В целом нечто странное (или Уэнсдей-мультиверс)

Бодро шагая по коридорам Невермора, Ву не могла не испытывать томительной зависти к своему старшему двойнику. Готическая, наполненная историей, архитектура Академии, безусловно, была заметным улучшением по сравнению с убогими, конформистскими учебными заведениями, в которых она была вынуждена общаться с раздражающей молодёжной оравой своих одноклассников. Старый камень, тени и тёмные углы. Да, это было место, где, возможно, она смогла бы найти хоть какой-то интерес, помимо желания травмировать массы молодых людей, одержимых желанием навязать ей свои социальные обычаи и свои группы общения. Конечно, судя по тому немногому, что ей удалось разглядеть — даже Невермор не казался застрахованным от подобных недостатков. И даже среди изгоев и нелюдей подростки оставались подростками со всеми влекущими за собой раздражениями. Печальная правда. Её шаги и мысли двигались почти в режиме автопилота, пока она оценивала всё вокруг глазами. В какой-то момент к ней подошёл студент. Первокурсник, судя по его возрасту, не намного старше её. Невозможно было определить его вид, но его намерения явно были какой-то бессмысленной попыткой флирта. Ву даже не до конца осознавала, что ответила ему, но в результате молодой человек убежал, поджав хвост, со слезами на глазах и травмированный на всю жизнь при малейшем упоминании слова «ногти». Вам не стоит знать подробности. Флирт. Ву не могла не сморщить нос, словно только что учуяла что-то мерзкое. Из всех способов выражения влечения это был самый простой, неэффективный и легко истолковываемый. Её родители были чрезмерны в своих публичных проявлениях привязанности, но всегда чётко и ясно выражали свои намерения по отношению друг к другу. В этом смысле они были хорошим примером для подражания. Романтика не была тем понятием, к которому она обращалась очень часто, но последний день благодаря непроизвольному скачку в измерениях стал для неё постоянным упражнением в сравнительной самооценке. Присутствие в этом измерении её местного двойника стало для неё шоком даже большего масштаба, чем розовая одежда Фрайдей. Версия её самой, возможно, наиболее близкая к Ву из всех присутствовавших в тот момент (Нидлер колебалась между своими обычными стилями поведения, но обладала маниакальной энергией и превосходной способностью к социальному взаимодействию, а Фрайдей была… Фрайдей), местная Уэнсдей проявляла черты, которые интриговали первую межпространственную Аддамс с тех пор, как она наблюдала за смешением элементов в комнате их общежития. Блондинка с чертами ликантропа. Как она уже объяснила в предыдущем разговоре со своим старшим двойником, Ву была не чужда романтика, но, оглядываясь назад, она понимала, что её прошлый подростковый интерес к Джоэлу Гликеру проистекал скорее из увлечения смертностью, чем из чего-то ещё. Джоэл был ходячей невозможностью, живым мешком с аллергией, который мог умереть, если использовал не тот шампунь. Со временем Ву прониклась к нему искренней симпатией, которая позволила их дружбе сохраниться даже после расставания. Джоэл жаждал обязательств на романтическом уровне, к которым Ву не испытывала ни спешки, ни интереса. До тех пор, пока игнорировалась возможность того, что где-то существовал кто-то вроде Энид Синклер. Ву не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь испытывала что-то похожее на влечение к другим девушкам её возраста. Её восхищение и то, что было ближе всего к тому, что можно было бы определить как влечение, относилось к великим женщинам в истории и искусстве. Мэри Уолстонкрафт Шелли была для неё не только соперницей и объектом восхищения, но и человеком, которого она хотела бы знать в лицо. Только с годами она поняла, что её одержимость покойной писательницей могла иметь и другие интерпретации. В защиту Ву можно было сказать, что ни одной девушке из её поколения не удалось вызвать её интерес. В лучшем случае — безвкусные, безобидные создания, одержимые желанием вписаться в определённую социальную модель. Изредка попадались те, кто мог бы быть более терпимым, чем средний уровень, но никогда не смог бы справиться с реальной Аддамс. А в худшем — лицемерные маленькие гарпии вроде Аманды Бакман, мастера поверхностной моды, как инструмента для своего снобизма и предвзятой снисходительности. Чем же отличалась Энид Синклер? Ну, ликантропия была одним из главных факторов. Но превращение в массу волос и мышц пару ночей в месяц не было причудой личности. На первый взгляд Энид не производила хорошего впечатления. Она была яркой, живой, явно приверженцем причуд, собранием популярных музыкальных групп и, казалось, обладала многими чертами, которые Ву привыкла ассоциировать с теми девушками, которые всегда смотрели на неё как на ходячего вредителя, чудачку, уродку. Судя по тому, что ей удалось узнать из разговора с её старшим вариантом, первоначальное впечатление тоже не должно было сильно отличаться от действительности. Но со временем что-то изменилось, о чём свидетельствовали упоминания о монстрах, убийствах и прочих происшествиях. Или, возможно, с самого начала в волчице было больше, чем можно было предположить на первый взгляд. И правда, чем больше она смотрела на неё, тем больше Ву могла видеть. В оборотне была… целостность характера. Все эти поверхностные черты были подлинными, а не маской или попыткой примириться с массами. Её кипучая приветливость не была маскировкой для снобизма или снисходительности. Она была честной, открытой для того, чтобы принимать и ценить различия в других. Аддамс могла это ценить. Уэнсдей также определила её как верную и смелую, когда это требовалось. В этом смысле шрамы на её лице рассказывали целую историю. Ву не знала подробностей, но могла предположить, что они появились в результате противостояния Энид и чего-то, что угрожало Уэнсдей. Между ними существовала такая степень преданности, которую, хоть она и контролировала, ей доводилось видеть лишь в очень редких случаях: её родители, дядя Фестер и тётя Деменция, обожание Маргарет кузена Итта… Неприятное чувство зависти снова всплыло на поверхность, и Ву раздавила его, как сапог раздавливает муравья. Но в основе всех её мыслей за последние несколько минут, пока она бесцельно бродила по Невермору, не переставала лежать одна и та же идея. Перспектива когда-нибудь встретить в своём будущем кого-то вроде Энид Синклер. Одна только мысль об этом вызывала у неё покалывание в животе, заставляя подумать о кишечных паразитах. Её внимание привлёк какой-то звук, окончательно выведший её из задумчивости. Лязг металла, характерный для дуэли на мечах. Нет, слишком лёгкий, чтобы быть похожим на импровизированные дуэли её отца и дяди… Кто бы ни сражался, он использовал сабли или рапиры, а не двуручные мечи. А, фехтование. Ву свернула за последний угол коридора и направилась к фехтовальному классу Невермора, следуя за звуком, как акула за кровью.       

***

Бьянка Барклай боролась с искушением использовать свою песню сирены на свинье в лице человека, стоящего перед ней. Задача становилась всё сложнее. Поначалу у неё не было никаких проблем. Её первоначальная идея отрабатывать определённые движения и формы фехтования в одиночестве была, возможно, не самым подходящим методом для совершенствования техники, но для поддержания мышечной памяти и эластичности движений вполне годилась. Но ничто не сравнится с наличием спарринг-партнёра, поэтому она не стала возражать против просьбы провести тренировочный поединок со Стерлингом Тигом, когда он появился на несколько минут позже, чем она, в пустом классе фехтования. Тиг был новичком в Неверморе, сыном богатой семьи экстрасенсов, хотя никогда не проявлял ничего, кроме крайне слабой восприимчивой телепатии. По официальной версии, после нескольких лет обучения в других частных учебных заведениях разной степени престижности он решил провести последний год предколледжной подготовки в Неверморе, Академии для изгоев на континенте, чтобы приукрасить свою академическую репутацию. Вместо этого слухи говорили о бездарном хаме, который возомнил себя бо́льшим, чем был, и о котором ходили самые разные истории — от самых абсурдных до тех, что разрастались до красных флагов. Бьянка была уверена, что сможет удержать его в узде, если он совершит что-нибудь неподобающее. Она теряла уверенность в собственной способности не пронзить его рапирой при первой же возможности. Стерлинг, похоже, не мог держать язык за зубами во время спарринга. Неуместный комментарий за неуместным комментарием выдавались за жалкие попытки сделать комплимент или соблазнить. С его губ срывалась самая тошнотворная прогорклость, которую он считал для себя поэзией, покорявшей сердце девушек. Хуже всего было то, что он не был совсем бесполезен с рапирой. Он заставлял её напрягаться, чтобы набрать очки. И если это было недостаточно ужасно, негодяй заявил о своём желании заключить пари с призами в случае победы. Бьянке не хотелось представлять, что он мог захотеть от неё в случае победы. — Ну же, моя дорогая Бьянка! Конечно, ты тоже можешь придумать какую-нибудь сладкую награду. Возможно, даже за своё поражение ты получишь её от меня! — развратно воскликнул этот увалень, нанося яростный удар рапирой, который Бьянка едва успела отразить, борясь с тошнотой от непрошеной фамильярности и постоянной назойливости. — Отличная форма, моя тёмная нимфа! Почти наравне с моей величественной техникой! Представь, какие ещё танцы мы могли бы освоить вместе… «Вот оно!» — подумала Бьянка. — «Я использую песню сирены, я заставлю его вымазаться в меду из сот пчёл Юджина, чтобы они сожрали его живьём, я…» — Её техника превосходна, но твоя настолько же несвежа и отвратительна, как и твои слова, — прервал их новый голос в комнате. Спаррингующиеся остановились, обратив внимание на фигуру, появившуюся словно из ниоткуда рядом с ними. Они не слышали ни звука открывающейся двери, ни звука шагов, но внезапно перед ними возникла молодая девушка-подросток, одетая в чёрное, бледная и с парой знакомых косичек. Стерлинг Тиг стянул защитную маску со своей фехтовальной формы, обнажив неестественно симметричное угловатое лицо, и улыбнулся новенькой, которая в его представлении была воплощением харизмы, но на деле оказалась созданной для того, чтобы переворачивать чужие желудки к верх ногами. — Что ты сказала? — спросил он, скрывая раздражённый тон за фальшивым любопытством. — Моя дорогая, такие резкие слова, и даже не представившись… — Я сказала, что твоя техника — позор для фехтования, в ней нет ни малейшего изящества, наравне со слизью, которая постоянно вытекает из твоих губ. И я не представилась тебе, потому что ты не достоин минимальных манер, необходимых для этого, — ответила девушка. — Жалкий тип, который думает, что использует соблазнительные выражения, а на самом деле просто изрыгает коллекцию грубых, объективизированных, женоненавистнических двусмысленностей. Правда, некоторые индивидуумы могут проявлять к этому интерес, и я не собираюсь критиковать чужие фетиши, но они, как правило, заранее дают это понять ради согласия, и что-то мне подсказывает, что здесь это не так. Её внешность, её взгляд, её слова и тон, которым они были произнесены. Черты лица не были точными, голос тоже, как и рост. Но совпадений было слишком много, и даже если эта девушка не была Уэнсдей, Бьянка была уверена, что она должна быть… — Аддамс? — в слух размышляла сирена, в то время как так же сняла маску со своего лица. Девушка посмотрела на Бьянку с оттенком восхищения. — А, кто-то со здравым смыслом. Я Ву Аддамс. — Родственница Уэнсдей? — спросила Бьянка, искренне заинтересовавшись. — Кузина, — ответила Ву. На секунду Бьянка заметила паузу перед ответом, что-то очень слабое. Как будто девушке пришлось подумать над словом, прежде чем ответить. — Хватит! — прервал её Тиг. Его голос приобрел раздражённый тон, как у избалованного ребёнка, не способного вынести недостатка внимания. Он направил рапиру на Ву. — Ты пришла сюда без разрешения, дитя, оскорбляешь меня и пытаешься прервать моё времяпрепровождение с мисс Барклай… — О, ради всего святого… — Будь уверена, я не оставлю подобные проступки без ответа! — Я просто описала чистые факты, полученные в результате непосредственного наблюдения, — ответила Ву. — К которым я должна добавить патетику, явно проистекающую из патологического нарциссизма. — Почему ты…! — прорычал Тиг. — Ты хочешь встретиться с моим мечом? — Пожалуйста, — сказала Ву с явной скукой в голосе. — В твоих руках он не опаснее салфетки. А вот салфетка в моих руках может покончить с тобой по меньшей мере десятью разными способами. Тиг сделал попытку двинуться в сторону Аддамс, и Бьянка узнала выражение, появившееся на лице девушки. Она не раз видела его у Уэнсдей, и оно не сулило ничего хорошего тому, кто его вызвал. — Тиг! Не смей делать больше ни шагу! Тиг повернул голову и с напыщенным видом посмотрел через плечо на Бьянку. — Бьянка, моя дорогая Бьянка, ты мне угрожаешь? — Я предупреждаю тебя, придурок. Эта девушка — Аддамс. — И это имеет какое-то отношение к делу? Что эта маленькая мошкара может мне сделать, убить меня? — Нет. Ву ответила одним словом, которое заставило замолчать всю комнату. Аура убийственного намерения… казалось, на присутствующих навалилась тяжесть. Бьянка почувствовала то же самое, что и в ночь с инцидентом с Крэкстоуном, когда квадрат вспыхнул огнём. Ах, паника… Тиг, казалось, вот-вот мог описаться, парализованный взглядом Ву, которая теперь методично и медленно приближалась к нему, продолжая говорить. — Ты не достоин смерти. Я люблю Смерть, и она не заслуживает того, чтобы иметь дело с таким мусором, как ты, — сказала Ву. — Так что нет, я не убью тебя. Но ты будешь жалеть, что я этого не сделала. Потому что я позабочусь о том, чтобы ты долго жил жалким, неподвижным мешком плоти, когда я покончу с тобой. Деформированное, изуродованное существо, не способное двигаться. Тебя будут кормить пастой, и ты будешь вынужден зависеть от других, чтобы очищать свои отходы. Каждый твой нерв будет остриём боли, которую ты будешь чувствовать затылком, как бритву, когда попытаешься закричать, используя давно порванные голосовые связки. И каждый год я буду навещать тебя, чтобы отрезать небольшой кусочек плоти. В качестве лакомства для моего зверинца. Тишина. Когда животное понимает, что его загнали в угол и выхода нет, оно может быть наиболее опасным. Паника может сделать глупым самого умного человека. Отвратительный ужас может превратить имбецила в человека, лишённого чувства самосохранения. Тиг издал придушённый вздох, поднял рапиру и бросился на Ву. Бьянка что-то крикнула, поднеся руку к своему медальону, надеясь, что сможет остановить то, что должно было произойти. Ву улыбнулась, напрягая мышцы в предвкушении схватки с добычей. Но в итоге никто из них ничего не сделал. Потому что светловолосая ракета в человеческом обличье, одетая в яркие пастельные цвета и с разноцветными когтями, врезалась в Тига, повалив его на землю со звериным рычанием.