Синица в руках

На следующий день был отстрел пересмешниц. Кориолана там не было, конечно. Ему придется провести следующую неделю на кухне, моя посуду и помогая Кренделю с готовкой. Это не было так уж ужасно, куда лучше, чем мыть полы в бараках или стирать униформу. Но когда пришлось проторчать все утро четверга, чища десять фунтов грязной картошки, он пожалел, что не был в лесу. Блоха и Сеян, наверное, расстроились. Он прям мог слышать Сеяна прямо сейчас: «Ах, Корио! Это же просто невинные птички! Ну и что, что они издевательство над природой и вообще не должны существовать, я на каждую извел бы по батону хлеба, осыпая крошками!». Кориолан с радостью отдал бы что угодно, чтобы видеть, как они кубарем валятся с неба, чтобы заросли дубовой листвы и веток сосен наконец-то затихли. Без визга соек-пересмешниц все было бы спокойно. Мирно. Так тихо, что можно было бы слышать, как упадет первый снег. Намывая посуду, он вспомнил Тигрис. Она все делала по дому там: готовила, убирала, стирала… А теперь она еще более одинока, чем раньше. Чувство вины было как удар ножом в живот. Как он скучал по ней. Он скучал по ней, как волны скучают по луне в облачную погоду: словно это было ненормально, что она не на виду. Что она делала теперь? Бегала по глупым поручениям Фабриции? Делала чай для Мадам-Бабушки после очередного ее «эпизода»? Теперь, когда им надо кормить на один рот меньше, может быть Тигрис ела больше. Что она стала сильнее. Но Кориолан знал свою кузину, как знал самого себя: скорее всего она умирала от беспокойства, и остатки еды перекладывала на тарелку Мадам-Бабушки. Она, наверное, похудела еще больше, чем раньше. Скоро они получат больше денег. Как долго ему ждать прибавки? Неделю? Две? Больше? Кориолан надеялся, что его семья продержится еще немного. Он отправит им письмо на выходных, поделится хорошими новостями. Было мало времени на то, чтобы думать обо всем этом. Когда посуда была вымыта, Крендель назначил Кориолана помогать с подготовкой пира в честь дня рождения командира. По дистриктским меркам меню было удивительно элегантным. Были стейки, десять фунтов картошки полагалось отварить и размять в пюре, и еще свежий горох. Свежий, не из банки. Для миротворцев из захолустных дистриктов это, наверное, была лучшая еда в их жизни. Крендель на самом деле готовил сам. Когда он узнал, что Кориолан в жизни не приближался к плите, он отправил его на картошку. Конечно, Крендель был под впечатлением, что раз он капитолиец, то скорее всего, у него был личный повар. Кориолану легко было подыграть. В конце концов, он всю свою жизнь лгал, что у него были служанки и повар. Его отпустили после обеда, и Крендель даже всучил ему бутылку виски. Приняв душ и переодевшись по случаю в свежую форму, Кориолан пошел в столовый зал с Сеяном и другими соседями по койкам. Каждый солдат получил изрядно соуса, большую кружку пива и сладкий рулет. Кориолан обменял свое пиво на хлебец от Блохи. Не помешало бы и масло, но он едал что и похуже. – Спасибо, Джент, – Блоха сделал глубокий глоток из кружки и вытер рот обратной стороной руки. – Мне сегодня пригодится. Длинный день. – А, да. Пересмешницы, – Кориолан попытался изобразить сочувствие, а не зависть. Это он должен был палить по этим мерзким тварям в облаках, но вместо того несколько часов чистил картошку. – Как все прошло? – О, этим двоим было прям паршиво, – сказал Улыба, поедая горох и указывая на Блоху и Сеяна локтем. – Но, когда мы погнали птиц с деревьев, стало легче. – Я с трудом в пару попал, – Дылда расстроено гонял пюре по тарелке. Если не хотел есть, то мог бы и отдать кому-нибудь еще. Серьезно, вот так даром тратить еду должно быть незаконно. Наверное, у него опять болело в груди, потому что он скривился и потер ее. – Как вы думаете, это испортит мои шансы стать офицером? «Нет, – подумал Кориолан. – А вот твоя больная грудь и отсутствие хребта наверняка испортят». Кстати, о бесхребетности, вздохнул Блоха. – Я просто не понимаю, зачем нам их отстреливать, – пожаловался он, разрезая свой стейк. – И вообще их беспокоить. Я думаю, им радостнее в лесу. О, пожалуйста. Они были животными. Может они вообще не знали, что такое радость, их мозг для этого был слишком рад. Кориолан был рад. Если даже в небесах летает на дюжину соек-пересмешниц меньше, чем вчера, то тем лучше. Но они вернутся. Кориолан бы тоже вернулся тогда, потому что это значило бы еще отстрел, а сотрясение мозга долго не протянется. – Это иначе? – Вдруг вырвалось у Дылды. Он кивнул на Сеяна. – Стрелять по пересмешницам, я имею в виду. Это то же самое, что стрелять в человека? Кориолан затаил дыхание. Они с Сеяном будут разыгрывать этот спектакль на двух актеров остаток своих жизней. Сколько понадобится времени, когда они сами поверят в эту историю? Сеян опустил вилку. На короткий момент они с Кориоланом встретились взглядами, и наконец он посмотрел на Дылду. – Ужасно, – признался он. – В обоих случаях. Это всегда будет ужасно, и я ни за что не хочу делать это еще раз. Он выглядел чертовски убедительно. Может быть, они даже доживут до старости теперь. – Я рад, что ты это сделал, – сказал Кориолан, и в его словах был скрытый смысл, который только Сеян мог понять. – Не знаю, где бы я был, если бы не ты, – он пнул ногу друга под столом. А потом ошеломленно задумался, когда это вдруг начал называть Сеяна другом. Распахнулись двери кухни, и Крендель вышел с тортом. Он был огромный, и совсем не похож на те, что Кориолан видел раньше. Дома торты были квадратные и бисквитные, с цветами из крема и украшениями. Этот же, с другой стороны, был круглый и широкий. У него было пять тонких слоев с какой-то начинкой. Он был почти не украшен, только всего пара кремовых цветов сверху. Его заказали в пекарне в городе, так что, наверное, это был местный рецепт. Все заорали от восторга и застучали кружками, когда командир Хофф отрезал первый кусок. После десерта миротворцы отправились в спортзал. Он был украшен в честь празднования. Виски лилось рекой, и все было заполнено разноцветными флагами, а потом последовали несколько неподготовленных (и немного пьяных) тостов. Но все, о чем он мог думать была Люси Грей. Разве кому-то интересны идиотские истории командира из его времен в Академии? Скука. Давайте уж настоящее развлечение наконец. Пусть выйдет его девушка. Когда прошло, казалось, полжизни, люди начали наконец расставлять стулья. Первый ряд был занят командиром и его ближним кругом, следующие три – для старших офицеров. Кориолан и его батальон разместились в центре пятого ряда. Было недостаточно близко. Он хотел быть прямо перед местом командира. Достаточно близко, чтобы сосчитать ресницы Люси Грей, чтобы протянуть руку и коснуться кончиками пальцев подола ее платья. – Надеюсь они опять споют ту песню про оптимизм, – прошептал Блоха Кориолану, когда начали гасить верхний свет. – Она моя любимая. Тут Кориолан был несогласен. На самом деле, он надеялся, что Мод Беж никогда больше не будет петь эту песню. Спортзал погрузился в темноту, а толпа – в тишину. Горел только единственный ряд фонарей в передней части спортзала, где большое одеяло Кови висело позади микрофона. Что-то внутри Кориолана начало гудеть. Его сердце быстро стучало, а вся влага изо рта словно ушла в неловкие руки. Ни одна девчонка не делала его таким слабым, и ни одна не сделает. Только Люси Грей. Его единственная настоящая любовь. И она была здесь, может быть в раздевалке, а может за этим одеялом. Мод Беж подскочила к микрофону в солнечно-желтом платье. Она вскочила на один из ящиков. На ней были ее новые ботинки, и кто-то – может быть Люси Грей или Барб Лазурь – заплел розовые ленточки ей в волосы. – Привет всем! – пискнула она, радостно болтая ногами. – Сегодня особенный вечер, и вы все знаете почему! У кого-то день рождения! Миротворцы разразились громкими аплодисментами. Гордо дирижируя своими маленькими ручками, Мод Беж управляла одним большим хором, где они все исполнили классическую песню в честь дня рождения. Кориолан не слышал ее со дня рождения близнецов Ринг в июне, всего за несколько недель до Игр. До того, как они были убиты. По крайней мере, они в последний раз смогли отпраздновать что-то, хотя пирожные были суховаты. С днем рожденья поздравляем И от всей души желаем Всего, много и сразу! Раз в году Мы бокалы поднимаем За вас, дорогой командир Хофф! Песня была короткая, но под руководством Мод Беж они пропели ее трижды, и члены Кови занимали свои места на сцене один за другим. Тэм Янтарь появился первый, со своей мандолиной, потом Кларк Кармин со скрипкой, Барб Лазурь вышла со своим огромным контрабасом. Кориолан затаил дыхание. Люси Грей вышла на сцену пританцовывая, вихрем цвета. Он сразу же увидел, что на ней было то самое платье с Арены, и он ахнул вместе с толпой восхищенных миротворцев. Они, наверное, думали, что она надела его для командира, но Кориолану было лучше знать. Это было для него. Каждый лоскуток всех цветов радуги был посланием, которое мог понять только он. Чувство любви накрыло его как лавина. Она искала глазами его взгляд, потому что не могла взять его за руку. Это было напоминание – обещание, что она все еще была здесь с ним и всегда будет. Снова отчаянное желание выжить свело их вместе. Всего на несколько жутких минут сарай за Котлом стал их собственной Ареной. Столпы их будущего рушились вокруг них, и когда Кориолана придавило к земле, Люси Грей была с ним. Она спасла его. Она никогда не перестанет его спасать. Кови выступали вместе с полчаса, но Кориолан видел только ее. Его прекрасную Люси Грей – его любовь, его спасительницу, его чемпионку – она кружилась по сцене, словно танцевала на облаке. Словно она парила. По одному члены группы уходили, пока на свету на осталась одна Люси Грей. Она присела на высокий табурет и поправила платье. Ее глаза изучили толпу. Кориолан хотел встать. Он хотел пробежать через спортзал, взобраться на сцену и поцеловать ее. Но все что он мог – сидеть и надеяться, что поймал ее внимание. Так и было, и Люси Грей еще ярче засветилась изнутри. Если были какие-то сомнения, для кого это было, они испарились в ту секунду, когда она потянулась вниз и похлопала себя по карману. Кориолан почти забыл как дышать. Их тайный сигнал. Она делала так на Арене, чтобы показать, что думает о нем. Это значил, что был ли между ними один зал или половина города, они были вместе. Они жили одним моментом, их сердца бились в унисон через все расстояния. Она послала ему воздушный поцелуй, это был язык, который понимали только они. Кориолан понял это, и он прислушался к песне, песне, которую никогда раньше не слышал. Мы с рожденья чисты и невинны, Мыслим здраво и верим в добро. Оставаться по жизни таким нелегко, Ведь бредем мы сквозь кровь и огонь. Сеян наклонился к нему и толкнул Кориолана плечом. – Похоже на новую песню, – прошептал он. – Может написала для кого-то особенного? Кориолан знал, что это правда. Ему было нужно, чтобы это было правдой. Последний источник вдохновения Люси Грей был мертв и опозорен. Она теперь любила Кориолана, и никогда не полюбит никого иного. Пора было ей показать всему миру, кому она на самом деле принадлежит. Этот мир такой темный и страшный, Мне столько случалось терять, Что я разучилась уже доверять. Вот почему я тебя так ценю — Ты чист, словно первый снег. Теперь отрицать было нельзя. Люси Грей написала эту песню для него. Его имя звучало так прекрасно, когда падало с ее губ, что ему хотелось, чтобы это имя было ее. Каждый хочет быть героем — И держать все под контролем, Но делать – это не мечтать И не языком болтать, Чтобы мир наш изменить, Нужно силы приложить — И выйдет масло из молока, А из кубиков льда – вода. Кориолан не совсем понял, что там было про героя, но остальные отсылки были понятны – козье молоко, как он уронил пакет со льдом, когда потянулся, чтобы поцеловать ее на лугу. Не имело значения, где она была. Она могла оставить Двенадцатый дистрикт, могла оставить Панем. Она могла исчезнуть на другом конце света, но он нашел бы ее. Он всегда бы ее нашел. Наш бедный мир глохнет и слепнет, Когда невинные умирают дети. Мое сердце от боли рвется, Но ты никогда не сдаешься. Вот почему Я тебя так люблю. Ты чист, словно первый снег. Его глаза налились слезами. Он был нужен Люси Грей. Люси Грей любила его. Она убила, чтобы защитить его, даже не думая об этом. Она должна была знать, что он сделал бы для нее то же. Кориолан рисковал всем, чтобы спасти ее на Играх, и она рисковала всем, чтобы спасти его в сарае. Люси Грей была его героем, а он ее. Холодный и чистый, Белым покровом Меня обовьешь, К сердцу прижмешь И уже не уйдешь. К сердцу. Что-то в глубине его груди умоляло его разразиться рыданиями, но он сдержался. Этот момент, каким бы прекрасным не был, не принадлежал им. Они были в зале, полном его офицеров и сослуживцев. Он не мог вдруг начать рыдать на вечеринке его начальника, верно? Но он и не мог сдержать слезы, которые уже начинали течь. Да и как он мог? Люси Грей держала его сердце в своем кулаке. Все думают, что знают меня, — Наклеивают на меня ярлыки, Перемывают мне косточки. Но вдруг появляешься ты — Юноша моей мечты! Ты видишь меня настоящей, И быть с тобой – это счастье! Да, он видел Люси Грей. И после того, как увидел, ему больше не хотелось видеть больше ничего другого. Какой смысл в прекрасных видах, в милых закатах? Величайшие произведения искусства – детская мазня в сравнении с ней. Этот мир так жесток, В нем так много бед. Ты спросил почему — Двадцать и три – вот мой ответ, Почему я могу Доверять тебе — Ты чист, словно первый снег. Двадцать и три. Двадцать три. Двадцать три трибута, двадцать три преграды между Люси Грей и выживанием в Играх. И он спас ее от них, от каждого в отдельности. Каждый ее вдох теперь – из-за него, и для него. Вот почему я могу Доверять тебе — Ты чист, словно первый снег. Доверие. Это было для нее важнее всего. Больше чем любовь, больше чем нужда. Глаза Люси Грей нашли Кориолана в толпе, и она улыбнулась на последнем слове. Она только что взяла самую прекрасную часть себя и положила ему в руки. Аплодисменты раздались со всех сторон спортзала, и Кориолан мог покляться, что командир Хофф вытирал глаза. Люси Грей соскользнула с табурета и радостно поклонилась, пока остальные члены Кови выбегали на сцену. Чуть позже она скрылась за одеялом, напоследок еще раз похлопав себя по карману. Послание было четким: найди меня. Кориолан постарался как можно незаметнее выскользнуть со своего места, как раз когда Мод Беж запрыгнула на свой ящик и начала петь. Жизнь порой бывает сурова, Но солнышко выглянет снова. Сказала ли им Люси Грей? Знали ли члены Кови, что случилось в ту ночь в сарае? О том, какую роль она сыграла? Нет. Она не могла. Билли Бурый был братом Кларка Кармина, и она слишком любила мальчика, чтобы сказать ему правду. Это была только их общая тайна. Кориолан выскользнул из спортзала и пошел к раздевалкам. Его сердце громко билось, когда он постучал в дверь. Она быстро распахнулась, с такой силой, что едва не слетела с петель. Люси Грей прыгнула ему в объятья. Они стояли там, прижимаясь друг к другу столько, сколько они хотят. Буря прошла мимо. У них не было ничего, кроме времени. – Ты в порядке? – Спросила она, отстраняясь и прикасаясь рукой к его лицу. – Я чуть не умерла от волнения, когда ты не пришел меня увидеть, но пришел Сеян и сказал, что ты в больнице. – Я в порядке, – Кориолан прижался к ее кожу, целуя ее в ладонь. – Это больше неважно. – Он остановился. – Это было для меня? – Спросил он. Он знал ответ. Она сказала все максимально открыто. Но он хотел это услышать. – Конечно это было для тебя, – Люси Грей нежно провела большим пальцем по его щеке. – Я думала, что до тебя уже дошло. – Что дошло? Люси Грей поднялась на цыпочки. Она прижалась лбом к его лбу и прикрыла глаза. – Все для тебя, – прошептала она. – Это всегда было для тебя. Кориолан приподнял ее на руки и поцеловал. Это был совсем не такой поцелуй, что у них хоть раз были, и он понял, что на этот раз, когда все началось, он не хотел останавливаться. Каждый раз, когда они отстранялись друг от друга, чтобы вздохнуть, он притягивал Люси Грей к себе снова. Ее тело было мягким и послушным в его руках, и от ее прикосновений он покрывался гусиной кожей там, где она касалась, словно она играла на нем мелодию, как на своей гитаре. И появилось что-то еще. Что-то, гложущее его, полностью захватившее его, началось откуда-то снизу живота, разрывало его на части. Как голод. Кориолан обхватил ее талию. С каждым поцелуем ему казалось, что он все больше сходил с ума. У него кружилась голова, в основном из-за недостатка кислорода, но еще и от пьянящего тумана, исходящего от нее. Она переполняла все его чувства. Запах ее волос. Дрожащий звук ее дыхания. Вкус бокала виски на ее языке. Ее губы, скользящие по его, ее руки на его лице, ее тело, практически певшее в его объятьях. Кориолан ничего не видел, потому что было бы неприлично целоваться с открытыми глазами, неприлично и странно. Но ему казалось, что за его веками танцуют звезды. Нужно было рано или поздно остыть. Он словно таял, и если Люси Грей продолжит его целовать, от него ничего не останется. Он должен был ее отпустить. Не навсегда, лишь ненадолго. Кориолан отступил на шаг и схватился за шкафчики, чтобы не упасть. Что это было? Он хотел большего, ему нужно было больше. Но пока достаточно этого. Им было еще чем заняться. – Ты кому-нибудь сказала? – Спросил он, задыхаясь. – О той ночи? Люси Грей прижала руку к груди, пытаясь восстановить дыхание. Она посмотрела на него, словно не понимала, а потом покачала головой. – Конечно нет. И никогда не скажу, даже Кови, – она обхватила себя руками, словно закрываясь, защищаясь. – Меня тошнит, что я лгу им, но… Я не могу сделать это с Кларком, – ее глаза наполнились слезами. – Я не могу поверить, что я это сделала. Горячий воздух между ними испарился. Она что, серьезно оплакивала Билли Бурого? Неужели часть ее все еще любила его? Нет, сказал себе Кориолан, этого не могло быть. Билли Бурый разбил ее сердце, ее доверие. Он поставил в опасность ее жизнь, даже нет, больше того – он отправил ее на смерть. А потом он умер от ее руки. Кориолан потянулся к ней. – Люси Грей… – Не спрашивай, сожалею ли я, – вздохнул, Люси Грей опустилась на одну из многих скамей, что были расставлены по раздевалке. Она снова посмотрела вниз на свои прекрасные руки. Руки, которые прикасались так нежно, но убивали так быстро. Руки, которые могли создавать прекрасную музыку, и при этом превращать в оружие ближайшую рептилию. Руки, которые были только для него, которые только он мог держать. – Я не сожалею, ни минуты не сожалею. Я просто… Я стала как они. – Она разразилась рыданием. – Я совсем как они! – Она плакала, бледная и трясущаяся, словно больная. Как кто? Как Спрус и Билли Бурый? Кориолан хотел спросить это, но она опустила голову на руки и зарыдала. Это были ужасные, пугающие звуки, словно вой раненого животного. Они могли поговорить об этом позже, сейчас ему нужно было остановить ее слезы. Кориолан присел на колени перед ней. – Ох, Люси Грей… – Он осторожно взял ее за руки и оттянул их от заплаканных глаз. – Посмотри на меня, – он потянулся к карману и вынул платок, который привез из дома. Он сложил его и осторожно вытер щеки Люси Грей. – Ты сделала, что должна была, как на Арене. – Мягкая ткань поймала еще одну слезинку, стекшую из ее глаз. Она была прекрасна, когда плакала. Но когда улыбалась, она сбивала с ног. – И ты спасла меня, Люси Грей. – Кориолан мягко улыбнулся ей. – Я все еще здесь благодаря тебе. Разве это не достаточная причина, чтобы простить себя и забыть? Люси Грей покачала головой. – Это никогда не становится легче, – прошептала она, повторяя неискренние слова Сеяна раньше. – Каждый раз – это одинаково. Когда Кориолан убил Боббина, он помнил, что чувствовал себя могущественным. Он был словно опьянен знанием, что именно в этот момент правила жизни и смерти подчинялись ему. Это не было весело – и он не хотел делать это снова – но часть его наслаждалась этим. Он всегда думал, что с Сеяном было что-то не то из-за его отвращения к насилию. Он думал, что это был недостаток характера, знак слабости. Но Люси Грей – сильная, яростная Люси Грей – она убила четверых, и едва могла говорить об этом, не плача. Впервые в жизни Кориолан задумался, а может быть что-то не так именно с ним. – Я знаю, – быстро сказал он. Он взял Люси Грей за подбородок, поднимая к себе ее лицо. – И тебе никогда не придется это делать снова, я обещаю. Я не позволю этому случиться. Ты защитила меня, теперь моя очередь тебя защищать. Люси Грей медленно кивнула. – Хорошо, – прошептала она. Еще одна слезинка соскользнула с ее длинных прекрасных ресниц и упала ему на запястье. – Я верю тебе. Всегда верила, еще с вокзала. Вот оно снова – его ей восхищение, поглотившее его до конца. Кориолан думал, что сходит с ума, но теперь знал, что она чувствовала то же самое. Она была в этом так же глубоко, как и он. – А я… – слова сорвались с его губ прежде, чем он сумел их остановить. – Я люблю тебя, Люси Грей. – Кориолан убрал волосы с ее лица. – Всегда любил, с самой встречи на вокзале. Это должно было быть унизительным, вот так открывать свое сердце. До встречи с Люси Грей Кориолан думал, что никогда ни к кому не будет такое чувствовать. Он всегда думал, что вступит в бездушный, политически выгодный брак, с одной из девчонок в его классе. Что у них будет пышная свадьба и несколько детей, но он никогда не будет любить жену. Он бы привязался к ней, но любить? Ни за что. Любовь была опасна. Она была слабым местом. И он хотел стать Кориоланом Сноу, президентом Панема, он не мог позволить себе слабости. Но может быть, он и не хотел быть Кориоланом Сноу, президентом Панема. Что если просто быть Кориоланом Сноу, парнем Люси Грей? Ее героем. Мужчиной, который был нужен ей, которого она любила, которому доверяла больше всех в мире? Что если он останется здесь, в этом моменте, до конца его жизни? Люси Грей улыбнулась. Даже с мокрыми носом и щеками, она была прекрасна. – Правда? – Она взяла его за руки. – Тогда тебе повезло, как божьей коровке в ботинке. – Что? – Он рассмеялся. Его девочка говорила такие странные, милые, глупые вещи – и он любил ее за это. Он был почти в восторге, его сердце вырывалось из груди. И пол под ним был жестким под его коленями. И, наверное, отвратительно грязным. – Что я хочу сказать, Кориолан Сноу, – наставительно сказала Люси Грей. Она подняла его руки к своим губам и поцеловала их. – Что я тоже тебя люблю. – Она улыбнулась. – Я серьезно говорила это, знаешь. Тогда, перед Играми. – Ты тогда много чего говорила, перед Играми, – Кориолан сжал ее руки. – И у меня травма головы, знаешь, так что… – Он наклонился вперед и нежно поцеловал ее. – Может, напомнишь? Люси Грей чуть толкнула его ногой. – Я знаю, что ты помнишь, хитрый ты чаровник. – Уж кто бы говорил, но не Люси Грей Бейрд, которая одинаково зачаровывала мужчин и змей. Она нежно поднесла его руку к своей груди, прямо на сердце. И да, по нему пробежала дрожь от мысли, как близко его рука лежала к округлости ее груди. Такое случалось со всеми мужчинами, и с некоторыми женщинами. Вот было человечество в неприкрытом виде. То есть, если говорить яснее, человечество, желающее остаться в неприкрытом виде. – Я сказала, что только у одного мальчика есть место в моем сердце, и это ты. Люси Грей не просто занимала место в его сердце. Она владела им целиком. Из спортзала раздался гром аплодисментов. Кориолан оглянулся на дверь раздевалки. Сколько они уже были здесь? Шоу должно быть уже закончилось. Он поднялся на ноги и в последний раз сжал руки Люси Грей. – Мне пора. Она наклонилась вперед, сидя на скамейке, чуть закатила глаза. – Ну, если ты должен, – она вздохнула, изображая безразличие. Но ее глаза сверкали. – Идем со мной в лес в субботу. У деревьев растет черника, и она уже почти падает с кустов. Может быть последняя в этом году. Барб Лазурь нравится ее консервировать. Кориолан кивнул. – Спрошу у командира, можно ли позаимствовать корзину, – пошутил он. Он поднялся с пола, жалея, что не может забрать Люси Грей и ее звенящий смех с собой. В казарму он словно влетел на облаке. Это был идеальный вечер, и как раз то, что надо, чтобы снять стресс последних дней. Блоха, Улыба и Дылда немедленно повалились на кровати, неловкие и пьяные. Сеян остался. Он выбрался из своей формы, аккуратно выворачивая ее на лицевую сторону, прежде чем бросить в корзину грязного белья. Какая разница, наизнанку или лицевой стороной? Все равно же постирают. Они с Кориоланом схватились за пижамы, готовясь ко сну. – Так, – Сеян натянул рубашку через голову. – Ты повеселился? Кориолан пожал плечами. – Было неплохо. – Всего лишь неплохо? – Он спросил это с улыбкой, по которой Кориолану стало понятно, что он попался. – Я видел, как ты вышел в раздевалку. И у тебя кое-что тут… – Он провел пальцем по своим губам. – У тебя там следы от помады. – О… – Кориолан потер лицо. Когда он посмотрел на руку, то увидел, что и правда, на ладони остались розовые разводы. Он улыбнулся и забрался на койку. – Как я и сказал, было неплохо. Сеян рассмеялся в темноте. – Спокойной ночи.