Топи котят

— Никит, открой! Ну, бля, это важно! — дверь сорок второй квартиры была заперта, поэтому Туркин как идиот пытался посмотреть в узкую исцарапанную замочную скважину. — Иди нахер, даже слушать не буду. — Ну не жопься, ты же можешь помочь, — скрип половиц то приближался, то отдалялся, — его ж убьют… Кащей, блять, ты друга можешь спасти, ну какого хуя, а? — кулак впечатался в деревянную дверь и шаги в прихожей затихли. — Че вам надо-то от меня, блять? Хотел быть старшим, хотел решать, дорешался, блять? Чо-то вот я на твоём ебальнике, Лерчик, не видел энтузиазма спасать друга, когда меня отшили. — Ну, просто открой, или я сам открою, у меня всё равно есть сраный ключ. — Ну так и заходи! Хули ты мнешься, а? … Адидас дал? — Ага… — И ключ тоже? — Да мы можем серьезно поговорить?! — Можем, можем, хоспади, заходи уже. — Кащей бессильно прислонился к стене, прижимаясь затылком к холодному бетону. Батареи топили хуево. Дружба эта, блять, пацаны. Подживающие синяки и ссадины ещё неприятно ныли, напоминая о том, как сильно они все ему дороги. Валера был без шапки, в своей курточке, раскрасневшийся, с замерзшими красными ушами, долбоеб, отит кто тебе лечить будет? — И хули раздетый бегаешь? Не май месяц. — Да у меня в кармане шапка. Блин, ты поможешь, нет? — хотелось повиснуть на шее Кащея всем весом, целовать в лицо, разрыдаться и умолять что-то сделать. А ещё много выть и спрятаться. — Чем я ему помогу уже? Знал бы, сам бы не полез к этим хуилам. Чо теперь уже, поздняк куковать-то. — Никит, ну, ты говорил, у тебя, у бабки, дом в каком-то селе был. Там… Блять, Муюга? Матюка? Или как его…- язык путается в слишком быстрой речи, парень забывается, начиная материться при уже бывшем старшем. — Нет, блять. — Турбо почти до боли сжимал его руку, схватив от нервов, в попытке хоть за что-то удержаться, Кащей готов был поклясться, что мальчишка щас разрыдается, — сука, ну какого хуя я должен подтирать за ним? Он, блять, большой мальчик уже. — Никит, я ща Вову позову и мы вместе поговорим, давай? Он извинится и...- Обращение по имени больно резало по ушам, ещё больнее было от надрывного голоса Туркина, который тот изо всех сил старался сделать спокойным и уверенным. — Пацаны не извиняются. Да и не всрались мне его извинения, Лер. Погоди, ты чо сюда его притащил? — Ну да, под лестницей ждёт. Кащей закатил глаза, кажется, с надеждой исчезнуть и больше не видеть ни эти огроменные зелёные моргалки напротив, ни, мать его, Адидаса, которого Турбо, не дожидаясь ответа, крикнул. В кащеевом доме холодно и пыльно, обои на стены так и не поклеены, а подоконник затыкан бычками, вываливающимися из хрустальной пепельницы. Дорогая, хрен знает откуда взятая, мебель контрастировала с прожженой занавеской, парой пустых бутылок у раковины и грязным полом. Мир при инсульте, казалось Валере, выглядит как-то так. От смеси запахов табачного дыма, пота, сырости и одеколона Кащея правда чуть кружилась голова, но это было приятно. Турбо не хватало его запаха, его слишком горячего тела, горячечных глаз и пропахшей табаком одежды. Он скучал по этой квартире и по её владельцу. Адидас наоборот, был слишком собран, напряжен. Он был тут впервые, узнавал Никиту заново, после двух лет в Афгане всё поменялось слишком быстро и стремительно, перед ним был не такой же пацан-одногодка, а сраный авторитет, отсидевший и замаравший свою кожу наколками. Волосы пахли уже не переменкой и октябрьскими прогулками за гаражами, а каким-то гелем и сигаретами. Никита стал как гнилое яблоко, потерял все то свежее и живое, оставляя только запах браги и сырости. Что-то в этой квартире душило, будто он впервые заполз в самую кащееву душу, вот такую перепачканную, тесную, застуженную и прокуренную. Говорить ой как не хотелось, Кащей сделал пару глотков прямо из бутылки, оценив, как тактично Турбо не сказал на это своего привычного "фу, ну бля" и даже не посмотрел косо. Боится, что вылетят они сейчас оба из этой хаты вместе с его ебаным Адидасом. Вова тоже медлил, сидят на кухне как три долбоеба, молчат, только сигарета в пальцах Кащея тлеет. Тайная вечеря, блять. Вот ни эти бы сраные два болота зелёных, явно зареванных глаз, взял бы Никита эти 30 серебряников и пошли бы нахуй из его жизни и универсам, и домбыт, и Вова с его заебами. — Ладно, похуй, слушай… Тут южнее деревня в лесу, ближе к заводам, ехать, ну ночи три точно, если на машине и быстро. Хочешь сбежать от своей хуйни, ну, Адидас, ю ар вэлкам. Удобств нет, деревня вымершая, зато, сука, ты не вымрешь. — Уверен? — взгляд непроницаемый и потерянный, Вове хочется под столом сжать руку Турбо, прижавшегося бедром к его бедру. На виски давит слишком расслабленный тон Кащея, его карие сраные глаза и щербинка между зубов. Нехорошо улыбается, отчаянно и болезненно. Сам боится или че, хрен разберёт. — Да, там моя старуха чуть ли не последней была. Так, пара пенсов, но им чо там, год-два и прикопать можно. — Поедем сегодня? -Турбо оперся локтями о стол- ну че тянуть-то? По очереди поведем, а я пока за хавкой сбегаю. — То есть тащиться с вами в эту ебучую глухомань, исключительно чтоб спрятать эту неблагодарную автоматную морду!? Блять, Лерок, так ты мне, сука, дорог, это пиздец, сладость моя. — Я быстро в магазин сбегаю! — Валера вскочил, оправдывая свою кликуху, чуть не снося стол вместе с Вовой, громко чмокнул Кащея в губы, схватив двумя руками за лицо. Дверь хлопнула так, что едва побелка не осыпалась. Стало напряжённо и тихо. Адидас рассматривал заживающую ранку на брови и скуле Никиты, уже желтеющие светлые синяки на лице, ключицах, стало стыдно и стрёмно. Долбоеб заслужил и сам допустил то, что случилось, он не пропадёт, говно не тонет. Нехуй стыдиться за то, что было. Пальцы со сбитыми костяшками сжимают сигарету, заусенцы содраны до крови. — Закуришь? — протягивает сигарету, выдохнув в лицо облако дыма. Курить хотелось только по-цыгански. Ночью поспать не пришлось по самым вонючим причинам. Обсуждали маршрут, уже выпивший Никита тыкал пальцем в карту, пытаясь вспомнить, где-таки есть дорога и как они ездили раньше. Адидас пихал купленные баранки, консервы и прочий хлам в сумки, пока Турбо складывал его одежду, поглядывая на исчерканную карандашом карту. — Ты уверен, что тут переезд вообще есть? Тупо напрямик через лес? — Да. Я чо совсем тупой? Мы всегда так к бабке ездили. И хоронить, блять, даже. Напряжённый взгляд смотрел будто сквозь, Никита чо-то чиркнул на карте. — Вот тут. Нет её на карте нихуя, но примерно здесь должна быть. Паковались, сливали бензу, заправлялись до шести утра. Турбо наглотался девяносто второго, пока пытался по научению Кащея слить соседский бензин из грязного запорожца. После пары попыток было предложено пойти на поезд или хоть электричку, но идею Вова не одобрил. Поезд был пиздос рисковый, поэтому, в момент отчаяния и кражи бензина, было принято решение поехать всë же именно на кащеевой машине. Кащей предупреждал, Кащей отговаривал, Кащей, сука, умолял, но выбор был сделан. Запихавшись в старую пятёрку, все трое ощутили масштабность и мощь совершенной ошибки, Туркин почти упирался макушкой в потолок, подпирая подбородок коленями, Адидас предпочёл залезть назад, запихав рядом сумки с едой и вещами. Уже спустя час в машине было адски накурено, Турбо сопел, обняв вовин рюкзак, поставленный на колени, а сам Вова дремал, забившись на сидение, иногда сонно мыча на причитания Кащея, цедившего сквозь зажавшие сигарету зубы, как его доебала эта ваша дорога, эти ваши домбытовские, ваш ссаный видик и ебучая эта Казань. Печка жарила со всей силы, разогревая прокуренный салон. Выключать адскую топилку Никита не позволял потому, что «Сука, ты закипеть хочешь? Вообще тогда встанем, толкать до деревни будешь сам». Деревня была и правда пиздец глухой. После пары смен водителя, нескольких перерывов на пожрать и поссать, дорога свернула совсем в лес. Несчастная малолитражка скребла пузом землю, подскакивала на каждой кочке, заставляя Турбо хуяриться башкой о крышу, прикрываться руками и шипеть. Кащей конечно ржал с этого, но потом жалел его. — Мудюга. Нам типа туда? — Да, как раз для тебя место, по названию сразу видно, — Вова закатывает глаза, чувствуя, что подобные комментарии будут преследовать его ещё ни один день. — Да нормальное название, чо вы. Там Топи ещё. А тут речка есть? — Ой, я б на твоём месте там плескаться не стал, Леруся. Козленочком станешь, мы тебя на шашлыки пустим. — Так есть или нет? — Да есть, конечно, но козленочком станешь, пожарим тебя как молодую ягнятину на шампуре. — Кстати, да, прилично там завод- то пердит, — Адидас рассматривал розовые облака дыма над заводом, затянувшие небо. Почти багровые змеи ползли из высоких труб, свиваясь клубками над лесом. — Ну, я говорил, место херовое, зато не найдут, всем насрать на эти деревни, — Кащей сует в рот сигарету, наклоняясь к Турбо и тот прикуривает, — Так, мент какой-то один мотается туда сюда, слышал, да ему ещё больше насрать, покажешь медный грош и делай, чо хошь. Пафосно-чёрная пятёрка с проржавевшими порогами вырулила к деревне, Кащей чуть сбавил ход, дорога была хуевой, но она как минимум была. Дома смотрели пустыми окнами на своих гостей, людей будто и вовсе не было. Ни бабок, ни детей, ни дедов или каких-то дачников, даже собаки не лают. Турбо захотелось самому погавкать и завыть в такой тишине. Участки заросшие, прогнившие косые заборы. Машина дотащилась до домика на окраине, почти в лесу, и Кащей, удовлетворённый удалённостью от въезда в деревню, заглушил мотор, наконец вылезая из салона. — Ну че, прибыли, заселяйся, родной. Турбо уже разминался рядом с машиной, выгибая спину, крутя руками, расправляя наконец грудь, пока Вова вылезал с заваленного сумками заднего сидения. — Точно ничейный? — Ну, если че, затаись и убей хозяев. — Да ничей он, смотри, — Туркин уже открыл калитку и дошёл до крыльца по заросшей дорожке. Крапива была по колено даже ему, — замка даже нет и в пылищи всё. Валера пригнулся, заходя в дом, почти сразу чихая, от ударившего в нос затхлого и мокрого воздуха. Было почему-то неуютно, захотелось взять в руку что-нибудь тяжёлое на всякий случай. Вокруг было темно и тихо, через мутное окно жалкие солнечные лучи просачивались в комнату, вылавливая в воздухе пылинки. Кащей подошёл слишком тихо, и Турбо чуть не ебнул ему, когда кащеева рука легла ему на плечо. — Ты охренел так пугать!? Блять, тут запасные шмотки только у Вовы есть, какого хрена? — А ты чо напрягся так? Ушёл и затих. Мы орем-орем ему, бля. На секунду стало пусто и страшно, он и вправду не слышал как его зовут, будто эта пыль уже даже уши залепила. От Никиты пахло каким-то ядреным одеколоном, Турбо подошёл ближе, стараясь спастись в этом охуенно знакомом и привычном запахе. — Да я чо-то… Не слышал… — парень выглядел растерянно, глядя сверху вниз этими своими большими глазищами, два болота, ей-богу, утонешь. Даже как-то неловко уцепился за руку Кащея, когда заскрипели половицы, из-за таскающего в дом сумки Вовы. Адидас бросил их на пыльный диван, падая сверху, закрыл руками лицо. — Дом, прости господи, милый дом. — Ну не навсегда… Наверно. — Кащей сел к нему в ноги, откинувшись назад. Было так душно и грязно, что даже дым его сигарет не щекотал уже ноздри так ощутимо. — Да похер уже. Где срать, где спать есть, пока сойдёт. Поездка в близком соседстве со всем лежащим в машине хламом достаточно сильно деморализовала бойца, чтоб теперь Вове было кристально похуй на то, что диван под ним пыльный вонючий и прогнивший, скорее всего с клопами и прочей живностью и на то, что Кащей сидит на его ногах. Главное можно вытянуться в полный рост и наконец удобно лечь. Турбо почти что прибился под руку Никите, от чего-то съежившись как напуганный щенок. — Ты че? Очкуешь, что и сюда за нашим героем советского союза приедут? — Да нет. Не знаю, как-то херово тут, будто воздуха мало. — Ща проветрится, хорошо будет… — Кащей потрепал мягкие кудряшки, прижимая к себе Туркина, — а ваще, поднимай жопу, тащи вёдра из машины, помоешь тут, так полюбасу дышаться то легче будет. — Да иди в жопу, успеем ещё, — парень бурчал неразборчиво куда-то в основание никитиной шеи, прижимаясь случайно сухими губами. — Ну, вот для этого тоже сначала прибраться дома надо. Валера закатил глаза, бодая лбом в грудь Кащея, но хоть отвлёкся немного. Такой зависший, напряжённый Турбо, отстранённый и замкнутый, немного, но ощутимо пугал Никиту. — Может сначала окрестности обойдем? Ты когда тут последний раз был то? — Адидас вытащил ноги из-под ребят, закинув их на колени Кащея, — с ментом надо твоим встретиться сначала. — Моим блять… — Ну просто с ментом. Пять минуток полежим и выползать надо, найти его попробовать. Выползать не хотелось. Спина болела, поясница неприятно ныла, а глаза почему-то слепило будто прожектором. Хотелось уснуть прямо так, прямо здесь, на собранных сумках. И чтоб сверху улеглись Кащей и Турбо, тёплые такие, с их этими кудряшками и, наверняка замерзшими носами. — Ой, а печка-то тут живая не? Глянь, а… Кашей закатил глаза, слегка подтолкнул Турбо, чтоб тот встал и проверил. Печка была на первый взгляд рабочая, хоть и достаточно бедолажная. Ржавая буржуйка в углу дома с трубой, выведенной прямо в заколоченное окно. — Ну… Она типа? Она есть. — Растопим? — Кащей легонько шлепнул Вову по коленке, наблюдая как Турбо бессмысленно тыкал печку, открывал ржавую створку и пальцем сметал лишнюю золу. — Ага, а дрова ты наколол уже? — Тц, бля, веток каких-нибудь наберём, насрать. Вон, это… Леруся, сгоняйся во двор, хуйню какую-нибудь набери на растопку. И зажигалку мою из машины возьми. Валера закатил глаза, на самом деле радуясь возможности выйти на воздух. Близкие отношения с старшими, конечно, немного стирали границы, но подсознательно Туркин ждал приказов и поручений, прежде чем что-то сделать. Воздух был уже прохладный, темнело, закат красил облака, отражаясь в мутных оконных стёклах. Валера поежился, кутаясь в свитер и олимпийку. Машину Кащея было почти не видно из-за кустов и высокой крапивы. На улице дышалось свободнее и тянуло уже не этим пыльным запахом, а только кащеевыми сигаретами из дома. Чувство подступающей паники исчезало пока Турбо собирал по двору всякие палки и досочки. Из дома слышно как Кащей и Адидас о чём-то лениво и без особого уже энтузиазма спорят. Оба успели за пару дней друг от друга устать, даже с дивана так и не встают, пихают друг друга локтями. А свитер Валеры теперь пахнет резким никитиным одеколоном, чувствуется, если носом зарыться в ворот. Туркин старается не думать о том, как долго им придётся тут куковать, главное Вова в безопасности, шаткой, ахуеть какой шаткой, но безопасности. Пальцы быстро мёрзнут, как и кончик носа, совсем холодно будет ночью. Через минуту пять, Кащей с трудным ебалом пытался растопить печь. Тяги не было совсем и Никита шаманил над бедной буржуйкой как мог, дул в неё, махал газеткой, поджигал уже раз десятый, на бровях уже пылинки от золы налипли и ебальник в саже устряпал. — Ну че? Тебе помочь может, дачник? — Ты, сука, свои сумки разгребал? Так и давай пиздуй, занимайся! — Ну полчаса уже возишься, холодает так-то. — Тут че, дохуя теплело, чтоб похолодать? — Кащей со злости хлопнул створкой печки, — палки мокрые, ебать их в сраку. — Палки нормальные… Турбо замёрз и сидел на диване в двух куртках, наблюдая постепенную смерть эго Кащея, приближающуюся с каждой проебанной попыткой развести огонь. И так разбешенный непокорностью огненной стихии старший почти мгновенно навалился сверху, хватая за шею. — Ты че смелый то дохуя стал, Лерчик? За ебальником своим следи, и где не нужно не открывай. Неожиданно, нервно, резко, приятно. Они все трое тут предельно нервные и замерзшие. Только пальцы кащеевы горячие на горле. Вероятность получить в еблище оправдывалась теплым немного проспиртованным дыханием прямо в лицо, заставляя Туркина чуть поморщить нос. — Может и пофиг уже на печь эту… Ну в куртках поспим, укроемся чем-нибудь… — он быстро сдался, сил на драки не было, а Кащей уже и так настрадался с этой ебучей печкой. Лениво потащив Никиту на себя, Турбо почти что укрылся от холода его разгоряченным с психа телом. — Ладно, всё равно тяги-то нет, чо там, хер че разгорится то, — Вова вздохнул, выглядывая через грязное окно и смотря на трубу, демонстрирующую отсутствие дыма, который валил в помещение, нихуя не давая веткам и газете гореть в полную силу. — Ты хули сразу не сказал-то? — Так ты чо тупой? Сам не видел? В густой тишине было практически слышно, как лопался последний нерв Кащея, вдох, выдох. — Блять, Адидас! — Давайте ложиться, а! — Турбо почти сразу схватил Никиту, готового уже высказать Володе всё, что он о нем думает, и прижал к себе поближе. Тяжелое дыхание обдало жаром шею, мужчина тяжело улегся сверху. — Ну, блять, ложитесь. Ноги тока свои на меня не складывай, Вовочка. — Не больно-то хотелось.