δangerous woman

      Сначала Элеонора не поверила своим глазам: её новоиспечённый муж был прижат её бывшим мужем к полу, а из ванной вышла полуголая жена Алёхина. Что, почему, как произошла эта абсурдная ситуация, — но факт на лицо — её последний вагон отцепился и, не теряя ни минуты, прицепился к другому составу.       «Витя, он мой последний вагон. Да, не лучший вариант, но… зато в старости будет не скучно», — как раз невзначай прощебетала она, отправляясь под венец. Но в его глазах, на секунду, или лишь показалось… Невеста увидела ответ на её слова: «Он тебе не нужен».       Ещё в самом начале отношений с Нагиевым, Витя предостерегал бывшую жену: «Эль, вот зря ерундой маешься. Не стоит он того». Но она и слушать ничего не хотела, словно в забытье шагала в ногу с тем, кто преданно ждал, когда о нём вновь заговорят, когда он вновь окажется в заголовках газет. А в её надеждах и мечтах было иное — семейное счастье, поездки, поцелуи. Обыденное счастье двух влюблённых сердец. Где-то в груди теплилась надежда, что это её последний брак — в котором она обретёт себя и мужчину, которой станет её стеной. Но вновь — надежды разбились о кафель.       «Пошёл вон», — лишь чётко произнесла Элеонора, с презрением смотря на опешившего Нагиева. Он оправдывался, бегал глазами с бывшей жены на нынешнюю. И проклинал Баринова, который так не вовремя ворвался к нему в номер.       «Это не то, что ты подумала, милая», — громко кричал Дима. Он бежал со всех ног за ней, не ожидая подвоха. Но нет, в какой-то момент, женщина обернулась, оказалась лицом к лицу с обидчиком и немедля, вложив всю силу, — дала пощёчину. Злая, разъярённая не на шутку, она смотрела в глаза подонку, который разбил её и без того хрупкое сердце.       «Я подаю на развод. Это во-первых. И за эту… оплошность — не забудь выложить десять миллионов, подонок», — громко во всеуслышание произнесла Элеонора. Ей было больно. Она хотела утопиться в алкоголе, заглушить боль сигаретным дымом в лёгких. Но последняя капля рассудка твердила Бариновским голосом: «Эль, вот зря ерундой маешься. Не стоит он того». И вправду, Нагиев не стоил и пальца женщины.       И в момент был принят план действий — ей захотелось простого человеческого тепла, разговора с человеком, который примет её проблемы; её очередное несчастье; к Вите. Но сначала Элеоноре нужно было остыть, прогнать мысли и подготовить план мести тому, кто так беспощадно расправился с её любовью. Или же… каждый раз, когда она ставила под вопрос — самой себе — любовь это или, скорее, желание быть с кем-то, а не одной, — хотелось спрятаться, закрыть уши и как маленькая девочка вопить: «Ничего не вижу, ничего не слышу и знать, вообще-то, не хочу». Страшно отвечать на вопрос, ответа на которой не существует.       Недолго думая, хозяйка отеля подошла к охраннику и властно попросила:       — Из триста тринадцатого нужно выдворить парочку. И больше никогда этих двух не впускать в мой отель.       — Элеонора Андреевна, но как-то… — начал невнятно охранник, но её тут же перебил грубый голос начальницы.       — Без как-то. Делай, что тебе говорят. Иначе уволю.       Коронная фраза Элеоноры, которая в известных кругах заставляла многих встрепенуться. Для кого-то, к примеру, для Баринова — фраза ничего не значила, ведь он, словно Ахиллес, выбирался из любых ситуаций чистым. А для кого-то, раз услышал фразочку — и второй станет решающим, к примеру, для этого охранника. Поэтому он немедля отправился в триста тринадцатый, не задумываясь, кто там и что он сделал хозяйке.       Она в свою очередь оправилась к барной стойке. По дороге Элеонора осматривалась, ловила себя на мысли, что отель стал для неё отдушиной и причиной, почему она ещё не наложила на себя руки. А ведь могла — когда умер её третий муж; или же в момент сейчас, когда с ней поступили так по-свински. Хотя… во многих ситуациях она была не лучше, и с отвращением к себе вспоминала ситуацию с Денисом. Но каждый раз оправдывалась сама перед собой: «Я же не знала!».       Сев за барную стойку, хозяйка отеля подозвала к себе бармена:       — Будь добр, виски.       — Да, Элеонора Андреевна.       И через минуту в её руке находился стакан с виски. Как ни странно, но это был любимый виски её бывшего первого мужа. Витя часто распивал его в конце рабочего дня, и она это прекрасно знала. Знала, что он нередко заходит в бар, как в дом родной, и берёт взаймы бутылочку, а с зарплаты возвращает. Знала и всегда закрывала глаза, потому что это он, а ни кто-то другой.       Осушив залпом бокал, она протянула его бармену и кивнула головой:       — Ещё.       Желание женщины закон, а желание женщины хозяйки отеля — закон без права на слово «нет» или же «может, вам хватит». Элеонора знала свою меру и сколько нужно выпить, чтоб боль в сердце поутихла. Два бокала виски, сладкая месть и безудержный секс, — после этого коктейля боль, как рукой снимало.       — Эй, Мих, а ты знаешь, что сегодня Спартак игр… — навеселе заявился на бар один из поваров, но, завидев начальницу, прокашлялся: — Извините, Элеонора Андреевна. Я за апельсинами зашёл. Я уже ухожу.       — Спартак значит, — призадумалась женщина и протянула бармену стакан. — Как тебя? — щелчок пальцев с прищуром, от которого мурашки по коже.       — О-Олег, — повар с заиканием произнес своё имя, готовясь к тираде.       — Олег, а с кем играют эти инвалиды? — с тем же прищуром.       — С ЦСКА, кажется, — неуверенно ответил повар Олег.       После его слов хозяйка встала с барного стула и уже было собралась в сторону кухни, но на мгновение обернулась и с хитрой ухмылкой произнесла:       — Вот эти молодцы и спасут тебя от увольнения. А вот если Спартак выиграет — можешь завтра на работу не выходить, — бармен и повар с изумлением смотрели на хозяйку, — а эти кривоногие выигрывают реже, чем я выхожу замуж за придурков, так что шансы у тебя велики… Иди работай! И чтоб в зале я тебя больше в форме не видела.       Махнула рукой и пошла в сторону кухни, оставив работников в недоумении.       — Олег, что это, чёрт возьми, только что было? — не отойдя от шока, спросил бармен.       — А до тебя что, ещё не дошло? Горничные рассказали, что Нагиев Элеоноре изменил… Хошь прикол с кем? С женой Алёхина! Во замес! — протороторил Олег, взяв в руки два апельсина. — Это для прикрытие.       — Твою ж… А я то думаю, что она так убивается. Обычно винишко, шампань. А тут виски без закуски…       Пока сотрудники сочиняли сплетни, Элеонора времени зря не теряла. Спартак играет, значит — Витя сидит у себя в кабинете и всеми фибрами души надеется, что его любимые кривоногие футболисты выиграют. Но как верно она заметила, они перестали выигрывать практически сразу, как только они развелись. Знак ли это?       Без стука Элеонора отворяет дверь кабинета шефа и бесцеремонно входит в душное помещение. А её никто и не ждал вовсе, — шеф сидел за своим столом и завороженно смотрел на телевизор, периодически выкрикивая: «Ну давайте же, инвалиды!». Но лишь до того момента, пока не вошла его бывшая жена. Почему-то он не был удивлён.       — Эля? Ты чего… поздно? Что-то случилось в зале? Или… — начал было Виктор, смотря то на телевизор, то на Элеонору.       — Случилось? Да, случилось, — наигранно улыбнулась Галанова, мысленно уговаривая себя не расплакаться. Её же внимание всё было на бывшем муже. В этот момент он казался самым родным человеком во всём отеле. Да, они ненавидели друг друга, подкалывали, всячески выводили на эмоции. Но в отчаянии — идти больше не к кому.       Баринов ещё в номере отеля рассказал ей, почему заявился к Нагиеву. Эта не была ревность по отношению к ней. Это было отеческое чувство, он боялся за дочь, и что этот лысый совсем аморальное животное. И она прекрасно понимала его и его мотивы. Что-что, а отцом он оказался не самым плохим. Мужем — возможно. Отцом — отнюдь.       — Эль, ты… невовремя совсем. Может, — Виктор изо всех сил пытался вновь сосредоточиться на игре, но женщина отвлекала всем своим видом. Она пугала его своей открытостью, честными глазами. И тем, что она не стала язвить ему с порога.       — Вить, тебе до сих пор эти инвалиды, эта выпивка, эта дурацкая игра «все плохие — я хороший» дороже? Дороже родных? Дороже… кто она там тебе, Елена твоя! — женщина и сама не заметила, как перешла на повышенный тон. Она встала напротив, закрыв собой обзор на телевизор.       — Не начинай. И… Эль, я не хочу с тобой сейчас об этом говорить, — Баринов пытался избежать разговора; всем естеством сопротивлялся, желая в очередной раз уйти в укрытие. — К тому же, ты пьяна…       — Два бокала виски во мне, не больше. И это ты называешь пьяна?! — шах и мат; смотрит в глаза, изучает некогда любимое лицо. — Мне уйти?       — Будь так добра, — он отвечает непринужденно, считая, что это очередная часть их игры в бывших супругов.       — Всё-таки дороже, — её шёпот пробирает до дрожи, и когда она уже собирается покидать кабинет — Баринов выключает телевизор и тяжело вздыхает. Она не права. Где-то в глубине души она знала ответ на свой недавно заданный ответ, но она ни разу не слышала его из уст бывшего супруга.       Даже, когда они расходились, Элеонора оставалась для него важной фигурой. Она, их дочь, их общие проблемы — были важнее и дороже, чем футбол, казино и даже работа. Но почему-то его тянуло на это дно, каждый раз нужно было оправдываться. В какой-то момент, после измены жены, он понял, что в действительности сам довёл её до этого; сам уничтожил их семейную жизнь, сам перестал уделять время мелочам, из которых и состоит семейное счастье. Приносил в дом деньги и считал, что этого достаточно. Но для такой, как Элеонора, было бы недостаточно и замки строить.       — Не говори ерунды, — четко проговорил Баринов.       — Да? Ерунды? А мне кажется, что как раз не ерунда, — Галанова обернулась и с ухмылкой посмотрела на бывшего мужа. — Ты спросил, что-то случилось… Вить, я опять поверила в то, что я кому-то дороже, чем деньги, признание и… и я дура.       — Эль, ну с кем не бывает.       — Со мной иначе не бывает, — отчаянно ответила женщина. Поняв, что может остаться, она села на диван и запрокинула головой. — И всё же с тебя началось. Признайся, ты меня проклял? К гадалке сходил?       — Ну и выдумщица, ты, конечно, — Баринов не смог не улыбнуться. Его забавляло то, как они разговаривали — без яда; без упрёков; хотя и понимание того, что ещё не вечер — не покидало. — Или нет, как говорил Шрек: «Если бы это был я, ты бы уже сдох». Ну, сдохла.       — Дурак, — и внезапно, даже для самой себя, Элеонора рассмеялась. Кинула в заносчивого шефа декоративную подушку. — Каким ты был, таким остался.       — Я изменился. Ты что, не видишь? Я схуднул! Аж на четыре килограмма! — продолжал ёрничать шеф. Он делал это специально, чтобы видеть, как его бывшая жена заливисто смеётся. Её смех, улыбка напоминали ему о том, как же прекрасно начиналась их история. И как же он любил искреннюю Элеонору, — без пафоса и нарочитости.       — Извини, Витюш, но не вижу, — и смех не прекратился.       До тех пор, пока сам Виктор не сменил улыбку на серьезное выражение лица. Между ними образовалась связь, — оба были поглощены воспоминаниями, тем трепетом, который был когда-то между ними; понимание с полуслова. Когда всё разрушилось? В какой момент появилась эта трещина в их отношениях?       — Ты пришла ко мне, потому что…       — Потому что ты единственный, к кому я могу так заявиться, — перебила его Элеонора. — И потом не пожалеть.       — Ты уверена, что не пожалеешь? — почти шепотом спросил шеф, смотря в глаза бывшей супруге.       — Мне терять некого и нечего.       Её слова ножом пролетели мимо сердца Виктора, едва не задев. Ему было что терять, он знал, что цена счастья — слишком велика. Можно поддаться соблазну, удовлетворить его, а потом жалеть, — долго и мучительно. Прошлого не вернёшь, и ошибки, сделанные тогда, пойдут за ними следом на протяжении всего оставшегося пути. Его гулянки, её измена. Его слова о том, что он больше никогда не посмотрит в её сторону.       Хотя о последнем — враньё. Ни раз, ни два, — он смотрел в её сторону, был на грани. Но каждый раз задавал себе вопрос: «Стоит ли мгновенное счастье, счастья с женщиной, которая преданно ждёт его дома?». И всегда ответ был одним и тем же: «Не стоит».       — Не говори так. У тебя есть Катя. У тебя есть отель…       — У меня есть Катя. У меня есть отель. И вечная боль от обиды на себя, — Элеонора вздохнула и провела рукой по щеке. Одна скупая слеза хотела скатиться по щеке — почти показательное выступление, да непроизвольное.       — Эля, чего обижаться на себя? Нужно идти вперёд…       — Я смотрю, ты далеко ушёл, — она попыталась ухмыльнуться, показать, что ещё в силах уколоть, но слёзы одна за другой — покатились по её щекам. — Идиотская ситуация…       — Черт бы тебя побрал!       Он пытался держать между ними дистанцию, но, увидев слёзы, невидимая стена пала; и Виктор оказался рядом. Сел на левую сторону дивана и, как будто не было и четырнадцати лет развода, начал утешать. Вытирал большими пальцами руки её слёзы, которые не прекращали своего хода.       — И из-за чего плакать? Из-за этого обалдуя? Ты думаешь, он стоит твоих слёз? И чиха это лысое чм… чучело недостойно, — приговаривал Баринов, утопая в заплаканных глубоких глазах некогда любимой женщины.       — Да пошёл он! — стиснула зубы. — Баринов я…       Они замерли в оцепенении. Глаза в глаза, ещё мгновение и произойдёт то, что было под запретом. И когда Элеонора решается, хватает его за воротник, притягивая к себе — отворяется дверь:       — Вить, поздравляю! Не думал, что Спартак выиграет. Ой не думал!       Михаил Джекович оборачивается и видит начальницу с шефом, которые успели отсесть друг от друга.       — Ой, извините. Я помешал?       — Более чем, — прокашлявшись, произнесла Элеонора. Управляющий извинился и покинул кабинет.       — Опасная ты женщина, Элеонора, — разрушил тишину Баринов, вставая с дивана. — Не делай так больше. Никогда.       — Боишься, что понравится? — провела руками по своим щекам.       — Мне нечего бояться. Я знаю, что мне понравится. Но я не хочу играть в твои игры.