Легенда Карельского перешейка

— Наверное, мне не следовало отдавать вам этот амулет. Вдруг его бывший владелец наш кровавый ярл, и теперь этот проклятый клинок топора с рунами принесет вам несчастье, — хмурясь, произнесла барышня Оксана, наблюдая за остановившимся у зеркала Яковом. Тот лишь пренебрежительно хмыкнул, поправляя и без того безупречный галстук. Прошло уже больше двух недель с их первого свидания с Колей, и теперь Яков чувствовал, как к нему не только возвращается давно забытое желание отлично выглядеть, но и в груди нарастает горячая волна, в которую совсем не вписывались ни барышня Оксана с ее сомнениями и нудными разговорами, ни, черт их дери, кровавые ярлы. — И вообще, — еще сильнее нахмурилась Оксана, поигрывая великолепным золотым браслетом с гранатами, тоже найденным на раскопках, который Яков разрешил ей взять для себя, — у меня такое чувство, словно мы обираем покойников. — Наши с вами труды, Оксана Леопольдовна, должны вознаграждаться, хотя бы в виде подобных маленьких, но приятных сюрпризов, — ответил Яков, бросая последний взгляд в зеркало. Все эти две недели Коля каждый день приходил к ним на раскопки, даря Якову свое тепло, свою удивительную душевную искренность, ласковый взгляд хрустальных ясных глаз, но сегодня — сегодня все будет по-другому. Сегодня им никто не будет мешать в их воскресной поездке в Выборг, на которую Коля согласился с полнейшим восторгом и охотой. — Возможно, вы и правы, — Оксана поднялась со стула, понимая, что хозяин комнаты намеривается ее покинуть. — Но все-таки будьте осторожны в дороге и берегите Колю. «Обязательно», — подумал про себя Яков, вспоминая мягкий, словно светящийся изнутри облик юноши. А Коля, оказывается, уже ждал его около заложенного экипажа и, не смея торопить, неспеша прогуливался подле, как в их самую первую встречу. И как и тогда Яков, едва увидев его снова, на мгновение забыл, как дышать. — Доброе утро, любезный Николай Васильевич, — церемонно проговорил Яков, хотя его глаза невербально послали юноше тайную нежную улыбку. — Вы сегодня без Якима? Яков снова парой слов вогнал его в краску. Коля отлично понимал, что с этим что-то нужно делать, но не представлял, что именно. Ведь когда Яков Петрович смотрел на него, все вокруг переставало иметь смысл и вес. Это началось в их самую первую встречу и продолжалось по сей день. Коле казалось, что его зависимость от этого человека росла день ото дня и от этого ему было удивительно хорошо и настолько же страшно. — Он остался в поместье, — мягко улыбнулся Коля, не смея отвести глаза от Якова. — Но для этого мне пришлось применить запрещенный прием. Припугнуть его продажей цыганам. Он так их боится, что постоянно воспринимает мою угрозу всерьез. — Да вы просто тиран какой-то, Николай Васильевич, — весело усмехнулся Яков, вместе с юношей устраиваясь в экипаже. Карета тронулась и постепенно набрала ход. Любуясь тонким лицом в обрамлении темных волос, Яков поинтересовался: — Бывали когда-нибудь в Выборге, любезный Николай Васильевич? — И, дождавшись отрицательного покачивания головы, начал рассказывать все, что ему самому известно об истории этих бывших шведских земель. Коля с удовольствием внимал глубокому бархатному голосу и размышлял над тем, как так получилось, что именно с Яковом Петровичем у него связаны самые яркие, исключая детские счастливые годы, конечно, эмоции… Работа на раскопках, новые знания и чувства, да даже вот это небольшое путешествие — все это ему в новинку, в первый раз. Именно с ним, Яковом Гуро. Да он даже в экипаже впервые ехал, в таком экипаже, поправил сам себя Коля, столичном, богатом и удобном, хотя сам был далеко не беден. — Кстати, — вдруг проговорил Яков, — сегодня утром рабочие вместе с Леопольдом Леопольдовичем по просьбе барышни Оксаны убрали так пугавшего вас ярла из раскопа. Наша неугомонная Оксана Леопольдовна настаивает на похоронном варяжском обряде, и мы были вынуждены дать свое согласие. — Что за обряд, Яков Петрович? — спросил Коля и глаза его загорелись искренним интересом. — Положим его в лодку и на закате, предварительно подпалив ее, пустим в море, — пояснил Яков, не понимая, зачем вообще согласился участвовать в этой средневековой и дремучей дикости. — Барышня Оксана считает, что огонь все очищает и снимает все проклятия. Надеюсь, вы придете на обряд? — Непременно… Это же уникальная возможность увидеть своими глазами древний обряд. «А еще побыть рядом с вами», — мысленно добавил Коля, опасаясь того, что его щеки опять предательски окрасятся розовым. А карета тем временем уже подъехала к Выборгу. Коля невольно приник к окну, наблюдая за тем, как пряничный город, в стеклах которого отражалось ласковое июльское солнце, наплывает на них. — Как здесь красиво! — бесхитростно восторгался Коля, любуясь величественными фасадами, брусчаткой, рыночной площадью с древней белоснежной башенкой… Карета свернула в проулок и остановилась около небольшого здания так понравившейся Якову гостиницы. Ее говорливый хозяин с радостью вышел навстречу посетителям. Да, конечно, они позаботятся о лошадях, пока их гости погуляют, а пока — не угодно ли господам отведать чудесных местных рогаликов с тмином, запивая все это черничным взваром? — Может, в самом деле перекусим перед прогулкой, как вы, Коля? Согласны? — мягко проговорил Яков. Коля кивнул, соглашаясь на все, даже не слыша вопроса. Он чувствовал себя как маленький ребенок перед Рождеством, которое в летний день подарил ему Яков Петрович. Уже спустя мгновение на открытой веранде они перекусывали действительно вкусными, нежнейшими рогаликами, запивая их теплым взваром, а потом, насытившись, направились в так манящий Колю, пряничный город. Там, на старинных, покрытых брусчаткой улицах, по которым они бродили больше часа, восхищенного Колю сразу захватили запахи: далекий запах моря и рыбы; сложный острый запах из галантерейной лавочки; сладковато-пыльный — из лавки букиниста; свежий цветочный — из магазинчика с цветами и притягательный, ароматно-медовый с резкой ноткой кофе — из нарядной кондитерской, расположившийся на первом этаже длинного розового дома, двери которой Яков открыл приглашающим жестом: — Зайдем, Николай Васильевич? Коля кивнув, сделал шаг вперед, сразу же попадая в величественное царство конфет, карамели, пирожных, пирожков и уложенного горкой шоколада в ярких обертках. — Какой аромат! — вырвалось у Коли, еще до того, как он успел оглядеться. А затем взгляд его упал на яркие коробочки с десертами и сердце Якова почти остановилось. Потому что Коля сейчас выглядел абсолютно счастливым… Этого нежного мальчика было так легко заворожить. Сердце Якова сжалось от понимания того, как же мало этому еще совсем ребенку было нужно для счастья… — Господа желают что-нибудь? — Очаровательная, затянутая в корсет чухоночка, видно, хозяйка лавки, улыбнулась им, показывая мелкие белоснежные зубки. — Может, десерт? Пралине? Или кофе? У нас, — и махнула рукой вглубь кондитерской, — можно посидеть и отдохнуть. — Выбирайте, Коля, — предложил Яков, и уже обращаясь к чухоночке, добавил: — Два кофе, пожалуйста. — Кофе в кофейнике будет, — весело отозвалась та, пока Коля застыл перед прилавком, раздумывая, что бы ему выбрать. В итоге, дело решил Яков, набрав всего и понемногу. Коля даже растерялся от обилия тарелочек со сладостями, которые вскоре заполнили небольшой столик кофейни. Ему даже стало неловко — но когда Яков Петрович налил им кофе из медного кофейника, Коля окончательно осмелел под теплым темным взглядом. — А какие десерты любите Вы, Яков Петрович? — спросил Коля, аккуратно откусив кусочек сахарной слойки. — В столице наверняка кондитерские на каждом шагу? Якову очень хотелось ответить, что рядом с Колей ему по нраву любой десерт, и даже сухая ржаная краюха покажется пищей богов, но здесь, в присутствии вертлявой хозяюшки кофейни, губы произнесли совсем не то, о чем шептало сердце: — К сожалению, я не завсегдатай столичных кондитерских, Коля. А насчет десертов… Те вафли с черникой, которыми вы угощали меня в Сувенире, были самым лучшим, что я когда-либо пробовал в своей жизни. — В самом деле? — Коля был приятно удивлен и снова смущен. — Вы просто льстите нашему повару… Его смеющиеся глаза и перепачканные в легком сливочном креме тонкие пальцы вновь сделали Якова самым счастливым человеком на земле. — Тогда вы просто обязаны попробовать все десерты, что он готовит, — продолжил Коля. — С удовольствием, — отозвался Яков, вновь беззастенчиво любуясь подзагоревшим на раскопках лицом юноши. — Но завтра к вам в Сувенир собирается наша неутомимая Оксана Леопольдовна, так что ей и пробовать десерты. — Я буду рад узнать её получше, мы так давно не виделись, а на раскопках нет времени на разговоры. Пока Коля, увлекшись и блестя глазами, предался воспоминаниям об их с Оксаной детских проделках, Яков вдруг вспомнил сказанное девушкой в первый день его приезда: «То было самое счастливое лето в моей жизни...» Взор Оксаны тогда потух, и Яков замер, только сейчас понимая, что Коля даже не знает — (не помнит?) — как его милейший дядюшка избавился от подруги его детства. А значит, прав был он, Яков, сразу же после посещения Сувенира послав Степана в Петербург, к чиновнику по особым поручениям при генерале-губернаторе — к своему приятелю Александру Христофоровичу Бинху, с целью не только найти лучшего доктора для Коли, но и разузнать все, что можно, о господине Данишевском и докторе с крысиной мордочкой — об Августе Ивановиче Гофмане. Коля, не догадываясь о его размышлениях, весело щебетал и Яков, отставив подальше беспочвенные пока подозрения, позволил вовлечь себя в разговор, прихлебывая кофе из изящной тонкостенной чашечки. Время потянулось далеко за полдень, сладости на их столике в кондитерской таяли, заставляя Якова вспомнить о том, ради чего они сегодня здесь оказались. — Однако, не будем засиживаться, Николай Васильевич, — Яков жестом подозвал чухоночку, желая расплатиться. — Мы и малой части Выборга не посмотрели. Коля с сожалением посмотрел на оставляемые ими, недоеденные сладости, но когда они вышли из кондитерской, все сожаления забылись мгновенно. Старый город сразу забрал в свой плен и его, и Якова Петровича. Город вывел их на набережную, к стародавнему крепкостенному замку, заставившему Колю ахнуть от восторга; а затем город увел их в бесконечную прогулку под липами; заманил их на свои брусчатые улочки, являя им то белоснежной фартук чьей-то горничной, то тележку старьевщика, то очаровательный домик, украшенный горшками с цветками, то открытую террасу маленького ресторанчика, где они оба нашли и прохладу, и уют, обедая прекрасной жаренной рыбой с вездесущими грибами и картофелем; город снова выманил их на улочки, заставляя гулять почти рука об руку до первых вечерних сумерек, которые оба встретили с сожалением, понимая, что этот, похищенный у жизни день — их день, — подошел к концу. Здесь, под липами, в маленьком сквере, через который они оба неспешно брели к гостинице, звенела музыка из особнячка напротив. За открытыми по случаю теплого дня окнами кружились пары и Яков, увидев интерес на лице юноши, вдруг спросил: — Хотите потанцевать, Коля? — Я не умею, — с явным сожалением отозвался Коля, продолжая наблюдать за вальсирующими парами. — Но ничего нет проще, чем научиться. Яков Петрович неожиданно оказался слишком близко… слишком рядом, но в теплом вечернем сумраке Колю это совершенно не смутило. Сильная, но нежная рука, мягко направив, отпустила его ладонь на широкое мужское плечо, а другая рука Якова осторожно обняла Колю за талию. Полностью доверившись своему партнеру, Коля, слушая ненавязчивые наставления, постепенно подстроился под ритм. Стараясь не путаться в ногах, он двигался сначала медленно и неуверенно, с каждым шагом все больше и больше увлекаясь и расслабляясь… пока музыка вдруг не оборвалась и они с Яковом не оказались лицом к лицу — разгоряченные танцем и тяжело дышащие. — Вы молодец, Коля, — очень тихо проговорил Яков, взяв в свои ладони его руку и неожиданно поднеся ее к своим губам. Коля широко распахнул глаза, а Яков, склонив голову даже не целовал подрагивающие тонкие пальцы — лишь осторожно касался губами, словно боясь спугнуть возникшее меж ними единение. — Простите, Коля, — Яков поднял голову, на секунду утонув в нежно-голубых омутах напротив. — Я, кажется. позволил себе… Едва дыша, Коля слышал, как шумит кровь в ушах и, будучи совершенно растерянным, замер напротив Якова, резко выдернув ладонь из теплых пальцев, но тут же пожалел об этом, потому что на лицо мужчины тут же набежала тень… А под липы уже вторглась какая-то чужая, развеселая пестрая компания, заставляя их обоих растерянно оглянуться и, не сговариваясь, устремиться к гостинице. Поцелуй висел меж ними легкой дымкой, к великому облегчению для Коли — не разъединяя, а, напротив, связывая их двоих какой-то общей, особенной тайной… Он заставлял их более чутко прислушиваться друг к другу и под липами, и в гостинице, и в экипаже по пути назад… Коля не знал, что должен сказать, а потому молчал. Мысли в голове были странными и абсолютно беспорядочными, а еще то место на ладони словно горело огнем, хотя его едва-едва опалило дыханием. Коля понимал — ему нужно время и уединение, чтобы понять себя и свои чувства. Уже в глубоких сумерках экипаж Якова подъехал к массивным воротам Сувенира, около которых в нетерпеливом ожидании топтался Яким, выглядывая своего запропавшего барина. — До свидания, Коля. — Яков осторожно коснулся его руки и Коля прикоснулся в ответ — рука потянулась сама, — и, не дав себе передумать, стремительно выбрался из экипажа. Карета отъехала, и Яков, расслабившись, откинулся на подушки, унося с собой прошедший волшебный день: пряничные домики Выборга, аромат сладостей из кондитерской, взгляд хрустальных счастливых глаз, и последнее робкое прикосновение. — Приехали, Яков Петрович, — окликнул его возница, останавливая экипаж у гостиницы. Первым, кого увидел Яков, выбравшись наружу, был знакомый незнакомец с пышными светлыми волосами под треуголкой. — Сашка! — воскликнул Яков, когда в свете единственного фонаря на фасаде гостиницы незнакомец повернулся к нему лицом. — Сашка Бинх…