____________________________
Человек счастлив своим уменьем забывать. Память всегда готова забыть плохое и помнить только хорошее.
____________________________
— Ну, как прошло? Что моя леди сказала? — стоит Хасэгаве вернуться в кабинет, как на неё накидывается Нацухико со множеством вопросов. — Хотя нет, не говори, всё и так ясно. Она страдала без меня и долго плакала, когда мы были в ссоре, так что после цветов и конфет она, несомненно, меня простила. Химо опускает взгляд, не зная, как доложить о своём провале, и иронично улыбается. Хьюга может хоть миллион лет топиться в собственных фантазиях о том, как он невероятно важен Сакуре, но та напрямую сказала, что он наглый и подлый, да и слëз на её глазах не было. — Друг мой, мне кажется, что ей было плевать. И она тебя не простила, извини. Нацухико, мгновение назад светящийся от счастья и самодовольства, вздрагивает, как от удара. Медленно открывает глаза и с надеждой, что это розыгрыш, смотрит на подругу. — Чё, серьёзно? — переспрашивает он и, когда она виновато пожимает плечами, с досадой вздыхает: — вот блин. Обидно. Ну, в любом случае, она приняла конфеты и букет, так что всё не так уж и плохо! Сакура-чан просто делает вид, что обижена, а на самом деле только и ждет моего следующего шага с нашим последующим воссоединением. Моя леди всегда так делает, хех. Хасэгава вздыхает, а затем решает выложить всё без утайки. — Она отказалась от букета, и я отдала его Цучигомори-сенсею. И от конфет пыталась отказаться, но я её убедила, что они слишком вкусные, поэтому Нанаминэ-сан решила пригласить меня на чаепитие и съесть их вместе со мной. Это жизнь, она жестока и не всегда следует нашим капризам. С каждым сказанным подругой словом Нацухико чувствует, как всё больше гвоздей вбиваются в крышку его гроба. Стратегия с подарком казалась ему беспроигрышной, поэтому в благоприятном исходе он даже не сомневался. Но то ли план, то ли его реализация подкачали… скорее всего, Хасэгава сделала что-то не то. Говорила недостаточно жалостливо и романтично, или вообще что-то не то сказала. Но её пригласили на чаепитие, а это значит… — Я присоединюсь к вам на правах члена клуба и спонсора конфет, — гордясь собственной идеей, решает он. — Но раз уж у тебя не получилось убедить мою леди простить меня, тогда в твои обязанности входит восстановление моего честного имени уже там. Говори, что я хороший, добрый, надежный, что я не хотел никого обижать и тому подобное. Ладно? Хасэгава смотрит на него в упор, не отрывая взгляда. Смотрит, безуспешно пытаясь найти хоть крупицы совести в этих наглых серых глазах человека, почему-то убеждённого, что если они друзья, то Химо можно использовать до победного конца. Но ведь это не так! — Не «ладно». Слушай, я понимаю, что ты расстроен и всякое такое, но, пожалуйста, не забывай, что разбил чайный сервиз именно ты. Так почему я должна продолжать выступать посредником в вашем с Нанаминэ-сан общении? Пожалуйста, прояви хоть какую-нибудь самостоятельность. Хоть раз в жизни! Улыбчивое выражение лица смывается, как спиртом. Растянутые в широкую ухмылку уголки губ дëргаются и начинают медленно ползти вниз, взгляд серьëзнеет и смотрит не по-родному, а холодно, недовольно. Он молчит несколько секунд, и тишина давит на худые плечи Хасэгавы, тем не менее, стоящей на своём. — Прости, я был не прав, — заветные пять слов, которые ей не удавалось получить на протяжении последних месяцев. Но сказаны они настолько сухо и неискренне, что девушка иронично поднимает брови. — Хасэ-чан... я неправильно поступил, прося тебя об этом. Я просто очень переживаю из-за всей этой ситуации, и подумал, что моя лучшая подруга сможет мне помочь и поддержать... но если ты не хочешь, то окей. Ничего страшного... сам... как-нибудь... — Тц, ладно, убедил, — закатывает Химо глаза. — Но это последний раз. «Последний раз» был несколько лет назад, так что эта фраза, сказанная сотни раз, уже ничего не значит. Нацухико торжествующе улыбается и крепко обнимает Хасэгаву, по-братски хлопая её по спине. Она замирает от испуга и отторжения чужих прикосновений, ассоциирующихся лишь с чем-то плохим. — Обещаю, больше тебя не подведу! — клянётся он так же, как и во все предыдущие разы. — С меня кофе. — У меня сердце больное, я два стакана кофе не выпью, — вырвавшись из его объятий, напоминает она, и скрещивает руки на груди. — Два? — не понимает Хьюга. — Откуда первый? — Ты пообещал ещё утром, что за доставку конфет и цветов ты мне купишь кофе и булочку какую-нибудь. К этому плюсуется новый кофе, за то, что я буду восстанавливать твое честное имя. Итого, два кофе. Два кофе мне нельзя, сердце заболит. Логично? — Логично… ну, тогда я могу тебе пирожные купить. Ты же макаруны любишь, да? После школы зайду, куплю кофе, булочку, упаковку макарунов, а потом пойдем сериал смотреть, как и планировали. Хорошо? Стоимость макарунов в Японии — пять с половиной тысяч йен за десять штук. Хасэгаве дают мало карманных, поэтому она, услышав название любимой сладости, с изумлением смотрит на друга. Она ест макаруны или на редкие праздники, или когда отцу выплачивают премию. Тот, в попытке загладить вину за частое отсутствие, раз в год покупает их её матери, а та, в свою очередь, делится с дочкой. — Ты серьёзно? Это же очень дорого… — лепечет она, глядя на него доверчиво и с тем же обожанием, что и бездомная кошка, смотрящая на кормящую её руку. Все его предыдущие проколы и наглость она прощает за долю секунды, словно их и не бывало. — Нацу-кун… не надо так тратиться. — Твоя дружба мне дороже всяких макарунов, — заверяет он Химо, а та безоговорочно ему верит. Даже и не думает о том, чтобы подвергнуть его слова критическому анализу. — Я просто не могу иначе, ты ведь моя лучшая подруга, да и я налажал… прости. — Налажал ты знатно, это факт. Но если так посмотреть, то ничего страшного не произошло... Они улыбаются. Нацухико — самодовольно, а Хасэгава — до бесконечности благодарно и счастливо, слабо сощурив глаза, чтобы и без того широкая улыбка смогла стать ещё шире. В это мгновение она сама готова напрыгнуть на него с объятиями, но сдерживается и протягивает Хьюге ладонь. Тот, не медля, даёт ей «пять». Лучше и быть не может — убеждена она.***
Новую пачку конфет (с марципаном) несёт уже Нацухико, а не она. Согласно его логике, Сакура не прогонит его в ту же минуту, если в его руках будет что-то вкусное: пожалеет (как минимум, из-за конфет), впустит в помещение, а затем постыдится прогонять. Логика хорошая, но, к сожалению, не рабочая. Хасэгава стучит три раза по двери радиоклуба и ждёт несколько секунд, прежде чем Сакура открывает её. — Ещё раз здравствуй, Нанаминэ-сан, вот и я. — О, Хасэгава-сан, проходи. Завидев Химо, Сакура мягко улыбается, радуясь, что та пришла. А затем взгляд её травянистых глаз скользит чуть вбок, к Нацухико, с широкой улыбкой держащему конфеты перед собой, словно щит, и улыбка пропадает. Она была готова простить его без подношений, если бы он просто по-человечески извинился за разбитый сервиз. Без излишней драмы, падений на колени, бесконечных лестных и принижающих себя слов. Простого «прости меня, пожалуйста, я больше не буду совершать импульсивных действий и начну бережней относиться к тому, что тебе дорого» было бы достаточно. Но нет, ему зачем-то понадобилось заставлять делать это вместо него не умеющую отказывать подругу, с которой она хочет сейчас пообщаться наедине. Так сказать, узнать человека получше и понять, возможно ли её спасти от такого друга, как Нацухико. — Ну так?.. — неловко улыбается Хасэгава, заметив, что выражение лица Сакуры изменилось. Чтобы избавиться от стресса, она теребит в руках подвеску с луной. — Ах да, Нацу-кун, будучи невероятно ответственным человеком, нашел в себе силы прийти сюда лично. Он большой молодец... В общем, он очень хочет тоже конфеток поесть с чаем. Прости, если это доставляет тебе неудобства, думаю, он хочет перед тобой извиниться и загладить вину… он хороший и достоин прощения. Веришь? — Не особо. — Я тоже. — Да что ж вы «добрые» такие... Нанаминэ вздыхает и частично открывает дверь, впуская Химо. Девушка перестает теребить подвеску и заходит в радиоклуб, оглядываясь по сторонам. Нацухико также пытается пройти внутрь, но госпожа безжалостно закрывает дверь прямо перед его носом и запирает на щеколду. — Моя леди, ну за что?! — воет Хьюга. — Я конфеты принёс вообще-то, хоть их забери! И Сакура делает ровно то, что он говорит. Открывает дверь, забирает конфеты, но, как и в прошлый раз, оставляет Нацухико в коридоре. — Ну, блин! Я же тоже член клуба, а Хасэ-чан — нет, почему её ты впустила, а меня, как кота какого-то, за дверь выгоняешь?! Химо с интересом смотрит на Нанаминэ. Её лицо выглядит равнодушным и очень уставшим от бесконечных выходок Нацухико, но не злым, как она подумала сначала. И действительно, ассоциация бедолаги попадает точно в цель: словно хозяйка, уставшая от взбалмошного кота, закрылась в комнате и не впускает его, чтобы спокойно заняться своими делами. Не хватает только фразы «подумай над своим поведением». — Не припоминаю, чтобы коты умели говорить, — флегматично замечает Сакура, не обращая внимание на вой протестующего Хьюги за дверью. — Они говорят «мяу», и больше ничего. Правда, Хасэгава-сан? — А… эм… теоретически — да, но по отношению к Нацу-куну это немного жестоко… — говорит Химо, не зная, куда податься и чью сторону принять. Она должна открыть дверь и позволить ему пить чай вместе с ними, но, если посмотреть рационально, у неё нет достаточной власти, чтобы что-либо здесь решать. Дилемма. — Ладно, ладно… мяу. Мяу-у-у! Мяу-мяу-мяу! МЯУ-У!!! МЯУ-У-У-У-У-У-У-У-А-У-А-У! Хоть так впустите, ну ëлы-палы! Хасэгава вновь сжимает цепочку на шее с такой силой, что еще чуть-чуть — и та порвется. Нельзя всё так оставлять на произвол судьбы, надо решать что делать. Открыть дверь и впустить друга будет наглостью и неуважением по отношению к Сакуре. Кто Химо такая, чтобы распоряжаться чем-либо на территории радиоклуба? И разве можно после этого как-то претендовать на хорошие с ней отношения, чаепитие и поедание вкуснейших конфет с карамелью? Очевидно, нет. Но, в то же время, Нацухико будто бы более значимая фигура для неё… отвернуться от лучшего друга и не впустить его равносильно предательству, он может перестать дружить с ней, тогда все их планы про макаруны, латте с карамелью и сериал рассыплются, как карточный домик… — Нацу-кун, прошу, хватит драматизировать, Нанаминэ-сан же попросила оставить её в покое! Цепочка в её руках рвется и рассыпается на звенья: дешевый металл не был готов к таким нагрузкам. Хасэгава только и успевает, что поймать луну и крепко сжать в ладонях. «Порвалась» — с тоской осознаёт она. — «А ведь мне её Нацухико дарил в знак нашей дружбы… обидно. Хотя, можно ведь поменять цепочку и повесить луну на новую, верно? Она же останется такой же? Да?» — А, моя леди, я понял, — звучит преисполненный самопознания голос Хьюги из-за двери. — Тебе просто нравится мое мяуканье, оно доставляет тебе удовольствие, да? Ну, тогда я постараюсь как следует. МЯУ-У-У-А-А-Р-Р-Я-У-В! Коты в марте орут менее гнусаво и противно, чем Нацухико в этот момент. — Как ты его терпишь? — не выдержав, спрашивает Химо зажавшую уши Сакуру. Та, очевидно, не слышит вопрос и со страданием смотрит в пустоту, гадая, за что ей это всё свалилось на голову. — Это ужасно… он всегда себя так с тобой ведёт? — Рано или поздно его связки не выдержат и он замолчит, — тихо отвечает Нанаминэ, едва слышно из-за мяуканья Хьюги. — Давай я пока поставлю завариваться чай? Думаю, минут через десять всё закончится. — Через сколько?! «Выжить бы в течение этих десяти минут…» — с отчаянием думает Хасэгава, осматриваясь. Она представляла радиоклуб совершенно по-другому: более чистым и ухоженным местом, с учётом того, что за него ответственна Нанаминэ. На полках и в воздухе — пыль, на столе рядом с микрофоном и каким-то устройством лежат старые бумаги, наспех сложенные в стопку и выглядящие старше, чем Химо. Очевидно, что Сакура пыталась убрать этот кабинет, но даже так он выглядит… необжитым. Да, окно приоткрыто, чтобы свежий воздух поступал в него, пол подметен (хоть и не вымыт), но стекла шкафов грязные и с разводами, которым на вид лет пять, на полу видны следы обуви, а в углу лежит какой-то мусор. Хасэгаву можно убеждать до потери сознания, что так бывает, ведь никто не обязан поддерживать идеальный порядок, но она уверена: Сакура Нанаминэ такой свалки бы не допустила. Попытка создать иллюзию чистоты сделана в последние минуты, и это видно. Из-за вежливости Химо ничего не говорит по этому поводу и выдавливает из себя непринуждëнную улыбку. Бывает. Чайник зато чистый, весь блестит и выделяется на фоне заброшенности. Будто и не отсюда. — Прошу прощения за беспорядок, обычно наш клуб располагается в другом месте, — виновато говорит Сакура, ставя на небольшой вымытый столик чашки. — Проблема заключается в том, что я не могу тебя туда провести… не думаю, что это возможно. Если бы я поняла это раньше, до того, как пригласила тебя на чаепитие, то смогла бы очистить это помещение и принять свою гостью должным образом.«Что же это за место такое?»
— Ну-у-у, ничего страшного, — говорит Химо, садясь на стул и поддерживающе, хоть и не совсем искренне, улыбаясь. — А почему это невозможно, если не секрет? Сакура, слегка наклонившаяся для того, чтобы не пролить ни капли кипятка мимо чашек, замирает и удивленно смотрит на Химо. Она не ожидала такого вопроса, надеясь, что та примет это как факт. Зелёные глаза изучают вежливое и смиренное лицо Хасэгавы так же, как и утром, а затем смотрят на зажатый в руках чайник. Нанаминэ молчит, обдумывая, что можно ответить (она чертовски плоха в импровизации), пока гостья неловко ëрзает на стуле (с социализацией дела у неё обстоят ещё хуже). Тишину нарушает лишь упрямое мяуканье за дверью. — Я не могу тебе сейчас ответить, как бы мне ни хотелось, — мягко улыбаясь и передавая извинения через сочувствующее выражение лица, говорит Сакура. — Скажу лишь так: если тебе не повезёт, то ты навестишь настоящее помещение радиоклуба. Но я буду надеяться, что ты окажешься удачливой, а все наши чаепития будут происходить именно здесь. Тебе добавить сахар? — А… да, две ложечки. Но знаешь, это не сильно помогло, и теперь сомнений стало больше... Сакура вежливо кивает и делает так, как говорит Химо. Себе она сахар не насыпает, являясь, похоже, ценителем «настоящего» чая, а затем раскладывает на столе принесённые Нацухико конфеты. Тот, в свою очередь, уже не мяукает, а скорбно воет, скребя дверь. — А чем занимается ваш клуб? Мне рассказывал Нацу-кун, но интересно услышать из твоих уст. — Разве название «радиоклуб» не говорит само за себя? — с улыбкой спрашивает Нанаминэ, размешивая сахар в чае. — Хах, ну, кто-то вроде Нацу-куна бы подумал, что он связан с радиацией, так что не отвечаю. — Да, понимаю... — склоняет Нанаминэ голову набок и губы её складываются в какую-то грустную улыбку, — мы занимаемся тем, что рассказываем важные новости по просьбе учителей и вносим вклад в школьный фольклор. Все-таки ученики заинтересованы в страшилках, поэтому по вторникам мы делимся интересными слухами про нечисть. Подросткам становится не так скучно сидеть на уроках, да и вместо того, чтобы сплетничать об одноклассниках, они начинают обсуждать Мисаки или туалетную Ханако... Это гораздо безобиднее, не думаешь? Вся необходимая информация есть в брошюрах, если что, сможешь взять парочку в учсовете. — Хах, а Нацу-кун описывал всё в разы неадекватней... прямо-таки камень с души. Карамельные конфеты так и притягивают взгляд, Химо с трудом держит руки при себе. Она обожает карамель так же сильно, как и макаруны, с той лишь разницей, что их она хотя бы может себе позволить. Кофе, пирожные, что угодно — если подарить ей любую сладость с карамелью, то любой человек, даже не знакомый, за секунду поднимется до уровня «друга». Наверное, надо радоваться, что никто ей сладости не дарил за всё обучение в школе. Ну, кроме Нацухико, но куда ему выше? Уже лучший друг. — Не стесняйся, можешь брать сколько хочешь, — тепло, хоть и несколько скованно, говорит Сакура, указывая на конфеты. — Они твои, я скорее равнодушна к карамели, предпочитаю марципан. Нацухико-кун не прогадал в этом. — Спасибо большое, — признательно произносит Химо, отправляя в рот первую конфету и запивая её сладким чаем. — В таком случае, я не претендую на марципан, но, если захочешь, карамель к твоим услугам, Нанаминэ-сан. Вот-так совпало, забавно... — Благодарю. Нависает недолгая тишина, во время которой Хасэгава, не зная, что говорить такой безупречной девушке, как Сакура, смотрит по сторонам в поиске темы для разговора. Степлер, бумаги, красные занавески… может, узнать её любимый цвет? Нет, слишком банально. Ладно, можно развить тему про марципан, для лёгкой беседы сойдет. — Значит, тебе нравится марципан? — А как ты познакомилась с Нацухико-куном? Они задают вопросы одновременно, а затем удивленно смотрят друг на друга. Сакура — от того, что Химо спросила такую незатейливую и пустую вещь, а та, в свою очередь, от того, насколько её новая знакомая прямолинейна, раз без каких-либо прелюдий спрашивает такое. — А можно следующий вопрос? - бормочет Хасэгава. — Я почти оправилась от этого опыта, не хочу вспоминать... — Хм, а почему, если не секрет? — удивленно приподняв статичные тонкие брови, спрашивает Нанаминэ. — Мне показалось, это могло бы послужить хорошей темой для разговора... по крайней мере, я прочла так в книге. — Это даже не секрет, просто воспоминание травматичное... кстати о книгах, ты дочитала по итогу "Убийства по алфавиту" Агаты Кристи? — Да, Франклин был убийцей. — ...ауч, спойлеры. А если я хотела прочитать? — Что же, теперь вряд-ли захочешь, зная финал. Хасэгава неловко посмеивается, дуя на чай и затем делая маленький глоток. Сакура действительно своеобразная девушка, но это не отменяет того факта, что она ей безумно нравится. Есть в ней что-то аристократично-отчужденное, элегантное и серьезное, что притягивает чужое внимание к себе. Главное, обсуждать с ней сюжеты книг после прочтения, а не до. — Ладно, если не спрашивать касательно знакомства... В каких ты отношениях с Нацухико-куном? — Ам… — лепечет Химо, стушевавшись. — В дружеских?.. Он мой лучший друг с первого года старшей школы, да и, к тому же, мы живем рядом. Наши мамы иногда общаются, а ещё мы постоянно друг к другу в гости ходим. Соседи по партам… а что? — Ничего, просто любопытно. Впервые вижу, чтобы кто-то из девушек смог подружиться с таким человеком, как Нацухико-кун, — говорит Сакура, наклонив голову набок и внимательно изучая каждое изменение на лице Химо. — Хах, понимаю... стоп, погоди. С каким «таким»?.. С губ Хасэгавы невольно срывается истерический смешок, она с напряжённой улыбкой смотрит на Сакуру. Эта тема ей неприятна. Обсуждать лучшего друга за его спиной, особенно в негативном ключе — это плохо. — Это нелегко выразить словами... А ты разве не видишь? — Вижу, но считаю бескультурным говорить об этом, когда он находится буквально за дверью... да и вообще, меня всё устраивает. — Это самое главное, - серьезно кивает Сакура и погружается в собственные мысли. — О чем бы ты ещё хотела поговорить? Хасэгава несколько секунд молчит, а затем робко поднимает взгляд на новую знакомую, со стыдом признаваясь самой себе, что эта фраза про Хьюгу её задела. Отказать своему любопытству и не узнать, что же она подразумевала под выражением "таким человеком", равноценно отказу получить весь конспект по органике за старшие классы. Кощунство. Всю жизнь будет жалеть. — Слушай, неловко это просить, но... все же, не могла бы ты пояснить свои слова про «такого человека»? — смущенно спрашивает она. — Ох, ну, ты же знаешь характер Нацухико-куна. Он довольно-таки наглый, часто ведет себя эгоистично и безответственно, — задумчиво говорит Сакура, беря чашку с чаем в руки. — Он очень надоедлив и прилипчив, часто делает постыдные вещи на людях. Готов публично унижаться, но, когда появляется возможность, заставляет это делать других. Что-то вроде того, думаю... надеюсь, мои слова не прозвучали резко? Хасэгава молчит, глядя в пустоту. Она ничего не хочет говорить, и вместо ответа подносит чашку к губам и делает глоток, на этот раз не подув. Горячо, чай обжигает язык, но это даже к лучшему — можно сосредоточиться на чувстве боли, а не на неприятном чувстве предательства, свербящем в животе от того, что где-то в глубине души она согласна с Сакурой. Так, всё. Она не будет об этом думать. Друзья не думают о таком. Как можно настолько расчетливо и жестоко рассматривать человека только с одной стороны? Разве все его добрые качества не перекрывают то, что Нанаминэ перечислила? Его радостный смех, когда у него получается поймать большую рыбу, фальшивое, но забавное пение в караоке слащавых песен про любовь, визги при появлении 3D монстра на экране, обещания начать учиться, идущие перед просьбой списать домашку… разве этого не достаточно, чтобы ей нравилось с ним общаться? — Нет, частично согласна, он меня убивает своим поведением, а история нашего знакомства – вообще атас, даже вспоминать не хочется, но мне нравится дружить с таким человеком, — говорит Химо, опуская взгляд. — У каждого есть недостатки, я вот к нему часто придираюсь, особенно когда он на английском вместо «думать» говорит «раковина». Бывает. Спасибо за ответ, мы можем сменить тему? Это оказалось гораздо неприятней, чем я ожидала... Сакура понимающе кивает. — Разумеется, Хасэгава-сан, я не настаиваю. Как тебе чай? — Очень вкусный, спасибо, — поддакивает та. — Правда? Приятно слышать, — девушка улыбается, но в улыбке её читается грусть из-за последствий сказанных ею слов: Хасэгава сильно замкнулась в себе и теперь, похоже, не готова к диалогу. Наверное, если перевести тему на что-то нейтральное, всё вернется в норму. — Нацухико-куну пришлось отправиться на другой конец города, чтобы его купить, потому что в Японии его невероятно тяжело достать. Его собирают в… Химо с тихим стуком ставит чашку на стол. — Нанаминэ-сан, знаешь, чего я не понимаю? Вроде ты говоришь, что Нацу-кун плохой, но в то же время он действительно старается ради тебя, едет черт знает куда за чаем, покупает две пачки конфет и вообще постоянно о тебе на переменах соловьём заливается... противоречие какое-то назревает, не думаешь. — Я не говорила этого, — удивленно возражает Сакура, непонимающе хлопая длинными ресницами. Как бы ни хотелось Химо немного ими полюбоваться, досада болезненно царапает её изнутри, не позволяя зацикливаться на красоте той, кто в какой-то мере оскорблял её лучшего друга. — Не прямо, да. Но посыл был такой, разве нет? Сведëнные к переносице брови, между которыми появляется грустная морщинка, поджатые, и без того тонкие губы, полный сомнений взгляд болотных глаз через стекла прямоугольных очков. Хасэгава давно не чувствовала себя настолько потерянной: даже голос немного повысила. Редкость. — Прошу прощения, я очень внезапно начала эту тему. Мне не стоило пытаться переубеждать тебя в чем-либо, я же для тебя чужой человек, верно? Было очевидно, что ты не будешь воспринимать мои слова должным образом… мне извиниться за сказанное? Последняя фраза звучит как-то снисходительно, и Химо качает головой. — Не нужно. Я… я не хочу ссориться, правда. Я убеждена в том, что ты невероятно интересный собеседник и мы можем много обсудить. Об одном лишь прошу: чтобы тема разговора был не Нацухико. Хоть эту тему продолжила я, меня выворачивает от мысли, чтобы плохо думать о друзьях... особенно о нем. — И именно это я уважаю в тебе, Хасэгава-сан, — честно говорит Сакура, глядя ей в глаза. — Хоть и считаю, что тебя это погубит. К слову, ты так и не попробовала конфеты. Тебе же нравится карамель, да? Химо с кислой миной смотрит на полную коробку конфет, понимая, что пока не съест хотя бы десять штук, не уйдет. А желательно — двадцать. Если лицо на следующее утро обсыпет прыщами, то будет не жалко. Сакура по-доброму посмеивается, правильно растолковав её взгляд. Чаепитие продолжается.***
— Представляешь, а он потом мне говорит: я всё видел, все твои взгляды, томные вздохи, румянец. Ты просто меня любишь, но стесняешься признаться. А мне от пыльцы плохо стало, задыхаться начала, дышать нечем, а этот дурень подумал, что я в него... — взахлёб рассказывает Химо, вся красная от перевозбуждения и радости, что хоть с кем-то она может этой историей поделиться. — Нет, правда, почему я с ним общаюсь? Диву даюсь. Сакура сдержанно смеётся, делая глоток зелёного чая, и смотрит на подобревшую от конфет Хасэгаву. Вот так интересный кадр — стоит дать ей сладостей, как она тут же всё прощает и, несмотря на предыдущие обиды, болтает, как ни в чем не бывало. Забавная она. — Да, это вполне в стиле Нацухико-куна, — соглашается она и переводит взгляд на солнце, сияющее из-за грязной занавески. — Я невероятно рада, что он перестал мяукать. Тот же Цукаса-кун иногда выдаёт подобные спектакли и ведёт себя, как дворовый кот, но от него я такого не ожидала... — Цукаса-кун? — с любопытством повторяет только что услышанное имя Хасэгава, заинтересовавшись. Нацухико никогда ей о нём не рассказывал, говорил только о каком-то мелком бесячем парнишке, не более того. Но имени не называл. — Кстати, а что такого сделал Нацу-кун, что мне пришлось за него прощение вымаливать? — Кинул редкий сервиз в члена нашего клуба. — В этого... как его... Цукасу-куна? — предполагает Химо, не зная других имен, и закидывает в рот ещё одну конфету. — Да, переборщил он, конечно... — ...да. — неохотно кивает Сакура на её предположение, почему-то помрачнев. Она несколько секунд раздумывает над чем-то, тарабаня пальцами по чашке, а затем тихо и серьёзно просит: — Хасэгава-чан, мой тебе совет, лучше не запоминай это имя. Не думаю, что оно тебе пригодится в будущем. — Ну, может, я с ним подружусь. Жизнь бывает непредсказуемой, верно? — Хасэгава снимает красные очки, опирается на спинку шаткого стула и пытается расслабить уставшие глаза. Мир сразу становится размытым и нечётким. — И к тому же, я теперь общаюсь с двумя людьми из радиоклуба, велик шанс познакомиться и с третьим. — Буду надеяться, что этого не произойдет, — говорит Нанаминэ еле слышно. Хасэгава, решившая, что третьегодка просто не хочет видеть её в своём клубе в контакте с другими участниками, притворяется, что ничего не слышала. Её любимые конфеты с карамелью заканчиваются, и, проглотив последнюю, Химо с сомнением смотрит на практически полную упаковку марципана. Она пробовала его несколько раз, и во все разы ей очень не понравилось. Горький, невкусный, противный и вязкий, но Нанаминэ ест его с удовольствием. Сакура, неправильно поняв её косые взгляды на совершенно не сладкую «сладость», радушно пододвигает упаковку к ней и подливает в чашку чай. Это уже пятая. Ну, раз предлагают, то надо брать... вдруг сейчас что-то поменяется? Марципан отправляется вслед за предыдущей конфетой. Хасэгава кривится, как от зубной боли, и быстро запивает всё большим количеством чая, чтобы смыть эту гадость. Не поменялось. Как всегда, отвратительно. И на что она надеялась? — Тебе не нравится марципан? — качнув головой в удивлении, спрашивает Сакура. — Зачем же его есть, если заранее знаешь, что тебе не понравится? — Думала, что наконец-то до него доросла, — с грустью отвечает Химо, проводя языком по верхнему ряду зубов, чтобы привкус этой гадости исчез. — Мой папа марципан любит, говорит, что это самое вкусное, что может быть на свете. А мне не нравится, вот он и заявляет, что я ничего не понимаю и просто не доросла до него, как до оливок. Ну, оливки-то я теперь люблю, вроде доросла, а вот до марципана — нет... Внезапно в щель приоткрытого окна просовывается юношеская рука и поднимает защëлку. Нацухико открывает окно нараспашку и через него залезает в помещение, невозмутимо смотря на девушек, будто ничего и не происходит. — Ты как додумался до этого?! — кричит Хасэгава, в шоке вытаращившись на друга, имеющего, похоже, опыт в проникновении на частную территорию. — Ты ненормальный? — Ну так это первый этаж, ничего сложного, — нарочито небрежно отвечает тот, на самом деле, чертовски гордясь собой и своей гениальной идеей. Но стоит ему обратиться к Нанаминэ, как тон его голоса меняется. — М-моя леди, я пришёл сюда, чтобы извиниться за содеянное... Хасэгава находит забавную деталь в поведении Хьюги: похоже, с развязно-дружеской стороны он показывает себя только при общении с ней. А с девушкой, которая ему искренне нравится, он нервничает, старается показаться круче, чем он есть, и невольно творит глупости. В какой-то степени это очаровательно. Он встаёт на одно колено и, кротко поцеловав тыльную сторону ладони Сакуры, протягивает ей очередную коробку конфет. Третью за день. Похоже, идей, как можно извиняться, у него за этот час не прибавилось совершенно. — Мне очень жаль, что я кинул твой любимый сервиз в этого надоедливого парнишку и... я... ну, типа, очень сожалею об этом, надеюсь, конфеты как-то загладят мою вину. А ещë мне жаль, что вместо себя я отправил извиняться Хасэ-чан. Я куплю тебе новый сервиз или попрошу нарисовать его Четвертую. Да. В общем. Прости. — Да ладно уже, — качает головой Сакура, забирая очередную коробку из его рук и ставя на стол. — Я очень надеюсь, что такого больше не повторится... сделать тебе чай? Нацухико с преданным выражением лица быстро кивает, широко улыбаясь. Он так и светится нескончаемым обожанием и любовью к ней, удивляя тем самым Химо. С ней он никогда так себя не вёл, необычно видеть его в такой роли... но он её друг, она лишь рада узнавать о нём что-то новое. Он. Её. Друг. Весь выпитый чай болезненно давит на мочевой пузырь, и, видя, как Сакура начинает и ей наливать новую порцию, она понимает, что больше не выдержит. Надо как-то делать ноги и бежать в туалет, но сказать это завуалированно. — Простите, я, наверное, пойду к себе, — виновато говорит она. — Меня родители дома ждут, домашней работы много, да и вы, кажется, хотите наедине побыть... — Не уходи, — внезапно просит Нацухико, выглядя действительно расстроившимся. — Не хочешь ещё с нами посидеть? Я же только пришёл... — Хасэгава-сан, ты не хотела бы озвучить свой слух про фей? — предлагает Сакура, чтобы она не уходила. — У нас есть подходящая аппаратура, чтобы прямо сейчас пустить его по радио. — А ещё я могу предупредить твою маму, что ты задержишься. Она меня любит и не станет ругаться, — продолжает настаивать Хьюга. — Пожалуйста, у нас тут обычно компания, состоящая из меня, самой прекрасной девушки на свете и бешеного неадеквата, который заставляет меня жевать крыс. Я хочу хотя бы раз в жизни побыть в хорошем окружении! Химо не ожидала, что они будут так сильно хотеть провести с ней время. Она замирает в удивлении и шокированно смотрит на них, не зная, что предпринять. — Я... — мямлит она, стушевавшись под взглядом просящих глаз Хьюги. — Ладно, останусь тут ещë на несколько часиков. Только выйду ненадолго, хорошо? — Хорошо, будем ждать, — улыбается Сакура. — Нацухико-кун тогда всё подготовит, верно? Тот сперва кивает, но затем, посмотрев на имеющуюся в заброшенном кабинете аппаратуру, напоминающую набор старых непонятных кнопок, округляет глаза и нервно посмеивается. — Моя леди, чес-слово, постараюсь, хотя на таком старье я работать не умею... если взорвётся, то я не виноват, ок, да?***
Хасэгава неловко кашляет, пытаясь избавиться от противного кома в горле, мешающего говорить. Слишком большие наушники с кривым микрофоном выглядят на ней комично, но Хьюга поддерживающе хлопает её по плечу и показывает большой палец. — Я, кажись, разобрался, чё как включать. Когда я нажму на эту кнопку, можешь начать говорить... мой почерк разберëшь? Химо, зная себя и свою тревожную натуру, с самого начала заявила, что без заготовленного и написанного на бумаге текста ничего рассказать не сможет. Поэтому Нацухико быстро всë переписал на какую-то квитанцию десятилетней давности своим кривым, размашистым почерком. Когда ему нужно писать какие-то любовные признания, он старается и безупречно выводит каждую буковку, но сейчас — не тот случай, так что он решил не париться. Всё равно Химо уже привыкла к его калякам-малякам, которые изощренно ругают абсолютно все учителя. По крайней мере, он так думает. — Скорее да, чем нет, — тихо говорит она, чувствуя, как строчки начинают плыть перед глазами от волнения. — Понимаю процентов двадцать, а это уже хорошо... — Ну, тогда врубаю. Всё, давай. От неожиданности из головы Хасэгавы вылетают все мысли, оставляя после себя лишь поражающую пустоту. Сакура, видя, что новая знакомая мнется, указывает ей на первую строчку текста. Та, опомнившись, начинает читать.А вы слышали про фе...м? Кого? А, блин, фей. Они постоянно следят за вами, изучают, пипидастр нужного момента, чтобы украсть у вас часть дуршлаг, че… Как, спросите? Они вербуют самую долгую вещь у чел...а, и тогда у него есть всего десять минус, чтобы вернуть её назад... я ничего не понимаю.
Поторопитесь, часики тикают, отсчитывают секунды… Если не успеете, то эту вещь погладят, и все воспоминания о гей у вас исчезнут, глаза ваши фем высрут, а вместо груши останется лишь зияющая дыра, которую ничем не забить... Нацу-кун, что у тебя с почерком?! Звучит так, будто я сейчас прокляла кого-то!
Воздух в лёгких кончается, и Химо, вся красная, на подгибающихся ногах едва стоит около стола с разложенной аппаратурой. Стыд. Какой же стыд... — Это было отвратительно, — бормочет она себе под нос. — Эм, Хасэгава-сан, это... да, отвратительно, но не до такой степени. Ты молодец, — хвалит её Сакура, будто и не слышала все её промашки и непрофессиональность в озвучке. Хотя это не ее вина. — Не хочешь присесть? — Да, ты вообще красотка! — радостно поддакивает Хьюга, протягивая ей раскрытую ладонь. Та смотрит на него с таким выражения лица, будто она пропихнет все квитанции ему в самую глотку. — Шикарно рассказала, хоть сейчас на настоящее радио пойти можешь, и тебя на работу возьмут! — Писать научись, гений, а потом мне текст давай. Прошу, увольте его отсюда! Химо плюхается на стул, тот жалостно трещит, намекая, что с ним так поступать нельзя, и закрывает разгорячившееся от неловкости лицо руками. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Сжать между пальцев кулон с луной... Пальцы нащупывают лишь пустоту вместо привычной вещицы. Сперва Хасэгаву наполняет страх, но затем она вспоминает, что цепочка порвана и луна находится в кармане платья. Не потеряла. Слава Богу. — Слу-у-ушай, Хасэ-чан, — вдруг обращается к ней Хьюга, глядя на неё со странным прищуром. — А ты не хочешь к нам присоединиться? Полноценно. — Ну оставь ты меня в покое, сам этот позор читай! К тому же, я уже состою в клубе садоводства. Меня девочки не простят, если я их брошу, — говорит она, рассерженно глядя на заискивающую улыбку лучшего друга. И зачем ему это вообще? Она уже не первый месяц помогает придумывать им слухи, и всех их, казалось, устраивает её «дистанционное» участие. — После этой ситуации я вообще из школы переведусь или в другую страну улечу, какой радиоклуб? Ты вообще о чем думаешь? На самом деле, она бы с радостью присоединилась к радиоклубу, если бы можно состоять в двух сообществах одновременно, но, увы, это не так. Подавать заявку об уходе, говорить с главой об этом... В прошлый раз формулировка, что будет с ней, если она покинет клуб садоводства, звучала угрожающе. И не особо законно. — Да ладно, кому нужен этот клуб садоводов? Я бы понял, если бы вы что-то прикольное выращивали, но лилии и цветочки всякие... клянусь, у нас в сто раз круче и веселее! Тебе же понравилось с нами сидеть, разве нет? — Акстись, юродивый. — Нацухико-кун, тебе уже сказали «нет». Хватит настаивать, — строго одергивает его Сакура, едва заметно качнув головой и нахмурившись. Она выглядит донельзя серьёзно, и, похоже, не хочет, чтобы Химо присоединялась к их клубу. — Хасэгава-сан — свободный человек, и она должна сама решать, как ей поступить. Не принуждай её второй раз за день. — Да не принуждаю я её! Правда, Хасэ-чан? Я же твой лучший друг, я на такое не способен! Хасэгава с мучением изгибает брови, не возражая, но и не соглашаясь с его словами. Нацухико, ожидавший радостных заявлений «нет-нет, разумеется, ты меня не принуждаешь, а просто считываешь мои настоящие желания, на самом деле я очень хочу присоединиться к вам», оскорбленно дует губы и отворачивается, обидевшись. — Ну и как с тобой дружить, — бубнит он еле слышно, пусть и не всерьёз. — Ладно, не настаиваю, так и быть. Но ты бы была по-настоящему счастлива в радиоклубе, у нас чай крутейший! У нас есть удобный диван, люстра красивая, я конфеты постоянно приношу, всегда весело, движ... в общем, если передумаешь — вакансия свободна. Хасэгава ничего не отвечает. Судя по сказанному Нанаминэ, вступление в радиоклуб может стать главной неудачей в её жизни. А в её жизни и без того достаточно неудач... а на роль ведущего она больше ни ногой!