***
«Я знаю, чего я хочу прямо сейчас, — подумал про себя Барти, едва усевшись за работу в директорских помещениях с подконтрольным персоналом, — я хочу отдохнуть в уютном пабе с парочкой хороших друзей, послушать приятную музыку и поболтать на отвлеченные темы. Ах, да…» В этом мире у него не было хороших друзей, да и вообще никаких. Едва ли таковые имелись у «оригинального» Барти — а если имелись, то в данный момент они были заняты включенным наблюдением тюремного быта или, говоря литературно, жрали баланду. Самое печальное было в том, что «новый» Барти, которому так отчаянно хотелось к своим настоящим друзьям, их даже не помнил. Кроме того, из пабов великая магическая Англия могла предложить ему на выбор только две пивные забегаловки, а из музыки — дьявольское свистопердение, которые местные называли «Селестина Уорлок» и «группа Ведуньи». Начнешь наслаждаться таким в одиночку — так и повеситься недалеко. На данный момент самым близким к Барти созданием был личный ассистент: с первых секунд Крауча дико нервировал этот ушастый блондин, трясущийся, как очень маленькая и очень комнатная собачка. Звали данное недоразумение Леви Голдштейн — контраст между многообещающим именем и умением работать в банке тут был просто поразительный. — Тысяча четыреста семьдесят седьмой год, — прочитал Барти дату на первом попавшемся письме в лотке «входящие (Директор)», — сэр Харвин Поттер просит директора банка быть свидетелем на процессе, который — цитата — «я намереваюсь выиграть и закрепить фамильное право на Костерост и Бодроперцовое зелье, прецедент сей же послужит благу не одной фамилии, но порядку английской земли…» — и все такое прочее. Все предыдущие директора явно считали менеджмент личной почты ниже своего достоинства, так что лоток с наложенными чарами расширения можно было разбирать еще долго, но Барти искренне надеялся, что за этим занятием ему придет гениальная мысль — где взять активы, и еще одна — как заставить десять тысяч волше… десять тысяч пней с ушами развивать свой рынок и делать вложения в банк, чтобы ему было легче передать им — Барти надеялся, что все же не лично Багнольд — эту самую богадельню. — Как ты думаешь, Голдштейн, вот Харвин Поттер не обидится? — парень аккуратно отложил пергамент, потрескавшийся во многих местах, — в конце концов, мы же в мире магии, и если я отвечу сейчас, его привидение наверняка радо будет прочитать письмецо… Барти одолевало искушение вернуться к изучению справочника «Заклятья и проклятья для весьма опытных волшебников»: там он хотя бы периодически хихикал над названиями чар. Заклинание убийства или пыток на поросячьей латыни — это смешно, в теории. Банковская корреспонденция, которую не разбирали со времен войны Алой и Белой розы, «потому что тут так не принято» — нет. — А ну-ка ша! — прикрикнул юноша, увидел самую бесхитростную попытку ассистента незаметно вытянуть у него из-под носа очередной конверт. Конверт был розовый. И надушеный. — Голдштейн, тут написано ди-рек-то-ру! Значит, мне, — улыбнулся вышеупомянутый, разворачивая новое письмо. — Так-так, относительно свежее, от миссис Голдштейн-Ковальски, вдовы. Это, наверное, твоя матушка? — М, нет, сэр… — Леви боязливо убрал руки за спину, — это дедушкина сестра, но я зову ее тетей, и она, знаете… — Сейчас узнаю, если не будешь мешать. И Барти начал читать: — «Дорогой господин директор банка! С тех пор, как мой дорогой Якоб умер, мне совсем никто не может помочь, люди устают объяснять мне сложные вещи» — да, расхожая проблема многих пожилых леди. «Мне пришлось переехать в Англию, в дом моей сестры. Понимаете ли, дело в том, что мне очень неудобно просить у нее и ее мужа денег, ведь почти вся их пенсия уходит на корм для взрывопотамов». Пока старая леди потихоньку, в темпе ходьбы старых леди, подбиралась к делу, Барти уже учуял запах банковских операций — не зря ж он целую ночь провел над книгами по «финансам для дурачков»! — Голдштейн, ради бога, перестань трястись, — попросил он, — новости хорошие: это потенциальная клиентка! — Простите, сэр, м, — выдавил ассистент, теребя край собственной мантии, — когда дядя Якоб умер, тетя Куинни, она… она так скорбела, то есть, я хочу сказать, ей пришлось несладко, она продала свой бизнес, м, и… она и в молодости часто болела в смысле… нервов… Самым лучшим способом перекрыть этот словесный поток было просто продолжать чтение: — «…я получаю пенсию в американских драготах, но мой гоблинский кошель (это такой кошелек, из которого по моему желанию должны выпрыгивать деньги из моего сейфа) почему-то не работает в Англии» — да, здесь не только он не работает, как я заметил, — директор прицокнул языком. Главными жертвами тотального нерабочего состояния ака разрухи были — как всегда и везде — старые люди, женщины и иностранцы, то есть буквально всякие «тети Куинни», нужные государству еще меньше, чем собственным родным. — «У нас с Якобом была и есть, но теперь только у меня (клякса) немагическая банковская карточка с магнитной полоской, американская, с нее здесь у немагов можно снять фунты стерлингов, но меньше, чем есть на самом деле в долларах, и поменять в Вашем банке тоже за меньше, чем было, и поэтому у меня постоянная нехватка денег»… Барти перевел дух. Попытка вдохнуть побольше воздуха закончилась тем, что вдохнул он кучу старинной пыли. — Апчху. Ну, это ясно, доллары меняют по грабительскому курсу, а потом еще поди на галеоны поменяй, — юноша нахмурился, — а кто виноват, а? «Мой внучатый племянник Леви работает в Вашем банке, он подтвердит, что я, может, и общалась с Гриндевальдом, но я не сумасшедшая». Голштейн посмотрел на него. Он посмотрел на Голдштейна. Кажется, тот слегка устыдился, и тут оставалось только примиряюще развести руками: — Ну, учитывая прошлые подвиги этого тела, не мне судить даму, которая общалась с Гриндевальдом. Это уж не говоря о том, что часть директорской рабочей группы оказалась из такого элитного слоя общества, как «освобожденные условно-досрочно», «помилованные» и все в таком духе. Война закончилась, всех Пожирателей не пересажаешь — кто-то же должен работать в неважнецких местах типа, скажем, центрального банка. Барти еще половину своих сотрудников в лицо не видел, зато досконально изучил личные дела. — «Я мечтаю разобраться со всеми денежными проблемами и открыть пекарню, как была у нас когда-то в Бруклине, только теперь для волшебников, их в Англии так мало, что я и одна смогла бы всех прокормить», — вот оно, Голдштейн! Смотри и учись: эта женщина хочет занять свою нишу на рынке — нишу нормальной вкусной еды, которая тут все еще пустует — и мы можем в этом помочь, так и работает современный банк! Вообще-то Барти сомневался, что даже знаменитая кошерная выпечка из Бруклина могла бы стать его активом: местные привыкли есть тыквенные каши, пить огневиски и вообще мало заботились о гастрономических изысках. Но почему бы не попробовать? Надо же было на ком-то обкатать пару новых идей… — «Но, к сожалению, в вашей стране не дают кредиты в волшебных деньгах, а в немагических я платить не смогу», — и хорошо, что она так думала, целью директора Гринготтса было заманить к себе новых вкладчиков, а не создавать клиентуру неволшебным банкам. — «Пожалуйста, помогите! Я надеюсь, это правда, что говорят об англичанах, что вы джентльмены. С любовью, миссис Голдштейн-Ковальски». Барти закрыл послание и убрал в лоток «прочитанные». — Если она еще жива, назначь ей завтра на пять вечера, я приму твою тетю Куинни в своем кабинете. — Простите, сэр, тетя Куинни, она, м, когда она пишет, ее трудно поня… — Ничуть. Я вот все понял. У нее есть, фактически, две карточки — пенсионная и простая кредитка. Глаза Голштейна округлились почти до размеров галеона. — М… сэр, но как вы узнали? — Дебетовые карты — те, на которых нельзя уйти в долг по тратам, — начал Крауч своим самым унылым голосом, — в американских банках выдают нечасто, тем более твоя тетя вела бизнес, и ей были нужны всякие плюшки, акции и прочие предложения для кредиторов. Значит, у нее кредитка. Итак, две карты… — он почесал макушку, на которой вновь ощутил странное чувство пустоты, — одна волшебная, вторая нет, обе валютные. Одна не работает за границей, а деньги со второй не меняют по выгодному курсу и за одну операцию. Хлоп. Хлоп. М. Это было звуки, издаваемые ассистентом. Барти решил объяснить на пальцах: — Твоей тетке нужно а — чтобы ее пенсия и накопления выгодно и легко конвертировались из дроготов и долларов в галеоны, и бе — чтобы ей в галеонах же выдали кредит или… скорее микрозайм на открытие пекарни. Понял? — Ничего себе, какой вы, м, проницательный! — восхитился Леви. — Сэр, мне самому очень жаль тетю Куинни, но то, о чем она просит, м, невозможно. — Голдштейн, мы в банке. В центральном, единственном банке. Я — его директор. Конечно, черт побери, это возможно. — Но это ведь… целая революция! Дать займ просто так, на пекарню! Я хочу сказать, м, это же нужно обсуждать с самим Главным Гоблином, сэр! — Тогда невероятная удача, что он сегодня пригласил меня на ужин. И до этого самого ужина Барти был должен, нет, обязан состряпать какой-то бизнес-план из серии «как нам развивать наш банк» на основе пары книжек, двух с половиной газет, полутора журналов и капельки здравого смысла. Кажется, Главному царящий кругом застой тоже не нравился, и можно было бы… нет, не «склонить на свою сторону», но хотя бы попросить его не мешать. — Так, письмо постарше, какой-то мистер Принц, дай бог, чтобы не Уэльский. — Барти снова чихнул, на ресницах осела пыль. — Так… просит открыть ячейку для родственников и при обращении помочь ему с ними связаться. — Сэр, м, у нас нет такой услуги, я точно знаю, — быстро оттарабанил Леви. — Конечно, она есть! Этот персонаж платит за обслуживание ячейки, так что имеет право знать все, что с ней происходит, и кто приходит запустить в нее руку! А если придут мошенники под обормо… бормоту… зельем смены внешности и ограбят банк? — Ну, м, к нам вот иногда приходят всякие странные люди с просьбой проверить кровь, установить родство, — нашелся помощник, — а мы не можем. — Ну да, здесь же не поликлиника! Но все, что связано напрямую с деньгами — наша епархия, ясно? Открой эту ячейку от моего имени и приставь к ней домовика посмотреть, кто придет, все равно эти малявки здесь хреном груши околачивают, — директор мог только понадеятся, что никто из ушастых в данный момент не подслушивал. — Надеюсь, родичи этого господина не умерли за двадцать лет, пока письмо здесь валялось. Так, что у нас дальше…***
В неволшебном Лондоне Барти Крауч, который не знал этого города от слова совсем, почувствовал себя рыбой в воде. Леви Голдштейн — рыбой на доске, над которой уже нависает хозяюшка со здоровенной колотушкой. Магазины со всем необходимым, развитая система транспорта, регулярные парки и прочие признаки цивилизации пугали его до дрожи. — Ням, — директор откусил здоровенный кусок от жареного слоеного пирожка с картошкой, который стоил каждой истерики Голдштейна во время поездки в еврейский квартал Сити и обратно, — вот это я называю перерыв! Как тебе кошерная еда? Горячий черный кофе здесь тоже был кстати. — Я всегда ем только кошерное, сэр, — Голштейн смахнул с мантии крошки, — но никогда не видел, откуда оно, м, берется. «Спорю на пять фунтов, он думает, что куриную тушку на ужин просто наколдовывает домовик, а потом приносит на кухню его мамочке…» Они сидели, окруженные чарами тишины, на лавке в небольшом сквере недалеко от «Дырявого котла» — в более отдаленных местах ассистент начинал паниковать и усиленно мэкать. — Итак, давай приучаться к хорошему — идея альтернативных мест работы! — Барти вытащил из портфеля несколько писем из «входящих», — посмотрим, как на нас подействует солнце и свежий воздух. Внушительная часть конвертов в лотке, как успел заметить Крауч, была черного цвета и с красной восковой печаткой, украшенной символом трилистника. Парочку таких он из интереса прихватил с собой. — Посмотрим, что это за рассылка, кхем… Пергамент был гладкий, явно дорогой — с водяными знаками в виде тех же трилистников, треугольников с кружками и черточками внутри, многоконечных звезд, рун и прочего в том же духе. Письмо начиналось так:«Мы дети Авалонии, обители богов,
Мы Магии Наследники на тысячи веков!
И Смерть, и Боги высшие с Наследием своим
Ввели нас в Род волшебников, который стал Родным!
Мы славим Камень Рода, он защитит от бед!
И Магам был опорою сто с лишним тысяч лет!
История — фантазия, научный лжестандарт,
Я — Маг, и Мать мне Магия, и нет пути назад!»
Авторы явно не жаловались на самооценку и потому не постеснялись подписать сей шедевр: — «Верховная жрица Мюриэл, хранитель традиций А.М., глава ковена А.Л.»… Барти отхлебнул кофе из бумажного стаканчика, уже очень жалея, что хасид из кошерного магазина не подлил туда немного бренди. — Тут у нас творчество душевнобольных, — констатировал юноша, — только почему оно в корреспонденции банка да еще и в таких количествах?.. Ассистент совсем не удивился: — А, сэр, м, это познавательная религиозная брошюра тетушки Мюриэл и ее друзей! Они… — А.М. и А.Л., — кивнул Барти, — на досуге выясним, кто это, и запретим им всем сюда написывать. Всем троим, через суд, или как он там, Вы-бегемот! — Что вы, они безобидные, сэр, — покачал головой Леви, — просто считают, что их вера, м, вера в магию, самая правильная. Они хотят от банка только… — Я клал огромный болт на то, что они там хотят! Мир стал бы немного добрее, если бы те, кто считает свою веру самой правильной, поприкусили бы языки, — рявкнул директор, — вон погляди, какие смертоубийства на Ближнем Востоке из-за двух самых правильных вер! Леви захлопал глазами, явно не очень понимая, куда ему поглядеть. — Приглашают отметить в декабре какой-то Йоль и… чего-чего? Удовлетворить души предков? Нет, спасибо, я лучше к тому времени найду себе девушку и ее буду удовлетворять! Барти выбрал из пачки и вывалил черно-красные коверты на лавку, а потом выдал фразу, которую обязательно должен хоть раз произнести большой начальник: — Избавься от этого! — Но… мы ведь пойдем на Йоль? Я имею в виду, м, сэр, здесь же приглашения… — Голдштейн уже держал в руках следующее черное письмо, — и он проводится в до… в Маноре у тетушки Мюриэл. На самом деле это не манор, просто городской пентхаус, сэр, но там всегда подается много горячих сезонных блюд! — А ты умеешь рассуждать логически, хвалю. Если местные власти не считали зазорным пихать на работу в банк бывших террористов, то, очевидно, ему какое-то время придется с этим жить. С ними. Как и с религиозными фанатиками, верующими в какой-то камень. Возможно, эти связи можно будет даже использовать в мирных целях, пока он, Бартемиус Крауч-временный, не найдет способа, как отправить всех этих персонажей далеко и надолго… — Я подумаю насчет Йоля. Хм, она тут дальше пишет, что меня может ждать Откат — странно, я вроде пока не ввязывался в коррупционные схемы. Она что, предсказательница? Такс, еще какое-то Отсечение от Рода — так и пишет, с больших букв, и если зимней ночью не лечь на какой-то алтарь прямо так, голой попой… Леви пожал плечами. Барти прочистил горло. — …та-ак, что-что у меня стоять не будет?! *** Магический Лондон — прекрасное место, где прямо-таки к главному торговому кварталу лепится улица, на входе в которую едва ли не написано «Черный рынок, криминальные услуги»! Но, как назло, именно в таких местах, по мнению некоторых финансистов, можно было увидеть работу рыночной экономики в естественных условиях. Лютный переулок, плохо освещаемая конторка с гордым названием «Эльф-трубочист». Мда. Обычно, когда кто-то выглядывал из-за двери на голос Барти — как, например, в банке, Аврорате или в палатах Мунго, юноша видел сначала только макушку, неуверенно высовывающуюся из-за косяка, но здесь все вышло иначе. Круглая рыжая голова с пышным пучком волос появилась одновременно со всем остальным. Все остальное было затянуто в глухое, до пола, черное платье с белым пуританским воротничком, но даже такая одежда не могла скрыть определенные округлости в нужных местах. — О, ты цел, — прозвучал низкий, с хрипотцой, голос. Подумалось вдруг, что к такому голосу больше подошел бы заряженный пистолет, а еще красный сарафан и бархатные перчатки до локтя. Барти тряхнул головой, прогоняя видение. — Я… знаешь, не Барти Крауч, это… вроде как случайное переселение душ, типа… того. Девушка протянула свою пухлую ладошку: — Ну здравствуй, не-Барти. Алекто Кэрроу, учились вместе с Барти в школе Хогвартс. Да, здесь даже пистолет был бы лишним — за полной ненадобностью. Маленькие блестящие глаза, колючие и яркие, как звезды зимой, уставились прямо в лицо юноши. Рукопожатие состоялось, и в голове будто пальнул салют, разлетевшись тысячью искр на ночном небе, слова при этом застряли во рту цементом из карамельных тянучек. Глупо, но у этой встречи определенно был какой-то новогодний флер, вызвавший в мыслях кучу столь же новогодних метафор. — А…лекто. Привет. Мне нужно как минимум пять наемных рабочих! Срочно! — А поточнее? — девушка повела слегка сутулым плечиком, а в голосе ее притом не чувствовалось ни капли жалости. Ничего мягкого в нем тоже не было, и эта черта странно контрастировала с невысокой пышной фигуркой и сердцевидным лицом. Самое странное, что Алекто, кажется, поверила в переселение душ, но это ее ни капли не интересовало. — А… лекто, я, эм… — Если ты собрался каждый раз произносить мое имя именно так, то скоро вернешься на больничную койку. Что конкретно тебе нужно? — Новые эльфы! — Какие? Я думала, у вашей семьи есть своя домовушка. — Да, но я как раз съехал от родителей. Устроился в банк, обживаю директорские апартаменты, ищу новые кадры, — юноша улыбнулся, и эта была улыбка со значением. Правда, он сам еще не до конца понял, каким. Ах да, исследование рынка! — Сколько стоит найм пяти неквалифицированных эльфов для госучреждения? — Пять галлеонов. — Как уцененная палочка? Хм. Да, здесь определенно не Адамы Смиты верховодили. По галлеону за существо, имевшее — по мнению Барти — около-божественные способности. Что дальше, один кнат за машину времени?.. Директор решил зайти с другой стороны: — А если… в сендвичах? Чисто ради интереса. В смысле, чтобы ты поняла: если бы по чистой случайности вместо денег мы пользовались сенд… — Эльф может выращивать ингридиенты на один сендвич, — прервала его девушка, — примерно… около минуты, само блюдо готовится еще около минуты — учитывая изготовление хлеба и обжарку бекона, так что раздели время их фактической работы в минутах на два, умножь на количество эльфов, добавь к этому три целых сендвича — на завтрак, обед и ужин для меня, продающей тебе эту услугу, и еще три штуки по два раза — для жадного хозяина лавки «Эльф-трубочист». Закрой рот, а то пикси залетит. Барти закрыл рот. Пикси вокруг не было однозначно, потому что наступила тишина — как наступает задумчивый гипопотам на пьяного участника сафари. — Ты поужинаешь со мной сегодня в восемь? — выпалил парень. — Вряд ли. — Алекто, принявшаяся что-то записывать пером в местный гроссбух — черт бы их побрал, даже не подняла головы. — Малявок в банк пришлю после обеда. — Ты не удивилась, когда я спросил про сендвич, вот я и поду… — попытался он сделать второй заход. — Нет, — она мотнула головой, — здесь недавно был гоблин от вас, такой почти-человеческий, просил посчитать то же самое в мешках картошки, но так никого и не нанял. Ну что, я увижу свои пять галлеонов или как?***
У директора Гринготтса в голове все кипело и булькало, сообщая энергию ногам, несущим бренное тело по направлению к банку. «Она расчитала цену исходя из прямой ценности сендвича, черт меня побери! — Барти хотелось кричать, топать ногами и подпрыгивать. — Криво, но посчитала, а еще учла добавленную и прибавочную стоимости, когда посчитала себя и хозяина!..» Это было все равно, что встретить человека на необитаемом острове, где ты недавно потерпел крушение. Значит, остров не так уж необитаемый, верно? «Нет, конечно, я погорячился насчет десяти тысяч пней с ушами, — подумал Барти, открывая двери банка, внезапно украшенные табличкой «Закрыто, аудит Главного Гоблина», — даже если образование в Англии уверенно держит уровень школы в общине амишей-отшельников, кто-то же должен был иметь нечто вроде головы на плечах!» И этим кем-то была Алекто, продавщица «эльфов на час». Если она и была пеньком, то, безусловно, довольно перспективным. И очень симпатичным. Не менее интересной, чем само существование такой девушки, была новость о том, что Главный, ныне проводящий аудит, зачем-то заходил в «Трубочиста». Вернее, он знал, зачем — «только спросить», причем то же самое, что и Барти. Это было весьма интере… Ай. Нос Крауча врезался в чью-то очень широкую и очень худую спину, которая едва ли придала этому значение. Отскочив на пару шагов, директор заметил, что к спине крепилась золотовласая голова, вполне спортивные руки-ноги и все прочее. Что примечательно, оно было одето в нормальную — неволшебную — одежду. Выглянув из-за негостеприимной спины, юноша заметил рядом старомодную ведьму, увешанную амулетами. Ее тоже не особо заботила произошедшая авария: — Милый, я прошу тебя, поверь, это настоящее лекарство, я искала его специально для тебя, — она с надеждой протягивала вперед какую-то маленькую баночку, — ты не представляешь, как тяжело было его добыть!.. — Из нас двоих лекарство нужно не мне, — холодно ответил ее собеседник, и Барти тут же предположил, что это его бухгалтер. Худое лицо, светлые волосы, свитер — все, как на фото в папке. — Сынок, прошу тебя, в этот раз все… Бухгалтер отступил, едва не раздавив своего начальника: — Вы не имеете права меня преследовать! — Прости меня, Тристан, милый, я так виновата, — ведьма прижала свободную руку к сердцу, — но если бы ты дал мне объясни… — Кхе-кхе, — Барти попытался стать видимым. Он вдруг заметил, что талисманы у женщины в основном изображали трилистники и звезды, и решил выстрелить наугад: — Миссис… э… тетушка Мюриэл? Директор Крауч, приятно познакомиться. Тристан-бухгалтер наконец-то обернулся к нему, а ведьма аж подскочила: — Ох, новый директор, мир вашему Очагу, да благословит вас Магия и да не иссякнут Дары вашей крови! — она принялась чертить пальцем в воздухе какие-то знаки, критично осматривая юношу, — вы, конечно, порядком тощий, но правильный ритуал на семейном алтаре это исправит, можно почистить каналы и ядро будет как новенькое! — при слове «каналы» Барти очень захотел схватиться за ту часть челюсти, в которой у него побаливал зуб. — Прошу вас, помогите, ради цельности древнего Рода, поговорите с моим сыном! Да, это точно была приснопамятная Мюриэл. В его банке. Во время аудита. Наверняка, с кучей новых конвертов, припрятанных в складках мантии! — Э… не хочу показаться идиотом, но вы уверены, что это ваш сын, мэм? Барти решил зря не нервировать проповедницу магии. Ее сын? Ну, если про кого и можно было сказать «истинный ариец, характер нордический» — так это про Тристана, причем с первого взгляда, он был похож на иллюстрацию к «Старшей эдде», а не на тетушку Мюриэл. Кроме того… — Понимаете, — Барти попытался подражать голосу целителя из Мунго, — у меня есть все личные дела, анкеты. И наш бухгалтер, — он вопросительно посмотрел на Тристана и понял, что не ошибся, — написал, что его родители — американцы. Вы американка, пардон за вопрос? Лицо тетушки Мюриэл в момент изменилось: волшебница побледнела и сразу как будто уменьшилась. — Извините, — она отвела взгляд и машинально всучила Барти свою баночку, а тот машинально принял. — Я вспомнила, у меня срочное дело в ковене, — упавшим голосом пробормотала тетушка, пряча лицо, и поспешила покинуть банк. Двери хлопнули как-то очень тоскливо. Директор повернулся к своему новому подчиненному, сменив тон на более злобный, то есть более рабочий: — Вы знаете, почему эта тетушка вас преследует? — Биологически я ее сын, — Тристан пожал плечами. «Интересно, как они пролезают в дверь, при такой-то ширине?» — В одиннадцать лет она отдала меня на воспитание паре милых американцев, потому что я сквиб, а ее семья считает мое существование позором. У Барти по шее пробежали мурашки. Конечно, он встречал слово «сквиб» в печати, но отчего-то его передергивало, когда в реальной жизни так называли человека — себя самого, причем безо всякой иронии или чувства несправедливости. «Пустышка». — Я не собираюсь воссоединяться с миссис Пруэтт, — Тристан подернул уголком тонких губ, — а она не собирается сдаваться, так что нам всем придется потерпеть ее проповеди. Или усилить охрану. — Ясно. — Только и мог ответить парень. Одна мысль засела у него в мозгу, как заноза в заднице: что должно было случится с ним, лже-Барти, чтобы он спокойно и буднично назвал себя, ну, скажем, «недочеловеком»? Говорит ли Голдштейн о себе слово «жид»? А Кингсли из Аврората не обидится, если все вокруг начнут звать его «ниггером»?.. Он немного помолчал и, с трудом разлепив губы, выдавил: — Конечно, мы усилим охра… БУМ. Барти опять не успел договорить. БУМ. Слева тоже зашумело: из коридора директорских помещений с громким кашлем вылетели Леви Голдштейн в обнимку с лотком для писем, какой-то бледный тип — кажется, из службы безопасности — и черное дымовое облако. Оно не кашляло, просто оседало. БУМ. Этот последний бум был самым большим: он явно произошел где-то на верхних этажах, но явственно долетал до холла. Барти быстро обернулся в сторону лестницы, с которой, насколько позволяли короткие ножки, сбежал вприпрыжку Главный Гоблин. — Тристан Пруэт! — закричал он, едва завидев их двоих, — беги отсюда! И его прихвати! Директор, все еще слабо понимая, что происходит, осознал, что говорят о нем, когда Тристан схватил его за плечо. И в этот самый момент что-то треснуло наверху — там, где из сводчатоно потолка тянулась цепь, удерживающая старинную кованую люстру с готическими зубцами. Наверное, так бывает только в комиксах или фильмах уровня «забавное скольжение на банановой кожуре», но люстра, падая, с грохотом угодила точно в Главного. Наплевав на все, даже на то, что в холл начали потихоньку сбегаться гоблины, Барти каким-то чудом вывернулся из рук Тристана, и в следующий миг они оба стояли над люстрой. Главный не дышал. В его боку и груди зияли две огромные дыры от чертовых зубцов. Кто-то из банковских малявок поспешил поднять люстру в воздух и отбросить, но едва ли это помогло. Наверняка, даже наоборот. — Не бьется, — Тристан, опустившись на колени, пощупал пульс на шее Главного. Голос бухгалтера дрогнул. Барти огляделся вокруг, орать «среди вас есть доктор?» было бесполезно: он уже насмотрелся на местную медицину. Но все же рявкнул: — Грипух, вызови целителя! Наложите повязки заклинанием! А ты, как тебя… — Крауч ткнул пальцем в юношу, столбом стоявшего рядом с Леви. И вдруг ему пришла идея, навеянная послеобеденным чтением. Ну конечно! — Торфин Роули, милорд, сэр. — Безопасник? — «папка номер пять, условно-досрочное, бывший боевик Лорда, недостаточно улик». — Знаешь Непростительные? Яйца оторву, если скажешь, что нет, я твое дело читал! И без того напуганный, Роули нервно сглотнул и совершил самый незаметный в жизни кивок. — Долбани по нему «Круциатусом», сейчас! — Барти указал на Главного Гоблина. — Потом объясню! — Но он же мерт… — ДАВАЙ! — крикнул Крауч, как сто небесных громов. «Ну где же чертовы медики?» — Вспомни, как тебя дразнили в школе! — тут Роули неуверенно вытащил палочку и вытянул руку. — Как мама с папой не ценили твои достижения! — Круцио! — сверкнул яркий луч. Совершенно инстинктивно, на топливе из каких-то полузабытых воспоминаний, директор смог сложить руки замком, начал ритмично давить на грудь Главного и даже удосужился посчитать секунды. «Тридцать раз, глубина в одну треть объема. Надеюсь, я не сломаю ему ребра…» Сердце молчало. Зажать нос, подуть в рот. Тридцать, одна треть объема. Где ж у него эта чертова треть?! — Еще раз! — скомандовал парень. — Роули, девушки не обращают на тебя внимания! Готов спорить, ты до сих пор девственник! — Круцио-о!!! — заорал Торфин, а стоящий рядом Леви просто затянул нервное «о-о» под конец. Барти припал ухом к маленькой груди. Стук! Ребра начали приподниматься и опускаться. Есть. Привстав, директор заметил, что все это время Тристан не отходил от Главного, крепко держа его за руку. — Живой. — Еще никогда отирание пота со лба не приносило такого облегчения. Безопасник, наверное, хотел бухнуться на пол бревном, но вместо этого просто осел рядом, все еще сжимая палочку. Барти сгреб его за воротник и похлопал по плечу: — Роули, ты только что спас одну жизнь! Молодец. Понравилось делать добрые дела, а? — Директор. Какой, — Главный с трудом разлепил глаза, набрал воздух в грудь, и уголок его рта окрасился красным, — находчивый мальчик… Барти хотел было сказать что-то типа «берегите силы, целители уже в пути», но ему буквально не хватало кислорода. В висках стучало, нервы отыгрывали Баха, а все вокруг происходило слишком медленно и слишком быстро одновременно. — Трис… — голос, глухой и слабый, все еще звучал так четко, — еще ничего не кончено. Он поможет. Держись, — прошептал Главный Гоблин, истекая кровью. Его маленькая рука из последних сил сжимала человеческую руку, — пожалуйста, береги… Он не успел договорить: сердце остановилось, в этот раз уже навсегда***
«Я сейчас вам всем все объясню!..» — хотел закричать директор. Толпа гоблинов, целителей, мракоборцев и магов быстрого реагирования буравила взглядом его спину. А он, вот же дьявол, не мог заставить себя не то, что встать, а просто повернуть голову. Главный Гоблин умер и лежал перед ним — такой маленький, бледный, в перепачканном кровью сюртуке. "Мы же должны были пойти на ужин, разрази его гром!" Тристан, который за все это время не сказал ни слова, первым поднялся на ноги: сзади началось какое-то шевеление. Послышался надрывный крик, который Барти не мог ни с чем спутать: явился Скримджер, собственной персоной. Парень нутром чуял, что аврор, надолго оставшийся без кофе, уже на нервах расчехлил оружие. — Ты нам сейчас все объяснишь, еще как, — будто бы прочитал его мысли офицер, — взять его! Сказать честно, Бартемиусу-нынешнему было глубоко наплевать. «Берите меня, крутите, везите, делайте, что угодно, но я не встану». — Грязный сквиб, ты за все ответишь! А ты, жидовская морда, хватит мэкать, освободи проход, понабрали тут… Зря, вот зря господин мракоборец это сказал. У господина директора был очень, очень тяжелый день. Если бы сейчас был жив Темный Лорд, пришлось бы и ему навешать под горячую руку, и толпе Пожирателей за компанию. "Не стоило так вести себя в моем банке..." Барти вдохнул. Выдохнул. И нащупал в кармане самое глупое оружие массового поражения — собственную палочку. Дрожь в теле унялась. Он встал, развернулся, и ему вдруг показалось, что в этот момент с ним встала и развернулась многомиллионная армия, тридцать шесть лет назад неплохо навалявшая таким, как Скримджер. Крауч вскинул правую руку вверх, и на конце палочки засветились синие звезды, а левую выставил вперед, раскрыв ладонь. Он улыбнулся, встретившись взглядом с аврором, и произнес: — Минуточку!..