vita brevis, ars longa
тогда
— Главное — улыбка, Леа, — сказал Кейтаро наставительным тоном. Эту реплику, по её личным расчётам, он произнёс не меньше тридцати раз. — Будь любезна даже с теми людьми, которые выглядят опасно. Они ничего не сделают, но твоя дерзость или холодность может их разозлить… — А злить этих людей ты мне не советуешь, — закончила Куран, поправляя выбившуюся из старательно уложенной причёски прядь. — Ты говорил, Таро. Раз тридцать. Сегодня я буду любезна даже с собакой. — Я говорю это тебе, потому что знаю твой характер: ты выглядишь хрупкой, а на деле — настоящий кошмар, — сокрушённо покачав головой, мужчина выглянул в коридор. — Там уже много людей. Думаю, можно спускаться. Я очень тебя прошу, Леа… Быстро подойдя к нему, Куран накрыла его ладонь своей и с кроткой улыбкой заглянула в седые глаза учителя. — Я очарую в том зале каждого человека. Настолько, что спектакль соберёт столько спонсоров, что их денег хватит ещё на три таких же. Обещаю. Напряжение, свинцовым обручем сомкнувшееся вокруг его груди, немного спало — вены, до этого чётко выделявшиеся на коже, наконец исчезли, линия плеч под чёрным пиджаком расслабилась, сухих губ даже коснулась лёгкая улыбка. Проведя большим пальцем по её выступающей скуле, Кейтаро легко кивнул. — Тогда идём, Леа. Ты должна стать бриллиантом этого вечера. — Я уже, — лукаво коснувшись пальцем кончика его носа, Леа изящно повернулась на низких каблуках и поправила тонкую бретельку платья. — Идём. Время не ждёт. Развернувшаяся перед глазами картина будоражила роскошью голубую кровь, хлещущую по венам. Со второго этажа и верхних ступеней лестницы было возможно разглядеть всё убранство великолепного, сделанного на европейский манер зала, просторного настолько, что противоположная стена различалась только если хорошо выгнуть голову и напрячь зрение до максимума. Леа с кошачьим любопытством начала изучать глазами высокие стены приятного кремового цвета, увитые изящной позолоченной лепкой и картинами неизвестных ей художников; красивых, дорого одетых гостей, которые сейчас лицемерно строили из себя тех, кем не являлись. Здесь тайные любовники могли изображать полыхающую ненависть друг к другу, давно разлюбившие друг друга супруги — ворковать белыми голубями, преступники — жертвовать огромные деньги, думая, что таким образом окупят свои грехи, или не думая об этом вовсе, это уже их личное, её не касающееся. Даже Кейтаро, шагающий рядом, и тот налепливал на лицо угодливую улыбку, беззаботно разговаривая с людьми, которые за глаза называли его последним ублюдком, безоговорочно принимая правила этой старой, как мир, игры. Леа была с ними не согласна — ведь на этом вечере ублюдков, гораздо грязнее Кейтаро, хватает с лихвой. Её же цель — быть собой. Может, прибавить каплю несвойственного ей кокетства и загадочности, которая так влечёт мужчин, но не больше. Всё же, лицемерить столь открыто она была не в состоянии. Не зря же со стоящей возле лестницы Джесс она не поздоровалась — её замена на спектакле, если вдруг с ней что-то случится, — хоть они и принадлежали к одной школе балета. Леа, оставив Раверру позади, целенаправленно зашагала в сторону официанта, стоящего с шампанским на подносе. Алкоголь нельзя в больших количествах, но сегодня позволительно выпить один-другой бокал, ведь это — вполне заслуженная плата за весь труд, который она проделала. Но рука, взметнувшаяся вверх, не успела добраться до цели — два оставшихся бокала исчезли в чужих мужских ладонях. Куран сделала шаг назад, пытаясь унять всколыхнувшееся в солнечном сплетении раздражение, но оно тут же угасло под давлением удивления. Мужчина, взявший бокалы, тянул ей один из них. — Вы, кажется, хотели выпить? — А, да, — поспешно забрав бокал из тёплой мужской ладони, Леа подняла растерянный взгляд на говорившего. Им оказался приятный на вид мужчина двадцати пяти лет, одного роста с ней — статный, худой, в хорошей физической форме, которую отчасти скрывал красивый костюм цвета пепла, но которая проглядывалась в уверенных движениях и рельефных венах на кистях рук. Смуглое открытое лицо, дрейфующая на уголках тонких губ искренняя улыбка, необычного оттенка глаза с тяжёлыми веками. Лиловые пряди образовывали, кажется, стрижку маллет. Впечатление, полученное при первом взгляде, было более чем приятным. Искренняя доброжелательность, исходящая от него, сильно подкупила Леа — она расслабилась. — Вы выглядите растерянной, — заметил он тихо и обезоруживающе улыбнулся ей. — Госпожа Куран. Я Вас не напугал? Леа опешила: глаза округлились, челюсть чуть не распахнулась, но она вовремя придержала её изящным движением пальцев к подбородку. Улыбнулась сдержанно, стараясь понять, откуда он знает её имя. Неужели она настолько известна, чтобы узнать с одного взгляда? — Ваш спутник, — мужчина кивнул в сторону Кейтаро, разговаривающего с какой-то пожилой женщиной, — сказал, что Вы будете примой в грядущем спектакле. — О, — не сдержала Леа своего облегчения и тут же взяла себя в руки. — Всё верно. Буду играть Сильфиду. — Я уже бывал на Ваших выступлениях, — сказал незнакомец, продолжая всё также легко улыбаться. Только теперь Леа почувствовала и тихое восхищение, тщательно скрываемое за ровным тембром и размеренностью речи. — Вы поразительно талантливы. — Какой спектакль, если не секрет? — с лёгким кокетством поинтересовалась Леа и даже шагнула к нему ближе, показывая свою предрасположенность. Грациозным движением вывернула кисть и заправила намеренно оставленную возле лица прядь волос за ухо, посмотрела прямиком в глаза. Он, кажется, смутился её неоднозначного жеста, ведь тут же пригубил шампанское. — «Лебединое озеро» Чайковского, — наконец ответил он. — Вы были чудесны в роли Белой Лебеди. Одетты. — Благодарю, — Куран польщённо улыбнулась. — Это было сложно, но я старалась пережить все эмоции и чувства, пропустить их через себя. Многие считают это странным, но мне кажется, что каждую роль нужно не играть, а жить самой. — Наверное, сложно представить, как Вашу любовь крадёт другая, — заметил он со смешком. — Если в реальности с этим не сталкивался. Леа коротко и искренне засмеялась, обнажая ямочку на щеке. — Мне кажется, я на месте этой девушки не страдала бы, а просто набила морды обоим. — Я бы сделал то же самое. Хайтани Риндо, — представился он, почуяв, по-видимому, в ней родственную душу, и протянул руку. Леа легко её пожала, удивляясь тому, что не дождалась привычного поклона. Но в следующую секунду Хайтани разорвал её удивление в клочья, оставив лишь одно обнажённое до хрупкой сердцевины смущение. Риндо поцеловал её руку. Его губы были сухими и тёплыми — прижгли кожу на костяшках пальцев и легко отстранились. Смущение размазалось по лицу розовым румянцем, особенно сильно зарделся самый кончик носа. Было приятно, немного смешно, даже волшебно — словно она попала в свои любимые фильмы, снятые по книгам девятнадцатого века. Этот незначительный поцелуй восхищения отозвался в сердце странной истомой и неподдельным восторгом. — Не делайте так больше, если не хотите, чтобы я грохнулась перед Вами от смущения, — улыбнувшись уже не кончиками губ, а всем ртом, обнажив ровные белые зубы, Леа с новым интересом начала разглядывать стоящего перед ней мужчину. От улыбки на лице прорезались морщинки-лучики, губы чуть вытянулись, глаза вспыхнули искрами жизни — Куран не знала, какую прелестную картину представляла со стороны. Риндо со странным выражением лица — то ли заворожëнность, то ли страх, то ли всё вперемешку — наклонил голову вбок. Леа метнула взгляд на обнажившуюся от волос шею и замерла каменным изваянием, заметив вбитую под кожу татуировкой одну из карт Канафуда. Глухая тревога заворочалась в животе, но Куран мысленно влепила себе пощёчину, вспомнив слова Кейтаро. Здесь будут опасные для общества, а они для неё люди, с которыми она должна быть любезной и кроткой. Чуть успокоившись, Леа вздохнула и лишь по причине его чрезвычайной галантности не стянула с лица улыбку, продолжая смотреть на Риндо наигранно-наивными глазами. — Если мы сможем узнать друг друга поближе, то я могу делать так хоть каждый день, — заметил Хайтани, и в голосе его не было ни капли лести, заискивания или другой раздражающей грудь эмоции. Так он говорил, что она ему нравится — так просто, что Леа, сбитая с толку его прямолинейностью, смутилась сама. — Думаю, нам сначала нужно узнать друг друга получше, — перевела она тему, решив пока умолчать о своих отношениях с Кейтаро. Факт того, что перед ней явно стоял якудза, уже не внушал страх, а скорее лёгкую опаску: ей необходимо быть любезной с каждым человеком, который попадётся на пути. — Чем Вы занимаетесь? — Ты, — поправил Риндо. — У меня бизнес. Два клуба в районе Роппонги и музыкальный магазин в Сибуя. — Так Вы… ты горишь музыкой? — ахнула Куран и подалась чуть ближе. Он, заметив, что смог зацепить её, мгновенно приободрился. — Да. С самого детства увлекался. У меня заполнено четыре стеллажа с CD и есть своя маленькая «диджейская» студия. Я долго собирал эту коллекцию. — И какая музыка тебе нравится больше всего? — Любая. Конечно, большая часть — клубная музыка двухтысячных, но есть и старые, и новые. Попса, рэп, диско… — Шансон, джаз и рок, — закончила Леа, делая глоток шампанского. Пузырики приятно зашипели на языке. — Сейчас как раз играет джаз. Только я не знаю эту композицию… — «Мой путь», Фрэнк Синатра, — ответил Риндо, чуть погодя. — Она играла ещё три минуты назад, я сразу её узнал. Хорошая музыка. — Ты и это знаешь, — засмеялась Куран. — У тебя, наверное, хорошая память. Помнить столько мелодий на слух и их авторов. — Это практически так же, как с книгами, — смущённо пробормотал он. — Но я текст вообще не умею воспринимать. Только музыку. — Музыка делает этот мир лучше, как по мне. Слушай мелодию ветра, так говорил Мураками? — Да. А ещё «Дэнс, Дэнс, Дэнс». Танцы ведь тоже связаны с музыкой. — Они из неё родились, — Леа с удовольствием прикрыла глаза и вслушалась в лёгкую мелодию, льющуюся из скрытых от глаз динамиков. — Я умею играть только на фортепиано и гитаре. Скрипку освоить времени не хватило. Теперь настала очередь Риндо поражаться её способностям. — Ты умеешь играть? — недоверчиво спросил он и испытующе заглянул в лицо. Леа прыснула и довольно кивнула. — Чему ты так удивляешься? Нас в школе учили всему и сразу. История музыки, — конечно же, классической, — игра на музыкальных инструментах, танцы самых разных видов. Мои любимые — фламенко и кадриль. — Да ты настоящая находка, — протянул он, сощурившись. — Как бриллиант. — Этому учат каждую девушку в училище, — пропустив мимо комплимент, отмахнулась она. — Мне часто говорили, что если музыка — это поэтика души, то танцы — страсть. Даже самые нежные, как вальс, не танцуют, если в человеке нет страсти. — Во мне, видимо, нет, — весело отозвался Риндо. — Я практически всю жизнь провёл в клубе, но только за стойкой диджея. У меня тело деревянное. — Быть не может, — возразила Куран безапелляционно, глядя на него из-под накрашенных ресниц. — Человек, различающий композиции на слух, должен уметь под неё танцевать. — Не знаю, — с сомнением протянул Риндо. — Танцы — это для девушек. Леа даже закатила глаза, ведомая привычным раздражением из-за этой глупой объезженной фразы. Конечно: готовка, стирка и танцы — это всё для девушек. Но неожиданно джазовая мелодия сменилась на лёгкую, воздушную, нежную. — О! — воскликнула Леа и с ярко горящими глазами посмотрела на Риндо, добавив на чистом французском: — Valse! En avant, Rindó! Леа, заряженная сладостным предвкушением, быстро схватила нового знакомого за руку — она оказалась широкой, песчаной тёплой, вся в кольцах и мозолях, приятной и будто бы давно знакомой, — потянула его за собой в сторону окон. Леа была здесь ещё до прибытия гостей — так вышло, что Кейтаро нужно было обсудить что-то с администрацией, — и знала, что белые тюлевые занавески скрывают за собой французские окна, ведущие на широкую кафельную площадку с небольшим заборчиком, отделяющим сад от здания. Если пройти сбоку по ступенькам, можно было выйти в небольшой сквер, украшенный красивыми витыми фонарями, в свете которых кружились и умирали в своей предсмертной самбе красивые обречённые мотыльки. Отодвинув лёгкую драпировку, Леа устремилась вперёд, блаженно вдыхая сладкий ночной запах — здесь не чувствовалось удушающего аромата дорогого парфюма напомаженных дам и одеколонов деловых мужчин-воротничков. Здесь благоухало высаженными в саду ирисами и акациями, чувствовалась жимолость и гербера. А может, ей просто чудились эти восхитительные ароматы — не так важно, на самом деле. Мелодия из зала была хорошо здесь слышна, она до странного гармонично вливалась в хаотичное стрекотание сверчков. От Риндо пахло тоже волшебно: нотки цветочной композиции изящно сплетались с древесным мускусом, образуя приятный ненавязчивый аромат. Она обернулась к нему и радостно спросила: — Вы умеете танцевать вальс, мсье Хайтани? Тот задумчиво сощурился. — Очень плохо. — Никогда не поздно научиться, — повелительным тоном произнесла Леа и подошла к нему вплотную. — Так, одну руку мне на талию. В другую ладонь возьми мою. Теперь веди — ты должен переставлять ноги так, как я тебе покажу… Риндо был способным учеником — уже спустя десять минут разъяснений, гневных воскликов, пяти отдавленных пальцев и смеха он смог сносно станцевать с ней партию под такую же умиротворенную музыку вальса. В глазах Риндо плясали искорки веселья, с губ не сходила улыбка, а с языка — куча самых разных историй из юности, которые вызывали у Леа искренний смех. Растворившись в этом мгновении, она совершенно позабыла, куда и зачем пришла, как и почему стояла среди гостей, оценивая их вид и кошельки. Разве не чудесно — танцевать с красивым незнакомым мужчиной на веранде загородного дома под луной и звёздами? Разве не чудесно — ощущать в животе пузырики не только одного шампанского, а самого настоящего счастья и веселья, и смотреть в красивые глаза невозможно привлекательного оттенка? Разве не чудесно — в кои-то веки найти человека, который без возражений и вопросов разделяет твоё состояние и внемлет каждому слову? Чудесно. Ещё как. — Ещё знаю, — Риндо, вновь покрутив её на руках, с ужасающим акцентом произнёс: — Creme de la creme! Леа рассмеялась до боли в животе и уткнулась лбом в его плечо. То, с каким дьявольским выражением лица и не менее ужасным выговором он сказал это, было по-настоящему жутко. — Хватит смеяться, — пробурчал он недовольно. — Я учу его только полгода. — Для полугода это не самый плохой результат, — приободрила его Леа, не переставая улыбаться и переставлять ноги. — Особенно, если ты можешь выговорить моё имя. — У тебя оно необычное. Оно что-то означает? — Отец назвал меня так в честь католической Святой — Леа, — Куран пожала плечами. — Оно с еврейского переводится как «уставшая». Ничего особенного. — Но… — Cherchez la femme, — произнесла Леа, не желая задерживаться на теме имён и их значений. — Знаешь, как это переводится? — Что-то про женщин? — «За всем стоит женщина», — поиграв бровями, она состроила таинственное выражение лица. Он хрипло рассмеялся, рассматривая её, словно диковинку. — Откуда ты это всё берёшь? — Работа балерины предполагает, что я буду ездить за границу, а быть необразованной невежей я не хочу, — объяснила Леа. — Поэтому выучила три языка. Английский, французский и испанский. Точнее, нас заставляли учить. У меня всегда был высший балл. — Это хорошо, что ты так целеустремлённа. Многие женщины думают не так далеко. — Сидеть дома и рожать мужу детей я не собираюсь, — с лёгкой агрессией заявила Леа. — Пока — нет. — Звучит сильно. Леа промолчала, продолжая двигаться дальше. Риндо несколько раз ошибся, и она с улыбкой его поправила. Свежий воздух игриво скользил по обнажённой коже, но внутренний жар не давал ей покрыться мурашками и дрожью, а частое разгорячённое дыхание лишь подпитывало его. Приятно кружилась голова — то ли от шампанского, то ли от обворожительной атмосферы, разлитой вокруг хрустальным звоном. — Кем бы ты ни был, Хайтани Риндо, я уже тебя люблю, — рассмеялась Леа, когда он сделал поддержку, и вскинула голову вверх, упершись пальцами в его плечи. Ощущение было такое, словно она наконец взмывает в воздух и становится ближе к звёздам. Осталось только руку протянуть — и одна из них будет сиять на пальце ярким бриллиантом. Пока без окантовки и обода, но это так неважно. — А ты совсем не такая, какой казалась, — заметил Хайтани с улыбкой, опуская её обратно на паркет. Леа закинула ладони ему за шею и приблизилась к его лицу. — А какой ты меня представлял? Получилось игриво. На грани с вызовом почти. Губы порхали друг от друга в каких-то сантиметрах, заставляя поневоле задуматься: какие они на вкус? — Очень спокойной и изящной. — А я не изящная? — тут же встрепенулась птицей Леа. Риндо хрипло рассмеялся. Она почувствовала его тёплое дыхание на своём лице и зажмурилась от волны нежности, затопившей внезапно её грудь. — Да. Ты неспокойная, изящная и очень красивая, Леа. Очень. Она не знала, из-за чего смутилась сильнее — из-за того, что практически незнакомый человек назвал её по имени, или из-за того, что он сделал ей такие комплименты. Щёк снова коснулся жгучий румянец, кончики пальцев свело от обольщения. То, как он естественно и прямо это говорил, без малейшей нотки натянутости или банального желания угодить, было удивительно. Мягко, раскованно, но при этом не обесценивая их. Идеально. — Тебе нравилась бы спокойная Леа? — Да. Но беспокойная нравится ещё больше. Леа снова засмеялась, чуть запрокинув голову назад. Он действительно такой… удивительный. Совершенно не похож на Кейтаро или других мужчин в её жизни. Если бы не татуировка на его шее, у них, возможно, что-нибудь и получилось бы. Но Леа не была намерена связывать свою жизнь с якудза, а потом, выйдя замуж, сидеть дома, быть прилежной японской женщиной и растить многочисленных детей. Такая жизнь ей не по нраву. Очередную его фразу прервали шаги, направляющиеся к ним. Но Леа не успела расцепить руки и отстраниться — этот человек, по-видимому, уже стоял на улице, скрытый клубящимися по углам тенями. Но страх был быстро развеян, ведь, всё же отстранившись от неё, Риндо спросил у незнакомца измученным голосом: — Теперь-то что случилось? Он напомнил ей ребёнка, которого оторвали от любимого занятия. Леа, хихикнув, приосанилась и выгнула бровь, разглядывая вторгнувшегося в их персональный мирок незнакомца. В тусклом освещении его было практически не видно — выделялись лишь хорошо сложенная фигура, обтянутая дорогим бордовым костюмом, и короткие волосы. Лица не разглядеть, лишь отдельные черты, никак не желающие сложиться в одну картину. От его фигуры, объятой мраком, исходили волны опасности. — Мне жаль, — прозвучал его голос — бархатистый, глубокий, насыщенный, чуть грубоватый. Леа вся затрепетала от неизвестного чувства, которое парализовало внутренности и остудило щёки. Она не двигалась, практически не дышала, ожидая, что этот человек вот-вот приблизится к ним. Но он стоял на месте и просто смотрел на Риндо, словно бы не видя никакого, кроме него. — Но нам пора. Время не ждёт. Последняя его фраза ударила кожу током — она ведь совсем недавно сказала эти же слова Кейтаро. Теперь место неизвестного занял жгучий интерес: хотелось разглядеть хотя бы его лицо. И в то же мгновение, словно почувствовав её желание, мужчина посмотрел на неё. Нет, не повернул голову и не подошёл. Он всё так же стоял во мраке, не шелохнувшись, по-видимому, ожидая Риндо. Леа не видела — она чувствовала этот взгляд кожей, каждым её дюймом, ощущала, как он прилипчиво обводит изгибы её тела. На лбу мгновенно выступила испарина, мурашки начали царапать разгорячённую кожу, дыхание невольно участилось. Сердце отзывалось толчками в ушах — до противного звона и головокружения. Но наваждение спало, как только Риндо коснулся её плеча своими пальцами. — Ты ведь не уйдёшь с вечера? Мне нужно отлучиться буквально на час. — Я никуда не денусь, — покачала она головой и натянула на лицо кривоватую улыбку. — Ты меня спасёшь, если вернёшься обратно. Ненавижу все эти светские беседы. — Я тебя отлично понимаю, — проворчал Риндо недовольным голосом и, взяв её под руку, направился обратно к окнам. Того мужчины там уже не было. Стоило ей перешагнуть порожек и вновь оказаться в пропахшем лицемерием и дорогими духами зале, как сбоку к ней стремительно подлетел Кейтаро. Даже не взглянув на Риндо, он вцепился в её локоть сильными пальцами и шёпотом поинтересовался: — Где ты ходишь? Ты должна быть в зале. — Мы с господином Хайтани были вместе, — кивнув на своего спутника, Куран осторожным движением высвободила руку и выразительно улыбнулась Раверре. — Я научила его танцевать вальс. На секунду лицо Кейтаро перекосило странной гримасой — не то отвращение, не то неприязнь, — но он быстро взял себя в руки и легко поклонился Риндо. — Спасибо, что развлекли её. Но теперь Леа пора к гостям. Проигнорировав его реплику, Риндо перевёл глаза на недовольную Куран и ободряюще улыбнулся ей. — Я совсем скоро буду, Куран. Не скучай… с ним. Он снова перехватил её ладонь, но на этот раз обошёлся без поцелуя, а лишь сжал, оставляя после себя приятное покалывание. Но пронзительный взгляд Кейтаро не дал ей вдоволь насладиться сладким послевкусием встречи — видно, намечался ещё один наставительный разговор — от замашек педагога так просто не избавиться. Отведя её в сторону от гостей, Раверра наклонился к ней и сухим шёпотом спросил без прелюдий: — Ты в курсе, кто он такой? — Да, — обеспокоенная его тоном, Леа невольно обернулась на толпу, пытаясь выловить силуэт Риндо взглядом. Но его уже и след простыл. — Хайтани Риндо. — Ты знаешь, чем он промышляет? — раздражённо прервал он. Уняв клокочущий в горле ответный гнев, она бесстрастно произнесла: — У него свой бизнес. Несколько клубов и магазин на Сибуя. Мне кажется, что он — якудза. — Нет, Леа, — мрачно усмехнувшись, Раверра коснулся своего горла пальцами. — Ты ведь видела татуировку карты у него на шее. Это «Бонтен». — «Бонтен»? — переспросила Леа шёпотом, явно не понимая, к чему клонит Кейтаро. — Причём здесь она? — Божество тут ни при чем. Я имею в виду его татуировку. Она — отличительная черта синдиката «Бонтен». Самая крупная в Японии преступная организация, Леа, а Хайтани Риндо вместе со своим старшим братом — из верхушки. Ты должна быть осторожнее с ними. Леа испуганно распахнула глаза и прошила Кейтаро неверящим взглядом. Может, он сказал это всё из-за ревности или злобы? Нет, его лицо не хранило в себе ни капли злости — лишь мрачная тревога и даже страх. Синдикат… Один из верхушек. Риндо, на первый взгляд милый и вежливый человек, оказался одним из тех, кто продаёт беззащитных девушек в сексуальное рабство, убивает людей без разбора, торгует наркотиками и оружием. Напряжение налило каждую клеточку тела тяжёлым плавленым свинцом, затрудняя дыхание и ритмичный ход мыслей. Ей не хотелось ни осуждать, ни оправдывать его. Самое лучшее решение в её ситуации: держаться от него подальше. Иначе она сгинет в их мире, не знающем никакой пощады и милосердия по отношению к другим. Леа громко выдохнула, пытаясь успокоить сердце, толчками вливающее разгорячённую кровь в аорту. Она ведь знала, что здесь многие просто играют свои роли и скрывают уродливые сердца за маской доброжелательности. Знала, что на этом благотворительном вечере будут не последние в Токио люди, в том числе и преступники. Но почему, столкнувшись с одним из них лицом к лицу, она не сумела разглядеть его истинного лица? Понять, что перед ней — не обычный любитель музыки и приверженец искусства? Неужели всё дело в том, что она попросту не умеет читать людей? Нет, — тут же всплыло в голове. — Тот мужчина. Ты чувствовала, какая опасность от него исходит. — …да, Леа? — Что, прости? Кейтаро уставился на неё с выражением удивления и раздосадованности, явно укоряя за этот бестолковый вопрос. Видимо, ей нужно было просто поддакнуть, ведь стоящий рядом с ним незнакомый мужчина явно был чем-то недоволен. Леа быстро взяла себя в руки и обескураживающе улыбнулась очередному незнакомцу. — Простите меня, если сможете. Вечер такой чудный, что я невольно задумываюсь о чём-то незначительном, вроде этой прекрасной картины, — Леа махнула рукой на ближайшую стену. — Не могли бы Вы повторить Ваш вопрос?.. Мужчина — очень симпатичный, но очень низкий, — понимающе улыбнулся и посмотрел на неё снизу вверх. — Мы говорили о предстоящем спектакле. Я лишь заметил, что Ваши успехи в балете затмевают все предыдущие. Я даже не могу вспомнить имена прошлых прим. — Так Вы про это, — рассмеялась Куран, с видом скромницы поправляя волосы. — Благодарю. Но мои успехи — это результаты огромного труда. И моего, и господина Раверра. Без него всего этого не было бы. — Мне нравится Ваше отношение к своему делу, — одобрил он. — Ничего не появляется из воздуха. Каждый успешный бизнес и предприятие… Леа еле сдержала зевок, но вот глубокий обречённый вздох — нет. Она знала, что это затянется надолго. Все эти беседы про труд, искусство и возвышенное, ненужные восхваления её таланта, труда и красоты, предзнаменования и взгляды — абсолютно ужасны. Последующие полтора часа Куран покорно следовала за Кейтаро, любезно и кротко разговаривала с богатыми мужчинами, выслушивала наставления и комплименты. Казалось, ещё чуть-чуть этой светской болтовни — и она грохнется в обморок прямо перед всеми, но, к великому сожалению, этого не случилось. Встрепенулась Леа лишь тогда, когда наконец увидела Риндо, стоящего рядом с приезжими из-за границы гостями, которые были сведущи во всём, что казалось элитарного искусства. Боязнь боязнью, но он был единственным источником веселья на этом вечере — пара слов ни на что не повлияют. Она спокойно разговаривала с ними на английском; это оказалось интереснее и забавнее, чем она предполагала. Здесь были корейцы и китайцы, которые весьма уничижительно и красочно отозвались о присутствующих здесь людях, найдя в лице Куран достойного слушателя. Леа смеялась вместе с ними, и не потому, что должна была поддакивать — ей действительно было весело. Риндо лишь закатывал глаза на её взгляды, демонстрируя, что он чертовски устал от их присутствия. Видимо, она произвела на них должное впечатление: мужчины пообещали ей чуть ли не на крови, что обязательно посетят спектакль и оценят её талант. Для Леа это было важно, ведь в Китае, находящемся в тесной связи с Россией, балет был на очень высоком уровне, как и у его северной соседки. Ей было необходимо держать планку, даже если крупная роль — уже в её руках. Но разговор с острыми на язык иностранцами не продлился долго — они засуетились, взглянули на дорогие часы, обхватывающие их запястья, горячо раскланялись и сообщили, что им нужно ехать обратно в Токио. Леа улыбнулась и пожелала им хорошей дороги, но напомнила под довольным взглядом Кейтаро, что она будет ждать их всех на спектакле. С облегчением выдохнув и отправив Раверру за вполне заслуженным бокалом шампанского, Леа направилась к окнам, чтобы просто подышать свежим воздухом. Она не стала выходить на веранду, а лишь встала возле штор, оглядывая зал рассеянным взглядом. На секунду сердце ёкнуло: ей показалось, что в толпе мелькнул шёлковый бордовый пиджак — единственный такого цвета на этом вечере. Но от разглядывания толпы её отвлекло мягкое прикосновение к плечу. — Господи, — Леа инстинктивно дёрнулась от испуга, но через секунду выдохнула. Это был Риндо. — Я тебя не заметила. Леа знала, что ей вроде как нужно его бояться и трепетать перед ним, чуть ли не падая ниц, но страха внутри не было. Лишь совсем лёгкая опаска и настороженность, которая внешне никак не проявлялась. После этого вечера они вряд ли увидятся вновь — поэтому лучше не портить его остаток ни себе, ни ему. Риндо, кажется, был чем-то взволнован. — Мне сейчас нужно ехать, Леа, — прошептал он горячо, наверное, и не заметив, что снова назвал её по имени. — Я бы с радостью остался, но… — Всё в порядке, — она улыбнулась ему. — Я найду, чем себя занять. Рада была познакомиться. — Я тоже, — он неуверенно посмотрел на неё, словно решал что-то для себя, и резко вытащил из нагрудного кармана маленький белый листочек. — Это мой номер. Я буду рад, если ты мне напишешь или позвонишь. Она с удивлением взяла его и уставилась на цифры невидящим взгляд. Нет, — мелькнуло в голове. — Я должна держаться от тебя подальше. — Спасибо, — выдавила она из себя, но решила не лукавить: — Только… у меня уже есть мужчина. Его красивое лицо тронула тень разочарования, даже уголки губ опустились. Но он быстро взял себя в руки. — Но ты всё равно напиши. Будем болтать о чëм-нибудь несерьёзном. — Хорошо, — соглала Леа. — Может, и напишу. — Я буду ждать. Риндо вновь пожал её руку и посмотрел в глаза долгим взглядом, прежде чем стремительно развернуться и направиться к выходу из зала. Леа проводила его глазами, мягко сминая бумажку в пальцах — решалась на один не очень красивый поступок. Он, оглянувшись в последний раз, скрылся из зала. Подождав минуту ради приличия, Леа, осторожно лавируя между людьми, добралась до пепельницы, стоящей на одном из столов. Мужчина уже готовился затушить сигарету, но Леа остановила его: — Простите… Он вопросительно приподнял брови. — Вы не могли бы?.. Она кинула клочок бумаги в пепельницу и кивнула на неё. Явно сбитый с толку, мужчина всё же ткнул тлеющую сигарету в лист, который тут же начало разъедать слабым огнём. — Спасибо Вам. Обворожительно улыбнувшись соучастнику своего мелкого преступления, Леа со спокойным сердцем взяла бокал с шампанским и пригубила, наслаждаясь танцующими на языке сладкими пузырьками и тихо льющейся музыкой из динамиков. Она нашла Кейтаро — тот, вымученно улыбаясь, говорил о чём-то с отчаянно жестикулирующей женщиной. Стоявший рядом с ней мужчина — супруг, по-видимому, — вздыхал и трогал её за плечо, пытаясь остановить поток льющихся из жены слов. Но та лишь отмахивалась от него, продолжая терроризировать Кейтаро своей надоедливой болтовнёй. Леа не смогла сдержать тихого смеха. — Жалкое зрелище, верно? Еë охватил ступор, даже смех сошёл на нет, оставшись внутри взметнувшейся паникой. Кожа покрылась мурашками, горло стянуло, зацарапало, свело — не страхом или испугом. Странным, нездоровым предвкушением. — Вы полагаете? — отозвалась Леа в своей привычной манере, чуть повернув к подошедшему мужчине лицо. Ей понадобилось лишь несколько секунд, чтобы оглядеть его полностью. Бледная кожа, уложенные набок чëрные волосы, изящные черты лица, лёгкий налёт манерности и высокомерия, выступающий даже в изгибе красивых, чуть капризных губ с идеальной линией контура, тонких, но чувственных. Насмешливый взгляд, блуждающий по всему её телу, был откровенно раздевающим, оценивающим, практически похотливым. И, несмотря на свою бледность и более изящные черты лица, стоящий перед ней мужчина был невероятно похож на Риндо. Вероятно, его брат — внешняя схожесть и чернеющая на шее татуировка свидетельствовали об этом лучше всяких слов. Наконец, закончив её оценивать, он холодно улыбнулся и приподнял одну бровь. — Я… полагаю, — ответил он насмешливо, переводя взгляд на толпу. — Весь сегодняшний вечер — одно сплошное жалкое зрелище. Ты ведь тоже так думаешь. Его фривольность ощущалась как ноготь по стеклу — невыносимо ужасно. Но Леа сглотнула едкое замечание вместе со сладким шампанским, стараясь не смотреть на него. — Может быть. — Но тебе нужно играть свою роль, правда? — продолжал он. — Быть милой и обворожительной, чтобы их кошельки как можно больше отвалили за ваш дурацкий спектакль. — Да, — не стала спорить Леа, ведь он был совершенно прав: — Так оно и есть. — Даже не будешь спорить? — поинтересовался Хайтани. — А в этом есть смысл? Теперь засмеялся он — слабо, еле слышно, с ощутимой хрипотцой — вероятно, от сигарет. — Ты могла хотя бы сказать, что ваш спектакль — не дурацкая трата времени и сил. — Я сказала то, что сказала. Не надо решать за меня, что я могла бы сказать, а что нет. — Ты слишком враждебно настроена, Леа, — заметил он со смешком. Плечи покрылись мурашками. — Это плохо. Я могу отговорить Риндо жертвовать в вашу школу деньги. — Он — Ваш брат? — притворилась Леа дурочкой. — Да. Младший брат. Поэтому мне иногда приходится его опекать… Леа знала, к чему он клонит. Сглотнула, понимая, что этот мужчина всё время наблюдал за ней, держась в стороне. — Даже от корыстных женщин, как ты. Почему ты сожгла его номер? — Как будто Вы не знаете, — Леа обернулась к нему и вызывающе уставилась на сияющую татуировку. — Господин Хайтани. Ваш… бизнес меня отпугивает. — Бизнес? — по слогам повторил он. — Так всё дело в нём? — Да. Поэтому будьте добры оставить меня в покое. — Я никогда не бываю добр, госпожа Куран, — перешёл Хайтани в наступление. — Поэтому скажу, что ты заинтересовала моего брата. Не знаю, что он в тебе нашёл. Он бывает очень щедр с женщинами, которые ему нравятся. Не упускай такую возможность. — Но я уже её упустила. Хайтани немного помолчал, явно обдумывая свою следующую реплику. — Я видел. Но я тоже… весьма щедр. Он протянул ей чёрную визитку, зажатую между рёбрами среднего и указательного пальцев. Куран непонимающе уставилась на неё — в голове не укладывалось, как мыслит этот человек и в какую сторону клонит. — Бери, — велел он, и Куран не смогла ослушаться его повелительного тона. — Может, тебе понадобится. Это не для общения, а на чёрный день. Вдруг тебе понадобится моя помощь. Тогда мой… бизнес сможет тебе помочь. Леа повертела чёрный прямоугольник в пальцах. Ничего цепляющего, только имя — Хайтани Ран, — и цифры номера. Серебряное тиснение. Видимо, раздаёт не каждому встречному. — Я не советую тебе сжигать её, — Ран, приблизившись к ней вплотную, наклонил лицо и заглянул прямо в глаза, зрачки в зрачки. Его нос практически касался её щеки. — Леа. Никто не знает, когда тебе может понадобиться рука помощи. Даже у вас существуют такие вещи, как соперничество и конкуренция. Избавляться от них — тоже моя работа. — Даже если и так, — медленно протянула Леа, — у меня не будет достаточно денег, чтобы заплатить Вам за это. — Не переживай. Ты сможешь платить не только деньгами, — его глаза вновь скользнули по её фигуре и многозначительно остановились на декольте, обнажающем лишь верхнюю часть груди. — Хорошо, — холодно процедила Куран, вновь схватившись с ним взглядом. — Не выкину. Его холодные цепкие пальцы сомкнулись вокруг её предплечья, сжали до едва ощутимой боли. С явной угрозой и предостережением. — Риндо ты уже упустила. Надеюсь, ты не такая дура, какой кажешься, и не повторишь своей ошибки. — Нет, господин Хайтани. Впредь я буду умнее. Сдержанно кивнув, Ран ещё раз обвёл её лицо внимательным взглядом и только потом отстранился, убрав руку в карман. Насмешливо поклонившись, он блеснул на неё сиреневым маревом своих глаз, после чего скрылся в толпе мирно переговаривающихся людей, которые, казалось, совсем ничего не заметили. Даже Кейтаро всё стоял на том же месте и разговаривал с той же женщиной. Рана словно и не было — лишь зажатая в пальцах визитка говорила о том, что его присутствие не было видением. Она вновь повертела её в руках, приблизила к носу и вдохнула — пахло им. Кедр, горечь сигарет, что-то сладкое. Нахмурившись, Леа ещë с минуту скользила взглядом по ровным иероглифам, думая о том, стоит ли сохранить эту визитку — ей казалось, что она может стать для неё ящиком пандоры. Но в его словах была толика правды… Конкуренция между ней и остальными балеринами была жестокой, она каждый день грозилась потерять своë место. Один промах будет стоить десяти премьер: им нельзя ошибаться, у них нет на это никакого права и возможности. Только избавляться от соперниц, прибегая к помощи преступника… — Немыслимо, — закончила она вслух, сжимая картонку в ладони. Края врезались в кожу, неприятно садня, но Леа эта боль была необходима, чтобы вернуться в реальность и понять, как бы заманчиво ни было его предложение, она не могла им воспользоваться. Потому что она способна держать планку самостоятельно. Потому что она могла быть первой во всём благодаря собственным стараниям и труду. Потому что она не стала бы покупать чью-то смерть за грязный секс. Леа, отойдя в угол, сунула визитку под резинку чулок и оправила длинное платье. У неё будет время подумать, нужна ли ей хоть какая-то, пусть даже и иллюзорная, связь с Хайтани. А сейчас ей нужно блистать.