Многоцветье Микаэллы

В безлампных сумерках они замерли, как две статуи. Микаэлла их видела, будто со стороны: все оттенки сиреневого и лилового, блестящие глаза, тела в напряжении от этого сосущего жизнь звука снаружи. Шарк. Шарк. Пока далеко. Но они уже приучились замечать его на самой грани слуха. Мики не шевелилась, но лихорадочно перебирала в голове варианты: «Запереться и попробовать отбиться? Бежать через окно? Разделиться или вместе?» Белки глаз Мэй посверкивали в темноте неестественно белым, и она явно приняла решение первой, прошептав очень тихо: — Я ухожу. Спасибо. Дойдет до двери — окажемся птицами в западне. Но… Можно я расчешусь твоей расческой? — Что? Да, — Мики не сразу включилась. — Но куда ты пойдешь? Может, к Мартину, всё же? Она нервно покачала головой, одновременно быстро-быстро, движениями мастерицы кружев, заплетая свои волосы в высокий фонтан. Только блестящие заколки посверкивали. Она ответила шепотом, уже прерывающимся от волнения: — Он идет сюда лишь потому, что мы разговариваем в одной комнате. И ты не представляешь, в каком бешенстве он от поцелуев и близости. Мики от неожиданности выдохнула, подумала: «О, я представляю!», — и сказала: — Я провожу тебя, не спорь. Он и хочет нас по одиночке поубивать. Так куда? Шарк. Чуть громче. «Когда же ты восстановился, упырь?!» — зло думала Мики, доставая верный красный фонарь с холодильника. Её настигла мысль: «Может, отдать фонарь Мэй?», — но тут же добавилась еще одна, холодная и скользкая: «Местной легче, а тебе еще выбираться отсюда. И у неё же есть свой свет?» Мэй заложила за ухо последнюю прядь, отложила Микаэллину расческу и выпрямилась, снова красивая и почти готовая к выходу на сцену, во главе шоу-балета. А Мики вдруг опять кольнуло в грудь изнутри: «Афродита! А ты, мышь чужая, спасай её! — Да что с тобой?!» Отводя взгляд от Мэй, Микаэлла быстро прошла к входной двери и стала открывать, стараясь не уронить ключ от очередного долетевшего шарка. Мэй, почти не стуча каблуками ботфортов, следовала тенью за ней. «Мы и похожи, как две далекие тени… Заткнись, вы идете навстречу монстру с кувалдой. Но лучше так, чем забиваться в норы», — додумала Микаэлла, когда они уже оказались в коридоре. Мэй, слегка щурясь в глубокие сумерки — за окном всё было непроглядно, кроме крохотных огней на башенках — наконец-то ответила на вопрос, едва шевеля губами: — Поднимусь на лифте на двенадцатый, в библиотеку. Найдет — в крыло «Г» побегу, там спущусь вниз. Во двор по решеткам больше скатываться не хочу… Мики, не иди за мной, — Мэй сжала Мики за локоть, но та покачала головой. — Совесть заест. Всё, молчим. Женщины тихо проскользнули в длинный коридор, где Мэй не удержалась и снова нарушила тишину: — Тебе не страшно рядом с проходом наружу? Мики была готова отругать её, как ученицу. Но отвечать поучительным тоном было даже приятно: — А путь на свободу тревожит всегда! Молчим! «Он всё ближе, чтобы его… Но я уже не колочусь в такой панике! Фонарь — огонь!» Алый свет заплясал и живым покрывалом обнял Мики и Мэй. Стразы на одежде Мэй засверкали, бросили отсветы на стены. Она улыбнулась, впрочем, грустно. К лифтовому холлу они доскользили двумя тенями. Вызвали лифт. Он спускался под страшный метроном шагов, но Микаэлла запрещала себе волноваться, пока Мэй не зашла в лифт и, помахав сквозь закрывающиеся двери, не унеслась наверх. «Беги теперь!», — и Мики тут же ринулась обратно в блок. А ОН — тут же ускорил шаги! Но только с грохтом захлопнув двери и в очередной раз бешено прокрутив ключ в скважине, Мики поняла, что он не перешёл на бег. «Что досталось тебе?» — зло подумала она, вслушиваясь через дверь в приближающисйя звук. — «Редко получал отпор? Теперь получишь!» Но когда шарканье зашло в её «сапожок», Мики таки стало страшно, а сердце из пантерьего стало заячьим. Она пятилась назад, пока не села на свою кровать, не сводя глаз с двери. Грохнул удар. Дверь не шелохнулась. Мики зажмурилась и зажала уши, ожидая второго удара, молясь, чтобы дверь устояла. Но удара не было. А затем шаги стали удаляться… Мики затаила дыхание. Судя по звуку, он ушел по ближней лестнице! В изнеможении упав на подушку, Микаэлла, однако, думала не о том, что ускользнула от кувалды, а о том, как круто было бы распахнуть дверь и вломить ЕМУ уже собственной кувалдой. Мики даже фыркнула, нарисовав в голове сценку: «Открывает разъяренная училка дверь, замахивается радужным моргенштерном и с воплем «Я проверила 30 тетрадей и написала две характеристики, дай поспать!» проламывает монстру череп». Ей всё равно было страшно, но действовать хотелось уже гораздо сильнеесильнее, чем бояться. «Может, спасение Мэй так повлияло?» Но при мысли о Мэй снова вылезла липкая игла… Зависти и обиды? «Есть те, кого берегут, и расходные лошади, как в армии Первой Мировой. Ты лошадь. Опять взвалишь на себя миссию, а восхищенно пялиться будут на танцовщицу из Лас-Вегаса. Пусть её Мартин спасает, мужчина таки!» При мысли о Мартине стало ещё хуже. Микаэлла аж вскочила с кровати, пошла на кухню и, с хлопком открыв и закрыв холодильник, стала глотками пить «пепси». «Она пыталась скрыться у Марти в бассейне, но их накрыло… Они же оба такие соблазнительные! Не зря она рассказала про поцелуи. И, как и положено в ужастике, на ауру секса примчался Монстр. Слава Богу, что уцелели, конечно. Но теперь этих… Детей Афродиты должна спасать дочь Евы, жертвенная попаданка!» Ревнивое, ядовитое чувство жгло Микаэллу. Как тугим, дурно пахнущим жгутом черного покрывала окутали тоска по любви и красоте, полуживотное влечение к Мартину, одиночество в маленькой норке в гранитном муравейнике… «Ты призналась себе в проблеме, но тебе так же тошно. Разгони темноту, она давит», — подумала Мики и снова зажгла оба своих светильничка, чтобы коснуться полоски мадженты. Сияющий сиреневый свет действительно слегка утешил. Мики сунула в него руку и лицо, как бы умываясь бликами. И тут же в голове замерцала мысль: «А убил бы он их, твои предметы ревности? Убил бы секс… Что, этот мир стал бы лучше?» Микаэлла застыла в переливах трёх цветов. Воспоминание обрушилось на неё изнутри. В нем тоже была казенная мебель, злая Мики и… Разговор о плотской любви. «Ты что, берега потеряла?» — ноздри завуча раздуваются, тонкие губы кривятся, а из тусклой налаченной копны уже выбиваются волосыволосы, так она размахивает руками. Микаэлла стоит перед её столом, в пиджаке и блузке, не отводя взгляд от волн бешенства, но пытаясь примиретельно улыбаться: «Им уже по семнадцать лет, а я учитель биологии. Они доверяют мне и стали спрашивать». Завуч бьет папкой о стол: «Девяностые тут устроила?! Секс-просвет? Про аборты бы лучше им рассказала!» — «Я и рассказала. И про них, и чтобы их не было! Очень деликатно. Тётя, ведь…» «Замолчи!» — тётка срывается на визг. — «Змею пригрела, нам еще доноса и проверки за разврат не хватало! Пиши по собственному!» Почти в лицо Мики летят бланк и ручка, но тут картинка перепрыгивает в какой-то парк. Ранняя весна. Мики, вытирая нос и глаза салфеткой, разбрызгивает чеканной походкой лужи на дорожке. Останавливается. И, с размаху выбросив салфетку в урну, достает блистер таблеток… — Рановато ты стала пить успокоительные, — пробормотала под нос Микаэлла, уже снова стоя в спаленке блока Университета. — Но у тётки — черный пояс по доведению до истерики. Я помню… Погасив свет и закрыв бутылку «пепси», Микаэлла снова легла на кровать и резко провалилась в сон. Он был глубокий, очень черный, насквозь пропахший лекарством. Но короткий: когда Мики снова открыла глаза, за окном виднелось все еще ночное небо. В котором блестели звёзды. «Солнце и звёзды! Чудо за чудом!» — только и подумала девушка. — «Словно свет надумал возвращаться в мир. Но почему?» Это «почему» придало ей сил. Любопытство естествоиспытателя даже отодвинуло ревность к Мэй и Мартину, а всплывшее воспоминание намекнуло на ответ на вопрос: «Тётка и Монстр объединились бы сразу! Её бы ведь тоже выбесили Мэй и Мартин». — Да, звёздочка? — закончила вслух Мики свою мысль, глядя на крупную, золотистую звезду над крышей корпуса. И форма, и цвет небесного бриллианта кое-что ей напомнили. Так напомнили, что Мики хлопнула себя по лбу. «Общая кухня! Она же почти сразу за лестницей. А там плиты, огонь… Насколько ЖИВОЙ огонь?!» Усидеть «дома» с такой идеей было невозможно. Быстро перекусив, Микаэлла легко, почти выпорхнула, в коридор, с фигуркой в руке. Что придало ей силы? «Звезды, маджента, самоанализ, разноцветная компания? Осторожнее, лестница! О, ветерок пахнет весной. Кухня!» Обитая клеёнкой дверь на кухню, более темная, чем блочные, была закрыта. И все эти дни ускользала от восприятия Микаэллы, девушка даже не могла вспомнить, обращала ли внимание на неё: «Мозг как молотком отбили… Ты же даже думала в смс-стиле». Прижавшись к двери боком и толкнув, Мики тут же зажгла свой свет, как кинополицейский достает пистолет. И дверь, медленно-медленно, но, к счастью, лишь с шорохом, поползла внутрь… А на Мики хлынул бледно-голубой поток света, но не от её маленькой кошечки! Огромная золотая почти полная луна висела над двором Университета и заливала сиянием всю кухню через открытый балкон! Сердце кувыркнулось в груди Мики от восторга, будто она встретила еще одно живое существо: «Здравствуй, богиня ночи!» Кошечка в её руке протягивала свой маленький шарик к Луне, как ребенок ладони к матери. Но затем внимание девушки сфокусировалось на кухне. В первую очередь, Мики довольно щелкнула пальцами при виде двух газовых плит. Обшарпанный серый стол был придвинут к стене, вокруг, на кафельном полу, валялись стулья. Два целых. И два разломанных. Насторожившись, Мики присмотрелась к стене над ними. И отошла назад, увидев на кафеле трещины, следы от нескольких сильных ударов, и большие тёмные пятна. Внизу валялись обломки плиток. «Похоже на удар кувалдой. Да она и есть это! И что за пятна?.. Плиты, Мики! Итак понятно, что ты не в мире пони.» Газовые плиты Микаэлла не любила: не любила лихой газ и страшные новости про утечки. Спичек не было. Чувствуя себя гибридом героини квеста и Корбена Далласа, она стала обшаривать полки над плитами, но они, как и подоконники, были пусты, и Мики, встав на колени, полезла под плиты. Маленький картонный коробок у дальней ножки заставил её довольно фыркнуть, но предмет рядом с ним — резко замолчать. Задрожавшей рукой, Мики заставила себя взять его лишь со второго раза. Это была птичья лапка. Размером с её ладонь, твердая, гладкая. Оранжевого цвета. «Как у Феба!» Но у Феба лапы были фиолетовыми. Мики смоглв выдохнуть, но мрачно снова уставилась на те пятна. И замерла. Воображение нарисовало страшное видео, а в горле застыл комок. Она перекрестилась. «Ты уже ничем не поможешь этому существу. Иди дальше, может, избавишься от убийцы». Но осматривать духовки стало тяжело и страшно, как в первые дни в Университете. Мики жмурилась, как ребёнок перед экраном с ужастиком, ожидая найти за закопченными дверцами самую чудовищную расчлененку… Но обошлось. Микаэлла снова перекрестилась. Подумав, осторожно положила бедную лапку на самую дальнюю полку, чтобы не брать с собой. И сосредоточилась над плитой. «Газом не пахнет. Спички… Полкоробка! Ну же!» Швырк — запах серы — нежный цветок пламени распускается на головке спички. Не дыша, Мики поднесла его к конфорке и повернула ручку. Газ зашипел, но через мгновение… Расцвел вокруг конфорки нежным золотым венчиком. Тени заплясали на полу, тёплое свечение огня смешалось с призрачным лунным светом. Тепло обдало лицо Микаэллы, огонь как дохнул на неë. «Это Источник Света или нет? Его ли искал бедняга? Осторожнее надо быть, вряд ли тут есть пожарные», — стучали мысли в висках Мики. Каждый квадратный метр, который ей удалось осветить любым светом, она воспринимала отвоеванным у монстра. А вот здешние звуки Микаэлла всегда в чём-то подозревала. Особенно, звук шагов. Хоть он и доносился издалека, и больше не швырял на пол от страха. «Во дворе. Не Монстр. Не каблуки той. Мэй? Мартин?» Погасив плиту, Мики осторожно прокралась к балкону, чье ограждение состояло из одной только балюстрады, из витых гранитных столбиков. Оттуда прекрасно просматривался весь двор, но и саму Мики легко было рассмотреть, поэтому она постаралась сильнее забиться за стену между кухней и балконом и выглянуть наружу еле-еле. Как на ладони она увидела правую сторону двора и хуже — левую, полускрытую за портиком главного входа. Вид был очень живописный: лунный свет плыл и переливался в воздухе, центр двора мерцал в голубом сиянии, по краям двора сине-черные тени от корпусов казались провалами во мрак. Синие длинные тени отбрасывали и голые деревья, и сторожки-КПП у ворот. И одиноким корабликом в этом море света и тени двигалась фигурка, медленно бредущая к воротам. Мики прищурилась и, пусть и со спины, сразу узнала Ноа. Продавщица, одетая в какой-то длинный синий плащ, с руками в карманах, остановилась, глядя за ворота, за которыми темнел непроглядно парк, горели несколько фонарей, а над ними — звёздное небо и луна. Ноа поворачивала голову, будто тоже любуясь. Постояла… Затем и она, и Мики посмотрели, как слегка приоткрывается дверь левой сторожки. Но в кромешной темноте Мики, с такого расстояния, ничего не успела рассмотреть, а дверь скоро захлопнулась. «Интересно, а если бы я тогда попала в сторожку, сидела бы здесь или нет? Двери, двери, замучили уже. И как я тебя понимаю, тоже хочется снова на свежий воздух». Ноа развернулась и пошла назад. Ветерок порой приносил стук её шагов. Она шла, ссутулившись, часто глядя себе под ноги, направляясь не ко главному входу, а куда-то в угол. И только тут до Мики дошло, что Ноа ВЫШЛА из здания. Не через закрытые вертушки главного входа. Не через пожарную дверь в крыле Микаэллы. «Ох, непроста ты, блонди», — подумала Мики, одновременно замечая, что Ноа аккуратно обходит все тени на своем пути, ступая строго по лунному свету. Когда Ноа прошла половину двора, раздался самый мерзкий звук из возможных. Шарк. Шарк. Продавщица быстро посмотрела направо от себя и замерла. Мики закрыла рот ладонью. От корпуса, почти сливаясь с густой тенью, шёл ОН. Даже с большого расстояния один вид его черного пальто, лысого черепа, чуть хромающей походки, вызывал страх и омерзение. К счастью, лицо не просматривалось. Он остановился возле Ноа, которая застыла перед ним статуей. «Крикнуть?! Никто ничего не успеет! Боже!» — паника захлестнула Микаэллу. Она улеглась на пол на живот, пытаясь стать совсем незаметной. Но во дворе смотрели только друг на друга. До ушей Мики донеслась смесь очень низкого шипения и гула, как неразборчивая речь по радио. Монстр дёргал головой и плечами, будто что-то говорил Ноа. Та сделала шаг назад, Монстр затрясся, словно от смеха, а Ноа закрыла лицо руками, как ребенок. «Но ты сильна, так близко стоять и смотреть на него. А почему он не выходит на свет? Не нападает?» И едва Мики это подумала, как в руке, словно ниоткуда, у монстра появилась кувалда на длинной ручке. Мики стиснула рукой кофту под сердцем, а Ноа вообще перестала шевелиться. Он взмахнул кувалдой — сердце Мики пропустило несколько ударов — но… Наконечник пронесся на границе тени и света, в метре от головы Ноа. А затем он снова подергал плечами и… Ушёл куда-то к стене. Шарканье шагов раздавалось секунд десять, после того, как мерзкий силуэт скрылся из вида, но потом стихло. Мики, от волнения искусавшая губы, прикинула, что он ушёл к одной из зарешеченных арок между «крыльями» корпусов. А Ноа убрала руки от лица и тоже дернулась на месте, словно сдерживая плач сильными вдохами. И медленно, уже почти сгорблено, ушла в угол двора, продолжая идти строго по свету, и тоже пропала из виду. Мики догадалась, куда она идет: «Уличный магазин! Я же его видела, когда выбралась на улицу. У неё своя… Сеть подсобок?!» Отползая от балкона, поднимаясь на ноги и спешно вышагивая обратно в свой блок, Мики крутила в голове и еще одну информацию: «Он не выходил на лунный свет. Или они в сговоре с Ноа — Мики, бывает еще и не то! — или лунный свет ему вреден? Если он боится даже твоей игрушки, то уже Луна-то должна быть ещё сильнее!» Заперев дверь блока, Микаэлла прижалась к ней спиной, глубоко дыша. А умываясь и оттирая пятна со своей толстовки в ванной, обнаружила в зеркале свою слегка дикую улыбку: «У меня получается. Я, Мики. У меня получается». — Но поспешность — губит, — сказала она довольно громко вслух, подняв закрытые глаза к потолку. Спать ей совершенно не хотелось, поэтому, включив свет — простой, тусклый — на кухне, поставив чайник и нарезав бутерброды с сыром, Микаэлла села за ночной ужин. Он получился очень даже вкусным, несмотря на страшную находку несчастной лапки. Запивая сладким чаем сыр, Мики перебирала варианты, что делать дальше: «Собрать Мартина, Феба и Мэй на совет в Филях? А если попробовать собраться при Луне во дворе? Они ничего не говорили про лунный свет, неужели, не знают? Опять всё Мики!» Вернулось ушедшее было раздражение. Раздражение «хорошей девочки», которая «всем поможет и получит почетную грамоту». При этой мысли Мики аж клацнула зубами. Но все эмоции сдуло ветром, когда в дверь постучали. Мики вскочила из-за стола, доставая «кошку», как револьвер. Снова постучали. Тихо, мелко, чтобы не разносилось эхо. Максимально бесшумно, Мики подобралась, на цыпочках, к двери и приложила к ней ухо. — Микаэлла, это Ноа… — прошептали с той стороны ровным, но быстрым тоном. «Ох, легка на помине». — Откуда ты знаешь моё имя? — Мики старалась говорить холодно. — Заходил Мартин. Есть-то все хотят. Я заметила тебя на балконе. Хочу с тобой поговорить. И… Кое-что показать. Мики одолели очень нехорошие подозрения, скрывать их она не собиралась: — А ОН тоже меня видел? Вы во дворе стояли вместе. Не знаю ничего про ваши… Ссоры, но чудовищам как раз очень любят скармливать чужаков. С той стороны замолчали. Мики отстранилась было от двери, когда Ноа заговорила снова, с тоской в голосе: — Постоянно бегать очень тяжело, угодить под кувалду можно в любой момент. Решай сама. Но, если решишь, завтра приходи к магазину, и мы пойдем в Холл-Путешественник, знаешь его? У меня тоже есть свет. Мики вытаращилась на дверь. Она знала «Холл-Путешественник»! Это было её детское название Актового холла со статуями и колоннами, куда из Синего Зала вела огромная белая лестница. Пятилетняя Микаэлла уверяла всех, что холл постоянно меняет свое расположение, хотя, может, просто не могла запомнить лево и право. Бедное сердце в очередной раз заколотилось. — Я подумаю. Приду — приду. А теперь докажи мне, что ты Ноа. Не открою. — Хорошо, — спокойно ответили из-за двери. — В первую нашу встречу ты купила еды на 450 рублей. Взяла киндер-сюрприз к кефиру, хлебу и колбасе. Во вторую кидала машинально взгляды на стену, с которой я сняла плакат. И посмотри-ка вниз. Микаэлла опустила голову, и через несколько секунд на её ноги из-под двери выплеснулся тот же чистейший лазурный свет, которым она и Феб ранили Монстра. Радостный, звонкий. Мики даже не удержалась и поболтала в нем ногами, как на морском мелководье. — Увидела? — сказала Ноа, погасив свет. — Его… Нутру это хуже яда. — Да, — ответила Мики. — Как сказала, так и сделаю. Ноа, мы долго тут стоим, уходи, осторожнее. — Спокойной ночи, — раздалось из-за двери. Затем тихие шаги быстро-быстро растворились в тишине… «А еще ты не слышала, как она подошла. Но ночь оказалась очень полезной», — размышляла Мики, переодеваясь в пижаму. — «Идешь или нет — решишь наутро». Когда Микаэлла доставала пижаму, она снова наткнулась на кукольное платье, корсет и видеокассету. Эти детали ожившего квеста тревожили её, но, как в самый первый день, она решила воспринимать их, как должное. «Этот мир постоянно пересекается с твоей жизнью. Разве не в твоем вкусе Мартин? Разве ты не узнаешь себя прежнюю в Ноа? Хотела бы быть Мэй, не ври? А Феб — мудрец, который прилетит к ребенку и все расскажет. А твоя первая кошечка бегает же где-то там по двору!» Микаэлла, улегшаяся было спать, даже села на кровати от этих мыслей. Но вскоре крепко уснула, обняв подушку. Сон снова пах лекарствами. И розами. И, очень слабо, сиренью. … Когда Микаэлла проснулась и первым делом отдернула штору, чтобы посмотреть на небо, её встретила такая же рваная облачность. Солнце поднялось уже так высоко, что Мики его не видела. Надо было решать, идти ли на встречу с Ноа, открывать ли дальше, пласт за пластом, глубины того места, в котором Микаэлла оказалась заперта. Огни автобуса постоянно проезжали в памяти, но бегать напролом и наугад Мики больше не хотела, оценив свои силы и, чего уж там, выслушав свои желания.