Тёмный соблазн Орин

      Покои, где Нетти принимала пациентов, были частью вырубленной в скале галереи. Небольшая круглая комнатка служила прихожей лечебницы. Солнце с поверхности сюда не доходило, но золотые огоньки под потолком давали мягкий свет, похожий на дневной. Вдоль стен стояли шкафы, пахнущие чистотой и лечебными травами, и грубые лавки. Напротив входной лестницы располагалась каменная дверь с мордой волка. В эту дверь Орин и постучала. Через полминуты створка приотворилась, и на гостью снизу вверх блеснули ясные ореховые глаза.       — Тю-юю!.. Кошмарище! Ты милостью какого бога на ногах ещё стоишь?       Нетти — крепкая черноволосая дварфийка с татуировками на лице — горестно всплеснула руками. Орин не сразу сообразила, чем вызван этот возглас. Вроде, она выглядела не настолько скверно… Ах да, точно.       — Кровь не моя.       Выражение Нетти мгновенно переменилось. Из сострадательного оно стало хмурым, даже сердитым.       — А, вон оно что! Тогда какой карги ты явилась ко мне чумазая? Иди, обмойся из ключа перед входом. Да и одежду тебе надобно сменить.       — У меня нет другой одежды.       — Как тебя звать?       — Орин.       — Возьми что-нибудь из вон того шкафа. В нём чистое сменное для пациентов. Запишу на твоё имя, чтоб потом вернула. А в таком виде я тебя не пущу. В крови полно всякой гадости водится — заразишь ещё кого!       Орин без разговоров пошла выполнять указ. Не хотелось откладывать исцеление из-за мелких свар, тем более, что рана уже начинала ныть с новой силой. Она послушно смыла кровь с лица и рук, надела чистое исподнее, рубаху и холщовые штаны. Однако, когда она возвратилась и вновь постучала в дверь, ей никто не открыл. Она прислушалась — внутри комнаты явно слышалось шевеление. Орин, нахмурившись, постучала настойчивей. Опять никакого ответа. Лишь через несколько минут Нетти высунулась и гаркнула:       — Я занята! Чего барабанишь?       — Потому что мне нужно лечение?       — Я поглядела на тебя и убедилась — ты не умираешь. Значит, подождёшь. У меня тяжёлый пациент. Сиди пока.       Эта дварфийка явно привыкла к тому, что все в ней нуждаются, и манерами не утруждалась. Пациенты проглотят любую грубость. Орин тоже была вынуждена проглотить, оставить без ответа, ограничившись лишь злым взглядом вслед Нетти. Она присела на лавку. Желание убивать, только что сыто притихшее, зашевелилось вновь. Отрезать нахалке голову, бросить тело в источник, чтобы вода по всей Роще окрасилась красным… Нет, нельзя, сказала себе Орин твёрдо. Дварфийка, какой бы ни была несносной, вылечит её рану и возвратит ей память. И тогда станет ясно, что с ней случилось… и кому отплатить за все беды кинжалом в сердце.       Наконец, двери с волком снова приотворились, и Нетти поманила Орин внутрь. Эта комната была значительно просторней и светлей прихожей. На многочисленных полках сверкали банки, склянки и инструменты, под потолком висели связки грибов и трав, запах которых остро пропитывал воздух. На низком каменном столе дремала, нахохлившись, ощипанного вида серая птаха. Заметив, что Орин на неё смотрит, Нетти строго проговорила:       — Не вздумай тревожить. У неё была сложная операция. Она отдыхает.       — Операция? Так это, что ли, твой «тяжёлый пациент»?.. — Орин медленно перевела дыхание. — Ты заставила меня ждать полчаса из-за птицы?       — Одна жизнь не важнее другой, — парировала Нетти невозмутимо. — Тем более, как я увидела, ты пришла на своих двоих и кровью не истекала. Давай к делу, Орин. Что беспокоит?       Орин расстегнула рубашку и показала повязку на ране. Кожа рядом с тканью горела жаром и наливалась красным от воспаления. Нетти, деловито кивнув, взяла с полки ножницы и одним движением срезала ткань.       — Рана от когтей. Оставил заражённый зверь? Нынче столько их, бедолаг, развелось… Несчастье пришло в наши земли, большое, большое несчастье.       Она сочувственно поцокала языком. Орин, правда, не была уверена, в чей адрес сочувствие — её или заражённых животных. Нетти прикрыла глаза и плавно развела руки. Между её ладоней зародилась золотая точка. Целительница зашептала слова заклинания, и её шёпот словно подхватил хор других голосов — нежных, певучих. С каждым словом искра наливалась силой, хор становился громче. И вот уже не точка, а большая золотая сфера затрепетала в руках у Нетти, озаряя её, как солнце. Повинуясь жесту целительницы, сфера перелетела в грудь Орин. Энергия проплыла по воздуху, рассыпав вихрь искр, и лопнула с тихим звоном. Орин овеяло тепло — мягкое, но могучее, точно дыхание огромного живого существа. В одно мгновение оно унесло всю боль. Разорванная плоть стремительно затянулась, края раны сошлись, и через несколько секунд на её месте осталась ровная кожа.       Сияние энергии угасло, и Нетти оценивающе взглянула на результат заклинания.       — Ну-ка, подвигай рукой. Подними, опусти. Не болит? Значит, всё.       — Уже всё? — Орин не ожидала, что рана, так долго её донимавшая, пропадёт вмиг.       — И не благодари. Одежду, главное, не забудь вернуть. — Нетти отвернулась, явно собираясь заниматься птицей дальше.       — Погоди, — окликнула её Орин. — Есть ещё одно дело. Мне тут сказали, что ты помогаешь с болезнями разума. У меня в последнее время нелады с памятью.       — Память? Ты, вроде, ещё не в том возрасте, — Нетти, хмыкнув, возвратилась к Орин. — Странное дело. Ну, опиши симптомы.       Выслушав суть проблемы, она приблизилась к каменному столу, бережно подхватила птицу и перенесла её на тряпицу на полке. Затем она кивком указала Орин на стол.       — Садись. Сейчас посмотрим.       Орин устроилась на холодном камне. Нетти, прикрыв глаза, провела над её головой руками.       — Не чувствую здесь проклятия или болезни, — объявила она через пару минут. — Орин, ты не принимала никаких дурманных зелий?       — Нет.       — Врать целителю — последнее дело. Себе же вредишь. Отвечай честно.       — Я и ответила — нет! Я не какая-нибудь жалкая наркоманка!       И почему эта дварфийка делала всё, чтобы взбесить Орин? Словно специально старалась. Впрочем, её злость убедила Нетти в правдивости слов. Она озадаченно потерла лоб, испещрённый друидскими знаками.       — Я не вижу явной причины недомогания. Голова твоя целая. Но если ты так уверена, что лечение надобно — попробуем Общее Восстановление. Вреда всё одно не сделает.       Нетти вновь забормотала слова заклинания. Зелёные звёзды спиралями потекли по её рукам от запястий до пальцев. Пальцы она прижала Орин к вискам. Та прикрыла глаза, глядя в зелёное перед собой, слушая мерный гул магии. Она отчаянно ждала, что в океане беспамятства загорится маяк. Где он, её указующий луч, и где спасительная лодка, что принесёт её к берегу прошлого? Гул энергии разрастался, перекатывался волнами, отдавался в затылке вибрацией… И вот мысленный взор вспыхнул красным.       …Багрянец вокруг — Орин стоит босыми ногами по щиколотку в тепловатой крови. Кровь стекает с тел, висящих под потолком головами книзу. Тела изувечены зверски — невозможно понять, были они мужчинами или женщинами, к какой расе принадлежали, до скольки лет дожили, прежде чем встретили ужасную смерть. Их плоть истёрзана настолько, что еле держится на костях.       А рядом с Орин, в шаге от неё — могучая фигура в багровых доспехах. Громада возвышается над ней подавляюще, словно гора из шипов и железа. Шлем — развёрстые звериные челюсти. Из глубины этой пасти на Орин смотрят пылающие глаза. И голос, низкий страшный голос произносит слово…       «Дитя».       Багрянец рассеялся. Орин вскрикнула, сжала виски руками. Пылающий взгляд пропал — перед ней снова были внимательные ореховые глаза Нетти.       — Ну, вспомнила чего?       Орин, ещё оглушённая видением, сбивчиво проговорила:       — Кровь… Тела. Много мёртвых. Это… я сделала?.. — она растерянно взглянула на свои белые руки. — Не помню, ничего не помню! Кто забрал мою память?! Мне нужно её вернуть! Я убью его, я убью его, я убью его!..       Нетти слушала эту речь, и на её лице росла тревога.       — Тебе пора уходить. Наши дела закончены.       Орин вскинулась в непонимании:       — Почему закончены? Я только вспомнила кого-то, кто назвал меня «дитя». Но кто он? Где он? Я по-прежнему ничего о себе не знаю!       — А я и подавно. Видно, семья у тебя была. Её и ищи.       — Но… как мне искать семью, если я даже не понимаю, кто я по крови?       Вид у Орин был совершенно потерянный. Нетти, тяжело вздохнув, проговорила:       — Если это поможет тебе уйти поскорей, я, так и быть, погляжу. Ты девица довольно приметная. Явно кровь непростая. Ну-ка — сними рубаху, штаны и приляг.       Орин покорно разделась и улеглась спиной на твёрдое ложе. Нетти встала перед ней, провела руками над её телом. Кожи Орин коснулись серебряные лучи, слегка щекоча. Глаза целительницы засветились тем же серебристным блеском.       — Пол, очевидно, женский. Возраст — скажем, двадцать два. Рост — пять футов четыре дюйма, вес — сто два фунта. Соотношение здоровое для многих рас. Но твоя раса… Хм. Я вижу частицы, которые исчезают, затем появляются снова, меняют форму и цвет… — руки целительницы дрогнули. — Чтоб меня! Перевёртыш!       — Перевёртыш? — Орин либо о таком не знала, либо напрочь забыла.       — Не слышала? Оно не удивительно. Твари злобные, но, по счастью, к нынешним временам почти вымершие. Они умеют красть лица. Могут годами бродить в ворованом облике, совращать чужих жён и мужей, и даже детёнышей заводить. Ты, видно, и есть плод такого союза. Гибрид, — Нетти задержала руки у Орин над животом. — Знаешь ведь, что стерильна?       — Откуда я могу знать, — буркнула та сквозь зубы. — Я не помню даже, была ли я с мужчиной.       — Была, была. Погулять успела. А это… — тон Нетти снова переменился — ровный, спокойный голос вдруг задрожал. — Отец Сильванус, благослови. Орин, ты ничего странного в себе не замечала?       — Кроме потери памяти? Нет.       — У тебя сердце не бьётся. Ток крови нормальный, бежит по сосудам, но пульса нет.       От изначального пренебрежительного тона Нетти не осталось и следа. Целительница была и заинтригована, и немало напугана. Орин же не знала, что и думать. Прислушавшись к себе, она действительно уловила в груди тишину, нарушаемую лишь мерным дыханием. Не только памяти нет, а ещё и сердца?..       — Но… я ведь не нежить? — встревоженно спросила Орин.       — Нет. Все признаки живой, кроме сердцебиения. Потому я и не приметила сразу — мне даже в голову не пришло, что так может быть. Посмотрим…       Нетти сложила ладони вместе и навела на сердечную область. Серебристые лучи от её рук сгустились, глаза загорелись ярче.       — Не вижу. Что-то… мешает увидеть. Магия…       Её голос дрогнул, лицо исказилось от напряжения. Лучи вспыхнули, почти ослепляя, но через пару секунд замерцали, померкли, а затем вовсе бессильно угасли. Нетти медленно опустила дрожащие руки. Её лоб блестел от пота.       — Нет. Не могу достать, — она перевела дыхание и рукавом промокнула пот. — Но есть и другой способ — уж он-то сработает наверняка. Выпей сонное зелье, а я надрежу немного да посмотрю глазами. Если, конечно, оно тебе надо.       — Надо. Давай сюда своё сонное зелье.       — Прямо вот так, без раздумий?       — Я хочу знать, что со мной случилось, дьявол его побери! Не о чем здесь раздумывать!       Долгий глоток синеватого зелья из рук у Нетти повлёк Орин в прохладную пустоту. Увечья её тела и разума — дело рук врага. Быть может, этот кровавый след приведёт к нему. ***       Год 1477 Л. Д.       Башня Хамады       — Десять лет назад, хозяин, вы сказали, что освободите меня за хорошую службу. Как, по-вашему — я служил хорошо?       Сегодня в кабинете перед чернокнижником Хамадой стоял не мальчик, но юноша. Нескладный, некрасивый юноша, который словно чувствовал извечную неловкость от самого себя. Он говорил, слегка запинаясь. Высокий — выше хозяина, но, точно стесняясь своего роста, сутулился. У Энвера был крупноватый нос, тёмные, глубоко посаженные глаза с синяками под ними и лохматые непослушные волосы. Волосы росли буйно, зато клочковатая юношеская борода пробивалась с проплешинами. Энвер брил её часто и неумело, отчего пол-лица у него было в порезах. Довершали вид вечно мятые штаны и рубаха в пятнах машинного масла, сажи и ещё десятка других, технических и алхимических жидкостей.       Хамада под просительным взглядом Энвера слегка нахмурился. Он даже не сразу вспомнил, о чём шла речь. А вспомнив — заулыбался.       — Ну конечно! Конечно, ты служил мне очень хорошо, мальчик. Лучше всех! Без твоих конструктов Башня бы давно провалилась в ад до самого Нессуса, — Хамада, помедлив, тяжко вздохнул. — И, говоря откровенно, в этом-то вся проблема. Понимаешь, сейчас, вот прямо сейчас, я никоим образом не могу отпустить тебя. Потому что никто, кроме тебя самого, с конструктами не управится. Ты знаешь, что в ближайшее затмение луны я призову и пленю Рафаила. Самого Рафаила, сына архидьявола Мефистофеля! Я не вправе рисковать, что хоть что-то пойдёт не по плану. Угоди уж хозяину — подожди немного. Мне без тебя в этом деле не обойтись.       Энвер выслушал, опустив голову в пол.       — Я… понимаю, — выдавил он тихим, ломающимся голосом. — Сейчас, когда я думаю об этом… Я, наверно, даже рад остаться. Мне вот недавно семнадцать исполнилось. Что обычно делают люди в семнадцать? Я не знаю. Мне не очень интересно. Я для людей чужой и всегда был чужим. Моё место — здесь, с вами, хозяин Хамада.       — Какой славный мальчик, — чернокнижник растянул рот в тонкогубой ухмылке. — Не зря я тогда приметил тебя. Говоришь, день рождения? Может, подарок какой придумаю… А пока ступай. Или у тебя мало дел?       Дел у Энвера было очень много. Чёрная Башня кипела, как медоносный улей в пору цветения. Подготовка к тому самому призыву Рафаила шла полным ходом. Пыточных дел мастера без устали рвали, тянули, терзали плоть жертв на причудливых механизмах, построенных Энвером. Чернокнижники-подмастерья чертили круги и пели зловещие заклинания, связывая младших дьяволов, суккубов, рогатых лордов и бесов. Всё — под прицелом железных баллист и волшебных турелей на случай прорыва. В клетках на тюремном этаже метались пленные люди, звери, адские твари. Бросались на решётки — и падали в конвульсиях, усмирённые голубыми разрядами электричества. Множество кусочков мозаики стремились друг к другу, складывались в единую ужасающую картину. Хамада ждал ночи своего великого триумфа. Энвер ждал тоже.       В час, когда лик Селунэ над шпилем Башни окрасился красным, в самом глубоком подвале, в огромном зале всё было готово для вызова архидьявола-принца. Хамаде этот обряд обошелся в сотню невинных душ. Кровь жертв обозначила ритуальный круг со множеством символов, рисунок невиданной сложности и размеров. Его подпитывали каменные чаши с кровью, проклятые свечи и чернокнижники-подмастерья, парящие над полом в глубоком трансе. По периметру размещалось десятка два меньших кругов, пересекающихся с центральным. В каждом из них уже были связаны алыми колдовскими путами адские твари. Обитатели Преисподней облегчали перемещение существа столь могучего, как Рафаил.       Помимо самого Хамады, его чернокнижников-подмастерий и младших дьяволов, в зале присутствовал Энвер. Он отвечал за безопасность призыва. Под потолком парило множество мистических турелей, тихо жужжащих, мерцающих синими энергетическими зарядами. Энвер стоял в стороне, на неприметном балкончике у контрольной панели. Турели, сооружённые специально для этого ритуала, обладали достаточной мощью, чтобы одним залпом изгнать Рафаила обратно в ад. Хамада смертельно боялся дьявола. Но если всё пойдёт по плану, вмешательство не потребуется… Если всё пойдёт по плану.       Хамада в парадной бордовой мантии воздел руки и нараспев затянул заклинание.       — Credo in Omnipotentem Infernum, creatio Ignis et Cinis…        Его голос, обычно вязкий, точно сырое тесто, при чтении заклятий разительно изменялся — обретал мощь, становился чеканным, чётким. Рубленые волны разошлись в пропитанном скверной воздухе. Свечи затрепетали, кровь в чашах медленно забурлила. Её запах вместе с запахами пепла и серы сгустился настолько, что вытеснил кислород — лёгкие едва могли втягивать эту жуткую смесь. Тёмно-красное свечение, как от железа на огне, распространилось по ритуальному кругу. Фигуру чернокнижника в развевающихся одеждах объял вихрь такого же тёмно-красного пламени. С каждым словом нечестивого заклятия врата в Преисподнюю распахивались всё шире — уже слышался шёпот и доносились ветры с адских равнин…       Но вдруг, когда до открытия оставалась лишь пара слов, рогатый дьявол в одном из кругов с рычанием разорвал оковы на лапах. Магия, не в силах более его держать, с шипением рассеялась. Вцепившись пылающим взглядом в Хамаду, монстр перешагнул границу своего круга. Хамада прервал заклятие и в ужасе уставился на беглеца. Произошедшее могло означать лишь одно — нарушена цельность защитных линий. Взгляд колдуна панически заметался по ритуальным знакам… Вот он, разрыв — трещина в дюйм шириной в дальнем углу. Хамада мог поклясться, что перед началом ритуала всё проверил, и её не было. Но раздумывать, как так вышло, не оставалось времени. Поскольку линии слагались в единый символ, части которого уравновешивали друг друга, распад стремительно пошёл по цепочке. Другие твари уже сбрасывали оковы. Суккубы томно извивались, освобождая свои нагие тела. Бесы и мефиты, словно рой огромных насекомых, били крылышками. Адские гончие разгрызали путы железными челюстями. Хохот и рычание, подобные рокоту надвигающейся грозы, разносились под сводами зала.       — Энвер! — выкрикнул Хамада. — Уничтожь их! Сейчас!       Только на автоматоны и оставалась надежда — сам чернокнижник вложил все силы в заклятие и едва стоял на ногах. Но Энвер со своего балкончика ничего не ответил. Он стоял, скрестив руки, и наблюдал.       Хамада не сразу сообразил, что именно произошло. За годы службы Энвер ни разу не выказал неподчинения, не попытался сбежать. Хозяин доверял этому молчаливому и покорному, а главное, крайне полезному юноше. Нет, «доверял» — не то слово. Скорее, привык управлять им, как собственной ногой или рукой. И вдруг эта рука вцепилась ему в шею и начала душить.       — Энвер, я дарую тебе свободу! Клянусь! Только убей их! Вытащи меня, Энвер!       Адские твари неторопливо, словно растягивая момент расправы, сжимали кольцо. Огненные глаза, оскаленные морды, алчные клыки. Слюна капала с языков, прожигая каменный пол. Острые когти тянулись к Хамаде — до него оставалось четыре шага… Три, два…       — Свобода? — усмешка Энвера напомнила Хамаде оскал дьявола. — Я уже забираю свою свободу прямо сейчас.       Твари с гоготом набросились на Хамаду. Долго, долго они рвали его на куски. Они стянули его кожу, исполосовали и сожрали плоть, выпили досуха кровь, сгрызли кости. Череп чернокнижника раздавили, мозг выели, спинной мозг выдрали из позвоночника и тоже съели. А Энвер всё смотрел и смотрел… и не мог насмотреться. Десять лет. Десять лет он прислуживал, пресмыкался, втирался в доверие и усыплял бдительность. Десять лет его рабства, его бесчисленных мучений и унижений сейчас обращались в прах… Вкус полной власти над тем, кто так долго звался его «хозяином», опьянил сильнее любого вина. Этот момент был всем. Всем, о чём он когда-либо мечтал.       Твари, убедившись, что от чернокнижника ничего не осталось, с негромкими хлопками стали исчезать. Кто-то возвращался в своё царство, другие, возможно, решили ещё погулять в мире смертных. Энверу не было до них дела. Он покинул балкончик, спустился в зал и приблизился к жалким останкам хозяина. Случайные лохмотья кожи да огрызки костей в пятне на полу — вот и всё. Энвер наступил ботинком на обломок черепа с пустой глазницей. Должно быть, великий Заиф Хамада уже в аду. Дьяволы, силу которых он так нелюбезно заимствовал, окажут ему самый тёплый приём…       И вдруг под сводами разнеслись, заставив Энвера вздрогнуть… аплодисменты.       Хлоп-хлоп-хлоп.       Энвер резко обернулся.       Рафаил. Архидьявол. Это был он, без сомнений. Слишком много раз Энверу на глаза попадались его описания и иллюстрации, чтобы напутать. Сын Мефистофеля предстал, как смертный мужчина лет сорока с каштановыми волнистыми волосами до плеч. Внешностью он обладал весьма колоритной: медного цвета начисто выбритое лицо, горбатый выдающийся нос, неуловимая ухмылка на тонких губах, слегка прищуренный взгляд. В качестве костюма дьявол избрал алый с фиолетовым камзол, с виду бессовестно дорогой, но не слишком вычурный.       Энвер инстинктивно отпрянул, а Рафаил, расхохотавшись глубоким бархатным голосом, проговорил:       — Куда же ты, юный Энвер? Тебе не нужно бояться, право. Я заглянул, чтобы выразить восхищение. Приятно было наблюдать, как собственные слуги раздавили «великого чернокнижника», как давит сапог крысёныша. Глупец хотел пленить меня, но сам угодил в темницу навечно. В этом моменте есть определённая… красота, не находишь? Поэзия отмщения, изящество удара в спину. И ты — тот, кто организовал мне столь славное развлечение — не мог не привлечь моего интереса.       — Чего ты хочешь? — Энвер затравленно оглянулся через плечо. Он знал, что от архидьявола не сбежит.       И снова Рафаил бархатно замеялся.       — Чего я хочу, тебе знать не стоит. Лучше обсудим вопрос, чего хочешь ты. Сегодня я щедр, Энвер. В моей власти исполнить любое твоё желание. Пусть самое безумное, отчаянное, неосуществимое… — дьявол чуть склонил голову, буравя Энвера тёмным взглядом. — Я вижу в тебе пламя амбиций, и оно жарче, чем огненные бури Флегетоса. Наблюдать, как этот огонь, не получая достойной пищи, пожирает тебя самого, почти больно.       — Мне от тебя ничего не нужно. Я уже получил, что хотел.       — Свободу? Ах, как трогательно, — Рафаил развёл руками, ухмыляясь. — Подумай ещё, юный Энвер. Планировал ли ты путь дальше, чем на шаг за ворота Башни? Куда ты пойдёшь? К отцу и матери, которые тебя продали? Может, вступишь в гильдию ремесленников, чтобы зарабатывать на жизнь честным трудом? Даже если ты этого хочешь, в чём я сомневаюсь — кто тебя примет? У тебя нет ни богатства, ни связей, ни благородной крови. Ты, без сомнения, способен строить весьма любопытные механизмы. Но материалы стоят денег, а у тебя не найдётся и корки хлеба на ужин. Говорят, дьяволы только и делают, что ублажают уши слушателей сладкой лестью… Но ты не глупец, поэтому я скажу неприглядную правду. Ты понятия не имеешь, что делать в свободном мире. Ты в этом мире никто. Ты боишься его и боишься людей. А что самое скверное… у тебя есть на то все причины.       Энвер замер, застигнутый жестокими словами врасплох. Рафаил видел его насквозь, ничто не могло утаиться от взора дьявола. Вся боль, все страхи, все сомнения, которые со смертью хозяина не улеглись, но, напротив, взвихрились стаей кричащих стервятников. Они рвали душу Энвера клювами и когтями. Столько раз он представлял момент, когда убьёт своего хозяина — но не то, что случится после. И правда, куда он пойдёт? В какой гильдии он найдёт применение своим навыкам, обретённым в Башне? За такое «ремесло» первый же стражник отправит его в темницу…       А Рафаил продолжил бархатную речь:       — Ты создаёшь смертельное оружие столь же легко и умело, как твой никчёмный предатель-отец — сапоги для богатых господ. Но талант твой куда ценней и опасней. Особенно опасен он для тебя самого. Прознав о нём, сильные мира сего захотят, чтобы ты работал на них. Но забудь о честной оплате за труд. Зачем, если можно посадить тебя в клеть и приставить пару надсмотрщиков? Твои творения в чужих руках способны вершить судьбы сотен, тысяч, сотен тысяч… А сам ты не в силах распорядиться даже своей судьбой. Печальная участь, не правда ли?       — Ты… — Энвер запнулся. — Чего тебе от меня нужно? Ты пришёл, чтобы насмехаться? Или зачем?       Ехидная улыбка Рафаила угасла. Он покачал головой, разглядывая Энвера с сочувственным выражением. Наверняка оно было фальшиво, но сыграно убедительно.       — Я предлагаю помощь, юный Энвер. Самое страшное оружие — не рунный порох, не жидкий огонь и не адамантовые клинки. Всё это разрушительно, без сомнений. Но по твою сторону от Авернуса нет ничего губительнее человеческих изъянов, слабостей и пороков. Порох гнева, железные клещи вины, коррозия скорби, едкая кислота отчаяния. Я научу тебя управлять ими так же легко, как конструктами. Ты сможешь добиваться от них, чего пожелаешь. Внушать почтение, обожание, страх. Ты больше не будешь следовать за указом чьей-то руки. Это твоя рука будет тянуть нити судеб, сплетать их и распускать, как захочется… обрезать неугодные.       Острый язык дьявола бил в цель точней, чем самый совершенный арбалет. Рафаил видел не только страхи Энвера, но и его мечты. Отчаянное, исступлённое желание понять, что делает хозяина хозяином, а раба — рабом. Стать хозяином самому… чтобы не быть рабом никогда, никогда, никогда больше.       — Быть, как дьявол, — севшим голосом проговорил Энвер.       — Ха! Ты сформулировал даже лучше меня самого. Верно. Я могу научить тебя быть, как дьявол.       — Что ты хочешь за это?       Рафаил вновь расплылся в улыбке.       — Твои мысли явно направляются в нужное русло. Но, как я уже сказал — это бесплатное предложение.       — Так не годится. Дьявол всегда берёт что-то взамен. Давай сразу договоримся, что именно.       — Какая досада, — вздохнул Рафаил. — А я ведь предлагал от чистой души… от всех чистых душ у меня в коллекции. Но — как пожелаешь. Пусть всё будет скучно и обычно, по-деловому. Обсудим контракт.       Годы, проведённые у чернокнижника, научили Энвера составлять контракты. Дьяволы обожают дописывать пункты еле заметной вязью внизу страниц. Главная их цель, о чём бы ни шла речь — заполучить душу смертного в вечное рабство. Но с Рафаилом Энвер сошёлся на сроке в семь лет. Он обязался отправиться с ним в Авернус, в его дворец, называемый Домом Надежды, и строить адские орудия для обороны от демонов и враждебных дьяволов. Взамен Рафаил согласился учить его всем премудростям своих злокозненных эмиссаров.       Вспышка адского огня переместила Энвера и его нового наставника на первый уровень Девяти Преисподен Баатора.