____________________________
Совершенство нельзя ведь любить; на совершенство можно только смотреть как на совершенство, не так ли?
____________________________
Тайно любить мальчика из старших классов на протяжении трёх лет — страшная мука для хрупкого девичьего сердца, с которой столкнулась первогодка по имени Нэнэ Ясиро. В самой любви нет ничего плохого: она дополняет жизнь новыми, яркими красками, позволяет открыть для себя новые интересы и увлечения и в целом делает скучное пребывание в школе, зубрëжку уроков и бесконечный день сурка в одних и тех же стенах занимательным и интересным. Можно сказать, приторно-сладким. Бегать на переменке к кабинету Мамору — а зовут юношу, покорившего сердце Нэнэ, именно так, — как бы невзначай проходить мимо его двери, в попытке полюбоваться чудесными каштановыми кудрями, стало приятной рутиной. Что-то вроде ритуала: проверить, как у любимого дела и всё ли с ним хорошо. Ясиро каждый раз оборачивается, надеясь поймать его взгляд, когда идёт по коридору. Сторожит парня у шкафчика, чтобы хоть как-то с ним пересечься, притворяясь, что чертовски увлечена разговором с Аой и вовсе не смотрит по сторонам… нет, на самом деле, ей очень интересно слушать подругу, просто увидеть кудрявого темноволосого красавчика перед уроками — дело принципа. А ещё она воображает приторно-сладкие сценарии перед сном, где Мамору признается ей первый в любви, а затем их прочные духовные узы проверяются множеством соперников и соперниц, но в конце, разумеется, они остаются вместе с заслуженным «долго и счастливо». Она пишет глупости в личном дневнике, ведя тайную переписку с самой собой от его лица, а затем пищит в подушку от того, какой же он джентльмен. Томно вздыхает и тыкает Аой за локоть, чтобы она повернулась и взглянула на Мамору одним глазком. За эти три года Мамору Тоджи стал неотъемлимой частью её жизни, с той лишь иронией, что вживую они не обменялись ни словечком. Эта любовь ограничивается лишь мягкими и приятными, как облака из сахарной ваты, фантазиями Ясиро, от которых пробуждаться ей ой как не хочется. Но кто сказал, что у неё есть выбор? — Я тебя люблю ещё со средней школы, — слова даются ей с трудом, тонкий голос дрожит от душевных переживаний, но тем не менее Нэнэ справляется. — Давай встречаться? Карие глаза, которые появлялись в её снах множество раз, смотрят холодно, насмешливо и презрительно. Их взгляд пробегается по её светлым волосам, зелёным на концах, заколкам магатама и забавной броши в виде черепа. Опускается до пухлых ног. — Ты кто такая вообще? — спрашивает он грубо, изогнув кончики губ в пренебрежительной улыбке. — И что значит «любишь»? Коротышка. Ты совершенно не в моём вкусе, у тебя ноги буквально похожи на редьки… давай не будем тратить время друг друга, а? Розовые очки влюбленности звонко трескаются от жестокости мира. Три года, проведённые в иллюзиях скорого счастья, разбиваются вдребезги за жалкие двадцать секунд. Сперва Ясиро неверяще поднимает на Мамору взгляд, до побеления пальцев вцепившись в любовное письмо с подарком. Она специально подготовила послание для него, узнавая у одноклассников Тоджи о предпочтениях парня, и даже не рассчитывала на иной ответ, кроме как согласия, сияющих любовью глаз и «долго и счастливо». Ей казалось, что обожания с её стороны будет достаточно для взаимности… Потом её улыбка, казалось бы, смущëнная и нежная, ломается от подступающего к горлу всхлипа. Она бормочет что-то невнятное, а затем, сама того не контролируя, сбегает. Сбегает залечивать кровоточащие раны на сердце, в которые кое-чьи длинные, красивые пальцы, которыми она часто любовалась, втëрли соль, вызывая жжение и невероятную боль. Её любовь, ранее приторно-сладкая, закончилась горьким ощущением на кончике языка и солëными следами на щеках после долгих рыданий. Комплексы по поводу своих ступней, часы горестных завываний в плечо лучшей подруги, до этого убеждавшей, что они с ним — замечательная пара, и подавленное состояние на несколько недель. Вот тебе «долго и счастливо», блин.***
— Нэнэ-чан, ты в порядке? — раздаётся встревоженный голос у неё над ухом, в котором она без каких-либо проблем узнаёт свою лучшую подругу, Аой Аканэ. Самую популярную, милую и очаровательную девочку во всей школе, в которую влюблены все мальчики без исключений. По крайней мере, в этом свято уверена Нэнэ, а Аой не торопится развеивать её красивые иллюзии. — Нет… Аой-чан, ну что со мной не так? — вздыхает она, опустив голову на парту и закрыв глаза. — Я же так старалась! Вела себя женственно, училась вышивке и готовке, вступила в клуб садоводства… это всё было бессмысленно! — Ты всё ещё думаешь о той ситуации? — с сочувствием спрашивает Аканэ, сочувствующе гладя разочарованную подругу по голове. — Не расстраивайся, Нэнэ-чан, однажды ты найдешь того, кто тебе действительно нужен. Всё приходит с опытом. Клишированная донельзя фраза, которая, тем не менее, ужасно подходит Аой и созданному ею образу. — Ы-ы-ыэх… — протягивает Нэнэ расстроенно. — Он поступил ужасно! Мог бы вежливо сказать, что не испытывает того же, а он ещё и обзываться начал. Этот разговор повторяется уже не первый раз. Несмотря на то, что Ясиро постоянно повторяет самой себе, что ей вовсе не обидно из-за отвержения, каждую неделю у неё случается депрессивное обострение и она во всех красках вспоминает разговор с парнем и сетует Аой на жизнь. Это уже что-то вроде традиции. — Да ладно тебе, Нэнэ-чан. Разве ты не влюблена в Минамото-сенпая? То, что было раньше — теперь неважно. Ясиро заливается краской и подносит палец ко рту со страдательной миной: не хватает ещё, чтобы одноклассники услышали её самый страшный, романтичный и тщательно скрываемый секрет. Хотя, если Аой-чан про него знает, то это уже и не секрет вовсе?.. — Тш-ш, не так громко!.. — молит она шёпотом, осматриваясь по сторонам. — Ну, так-то оно так, но старая ситуация ужасно обидная… Ладно, может, не настолько. После появления президента учсовета в её жизни, гниющие раны перестают казаться такими же болезненными, как раньше: словно их обильно полили мëдом, таким сладким, безупречным и до бесконечности приятным. О том, что очередная влюблённость не излечит израненную душу, а лишь скроет с её глаз нагноения, Ясиро не думает. Раз вкусно, надо наслаждаться, не заботясь о будущем. Причина чувств к Минамото проста: идя по школьным коридорам, Нэнэ споткнулась и по неосторожности обронила свой пенал. А Минамото поднял его, отдал ей, и, ослепительно улыбнувшись, пожелал хорошего дня. Словно настоящий джентльмен или принц из детских сказок… Вот и вся причина. Не зря говорят: «всё гениальное просто». Для того, чтобы полюбить человека, который, к слову, самый популярный мальчик во всей школе, невероятно хорош собой и обладает воистину чудесным голосом, вовсе не обязательно иметь какую-то длинную предысторию, общаться с ним или что-то в этом роде. Самих её чувств уже достаточно! — Нэнэ-чан, ты сегодня пойдешь со мной в клуб садоводства? — вдруг спрашивает Аой уже гораздо серьёзнее. — Или будешь витать в своих фантазиях, как это было в прошлый раз? — А? Ну, думаю, да… — растерянно лепечет Нэнэ, а затем возмущенно вскрикивает: — И вовсе я нигде не витаю! — Ты вчера мне сказала, что не сможешь созвониться со мной, потому что сильно занята. А на самом деле… Аой тянется к другому концу парты за новым блокнотом Нэнэ. Розовым, с блёстками и декоративным замочком, который можно сломать, всего лишь приложив небольшие усилия. Всё как Ясиро любит. Аканэ тянется, с лёгкостью открывает его, пролистывает несколько страниц и затем, найдя то, что искала, полушëпетом, так, чтобы слышала одна Ясиро, зачитывает. — «Минамото-кун, твои глаза как всегда сияли, когда ты рассказывал про введение новых блюд в меню в актовом зале, и выглядел ты как никогда хорошо. Выглаженная рубашка, причëсанные золотые волосы. Я люблю тебя, но, милый, не стоит смотреть на одну меня на протяжении всего выступления! Другие могут что-то заподозрить…» — Тише-тише-тише! — молит Ясиро, густо покраснев и вцепившись в длинные светлые волосы, на концах приобретающие зелёный оттенок. — Всё, всё, поняла, хватит! — Нэнэ-чан, это несправедливо, — на удивление серьезно говорит Аой, приблизившись к своей подруге. — Я хочу, чтобы во время общения со мной ты думала обо мне, а не о мальчиках… Вместо того, чтобы писать о таком в своем дневнике, мы могли бы попереписываться, созвониться или погулять где-нибудь. Ты меняешь меня, настоящую, на ненастоящую переписку с красивым мальчиком. Это неприятно. Нэнэ замирает, не зная, что сказать, и серьезно задумавшись над словами Аой. Та тем временем возвращает ей личный дневник прямо в руки, мило улыбается, как ни в чем не бывало, говорит «шучу» и поворачивается, чтобы пойти к своей парте. — Аой-чан, подожди! — окликает она Аканэ, неуверенно сжимая свой дневник. — Прости за это… мы можем в клубе поболтать, я вся твоя, клянусь! И я больше не буду отменять наши планы. Вот. И про Мамору-куна я вообще забыла, больше не буду на него жаловаться… Фиолетовые глаза Аой сияют, она благодарно улыбается и кивает. — Буду ждать, Нэнэ-чан. До начала уроков остаётся порядка пяти минут.***
Тайно любить мальчика из старших классов на протяжении трёх лет — страшная мука для хрупкого девичьего сердца, с которой второгодка по имени Хасэгава Химо не сталкивалась. И слава Богу. Дни, скрашенные присутствием Нацухико, плетутся один за другим, и удушающий своей приторностью флëр романтики не спешит появляться в её жизни. Только парни, старающиеся извлечь из её бесхарактерности выгоду. — Блин, Хасэ-чан, я же говорил, что постараюсь начать всё с начала и делать домашку дома, да?.. — начинает юлить Хьюга, преданно глядя на её безразлично-уставшее лицо. — В общем, я реально пытался, делал до часу ночи этот чёртов английский, а на биологию времени не хватило… можно списать, пожалуйста? В последний раз! Она вздыхает, потирая болящую от тяжёлых очков переносицу, и молча протягивает ему тетрадку. Не сказать, что её как-то задевает эта ситуация: скорее, она смирилась с такой чертой, как безответственность, в её друге, и перестала обращать на это внимание. Ну, как перестала?.. Просто с унылым видом даёт всё, что ему нужно, а затем радостно об этом забывает, на следующей же перемене мчась в столовую за наивкуснейшими пирожками с повидлом… ну, сейчас она помчаться не сможет — месячные. Страшное слово, подразумевающее постоянную боль в животе и пояснице, неустойчивый гормональный фон и отвратительнейшее эмоциональное состояние. Кошмар, если говорить кратко. Нацухико разваливается за соседней партой и, быстро работая ручкой, списывает готовые задачи по законам наследственности. Химо утыкается головой в парту, сохраняя угрюмую тишину. Настроения нет, и мало того, оно падает лишь всё ниже и ниже, грозя опуститься на дно, а друг этого вообще не замечает. — Что значит высокор. расчлен. анал. скрещ? — спрашивает Нацухико, не отвлекаясь от работы, но, очевидно, смутившись. — Звучит как название или страшного убийства, или порнографии. — То есть, так? То есть, вчера я стояла и позорилась перед всей школой, пытаясь понять твои предсмертные каракули, будто тебе руку отрубили и ты подмышкой писал, а тут ты мой адекватный почерк не понимаешь? Сам думай! — Ну блин, ладно, ладно... Друг хмыкает, стушевавшись м решив, что Цучигомори-сенсей и сам не помнит формулировку задачек, которые давал, поэтому всё в порядке и главное — наличие. Он почти заканчивает, оставляя перед уроком несколько минут, но вдруг чья-то нахальная рука (ещё более нахальная, чем его собственная), хватает тетрадку Химо, исписанную кривым почерком, и подносит к камере телефона. — Это домашка? Я сфоткаю, спасибо, ага… — не интересуясь, а ставя их перед фактом, говорит Мамору Тодзи, их одноклассник. Тёмные кудри, серьёзные карие глаза, создающие впечатление добропорядочного ученика: на первый взгляд он кажется действительно приятным, но на второй, на третий и на четвёртый даже Хасэгава понимает, что ей действительно кажется. — О, кстати, а у тебя есть формулы по алгебре и физике? Я их тоже возьму, ты же не против, Хасэгава-чан, да? Заранее спасибо… Последняя капля переполняет сосуд терпения Нацухико. Он ревниво выхватывает тетрадь из чужих рук, злобно сощурив серые глаза, и прижимает к своей груди. Он сам не замечает, как начинает преграждать подругу от одноклассника своим телом, словно говоря: «Тебе я её не дам, размечтался!». — Вообще-то, так делать могу только я! — отчеканивает он и понимает смысл своих слов только после такого, как их произносит. Звучит как-то неправильно, будто он общается с ней только ради домашней работы. — Тебе Хасэ-чан не разрешала. И не разрешит! — А кто ты такой, чтобы за неё решать? Хозяин, что ли, а она — твоя собачонка? Не смеши. Такое надо спрашивать у самой Хасэгавы-чан, а она не против. Верно же?Бред.
Химо молча смотрит в одну точку, испытывая глухое раздражение, и сводит брови к переносице. Зачем разводить спектакль из-за чертовых задачек, которые можно решить, имея хотя бы одну извилину в мозге? Сфотографировал бы молча, ничего не спрашивая, — и всё, еë-то зачем тревожить зря по пустякам? Ей не жалко, сколько раз она повторяла, но Нацухико всё равно зачем-то пытается сделать так, чтобы все блага её трудов получал только он один. — Да забери ты уже, честное слово. Если вы продолжите меня донимать, я достану украденную из лаборатории серную кислоту и заставлю вас её выпить! — Ну нельзя же так, Хасэ-чан! Ты же старалась, в ночи решала этот бред Цучигомори-сенсея про размножение крыс с тёмной шерстью и длинным хвостом и светлой шерстью и коротким хвостом, нельзя так просто делиться этим сокровищем!.. — Я не шутила. Дай ему тетрадь. Уголки губ Мамору победно приподнимаются, и он самодовольно смотрит на потерпевшего поражение Нацухико. Кто бы сомневался, что самая зажатая одноклассница, своим видом напоминающая скорее брошенного лохматого котёнка, не откажет в такой услуге? Всё же красота — страшная вещь. И жутко полезная. — Нацухико-кун, жду тетрадь, — ехидно говорит он, требовательно протягивая руки к желанному предмету. — Ты же слышал, мне разрешили. Тетрадь остаётся прижатой к груди, а затем и вовсе прячется под белую рубашку, ближе к сердцу. Наверное, ещё немного, и он бы спрятал её даже под лонгслив. Лишь бы не идти на поводу обнаглевшего красавчика, который, во-первых, гораздо менее красивый, чем сам Хьюга (он в этом свято убеждён), и во-вторых, не понимает, кого лучше обходить стороной. — Не дам. Она разрешила, а я — нет. — Нацу-кун, ей-богу, отдай ему тетрадь. Если ты что-то не успел переписать, я за тебя дорешаю, только не ломайте трагедию, — просит Хасэгава. — Если вы продолжите, то я или заплачу, или отберу свою домашку и съем. С меня станется, я голодная. Нехотя Нацухико отдаёт тетрадь Мамору, но делает это с таким видом, будто он не человек, а какой-то особый сорт мусора. Редкостно противный. — Блин, ну нельзя же быть такой… доброй! — возмущённо говорит Хьюга, когда Мамору уходит в другой конец кабинета, и долго подбирает подходящий эпитет, коим можно охарактеризовать Хасэгаву. — Серьëзно, заканчивай с этим. — Мне не давать списывать тебе домашку и не делиться учебниками? Не подсказывать на контрольных, не оправдываться за тебя перед учителями? — раздражённо спрашивает она, подняв голову с парты, и угрюмо глядит на него. Ужасно уставшая, с бурлящей внутри злобой и апатией, которая выражается в тоне, мимике и формулировке предложений, она кажется Хьюге незнакомым человеком. Даже не человеком, а скорее спутанным комком нервов. — Раз уж ты не хочешь, чтобы я проявляла себя в такой ипостаси. Честное слово, я могу так делать! — Да что ж ты злая сегодня такая... я не это имел ввиду. Ты разграничивай: я, вообще-то, твой лучший друг, а он — совершенно чужой человек. Да и тобой откровенно пользуется! — А ты разве нет? — колко спрашивает она, сощурившись. — Я так никогда не делал, не делаю и не буду делать! Не сравнивай меня с ним… слушай, ты в порядке? — со вздохом спрашивает Хьюга, а когда та качает головой, смиренно достаёт из заднего кармана школьной сумки конфеты. Химо угрюмо их принимает. — Утю-тю, а кто это тут такая маленькая злючка? Злючка-колючка. — Я сейчас тебя укушу, — бормочет она. Шорох открываемой обëртки почти заглушает её следующие слова, но слух у Хьюги просто отменный. — У меня вообще-то месячные, посочувствовал бы. — Кусай не меня, а конфеты, это во-первых. Во-вторых, предупреждай о таком заранее, чтобы у меня было время на моральную подготовку. Или чтобы я в школу вообще не приходил… АЙ! Хасэгава, хоть и не кусает его, но больно тычет карандашом под рёбра. Нацухико корчится от боли и хватается за свою грудь, тихо шипя. Синяка не будет, но это было очень неожиданно и неприятно. — За что?! — возмущается он. — Это просто выражение моей любви и безграничного обожания, — спокойно объясняет Химо. — Ничего особенного. — Ах, так?! — Хьюга достаёт свою пожеванную на кончике ручку и тычет ей подругу в ногу. — Я тебя тоже очень люблю! — И я, прям всем сердцем! — новый тычок. На этот раз — в живот. Начинается небольшая потасовка, привлекающая внимание сидящих рядом одноклассников. Друзья, не сдерживаясь, начинают тыкать друг друга, попутно пытаясь уворачиваться от чужих атак. — Всей душой, невероятно, очень сильно люблю. — Я люблю тебя так, как натрий — хлор! Тычок. — А я — как натрий любит воду! — Дурак, они при реакции взрываются… Ещё тычок. Хасэгава подключает пальцы и пытается щекотать Нацухико, но когда он проворачивает ту же стратегию с ней, издаёт хохот вперемешку с истеричным криком. — Неважно. Я тебя люблю больше жизни своей! Больше рыбалки, свиданий с красивыми девушками и вообще… СТОП, А ВОТ СЮДА ТЫКАТЬ — НЕЗАКОННО, У МЕНЯ Ж ДЕТЕЙ ПОСЛЕ ТАКОГО НЕ БУДЕТ! — Даже без детей я буду тебя любить, не переживай! Тычки в плечи, в грудь, в живот, в ноги. Битва выдаётся настолько ожесточённой, что ребята не слышат звонок и шаги учителя биологии, Цучигомори Рюдзиро, и когда его осуждающий кашель раздаётся за их спинами, Хьюга вздрагивает, а Химо и вовсе падает со стула. — У нас, конечно, задачки на скрещивание, но скрещиваться прямо на моем уроке — лишнее. Хасэгава-чан, пересядь за первую парту, Рика-чан как раз заболела. А ты, Нацухико-кун, выходи к доске, страница девяносто, номер шестой. — Ой ë… — Нацухико морщится, как от головной боли, берёт учебник в руки и нарочито медленно идёт к доске. — Подскажешь, да? — Разумеется, я же в тебе души не чаю.***
— Нэнэ-чан, ты же не забыла о своём обещании? — щебечет Аой, сощурившись и глядя на неё из-под длинных и пушистых ресниц. — Ах, опять витаешь в облаках… — Нет-нет, конечно, пойдем в клуб садоводства! — Ясиро протестующе качает головой, в мгновение ока собирает все учебники в сумку и с готовностью идет к двери из класса. Аой едва за ней поспевает. — Знаешь, я тут подумала… ты совершенно права, Аой-чан. Я должна больше времени проводить с тобой, а не мечтать о Минамото-сенпае. Ты ведь моя лучшая подруга, а он, как бы не были красивы его глаза, лицо, волосы, да и вообще всё, не сравнится с тобой! Да, Минамото-сенпай красив, но не настолько, чтобы… Она совершенно не смотрит по сторонам, поэтому то, что она сталкивается с кем-то в коридоре — не удивительно. Удивительно лишь то, как судьба обожает над ней насмехаться и ставить её в неловкие ситуации. — Доброе день, Ясиро-чан, Аой-чан, — вежливо улыбаясь и озаряя их своей лучезарностью, говорит Теру Минамото. Голубые глаза смотрят на неё с интересом, голова наклонена чуть набок, так, что золотые волосы щекочут его щёки. — «Красив не настолько, чтобы» что? Нэнэ теряет дар речи и заливается багряной краской, теряя способность связывать простейшие слова в предложения. Мало того, что ситуация неловкая донельзя, так они с ним ещё на таком близком расстоянии друг от друга… кажется, что она может почувствовать запах его дезодоранта, а при желании — встать на цыпочки и провести рукой по колючим на вид светлым волосам. Рассуждать трезво в такой ситуации просто невозможно. Аой, догнав её, вежливо улыбается Теру. — Здравствуй, Минамото-сенпай. Вклиниваться в девичьи разговоры — совершенно невежливо, — она берёт подругу под локоток и постепенно уводит её, красную, смущенную, но чертовски счастливую, в сторону. — Возможно, ты узнаешь об этом в будущем. — Но мне же интересно… — искренне расстроившись, бормочет Теру себе под нос, а затем улыбается. — До встречи. Ясиро-чан, пообещай мне, что как-нибудь скажешь продолжение этой фразы, хорошо? — Д-да… — пищит Нэнэ, почти что теряя сознание от переизбытка чувств. И ведь правду говорят, что любовь сладка, как сахарная вата: она провела совсем немного времени с Минамото, а уже чувствует себя чертовски счастливой, радостной и удовлетворенной жизнью. Аой отводит её за поворот, и Нэнэ, не сдерживаясь, издаёт протяжный влюблённый вой. Хоть Ясиро и пообещала, что пока лучшая подруга стоит рядом, все ее мысли будут посвящены только их дружбе, но все же она ничего не может с собой поделать. Очень быстро непослушный разум начинает повторять произошедшее из раза в раз, как заевшую пластинку, смакуя и приписывая президенту учсовета те жесты, тон голоса, оттенки взгляда и улыбки, каких и в помине не было. — Аой-чан, ну ты это видела?! Он сказал это так романтично, будто просил моей руки и сердца… я не могу-у-у-у… Аканэ тихо, едва слышно вздыхает, а затем, натянув на лицо привычное выражение, с готовностью выслушивает все наисвежайшие впечатления подруги. Что же, их ожидает земля, горшки и удобрения, времени на то, чтобы посплетничать, будет предостаточно.***
День проносится на удивление быстро. Биология, сдвоенная химия, полтора часа математики и физика кажутся не такими уж и страшными, потому что вместо того, чтобы заниматься, Химо с Хьюгой страдают откровенной чепухой. Звенит звонок, и, быстро собрав учебники, они выходят из кабинета. — Ты сейчас куда? — спрашивает он, поправляя сумку на своём плече, чтобы та устроилась поудобнее. — В клуб садоводства? — Да, как обычно. А ты к Нанаминэ-сан? — спокойно предполагает она, заранее зная ответ. — Вы классные, мне жаль, что я уже состою в другом клубе. Я же смогу приходить к вам ещё, чтобы попить чай? Нацухико радостно улыбается и легко похлопывает Хасэгаву по плечу, но делает это до того внезапно, что это заставляет её резко отшатнуться и на всякий случай закрыть туловище руками. Она чуть ссутуливается в спине и испуганно смотрит на него, решив, что он решил продолжить утреннюю потасовку. — Разумеется! Вообще без вопросов. Кстати, наш вчерашний слух не особо популярен из-за того, что мы его по радио пустили в не то время. Так что попробуй порассказывать подружкам-садоводам про фей, а я друзьям его расскажу, ок, да? Рекламы лишней не бывает. — Не сказала бы, что у меня есть подружки-садоводы, да и подружки в целом, — рассеянно крутя между пальцами темно-фиолетовую прядь, признаётся она тихо. — Да и вообще, не «залетело» наше творение широкой аудитории, ну и ладно, зачем его домучивать? Пусть тихонечко себе канет в пучину бытия, с кем не бывает. Как и любой творческой личности, Хасэгаве кажется, что всё сделанное ею — бред. Несмотря на старания, приложенные несколько дней назад, чтобы помочь придумать этот слух, и приступ учащенного сердцебиения при рассказе его по радио, теперь всё кажется ей глупым и жалким. Изначальная задумка, с которой пришёл к ней Нацухико, была гораздо лучше того, во что превратила её Химо. Она лишь добавила страшных описаний и зачитала всё на радио, да зачитала так отвратительно, что при переслушивании у неё вянут уши. Мягкий, журчащий и спокойный голос Нанаминэ, который стал привычен школьникам, в сотню раз лучше её тихого, неуверенного и дрожащего от волнения. Хасэгава рада, что об этом позоре почти никто не узнал. Но говорить об этом Нацухико напрямую — излишне. Ещё обидится… и вполне справедливо! — Ладно, как знаешь. Меня ждёт моя леди, мы встречу на три запланировали, так что покеда. Не хочу опаздывать. — Удачи, — бросает она с грустью, молча наблюдая за тем, как фигура лучшего друга исчезает за поворотом. Всё такой же сутулый, высокий и нескладный, как и несколько лет назад, когда они познакомились.«Надо будет его нагрузить, чтобы мешки с землёй потаскал. А то садоводство — это, конечно, женственно и всякое такое, но таскать своими ручками-спичками двадцать пять килограмм — очевидный перебор. Как минимум я не выживу, с больным-то сердцем...»