♪ Mad Sounds — Arctic Monkeys ♪
На кухне душно. На сковородке аппетитно скворчат мелконарезанные кусочки курицы. Из зала доносится какая-то слащавая песенка, и Гэвин курит, пытаясь не попасть дымом по чувствительному датчику, напевая её себе под нос.
Mad sounds in your ears Make you feel alright They bring you back to life
Ко второй годовщине их отношений Гэвин готовится. Не то чтобы на первую было не так. Просто год назад они так и не поужинали — их обоих вызвали в поле аккурат к восьми вечера. Рид солит воду и чуть убавляет огонь. Волнуется: как девчонка какая-то, теперь-то уж точно. Он раскуривает третью сигарету за вечер, когда о себе напоминает разогретая духовка. Рид чертыхается и ставит в печь шоколадный кекс, который ему удаётся замесить со второй попытки. Инструкции на тупых красочных упаковках со счастливыми американками в полосатых фартуках никогда не давались ему легко. Даже часы над ним смеются: без пяти восемь, значит, Ричард придёт через двадцать минут. — Твою-то мать… — Гэвин хмурится и чешет подбородок. Ему не хватит времени всё приготовить, хотя бы немного убраться на кухне и сходить в душ. Идея ударяет в голову через секунду. Гэвин решается позвонить, а не написать. Чтобы наверняка. Три убийственно долгих гудка, нервно дёргающаяся нога и вот — ответ: — Гэвин? У Рида секунда, чтобы хорошо сыграть. Ему невероятно жарко. — А, привет, — Гэвин пытается звучать спокойно. Даже жалеет, что на фоне для большей убедительности не шумит телевизор. Ему почему-то хочется оставить всё в тайне. — Купи пива по пути домой. Там игра по И-ЭС-ПИ-ЭН, запить нечем. Затянувшееся молчание на другом конце провода заставляет ощутить не только стыд, как если бы Рид совсем забыл про годовщину и не готовился, но и чужую усталость. Это ведь сверхурочная смена, которую Стёрну дали по его, Гэвина, милости. Пришлось выпрашивать переработку у Джеффри, игнорируя огромного слона в комнате — факт того, что каждая собака в отделе, включая Фаулера, уже давно знала, что они с Ричардом встречаются и живут вместе. И что в апреле у них годовщина. За это стыдно — совсем немного. — Хорошо. Что-то ещё? — Не, — Рид зевает, пожалуй, слишком наигранно, а после как бы невзначай спрашивает: — Ты ещё на работе? — Ага. Третьей на линию подключается недосказанность. Гэвин уверен, что Стёрну покажется, будто он забыл про такую дату — от этого и хорошо, и больно. Ричарду кажется, что Рид полный дурак, раз решил так его обмануть: в кафетерии целыми днями крутят спортивные каналы, и сегодня Хэнк там не околачивается. Значит, никакой игры вечером не будет. Ему едва удаётся сдержать улыбку и не испортить сценку, в которую Гэвин сам себя загнал. Ричард говорит: — Скоро буду, — и кладёт трубку. Врать Гэвин совсем не умеет. Стёрн откладывает мобильный в сторону и обещает себе по пути заехать в аптеку.Mad sounds in your ears They make you get up and dance, they make you get up
На другом конце провода победные фанфары почти глушат музыку из гостиной. Гэвину кажется, что актёр из него вышел бы отличный: так легко Ричард повёлся и так легко подарил ему ещё сорок минут. Рука сама тянется к новой сигарете. Конечно, в качестве награды. Что-то типа «Оскара» за потрясающую актёрскую игру, ещё бы Гэвин тут переживал…Yeah, they make you get up
— Так… — Рид затягивается и вспоминает, что должен сделать. Отковырять пригоревшую курицу, для начала. Было бы неплохо купить себе андроида-кухарку от этого Камски, думает Гэвин, подливая больше масла в сковородку. Силиконовая лопатка справляется с приставшим мясом не сразу, зато курица теперь выглядит поаппетитнее. В какой-то степени. Недолго думая Гэвин отправляет к курице пасту, заливает всё сливками, а после проверяет кекс. Выдыхает сигаретный дым прямо в вытяжку. Поправляет пижамные штаны и отправляется бриться. Подпевает песне, довольный своим гениальным планом. Пританцовывает, подмигивает отражению.Love buckles under the strain Of those wild nights Run but you cannot hide
О, какой же он ахуенный парень. И коп из него ничего такой: ради того, чтобы уйти сегодня пораньше ему пришлось неделю разбирать висяки и незаконченные отчёты. Чище репутация сейчас только у Стёрна. Этот псих всё сдаёт вовремя. Рид проверяет пасту и выключает огонь. Пока приготовится кекс, он успеет помыться и растянуться.Mad sounds in your ears They make you get up and dance, they make you get up All night long they reappear They make you get up and dance Yeah, they make you get up…
Переодевшись, Гэвин отправляется стелить скатерть и зажигать свечи, и в процессе — когда на столе лежат ложки, ножи и вилки, когда стоят два красивых бокала и бутылка какого-то пижонского вина, когда на тарелках дымится, по скромному мнению повара, ахуительная сочная паста — не ловит в себе ни единого голосочка, ни единого писка про стыд, про стрём, про «девчачье поведение». Стол выглядит богемно. Даже «тряпкой» себя назвать не тянет. И от приторности намечающегося вечера не скрипят зубы. Что-то большое, выше его самого, заставляет безропотно следовать таким вот порывам. Дарить глупые подарки на Рождество. На Валентинов день писать записочки, как какая-то школьница. И ещё — праздновать годовщины. Риду просто этого хочется, — делать жизнь дорогого человека лучше. И это расхождение с привычным, эта, если угодно, девиация, вовсе его не пугает. Когда в прихожей загорается свет, Гэвин стоит у косяка с гулко заходящимся сердцем. — Привет, — голос чуть дрожит; Гэвин так собой доволен, что оголодавшие бабочки, бьющиеся спазмами в желудке, заставляют его чуть скрючиться. Уши и шея горят. Ричард щурится, анализирует, замечает и чистоту, и запах, и тепло с кухни. Улыбается тонко, — догадывается — но пока не спешит делать заявлений. Снимает пальто. — Я купил пиво. Рид не знает, стоит вывалить всё сразу или подождать. Он-то уверен, Ричард ни о чём не догадывается. — Ещё я знаю, — Ричард не сводит с Рида глаз, проходя вглубь дома. На серой радужке осторожно переливается веселье, — что сегодня не играет ни одна из твоих любимых команд.Suppose you've gotta do what you've gotta do
We just weren't feelin' how we wanted to
Гэвин поджимает губы, пытаясь сдержать улыбку, хмурится нарочито. Стёрн продолжает: — И знаю, что это была твоя инициатива — дать мне четыре дополнительных часа на сегодня.You sit and try sometimes but you just can't figure out what went wrong
Then out of nowhere, somebody comes and hits you with an
Пара шагов к кухне, и все ридовы труды оказываются перед его глазами. Из-за спины, улыбчивое: — Я приготовил ужин. Стёрн заметно расслабляется. Чужое внимание горячей волной пробивает спину и растекается в груди, улыбку с лица убрать уже не получается.Ooh la la la, ooh la la la, ooh la la la, ooh Ooh la la la, ooh la la la, ooh la la la, ooh…
Чёрная остроносая туфля глухо падает где-то у двери рядом с первой. В спальне темно, свет доходит до комнаты только с кухни, и, отскакивая от зеркала, каскадом падает на потолок и стены. Гэвин шепчет, пока его старательно исцеловывают: — Паста вышла сладкой… Ему нечем дышать. Ричард наваливается на него всем своим телом — таким знакомым, что Рид может безошибочно вычислить вес каждой пуговички его рубашки относительно веса его обнажённого. У Стёрна не глаза — два истлевших уголька. И влажные губы, которыми он говорит, срываясь на хрипотцу: — Паста вышла великолепной, Гэвин. Рид ухмыляется и ёрзает под ним, выставляется, дразнит бёдрами. Стёрн глубоко вздыхает, и Гэвин гордо приписывает себе причинность этой реакции. Ричард чуть ведёт бёдрами, наклоняется к самому его уху и выдаёт, срываясь на хрипотцу: — Детка, я так тебя хочу… Гэвин смеётся, а после стонет тихо: Стёрн сжимает его привставший член через ткань штанов. Рид слышит, как он расстёгивает свои брюки. Приподнимает Гэвина и снимает и его тоже, и Рид, не в силах удержать себя, больно ударяется задницей о чужой пах. Опять ёрзает, хрустит хлопковой простынёй. И не помнит, когда оказывается без белья. — Гэвин… Хочется ответить, но в голове каша. Своё тело Рид ощущает только там, где соприкасается с ричардовой офисной рубашкой. Ему становится мало этого ощущения. Он просит: «Сними эту хуйню». И вскоре чужая горячая кожа знакомо отпечатывается на спине. — Ты подготовился. Рид слышит, как Ричард улыбается. Слышит, как надевает презерватив и достаёт смазку. Минуты, когда его не накрывает чужое тело, когда ничего не греет горящую кожу, искусанную и исцелованную, кажутся наказанием. До тех пор, пока в него не входят во всю длину. Рид растянулся недостаточно хорошо, и Ричард это чувствует. Он извиняется, — целует лопатки и гладит по спине — даёт Гэвину немного времени. — Ты какой узкий, боже… — и начинает двигаться, пока Гэвин судорожно дышит. Ускоряется. Стонет откуда-то сверху — Гэвину кажется, что этот стон принадлежит ему. Сбивается с ритма через минуту — шепчет Гэвину в загривок о чём-то; Гэвин не слышит. Гэвин проходится членом по простыне с каждым ричардовым толчком. Его накрывает: — Я люблю тебя… Ричи, твою мать, я люблю тебя… И никакой частью сознания за это не стыдно. Не стыдно, что он так быстро кончил. Не стыдно, что такое наговорил. Не стыдно, что взял не те сливки и паста вышла сладкой. Стёрну требуется ещё несколько движений, чтобы кончить. Он надрывно дышит, припадая грудью к спине Гэвина. Целует пьяно. Переплетает пальцы. Тычется носом в загривок. Ответное признание влажными вздохами ложится на плечо.* * *
Ричард открывает окно и запускает в спальню прохладный апрельский воздух. Падает рядом, гладит разморённого Гэвина по груди. Закрывает глаза и, кажется, засыпает на какое-то время. А потом до него доносится улыбчивое: — Я ещё кекс приготовил… И всем в комнате становится ясно: намечается второй раунд.