Будни первой спальни

Лололошка в Богов никогда не верил. Нет, он знает об их существовании, он с ними общался, на минуточку. Но он не приносил жертв, не возносил молитв, не почитал. Сколько бы миров он не забыл, он уверен в одном – к Богам и вере он был равнодушен. Но сейчас...О. Сейчас он готов был поверить. Сейчас он был готов отдать всего себя, лишь бы изменить прошлое. Сейчас он был готов пожертвовать всем, лишь бы вернуть Брендона назад. Даже ценой своей собственной жизни. Он просто, знаете, вспомнил кое-что. Одну тихую, далёкую сцену. Ещё из другой реальности. В другом мире. Жарком и жестоком. –П-пожалуйста, закрой глаза.–Бормочет Абди едва слышимо, придерживая на весу бледную руку.–Это слишком... м... Личное. Н-нет, т-то есть- Лололошка послушно прикрывает глаза и Абди выдыхает. Холодное лезвие ножа касается кожи. Они в тесной тёмной комнате, и весь свет, что у них есть – это слабое пламя свечи. Но этого им достаточно. Богине смерти не нужен свет, чтобы услышать молитву из уст абда. Абди начинает шептать, и кожу Лололошки рассекает жгучая боль. Он терпит. И не такое переживал. –О, Великая Кнефмтити... Лололошка крепче сжимает в руках нож, держа руку над ванной. Он молится впервые. Он не уверен, что обычного ножа вообще достаточно. Он не уверен в том, что его ран хватит, что его боли хватит. Кажется, будто покрой он ранами всё тело – и этого будет мало. Но он старается об этом не думать. Вместо этого он проводит лезвием по бледной коже. И это куда больнее, чем он помнил. –О, Великая Кнефмтити, молю,–Лололошка шепчет, нервно и дрожаще, трепетно выцарапывая холодным лезвием узоры. – Забери меня вместо него. Верни... Верните Брендона, умоляю, заберите- По щекам катятся слёзы, и раны жжёт, больно, так больно, что Лололошка едва может выдавить из себя слова. Холод ножа внезапно исчезает с истерзанной руки. Ло чувствует прохладную ладонь на своих щеках. Резко открывает глаза. Неужели получи- –Что бы ты тут ни делал,–Дилан осторожно разжимает руку Ло, и тот почему-то даже не в силах сопротивляться.–Прекрати. Пожалуйста. И Лололошка не может больше сдержать рыданий. Он упирается Дилану в плечо лицом, шумно всхлипывая. Дилан гладит его по спине осторожно, придерживая окровавленную руку. –На его месте должен быть я. Я виноват в его смерти. Я должен был погибнуть. –Ло... –Почему? Почему, я просто не понимаю, почему не я, а- –Ло. Хватит. Дилан сжимает мироходца крепче. –Пожалуйста. Не надо, это... Это не твоя вина. Слышишь? Ты не знал, что так выйдет. Сейчас всё, что ты можешь сделать - это быть в порядке, и просто... Дилан не завершает фразу. Он сам не знает конца. Не уверен. –Я просто не понимаю. Я точно общался с Богами, я видел, на что они способны, но почему здесь они- Ох. Точно. Боги от этого мира, возможно, слишком далеко. Боги его молитв не услышат. Боги этот мир оставили. Потому что это место выглядит мирным. Спокойным, приветливым. Но этот мир не такой. Эта реальность за любую оплошность жестоко наказывает. А Лололошка проебался явно не раз и не два. Дилан вздыхает и осторожно выпускает соседа из объятий. Тот чуть не падает. –Так... аа... ладно, сиди тут, я сейчас вернусь. Стоит обработать руку. И не смей вытворять глупостей, пока меня нет, слышишь? И он уходит, прихватив с собой нож. А Лололошке ничего не остаётся, кроме как ждать. Его руки и ноги покрыты бледными трупными пятнами, а на спине он чувствует тонкие холодные пальцы Смерти. Возможно, ему стоит попытаться снова. Быть может, ему удастся дозваться до Богов, если он предложит цену больше, чем несколько глубоких порезов на руке. Возможно, ему стоит начать верить. *** Дилан аккуратно садится на кровать. Жутко хочется спать, но шуршания соседа не позволяют. –Уснуть не можешь? В ответ лишь тихое "угу". Дилан тихо выдыхает и аккуратно поднимает одеяло. –Двигайся. Как рука, кстати? Ло двигается, переворачиваясь лицом к стене. –Пальцев не чувствую. Что, в целом, уже обычное дело, так что всё... Всё в порядке, думаю. Просто болит немного. Дилан ложится рядом, аккуратно обвивает руками чужое тело и притягивает к себе. Оно непривычно худое. –Закрывай глаза и постарайся уснуть, хорошо? Дилан делал так раньше. Ложился рядом, обнимал, утыкаясь носом в спину. Но это скорее редкое исключение, когда Ло не мог уснуть от кошмаров. А сейчас, после смерти Брендона, это стало привычкой. Тихим маленьким ритуалом для обоих. –Спи... Пусть тебе сня-ятся,–Дилан начинает петь. Колыбельная на ночь тоже стала внезапной традицией. Глупость, да, но почему-то она вселяла покой в душу обоих.–Розовые слоны... Дилан поёт тихо, мягко и вкрадчиво. Голос у него нежный, чуть хрипловатый. Текст какой-то коротенькой мелодичной песни перетекает в тихое мычание. Лололошке этого более, чем достаточно. Медленно, но верно, Ло удаётся заснуть. Потому что в чужих руках и под чужое тихое пение он чувствует себя в безопасности.