это все подлинно во главе угла поставленно наша любовь будет уродлива наша любовь будет неправильна
а жизнь будет прекрасно разбита
© ес соя
Обещанный Чоу бенто оказался пластиковой коробочкой, внутри которой Гарри обнаружил белые треугольные рисовые пирожки, обернутые каким-то темно-зеленым листом, яичные рулетики и жареные сосиски в виде осьминожек. Вручила угощение она ему снова в кафетерии. — Ты меня ждала? — когда он вошел, Чоу сидела у окна. — Ждала, — ее признание заставило все внутри него в который раз перекувырнуться. — Я же обещала тебе ланч, — уточнила Чоу. — Попробуй. — Это можно есть руками? — палочки держать он не умел, и если бы попытался — только бы выставил себя на посмешище. — Можно. Аккуратно взяв онигири, Гарри откусил кусочек — и расплылся в блаженной улыбке. Он никогда не пробовал ничего вкуснее. Нежный рис таял во рту, смешиваясь с пряным лососем, и если сам рис был несоленым и почти не имел вкуса, то его консистенция идеально подчеркивала насыщенность вкуса рыбы. — Вкусно? — спросила Чоу с лукавой улыбкой. — О-очень, — протянул Гарри. — Божественно! Божественными также оказались и яичные рулетики, как сказала Чоу — «тамагояки»; и они таяли на языке, нежные, воздушные, непохожие ни на какие блюда из яиц, что он пробовал раньше. Даже привычные сосиски чувствовались на вкус будто иначе. — Я не могу не поблагодарить тебя за это, — сказал Гарри, доев. — Скажи, чего хочешь, тем и угощу. — О нет, прости, — Чоу покачала головой. — Это я приготовила тебе бенто в благодарность за кофе. И просто потому, что хотела показать тебе, каким оно может быть на вкус. Если мы будем часто показываться вместе, начнут говорить, что ты мной увлечен; ты все еще достаточно публичен. Стоит ли давать повод репортерам вроде Скитер? — Но мы же не ходим в обнимку и не целуемся, — возразил Гарри. Скитер! Почему он должен вечно оглядываться на Скитер? Почему он должен следить за каждым своим шагом — он что, королевская персона? — Даже простого общения хватит для сплетен. — Ну и что? Обо мне ходили сплетни всю мою жизнь, — фыркнул он. Чоу усмехнулась. — Может, ты к этому и готов, но я — нет. Мы работаем вместе и не можем не видеться вообще, но лучше свести к минимуму совместные обеды. Это — последний. Почему-то у Гарри было чувство, словно его бросает девушка. Почему-то, когда Чоу встала из-за стола и удалилась, ему захотелось ударить кулаком по столешнице или зажать рот рукой, давя всхлип. Что с ним происходит?***
— Я отвела детей к маме, и… — договорить Джинни не успела — ее губы накрыли поцелуем. Гарри торопливо шарил руками по ее телу, срывая одежду, до постели почти дотащил на руках, бросая на матрас и опускаясь сверху. Если бы она кричала и протестовала — он бы не слушал. Это было почти насилие; Гарри разорвал ее трусики, вошел без подготовки, резко и грубо задвигался в ней, широко разведя ее ноги. Кончил внутрь, не заботясь о презервативе, и, не успела Джинни ничего сказать, как он развернул ее к себе спиной, поставив на четвереньки. Схватил за волосы, намотав рыжие пряди на кулак, с силой на всю длину вошел, не слыша, кричит или нет, и что кричит. Она была узкой, тугой, двигаться в ней вот так было сложнее, но тем приятнее было толчок за толчком вбивать ее в матрас. Сильно. Долго. Как в отместку за тот раз провала. Гарри долго не мог испытать оргазм, но когда позвоночник пронзили иглы, а семя вылилось наружу, испачкав круглые розовые оттопыренные ягодицы Джинни — словно пелена спала с его глаз. Только что он трахал свою любимую драгоценную жену, как последнюю шлюху. Трахал, потому что злился, а злился потому, что другая женщина отказала ему даже до того, как он ей что-то предложил. — Джинни… — прохрипел Гарри; он ощущал себя последним мерзавцем и был им. Джинни повернулась на спину и села — раскрасневшаяся, со следами от его пальцев на бедрах и его зубов на плечах, по ее шее расползались фиолетовые пятна засосов. — Боже, Джинни, прости… — М-м, на самом деле неплохо, — она потрогала шею. — Я давно хотела попробовать что-то новенькое, но не знала, как сказать. Не говорить же «дорогой, отымей меня в зад»? Хотя немного больно, но в целом очень даже… — Я… я пойду в душ, — он сбегал, от чего чувствовал себя еще паршивее. Когда Гарри ушел, Джинни упала спиной на матрас. Она соврала, ей совсем не понравилось и она не хотела пробовать «новенькое», а если и хотела, то не так. Больно было вовсе не немного, все тело разрывалось, будто она не занималась любовью с мужем, а ее изнасиловали. Или ее действительно изнасиловали? Гарри не слышал ее «нет», «прекрати», «остановись». Или не слышал, или игнорировал, или это заводило его еще больше. В этом соитии (даже сексом назвать то, что произошло, было сложно) не было ее, как личности. Не было Джинни Поттер-Уизли. Было только ее тело, которым Гарри распоряжался, как хотел. Она сморгнула слезы. В чем-то сама виновата; не нравилось — надо было не лепетать «нет», а оттолкнуть или ударить невербальной магией, а не терпеть. Может, и в прошлой неудаче Гарри виновата — забыла, что надо быть привлекательной, стала носить простое скучное белье, стала появляться перед мужем непричесанной и в заляпанной домашней одежде… Он привык к ней, потому и заглядывается на Чоу. Если заглядывается. Но отчасти Джинни была довольна, потому что страсть Гарри, пусть даже такая, причиняющая боль — принадлежала ей. Хотя это могло быть потому, что ни одна другая, кроме шлюхи, этого с собой сделать бы не позволила.