице чуть не скатывается Наруто и принимается расхаживать по гостиной, демонстрируя свои желтоватые волосы, – Как вам? Я сам на себя не похож!       Скептичный взгляд задерживается на вполне себе приметном лице. Как его не покрась, все равно морда узнаваемая. Какузу реагирует как-то заторможенно, кивает и достает из кармана пальто телефон. Рассеянный он какой-то, хоть и до сих пор злой.       Следом за Наруто спускается и Хината, то и дело поправляя выбивающиеся из-за уха пряди волос. Она становится с ним рядом и нерешительно осматривается, будто не знает, что ей делать.       – Сядьте, – говорит Какузу, кивнув на диван, – Хидан, подойди.       – А нам можно на улицу? – спрашивает Наруто, переводя взгляд с Хидана на Какузу и обратно, как собачка, которая ждет, что ей кинут игрушку. Его здоровенные голубые глазищи так и светятся от энтузиазма.       – Объясняю один раз, – строго говорит Какузу, – Теперь вы оба вольны делать, что хотите. Вам разрешается выезжать в город, но соблюдайте осторожность. Рекомендую носить маски, – он поправляет на лице свою, – Лишний раз с людьми не трепитесь. Если чувствуете, что кто-то слишком навязчив, старайтесь уйти.       – Мы в такой жопе мира, нас тут никто не узнает! – смеется Наруто, но Хидан, усевшийся рядом с ним, кладет ему на плечи руку.       – Но, если вдруг узнает, проблемы будут у тебя, – угрожающе говорит он и крутит в руке ножницы, – Ее нам надо спасти любыми способами, а вот ты – всего лишь переменная.       Хината хмурится и сжимает руки в кулаки.       – Вы оба должны понимать, что, если ты, – Хидан указывает на Наруто острием ножниц, – подвергнешь ее опасности, я перережу тебе горло. Потому что, если с ней что-то случится, мы провалим задание. Если мы провалим задание – Какузу не заплатят, а он очень не любит терять деньги.       – Мы здесь для того, чтобы вы оба не сдохли по своей же глупости, – добавляет Какузу, – Вы – наша работа. Так что ведите себя осмотрительно.       – Поняли, ладно… – Наруто поднимает руки примирительно и перестает, наконец, улыбаться, как оголтелый, – Я буду осторожен, честно.       – Вот и замечательно, – отложив ножницы на столик, Хидан встает с дивана, идет к двери и вдруг оборачивается: – И не трахайтесь без гандонов!              – Последнее было лишним, – с коротким смешком бубнит Какузу, стоит им выйти на крыльцо.       – Да ладно, – смеется Хидан, – Напомнить не помешает.       – Хидан…       Чутье подсказывает, что сейчас будет та самая просьба, от которой у Хидана уже мурашки по рукам бегут. Конечно, для Какузу он готов сделать, что угодно, и в целом это привычно, но как же не хочется.       – Я знаю, чего ты хочешь.       – Нет, я ничего не буду просить, – Какузу достает сигарету, – Я же говорил, сделаю все сам. Уже все придумал. Тебе ничего не нужно делать.       – Серьезно? Ты уберешь Мей сам?       – Не буду марать руки. Подвернулся случай сделать все чисто. Тут неподалеку живет один мой знакомый… Он все сделает. Лучше я потрачу на это деньги, чем твой рассудок.       Хидан даже как-то теряется на секунду. Он даже не может выдавить из себя простое «спасибо», настолько растерялся. Недоверчиво взглянув на Какузу, он незаметно встряхивает головой, будто стараясь смахнуть с себя эту рассеянность.       – А дальше что?       – Как обычно. Подделка документов, подкуп и вуаля – казино мое.       Подходя к дому, Хидан замечает в воздухе кружащиеся снежинки. Снова холодает.       – Далось тебе это казино…       

***

      Неделя прошла в относительном спокойствии. Принцесса со своим дурачком-парнем не доставляли проблем. По утрам, пока Хидан залипал в окно, он видел, как Наруто выходит во двор и бегает по кругу, время от времени прерываясь на какие-нибудь упражнения. Парнишка явно старался держать себя в форме. По вечерам парочка уезжала в город, но они всегда возвращались до полуночи, как послушные детишки. Аж тошно. И странно.       Резко похолодало, Хидан старался вообще на улицу не выходить. Он ненавидел замерзать, а лицо от холода краснело, как чертов помидор, что раздражало. Все свободное время он либо спал, либо смотрел телек, не особо разбираясь, что именно там показывают. В тишине находиться не хотелось. Какузу часто уезжал куда-то, то с казино дурацким разбирался, то выбирался в город за едой. Вчера в местных новостях показали репортаж о владелице казино, у которой в заведении было найдено критически большое количество наркоты. Заведение временно закрыли, Мей забрали под следствие, даже ФБР подключилось. Какузу сказал, что Зецу переборщил с объемами.       Зато с каждым днем он становился менее недовольным. Похоже, дела с документами шли неплохо, не происходило ничего непредвиденного. В этом деле Какузу, конечно, собаку съел, сколько раз он уже такое проворачивал. Пейн помогал выправить бумаги и сделать так, будто Какузу уже давно числился во всем, что касалось казино. Осложняло дело только то, что Мей, в отличие от прочих владельцев, все еще жива и может свидетельствовать, но и на это у Какузу найдется отмычка, так что он не переживал.              – Как думаешь, может, стоит сменить название? – спрашивает Какузу, копаясь в многочисленных бумагах, разбросанных по журнальному столику.       Хидан рассеянно хмурится, поворачивается к нему, словно не расслышал вопроса. Он залип в какой-то комедийный сериал, названия которого он не помнил, и, честно говоря, последние десять минут вообще не слышал, о чем говорил Какузу.       – Название казино, – уточняет тот и снимает очки, принимаясь тереть уставшие глаза, – Мне не нравится «Киригакуре».       – А… – Хидан пожимает плечами, – Не знаю. Делай, как хочешь.        Все какое-то заторможенное. Они смотрят друг на друга, не понимая, в какой момент все стало не так, как было раньше. Конечно, Хидан не признается, что за эти дни стало хуже – каждое утро он просыпается разбитым и растерянным, да даже сейчас в нем самом словно не хватает детали, что заставляет его чувствовать себя так, будто батарейка села. Похоже, Какузу замечает это только сейчас. Несколько дней он дома только ночевал, а сейчас, закончив, наконец, с разъездами, он видит, что пропустил непозволительно много. Хидан вянет, как цветок без воды, ему чего-то не хватает.       Крови?..       Похоже, эта мысль посетила сразу обоих. Какузу хмурит брови от неприятной догадки, у Хидана расширяются зрачки. В одно движение он заваливает Какузу на спину и нагибается, сразу впиваясь в чужие губы. Он садится сверху, наваливается всем телом, холодными руками забирается под кофту, вызывая у Какузу краткую дрожь. Это внезапное нападение слегка выбило его из колеи, но, пожалуй, действительно пора отдохнуть от бесконечных бумаг, от которых уже голова кругом идет.              Торопливые движения, руки подцепляют ремень брюк. Сжать зубами кольцо в губе, потянуть на себя. На коже остаются царапины, закадровый смех в дурацком сериале пролетает мимо ушей. Пульт от телека падает с дивана. Тесно. Одежда валится на пол. Кожа к коже, температура выравнивается, один согревается от другого. Сжать бледное тело руками, сесть, сменив расстановку сил, оказаться сверху. Удивленный вдох, расслабленный выдох.              Хидан приподнимается на локтях, потянувшись за поцелуем, словно за воздухом, но Какузу перехватывает его за талию, разворачивая к себе спиной. Так даже лучше. Кожу царапает шершавая обивка дивана, Хидан лбом упирается в подушку, обхватив ее руками. Даже не видя, он чувствует эти грубые руки, которым позволено делать все, что угодно, которые знают его тело и согревают кожу. Зажмурившись, Хидан закусывает губу, выгибается слегка, подставляя задницу в нетерпении, но Какузу почему-то не спешит. Ладонями водит по бедрам, прижимается ближе, выцеловывая лопатки.       – Хватит, – не выдерживает Хидан, чуть обернувшись, – Сделай больно.       Какузу повинуется тут же, впивается ногтями под ребра, давит, словно хочет вырвать кусок кожи и залезть в грудную клетку. От боли тело передергивает, захватывает дух и кружит, как на карусели. Хидан открывает рот, но не издает ни звука. Мало. Нужно больше. Какузу это тоже понимает, знает, что пределов этому практически нет, кроме физических. Наклонившись, он кусает Хидана рядом с шеей, кусает по-настоящему, сжимает челюсти, чувствуя, как кожа твердеет, набрав крови. Ему удается выбить тихий, протяжный стон, значит, это то, что нужно. Обеими руками он обхватывает Хидана за шею, пока не сжимает, только давит немного, проводит языком по ямке между сведенных лопаток, все еще зачем-то осторожничая.       Ожидая, требуя боли, Хидан закрывает глаза, теряясь в ощущениях. Почему-то сейчас он перестает понимать, где он и с кем. Внезапное осознание простреливает разум – ему все равно, кто даст ему то, что он хочет. Это привычное состояние, привычная боль, которая шла с ним рука об руку всю жизнь, без нее и смысла нет ни в чем. Какузу всегда мог это дать, он способен вырвать из груди крик, если нужно.       «Что, если ты зациклился на нем только из-за этого?» – спросил вдруг внутренний голос. Хидан не был готов вести внутренний диалог, вопрос повис в воздухе. Он елозит по дивану, подаваясь назад, тяжело дышит и очень старается ни о чем не думать.       – Хидан, я...       – Не надо, не сейчас, – перебивает, – Скажешь, когда это поможет меня спасти.       Какузу на секунду замирает, пытаясь осмыслить эти слова. Хидан никогда такого не говорил. Возможно, Какузу озаботился бы причинами при любых других обстоятельствах, но сейчас ему трудно уделить этому должное внимание. Он опускает руки, проводя по бокам до талии, согнув пальцы, царапает спину, выводит красные линии на белом. Когда он кладет ладони Хидану на ягодицы, сжимает их и хочет уже перейти к чему-то более важному, на улице вдруг раздается грохот. Оба мгновенно поворачиваются к окну, замерев. Спустя пару секунд после непонятного звука начинает очень громко играть музыка, мощные басы сотрясают воздух и вибрацией отдаются от стен дома.       – Твою мать… – выдыхает Какузу, утыкаясь Хидану в плечо лбом.       – Думаешь, это они? – тот, неслабо разочарованный тем, что им помешали, начинает закипать. Быть расстроенным от прерванного процесса нормально, но то, что разгорается у него в груди слабо похоже на расстройство. Разум подсказывает, что нужно остыть, реакция слишком сильная и контроля может не хватить.       Прорычав что-то себе под нос, Какузу скатывается с дивана, одевается, нервно дергает с вешалки пальто и выходит в холодный, ветреный вечер, тут же щурясь от мелкой снежной мороси. Давненько он так не раздражался. Выходя, он замечает темный, злобный Хиданов взгляд и теперь нервничает еще сильнее. Лучше было бы, чтобы он остался дома, но, похоже, это уже не остановить. Хидан догоняет его у тротуара.       Музыка орет из дома принцессы, в окнах мелькает приглушенный разноцветный свет. Раммштайн сотрясает улицу, Хидан тут же вспоминает, что неподалеку видел у кого-то в окнах плакат этой группы на стене. Главное, чтобы соседи не вызвали копов, разбираться с этим сейчас до боли не хочется, так что нужно подавить этот подростковый бунт как можно быстрее. Перепрыгивая через ступени, Хидан оказывается на крыльце, дергает ручку двери, даже не потрудившись постучать, впрочем, сейчас это все равно бесполезно. В нос ударяет аромат благовоний, в полумраке гостиной мигает гирлянда и светодиодная лампа, окрашивающая стены в градиенты разных цветов. На столике у дивана Какузу сразу замечает пустые бутылки пива и бонг, от которого еще дымок поднимается. Накурено.       Черт подери, всего неделя прошла!       Быстрым шагом Хидан проносится по гостиной и на пороге кухни резко останавливается. У раковины спиной к нему стоит незнакомая девица с растрепанными розовыми волосами. Она умывается, смачно сморкается и, выключив воду, оборачивается. Одна из лямок серого джинсового комбинезона отстегнулась, на белой футболке виднеются красные пятна. На ее лице ни капли удивления или страха, только поднятые нагло брови и расслабленная блуждающая ухмылка. Возникшего за спиной Хидана Какузу она осматривает с ног до головы и, хмыкнув, подхватывает со стойки бутылку вина.       – Ты еще кто такая! – рявкает Хидан и выставляет руку в сторону, упираясь в арку и не давая борзой девице выйти с кухни.       – Сакура, – заявляет та. Пьяный, насмешливый взгляд переползает от Хидана к Какузу и обратно, она делает глоток вина прямо из бутылки и, вытерев губы, нагибается, чтобы пройти. Капли все равно стекают по подбородку. Теперь понятно, откуда на ее футболке пятна.       – Какого хрена ты здесь делаешь? – не отстает Хидан и хватает девчонку за запястье. Честное слово, ему стоит немалых усилий держать себя в руках и не сломать ей хрупкую конечность. От злости начинает потряхивать. От запаха алкоголя мутит.       – Тебе какое дело? – Сакура выдергивает свою руку и, пренебрежительно ею взмахнув, идет к лестнице, – Вы кто вообще? Папуля и дедуля? Че надо?       – Ну хватит, – Какузу не выдерживает, к тому же надо что-то сделать прежде, чем у Хидана начнется приступ кровавой ярости, уже заметно, как у него зубы скрипят. Не хватало еще потом мозги вперемешку с розовыми волосами от стен соскребать.       Схватив Сакуру обеими руками, Какузу поднимает ее и вместе с ней идет на второй этаж, где, судя по голосам, и происходит основная движуха. Ногой он распахивает дверь спальни, сердито оглядывает компанию незнакомых лиц и двух виновников торжества, угнездившихся в изголовье кровати. Кумар в комнате стоит плотный, дым склубился под потолком, свет источала только лампа на тумбочке и экраны телефонов. Сакура начинает вырываться и Какузу, брезгливо отшвырнув ее от себя, находит в полумраке Хинату и сверлит ее выжидающим взглядом.       – Охуенно, – заключает Хидан, заглянув в комнату следом за Какузу, – Музыку выключите наконец, кретины!       Реакции не следует. Накуренные подростки еле соображают, Наруто, уронив голову Хинате на плечо, судя по всему, уже вообще в отключке, а сама Хината едва ли понимает, что делает. Остекленевшим взглядом она смотрит перед собой и глупо улыбается, определенно нихрена не осознавая. На полу лежат два чьих-то айфона, на экране одного из них виднеется изображение с какого-то там альбома Раммштайна и иконка плеера. Так и не дождавшись хоть какого-то ответа, Какузу просто наступает на несчастный аппарат, раздавив экран каблуком ботинка. Музыка моментально стихает.       – Душнила, – изрекает Сакура, посмеиваясь в сторонке. Удивительно, но из всего сброда только она не потеряла способность разговаривать. Похоже, она больше пила, чем курила.       – Всем встать! – командует Какузу и включает в комнате верхний свет. Проносится гул недовольных голосов, все начинают ворочаться и закрывать лица руками. Черноволосый пацан с какой-то несуразной стрижкой показывает Какузу фак и злобно смотрит исподлобья. Его смазливая морда начинает бесить Какузу с первой же секунды и, если уж он испытывает что-то такое, то страшно подумать, о чем сейчас думает Хидан. Наверно, уже представляет, как размотает по всей комнате кишки каждого из этой сраной компашки.              Единственное, чего не понимает сам Хидан, так это того, почему именно он так злится. Конечно то, что он практически не помнит себя в этом же возрасте, тоже наверняка влияет, но все же. В восемнадцать он беспробудно пил, угонял чужие тачки, дрался и воровал, курил разбавленное дилерами дерьмо за копейки и в целом вел себя не лучше этих ребят. У него даже не было нормального дома, а временами и жрать было нечего. Что его злит сейчас? Их довольные морды? Или поведение? С каких, нахрен, пор его волнует чья-то аморальность?       «Себя-то видел?» – вторит внутренний голос и он, черт возьми, прав. И казалось бы, самое время успокоиться, перестать так эмоционировать и отнестись к ситуации попроще, но тот единственный взгляд, который Хидан ловит от Какузу, разжигает все еще сильнее. В его глазах усталость и разочарование. Гребанный поломанный мозг зачем-то принимает это на свой счет. Все мысли в голове путаются друг с другом, все перемешивается, комкается, как клубок ниток, размотанных по полу. Хидан не слышит голос разума, зато пульсирует мысль, что он виноват.       Не доглядел? Не предвидел! Исправь все!       Первым делом Хидан, подойдя к наглому черноволосому придурку, отвешивает ему звучную пощечину. Потом он поднимает за длиннющие волосы какую-то блондинку, она принимается вопить и вырываться, но только делает себе больнее своими телодвижениями и Хидан выталкивает ее из комнаты. Сакуру он перехватывает за шею, выбивает из руки бутылку вина, та разбивается, заливая паркет красным. Он пихает девчонку к двери, она, запнувшись об ковер, прилетает лбом в дверной косяк. Хидан не обращает на это внимание. Пьяного толстяка, который вовсю пускал слюни себе на футболку, Хидан с размаху пинает ногой и тот выкатывается в коридор, сразу очухавшись, а вот самый незаметный пацан, сидевший все это время в углу комнаты, выходит сам, стоит Хидану на него только посмотреть. По сравнению с остальной компанией, он выглядит трезвым, а его равнодушный взгляд будто прожигает насквозь.       Когда весь сброд успешно перебирается на первый этаж, Какузу дожидается, пока все усядутся на диван. Сперва он хотел прочитать им лекцию, подходящую больше беспокойной мамаше, но потом решил, что на хую вертел воспитывать чужих детей и просто скомандовал всем катиться нахер из этого дома. Единственные, с кем действительно придется провести профилактическую беседу, это Наруто и Хината, но сейчас он вряд ли воспримут хоть какую-то информацию.       Пока дурные подростки собирают по всему дому свое барахло, Какузу, устало склонившись над кухонной стойкой, дожидается, когда уже можно будет отсюда уйти. Наверно, стоит уведомить о происшествии и Конан. Хидан подходит, встает рядом и, скрестив на груди руки, выжидающе следит за обстановкой. Он усиленно себя успокаивал, но сердце предательски перевалило в тахикардию, нагнетая на ровном месте. Очень хотелось прилипнуть к Какузу, но не стоило это делать на виду.       Последней из дома должна уйти Сакура, но она, вместо того, чтобы идти к двери, направляется к Какузу. Она упирается руками в столешницу, вставая напротив, улыбается и долго смотрит на него, ничего не говоря. А потом, щелкнув пальцами, переводит взгляд на Хидана и улыбается еще шире:       – Я знаю, кого вы тут прячете.