Даже взмах крыла бабочки на одном конце света может вызвать цунами на другом.
За окнами расплывается море из городских огней. Но городской пейзаж не трогает сердце. Фокус внимания, как свет софита, на хорошеньком личике под ним… с распухшими и зацелованными губами. Они открыты, и с них слетают сладостные стоны. Чон Чонгук хотел бы выкрутить их на максимум, забыться, оглохнуть. На прикроватной тумбочке, вибрируя, разрывается телефон. Но Чону тоже не до него. Он хочет, чтобы девушка под ним кричала громче. Громче, громче, громче. И без того глубокие толчки становятся резкими. Больше не сдерживается, прелюдия давно кончилась. Он знает: девчонка кричит не от удовольствия, а от боли. Но так отчаянно хочет, чтобы всё было по высшему разряду, что изо всех старается изобразить блаженство и наслаждение на своем лице. Главное, чтобы мистеру Чону понравилось. Ещё громче. Чонгуку мало. Он хочет стереть поддельную страсть с этого личика, и наконец, добивается катящихся по вискам слезинок. Наконец-то в глазах, исследующих потолок, мелькает испуг. Беспомощность. Почти шок. Это именно то, что ему и нужно было, чтобы кончить. Ярко, с хриплым выдохом, крепко зажмурившись. Пытка окончена. Быстрый и яркий перепихон тоже. Для двух участников сего — разные варианты. — Понравилось? — Мужчина проводит большим пальцем по её мокрой от слюны нижней губе. — Да. — Врет и не краснеет. Чонгук прекрасно об этом знает и с ухмылкой съедает эту ложь. Чего только не сделаешь, чтобы ему угодить. Девушка рдеет, шевеля пушистыми искусственными ресницами, — Очень. — Это были слезы радости? — Не может удержаться от ядовитого укола. Поимел не только буквально, но ещё и устно. Вопрос не требует ответа. — Я в душ. Телефон не трогать. Ничуть не стесняясь наготы, туда и направляется. Смывать пот, женскую ложь и усталость. Чонгуку нравится жесткий секс. А девушкам нравится нравиться ему. Совесть за согнувшееся в позе эмбриона тело на простынях совсем не мучает. Да и когда она его вообще мучила? Горячие струи воды быстро привели в чувства, окситоцин от разрядки растворился. Внутри вновь холодно и… пусто. Чонгук не помнит не только про совесть, ведь та в летаргическом сне, но и про то, что когда он что-то чувствовал в последний раз? Всё стало таким обыденным: деньги, которые некогда зарабатывались кровью и потом, всё ещё зарабываются ими же, но возросли в количестве. Работа по первости казалась захватывающей американской горкой, сейчас же Чонгук за штурвалом своей судьбы и сам решает, когда совершить очередной вираж. Люксовые вещи, рестораны со звездам мишлен, поездки заграницу — обыденность. Повседневная реальность, в которой ему доступно всё. Только пальчиком укажи, и тебе принесут. Чувства? К женщинам у него лишь бесконечный плотский интерес. Распробовал, вкусил, аппетиты выросли. Все, как одна, блеют, стоит ему обратить на них взор, и безропотно делают всё, что он им скажет, в надеждах, что и им перепадет что-то из его кармана. Или толстого кошелька. Мир, казавшийся когда-то сложным и жестоким, вдруг стал простым и понятным: когда у тебя есть деньги и власть, перед тобой открыты все двери и пути. Эта леденящая пустота внутри — плата за входной билет? Если так, то он не прочь ещё какое-то время прожить с ней бок о бок. Ещё немного поразмыслив о продажности мира и женщин (явно не так сильно устал, раз ещё может соображать), он всё же выбирается из запотевшей душевой кабинки. По возвращению в номер-люкс замечает, что ничего толком не изменилось: кокон из простыней тает в голубоватом свечении окон, телефон продолжает надрываться на беззвучном режиме. На экране «Намджун». На электронных часах 1:30. Как-то поздновато что для рабочих звонков, что для личных. Тяжелый вздох. — Бессонница замучила? Обратись к врачу. — Голос ровный, металлический. — И тебе привет. — На другом конце линии слышен звон кубиков о стекло. Кто-то отжигает ночью с девушками, а кто-то коротает её со стаканом виски. Намджун относился ко второму типу. — С чего вдруг звонишь? Соскучился? Или уже напился? — Чонгук равнодушно проходит мимо свернувшейся в простыни девушки. Она провожает его мутным взглядом. — И то, и то. На самом деле, у меня очередной головняк. После дебюта «Сикстин Герлс» компания проседает в активах, слушатели требуют свежих лиц. Это провал. Однотипная внешность, музыка, тексты. Скука, да и только. Намджун — гендиректор и собственник звукозаписывающего лейбла «Хорайзен Энтертеймент». Чонгук — один из тех, кто спонсирует лейбл. — И ты звонишь поплакаться мне об этом? Вещаешь про собственное фиаско. Я твой спонсор. Не боишься, что передумаю инвестировать? Чонгук отворачивается от двуспальной кровати, забывая о чужом присутствии. Устремляет взгляд на далекие огни, над которыми возвышается пентхаус. Над которыми возвышается он. Гендиректор пропускает колкость мимо ушей. Делает глоток терпкой жидкости и продолжает, — — Индустрия прогнивает, друг. Зритель пресыщен. Я пытаюсь найти свежие решения и идеи. — Я уже давно далек от искусства. Меня больше волнуют деньги и мои акции, которые, по всей видимости, упадут в цене. — Зажав телефон между плечом и ухом, Чон натягивает брюки. Щелкает застежкой ролексов, фиксирует в уме время. — Далек? А по-моему ты к нему ближе, чем думаешь. Разве не оно сейчас во плоти нежится в твоей кровати? Метко. Девочка как раз из компании Намджуна. Восходящая звездочка из эшелона таких же подающих надежды певичек. — Как тебе Мими? Хороша? Может, познакомить тебя с кем-то ещё? Мими — девушка с лицом типажа «бейби-фейс»: большие глаза, пухлые губы, аккуратный носик. Загляденье, а не человек. Но разве не все айдолы должны быть такими? Идеальная, выверенная красота. А главное, покладистость, ведь деньги решают все. Мими простая и на лицо, и на имя. Смешивается с другой, подобной ей массой «идеальных людей», четко знает, как всё устроено и не требует большего. Пока Чонгука всё устраивает. Но очень скоро и она ему надоест. Приестся. — Пока без надобности. И чего ты хочешь? Мужчина пытается надеть рубашку, но одной рукой делать это тяжело. На помощь приходит услужливая Мими. Получив угрожающий взгляд, тут же семенит обратно к кровати. Чонгук вообще не очень любит вести беседы в присутствии посторонних. Рабочие или личные. — Хочу протестировать новую концепцию. У меня есть одна идея в голове… но тут главное, не перегнуть. Осталось подобрать лица. У меня замылился взгляд. Выдели минутку для своего старого друга в своем ужасно загруженном графике и подскочи ко мне. — У менеджера Кима тоже замылился взгляд? И у исполнительного директора Чона иссякли идеи? — Эти двое всегда приходили Намджуну на помощь, и сразу оба были его правыми руками. — Да брось ты. У тебя глаз на такое наметан. И чутье хорошее. — Дело не в чутье. А в аналитике. В мозгах. — Черт с тобой, аналитик. — Судя по звукам, Намджун делает последний и большой глоток, добивая стакан. Теряет терпение. — Заеду завтра в обед. Вызов завершен. Оргазм получен, одежда на нем. Более делать тут нечего. Он находит скинутый второпях пиджак, цепляет его с пола. Также безразлично проходит мимо кровати, стуча подошвой начищенных до блеска туфель. Безразличие и спешка и провоцируют разочарованный девичий вздох. — Останься. — Мими закуталась в простынь, освободив руки. Обхватила ими колени. Волосы разбросаны по голым плечам. Похожа на русалку. И глаза грустные-грустные. Дабы прогнать из них тоску, Чон всё-таки дарит ей касание рукой к щеке. Поглаживает нежно-нежно, а она, как лепесток, трепещет. — И зачем мне это? — Фраза резко контрастирует с жестом. — Я ведь красивая. — Она тянет вверх подбородок, точно подсолнух к солнцу. Стоит солнцу скрыться, как тот зачахнет. — Красивая ведь? — Очень. — С мягкой улыбкой подтверждает он. — Именно поэтому пакет с сумкой от Прада стоит у входа, на банкетке. Она тоже красивая. Мими как-то мимолетно проговорилась о своей хотелке. Чон запомнил. Их встречи имели скорее материальный характер, чем романтический. На романтику у Чона времени нет. — Тяну только на сумку? А что нужно, чтобы ты остался? Её вопросы — детский лепет, который лишь веселит. И немудрено: девчонке девятнадцать. Чонгук уже из подростковой наивности вырос: ему тридцать шесть. Он снисходительно наклоняется к сидящей на кровати девушке, обхватив пальцами подбородок. — А ты думаешь, этого достаточно? — Вопросом на вопрос. Покидая номер-люкс на последнем этаже отеля, про себя думает: «Одной красоты никогда не будет достаточно».***
На плите весело побулькивает суп, рисоварка пищит. Главное — не забыть выключить плиту. Теплый рис укладывается в небольшую пиалу, заливается бульоном. На подносе уже отдельная мисочка с кимчи, дожидается супа. Типичный корейский завтрак готов. Чиён кривится: за столько лет можно было и привыкнуть, но… так и не смогла. Завтрак для мамы. Для себя — неизменно колечки с холодным молоком. Впрочем, сегодня на завтрак времени нет. Она поправляет пояс школьной юбки, принюхивается к рубашке, которая, наверняка, пропахла едой насквозь. Завтрак пришлось готовить в форме, чтобы не опоздать. Но, хотя бы мама поест. Чиён надеется, что поест. Девушка раздвигает дверь-купе в гостинную одной рукой, другой удерживает поднос. Иногда она подрабатывает в щиктане, оттуда и прекрасное чувство баланса. Вместе с ней в гостинную проникают ароматы еды, которые аппетита у матери не вызовут. Она ставит поднос на низкий столик. Футон у окна шуршит: мама сонная и с мягкой улыбкой. — Чиён… — Её обычно серое лицо светлеет. И так каждый раз, когда она видит дочь. Та — её единственная радость. Ее солнце. Жизнь. — Мам, поешь, ладно? Тут завтрак. — Чиён неприлично сильно опаздывает, но не может не посидеть пару минуток с мамой. Ей постоянно страшно, что она упустит время, которое и так в любой момент может закончиться. Их время. — Как твоё прослушивание? Прослушивание было месяц назад. Чиён про него совсем забыла. Мама тоже, но вдруг вспомнила, будто оно было вчера. Мама в последнее время стала особенно забывчивой, но Чиён как всегда притворяется, что всё в порядке. Или это потому что все ее одинаковые дни слиплись в один ком? — Хорошо. Я спела, они попросили контакты. Должны позвонить. — Кусает губу, прячет глаза. На самом деле, Чиён показалось, что она не понравилась никому из присутствующих менеджеров компании талантов. — Спела от сердца? — Мама ненароком, но уколола. Так говорил ей в детстве отец: «пусть музыка идет от сердца». — От сердца. — Кивает она. Отец их бросил. Мать до сих пор его вспоминает. Глупость. Чиён отрицает музыку, хотя это, по сути всё, что она умеет. Это всё, что ей досталось от исчезнувшего отца: мелодичный голос и умение играть на пианино. Ниточка, к нему ведущая. В детстве она обожала отца. И музыку обожала. Но он ушёл, и любовь к музыке забрал с собой. Но как бы она не отмахивалась, всё равно зарывалась в блокноты с собственными песнями, всё равно изливала уставшую душу инструменту. Но след отец оставил болючий. Страшный. Хоть они с матерью и делили этот след на двоих, мать отца любить не перестала. И ни коем разом не хотела, чтобы дочка бросала то, что у неё так чудно выходит. Она взрастила мечты, что однажды Чиён станет великой певицей. Кумиром. Потому что сама стать им не смогла. Зато в свое время смогла сбежать из Кёнгидо на большую землю за океан: в шумный Монреаль, где беззаветно влюбилась в музыканта. — Они позвонят. — Утешает она. С той лишь ремаркой, что утешает на деле не Чиён, а саму себя. — Конечно. — Девочка прячет виноватый взгляд, и чмокнув на прощание маму в щеку, покидает гостиную. — Поешь. Ныряет в туфли на плоской подошве и под «Удачи в школе! Учись хорошо!» выбегает из дома. Солнечный свет слепит, букет ароматов камелии, азалии и сакуры кружит голову. От листвы слезятся глаза. Весна в разгаре. — Ну ты черепаха, Ди! — До уха долетает родной укор. ХаЮн стоит через мостик у канала напротив дома. Такими мостиками и каналами увит весь Соннам — пригород Сеула. Она разламывает половинчатый фруктовый лед и использует его в качестве приманки. В пару шагов она пересекает мост и принимает дар — особенно в такую жару, что пришла в Корею слишком рано. Лицо у ХаЮн раскраснелось и почти недовольное. Обычно они встречаются на полпути до школы, но в этот раз ей пришлось идти аж до самого дома Чиён. — Почему без меня не пошла? — Чиён знает ответ. Но не теряет надежду, что ХаЮн однажды перестанет быть такой упрямой. Хотя это то же самое, что ждать снег в июне. — Ненавижу опаздывать одна. — Если мы опоздаем вместе, влетит обеим. — Чиён не сильно переживает по поводу школы. Точнее, отвлекается от тревоги клубничным льдом. Солнышко нежно целует лицо. — Сгоришь ведь, так подставляешь лицо! Иди в тень! — ХаЮн притягивает девушку в тень камелий. Она слишком печется о внешности. Внешность — больное место ХаЮн, она не считает себя красивой, хотя Чиён всегда говорит, что если придумать что-нибудь с волосами, и подобрать макияж, то будет очень даже ничего. Но слова её мало чем помогали повысить самооценку подруги. — Биби-крем нанесла? — Угу. — Конечно, вранье. — Из компании не звонили? Вообще-то, сходить на прослушивание — было именно её идеей. Не то, что бы Чиён сама этого не хотела. Больше всего она хотела, чтобы мама была счастлива. Исполнить её мечту. И заработать для них двоих денег. Но… ей всегда не хватало смелости позвонить хотя бы по одному из номеров с визиток, которые ей отдавали кучами уличные скауты. Чиён всегда попадала в поле их зрения, стоило отправиться на вылазку в близкий Сеул. И неудивительно: их привлекало нетипичное лицо. Она всегда была белой вороной благодаря отцу-канадцу. Но это в себе так и не приняла: в Канаде её считали азиаткой, тут, на материнской родине — канадкой. Ни то, ни сё. А где на самом деле было её место, черт знает. — Неа. — Неа? И всё?! ХаЮн готова лопнуть от негодования. Она переживала за Чиён больше, чем если бы вместо подруги на прослушивание была сама она. — Откуда такое спокойствие? Я думала, ты как минимум, будешь нервничать. — А смысл? Если они не позвонят, ничего ведь не изменится. Если позвонят, то хорошо. Мимо проплывает живописный пейзаж: пруды с каменными тропинками, парк, железнодорожные пути электричек, идущие под азалиями. Сакура только зацветает. Её маленький чудный мир, который так и не стал родным. Нервничать не хочется от слова совсем. — Да ты прям Будда. Ты даже из-за школы не переживаешь. Ты, блин, на успокоительных что ли? — ХаЮн не может успокоиться с той самой поездки на прослушивание, состоявшейся месяц назад. Она оказалась под большим впечатлением, чем Чиён. — Ведешь себя всегда так круто! Они отправились в Сеул на автобусе. Понахватали пуннопанов с заварным кремом в уличных ларьках. Чиён соврет, если скажет, что тогда не нервничала. Нервничала. И очень. Всю дорогу до столицы в животе бултыхались огромные бабочки. Пуннопан она так и не доела, откусив хлебной рыбе лишь голову. А в самом здании её здорово трясло от озноба. ХаЮн верила в то, что Чиен не бывает страшно. Но на самом деле страшно бывает. И очень. — А разве есть причины переживать из-за школы? Парадокс: ХаЮн завидует Чиен, а Чиен завидует ХаЮн. Ведь для таких, как она, самые большие проблемы в школьных оценках, да в самооценке из-за неказистой внешности. Мать у ХаЮн не страдает от сердечной недостаточности в тяжёлой форме. — Конечно, есть! Тебе будто совсем на оценки пофиг! Хотя понять можно. — От Чиён не скрывается нотка завистливости, но к ХаЮн она всегда была снисходительной. И делала вид, будто ничего и не замечает. У Чиен это вообще хорошо выходит — делать вид. Ее скрытая супер-сила. — Почему же? — Но слова задевают. ХаЮн явно возносит подругу в своих глазах. И напрасно. — Ты красивая, еще и талантливая. — Чиён бы с радостью отдала подруге и внешность, и талант. На здоровое мамино сердце взамен. — Учеба для тебя не имеет значения. Можно не сильно париться. Ты легко прославишься. Они обе фанатели по поп-группам. Как и у всех девчонок, у них были любимые и группы, и айдолы. Они, как и все девчонки, покупали членство в фан-клубах, смотрели трансляции на ви-верс, и визжали как сумасшедшие, когда выходили новые песни или клипы. Они были как все. И как и все, в тайне мечтали быть как те девочки с экранов. Прославиться. Добиться успехов. Порой казалось, что их жизнь идеальна. Никаких тестов и старшей школы. Слишком загорелой или проблемной кожи. Больных матерей. У них есть все: деньги и слава. И они могут решить любые проблемы. Сказка, а не жизнь. — Почему и ты не попытаешься? — Вдруг спрашивает Чиён. Ее терпение безгранично, но иногда дает трещины. — Не все, как ты, умеют петь. Да и не все такие красивые, Ди. — ХаЮн уже прикончила свой лед и снова раскраснелась от жары. Школа замаячила на горизонте. Брошенное в невзначай «Ди» в лишний раз оцарапало слух и напомнило, кто такая Чиён. Чиён никогда не считала себя красивой. Странной? Да. Необычной? Да. Но красивой? А красивая — это какая? Ей никогда не было понятно. Да, и талант, как оказалось, порой ничего не значит. Какой в нем толк, если нет звонка-приглашения и контракта? — Этого не всегда бывает достаточно.***
Мысли расплываются, как облака по небу. В голове не задерживается то, что монотонным голосом вещает учитель. Чиен бы с радостью вставила спички в глаза, чтобы те не слиплись. ХаЮн сопротивляться не стала: уснула на специальной подушке, которые им разрешали иметь при себе и дремать прямо на партах. Пускает слюну, пока Чиён не тыкает в нее карандашом. А потом сон снимает как рукой. И не потому что оживает громкоговоритель, обычно изрекающий школьные звонки, в этот раз он произносит: «Ученица Мун Чиён, пройдите в кабинет социального работника. Мун Чиён, пройдите в кабинет социального работника». Первый прогнал сон. Второй пустил волну адреналина по венам. Проснулась даже ХаЮн. А ее и тычок карандашом не разбудил! Недоуменный взгляд друг на друга. Учитель, молча кивает на дверь, а потом как ни в чем ни бывало продолжает лекцию. Чиён провожают тридцать пар любопытных глаз. По пути к кабинету она успевает перебрать тысячу возможных вариантов, почему ее туда вызвали: школа узнала про болезнь мамы? Опека интересуется? Её липкий ночной кошмар. Или это из-за прогула в тот злосчастный день прослушивания? Или из-за сегодняшнего опоздания? Тогда почему ХаЮн не вызвали? Поток мыслей прекращается у самих дверей. Внутри ее ждет уже знакомый педагог и мужчина, чей возраст граничит с «дедовским». Лицо типичное, но выглядит так, будто она уже его где-то видела. Рубашка с воротником стойкой, строгой взгляд и плотно сжатые губы, руки, скрещенные на груди, над округлившимся животом. Хотя мужчина жилистый, еще не старый. Где же, где… — Мун Чиён, ты быстро! — Социальный педагог улыбается, указывается на кресло рядом с собой. В его кабинете офисный стол — чисто рабочая зона. Для посетителей же посередине расставлены кресла и диванчики, которые разделяет журнальный столик. Для располагающей к беседе атмосферы. — Это господин Хван из… — …Хорайзен Интертеймент. — У Чиён глаза с четвертак. И она бы так и стояла с открытым ртом, но память не подвела, а язык среагировал. — У тебя хорошая память. Не каждый стажер запоминает названия всех компаний и тем более жюри, с которыми встречается. Рад встрече. Я — главный кастинг-менеджер. Чиён и не нужно было прилагать усилий. Ведь это единственная компания, где она проходила прослушивание. На ещё один такой опыт смелости и нервов не хватило. Тот день пролетает перед глазами солнечными вспышками и изнуряющей автобусной поездкой. Угрожающее металлическое здание встретило прохладой кондиционеров, угрюмой охраной и бледными лицами таких же несчастных любителей «испытать удачу». Чиён бы совсем потерялась, если бы не бойкая подруга, держащая её за руку. ХаЮн отчеканила «Мун Чиён. Семнадцать лет. Вокал и игра на пианино. Сонграйтер». Нагрудную табличку тогда чуть было не повесили на саму ХаЮн. И не без тени грусти она завязала ее ленточки на плечах и талии Чиён. На самом прослушивании всё оказалось не так страшно: скучающие лица судей, почти все в возрасте, и наверняка, пираньи музыкальной индустрии. Только один — молодой парень, но не слишком юный, одетый с иголочки, и явно не обрадованный тем, что ему приходится торчать со всеми этими детьми. Под натиском ожидания Чиён засеменила к пианино и исполнила проникновенную старенькую «Wicked Game» Криса Айзека — символично, любимую песню отца. Свою она испольнить не решилась. Подумала, что столь дерзкий ход придется судьям не по вкусу. Слишком самонадеянно для новичка. Чиен не поняла, что именно заставило судей сделаться еще более презрительными: слишком чувственное исполнение, слеза, случайно пролитая из-за мыслей об отце, или непонятная внешность. Один из них тогда сказали сухое «Спасибо». Сделали фото, как на документы, и попросили оставить контакты: телефон, домашний адрес и указать школу. — Проходи, садись! — Педагог зазывал присесть, а у Чиён и ноги-то от волнения не сгибались. — Господин Хван хотел поговорить с тобой о карьере… айдола. — Английские слова всегда звучат забавно из уст корейцев. Так слово «айдол» превратилось в мягкое «айдóль». — Тянуть не буду. Компания в поисках талантов. Хотим сформировать новый герлс-бэнд со свежей концепцией. Ты показалась комиссии подходящей кандидатурой. Желающих на одно место много. Таких же кандидатов около двадцати. Два уже утверждены. Осталось еще два. Отвечать и принимать решение нужно быстро. Ты готова ухватить эту возможность? Чиён не верила в удачу. Или в судьбу. Она лишь считала шансы. Их всегда было по умолчанию чуть больше, чем у одноклассников. Как сказала ХаЮн — пение было огромным преимуществом. Больная мать и нужда в деньгах — не то, что бы шанс, но нехилый такой мотивирующий фактор. — Да. Я готова попробовать. Ее с ХаЮн отличало то, что вторая хотела этого потому что сейчас это модно, ведь все этого хотят. Мун Чиен этого хотела, потому что умела что-то делать и нуждалась в деньгах. И все же, они и правда были разными.***
Из кабинета соц.педагога они направлялись прямиком на школьную парковку, где уже ждал фургон, в которых возят знаменитостей и стажеров. Господин Хван открыл перед ней дверь. Не просто в машину. По ощущениям, в другой мир. Кожаный салон и обычные бутылочки в подстаканниках ощущались как кусочки совершенно другой жизни, к которой ей позволили прикоснуться. Посидеть, по вдыхать, впитать. За тонированными окнами мелькал Соннам. Городок, полнившийся старыми районами, традиционными домишками и этажками восьмидесятых. Оплот спокойствия и «медленной» жизни. Постепенно он превращался в модернизированный Сеул. Поездка комфортнее, чем на автобусе. В животе вновь зашевелились гиганты-бабочки, но тут же стихли. В машине нашлись леденцы. Чиён с усмешкой вспомнила правила безопасности, которые вдалбливают всем детям: «не садись к незнакомцам в машину, не ешь конфеты, которые тебе предлагают». Чиен нарушила сразу два в погоне за мечтой. Фургон подъехал к тому же строгому зданию, напоминающему неприступную отвесную гранитную скалу. В этот раз она входила через задний вход. Он был не для всех. Господин Хван вкратце пояснил, что ее ждет: — Сейчас пройдешь интервью. Зададут несколько вопросов. Твоя задача ответить честно. Затем расскажут дальнейший план действий и предоставят перечень необходимых документов. Ничего не бойся. Держись уверенно. А еще лучше будь собой. Мужчина хоть и казался внешне сухарем, его слова придали сил. Чувствовалось, что он хочет ее поддержать. Проводит ее по пустынному холлу в зал, не имеющий ничего общего с тем большим, где она прслушивалась. Этот, скорее, напоминает допросную каморку. Бежевые стены, два стула, между ними стол. На нем бутылка воды. Чиён не знала, для кого она тут: для стажера или работника, но все же открыла и отпила, с чувством того, что делает что-то незаконное. Дверь немного погодя распахнулась. В проеме тот самый не слишком молодой — не слишком старый судья с прослушивания. Одетый с иголочки. Выглядит дерганным и уставшим, будто только что с пробежки. И лишь отсутствие на рубашке пятен говорит, что это не так. — Ким Сокджин. — Нейтрально представляется он. На стол кладет планшет с пустым листом. Присаживается, ослабляя галстук. — Ты не против видеосъемки? Ах да, за широкими плечами мужчины на штативе стоит небольшая камера. Получив кивок, он включает запись. А Чиен сначала даже не знает, куда смотреть: на него, или в камеру. — Можешь считать это своим первым звездным интервью. Вблизи кажется еще более взмыленным. Лоб покрыт испариной, нахмуренные брови говорят о том, что не все в работе гладко. Возможно. Он рассматривает её более пристально, и под его взглядом хочется сжаться до микрочастиц. Он весь такой модный и стильный, а она — школьница в разглаженной форме, да ещё и пропахшей едой, которую готовила утром. — Мун Чиён. — Робко представляется она. — Ты кореянка? — Сразу в лоб. Не про музыку, не про пение. А про лицо. Чиён и со счета сбилась, как много раз она этот вопрос слышала за всю свою жизнь. Видимо, это её проклятие. — Наполовину. — А другая половина? — Сокджин острый на язык и вызвал у Чиён озноб. В нем нервировало все: дорогая одежда, зализанные назад волосы, высокомерие в голосе и во взгляде. Ладони потели. — Канадка. — Кто из родителей корейской национальности? — Это важно? В неё устремляется красноречивый взгляд, риторически вопрошающий «ты идиотка?». — Тут всё важно. — Мама. — Семья полная/неполная? — Парень щелкает дорогой ручкой, что обычно дарят на юбилеи или еще какие-нибудь праздники в бархатных футлярах. Снова каверзный. Снова не про музыку. — Нет. — Живешь с мамой/папой? — Вот так и начинаются хроники под названием «жизнь Мун Чиён». — С мамой. Он издает звук наподобие «хм». Хотя на деле Чиен прекрасно знает, что он означал. «Очередная девочка без отца». Кольнуло. — У тебя было хорошее произношение, когда ты исполняла песню. Занимаешься английским или свободно разговариваешь из-за отца? — Я родилась и жила до шести лет в Канаде. В Монреале. Там почти все говорят на французском. Монреаль… волшебная страна из детства — всюду звучит французская музыка, добродушные люди, музыкальные бары, поющий отец, забегаловка уличной еды, в которой работала мама, а там все говорили уже на корейском. Жизнь Мун Чиён — смешение культур, языков, музыки. Калейдоскоп с битым стеклом. — Вопрос про языки открыт. — Английский учу в школе. Понимаю французский. — Очень хорошо. Играешь, танцуешь? Наконец-то, и до музыки дошли. Не прошло и сто лет, как каверзные вопросы о ее происхождении исчерпали себя. Джин отрывается от анкеты, щурится, — Может, реп? — Играю на пианино… и пишу свою музыку. Песни. — Занятно. — Хотя голос такой, будто и не занятно вовсе. Безразличный. Даже не стал делать вид, что интересно. — Живешь к Соннаме? — Да. — Придется перебраться в Сеул. Чиен сжимает губы, а под столом края школьной юбки. Первый камень преткновения. Как она оставит маму? Вся эта авантюра вмиг оказалась под сомнением. Успевшие выстроиться песочные замки быстро посыпались. — А если. Дома… больной родственник? — Ей неловко задавать такие вопросы. Сам главный кастинг-Менеджер перся в Кенгидо, чтобы увидеть ее. Сокджин и вовсе проводит интервью. И все это ради того, чтобы она сказала «Извините, я не смогу» и помахала ручкой?» — Найми сиделку. — Так же безразлично бросает Джин, делая новую пометку. — Если будешь хорошо трудиться, быстро начнешь получать зарплату. Она небольшая, не покрывает жилье и обучение, они входят в стоимость окупаемости твоего контракта, а вот зарплату сможешь тратить на личные нужды. Облегчение, должно быть, было видно на ее лице. Джин поспешил добавить, — — Если, конечно, тебя возьмут в группу. Он имеет в виду «пока закатай губу обратно, душенька». — Хорошо учишься? — Средне. — Чиён не отличница и никогда не была. Скорее хорошистка с тройками. Немудрено: как-то приходится совмещать школу, заботу о матери, музыкальные занятия и постоянные подработки. На хорошую учебу просто нет времени. — В каком классе? — Выпускной класс старшей школы. — Полных лет? — Семнадцать. — Куришь/пьешь? Наркотики? — Вопрос звучит абсолютно буднично из уст ледяного менеджера. Прямо-таки Кай. Отрицательный кивок головы. Следующий вопрос — — Отношения? Парень? Да и парня у нее тоже нет. Слишком азиатка для канадцев. Слишком канадка для местных. Слишком мало времени на общение. Белая ворона. — Нет… Но Сокджин не сдается, — — Девушка? Чиён мотает головой, округлив глаза. Но Джин лишь дергает плечами, — — Что? Мы живем в прогрессивном обществе. И такое в нашей компании бывает. Я должен знать о тебе все. В голосе чувствуется легкий нажим. Паузы тоже делают своё дело. — Вообще все. Даже если правда не совсем приятная. Поверь, это сделано для того, чтобы уничтожить все твои слабые стороны и превратить их в достоинства. Чтобы мы были на твоей стороне и могли защитить твои интересы. После кивка он скармливает ей следующий вопрос, — — Татуировки? Пирсинг? — Нет. — Отлично. Более Сокджин не стал доставать. Преступил к условиям: — Ты живешь в округе Кенгидо, и ездить в Сеул каждый раз на автобусе несподручно. Компания не предоставляет транспорт стажерам, зато предоставляет общагу. Практику будешь совмещать с учебой в частной школе по сокращенной программе. Выпускной экзамен сдавать не придется, если не будешь поступать. При хорошем исходе это тебе не грозит. Аттестат получишь, как и все, в январе. Если, конечно, до этого времени продержишься. Сокджин многозначительно молчит, но потом продолжает, — Самое главное, это согласие твоего опекуна. Я выдам оригинал, который нужно будет подписать. А сейчас подпиши соглашение о неразглашении. По деревянному столу скользит лист со строфой росписи внизу, — Отныне все, что обсуждается в стенах «Хорайзен интертеймент», не может оговариваться вне его стен. Компания будет защищать тебя, но и тебе придется защищать коммерческую тайну компании. Информация льется бесконечным потоком, запомнить который непросто. Но Чиён старается. Буквы расплываются, Сокджин протягивает свою ручку, с явным намеком в глазах на то, что времени его читать особо не даст. Металл холодит вспотевшие пальцы, Чиён оставляет кривенькую роспись. — До отбора в новую группу будешь тренироваться со всеми: вокал, хореография, школа и дополнительный английский. За вами будет приглядывать другой человек. Я постоянно буду наблюдать за твоими успехами. Если тебя утвердят, то ты перейдешь под мою опеку. Все ясно? Голова пухнет от количества проговариваемых в минуту слов. Но Чиён кивает, как китайский болванчик. — Еще нужно, чтобы твоя мама приехала для подписания контракта, так как ты несовершеннолетняя. — А если она не сможет? — Чиён неловко задавать такие вопросы. Менеджер молчит, думая, как лучше решить эту задачу. — Тот самый больной родственник — это твоя мать, полагаю? Возьми контракт с собой, ознакомьтесь дома вместе. Я дам тебе неделю, чтобы собрать вещи и подготовить документы о школьном переводе, найти сиделку. Господин Хван отвезет тебя домой. Сокджин собирается уходить, но почему-то задерживается, — И Чиён, если родилась в Канаде, есть ли у тебя канадское имя? Главный менеджер попросил всегда говорить правду. Даже если неудобная. Даже если о корнях и о бросившем ее отце. Даже если про мешающую внешность и прошлую жизнь. Лез скальпелем под кожу, чтобы выковырять оттуда ее истинную личину и слепить что-то новое. Что-то прекрасное? Может, и имя пора достать из пыльного шкафа, чтобы и из него вышло что-то новое? — Диана. — Мистер Хван будет ждать тебя на парковке, Диана. Менеджер делает последнюю заметку, и уходит.***
Сокджин исчез как ураган, за дверью пусто. Почти стерильный коридор. Все бы ничего, если бы Чиён не забыла, как пройти на парковку. Ни охраны, ни работников. И зачем компании такая махина, если в здании совсем никого нет? К лицу подступает жар. План этажа кажется головоломкой — лишь непонятные схемы. Чиён решает идти куда глаза глядят, пока кого-нибудь не встретит. А там попросит помощи… По бокам мелькают двери танцевальных залов, из них проникают в коридор приглушенные биты. За дверьми явно кто-то есть, но стучать и ломиться в них как-то странно. Сюда бы ХаЮн, она бы быстро нашла выход. Чиён не такая. Она — девочка скромная. — Потерялась? Или ослепла? Даже дурак бы понял, что это не школа. — Голос за спиной заставляет вздрогнуть. Непонятно чей: парня или девушки. За спиной явно парень. Очень симпатичный. Настолько, насколько айдолы и должны быть. Правда, будь он в костюме или даже в джинсах и рубашке, а не в серых трениках и безразмерной футболке, на знаменитость походил бы больше. Стажер. — Первое. Чиён решается не давать себя в обиду. Тем более перед каким-то штатным стажером. Даже симпатичным. Да и чего бояться? Они даже выглядят примерно одинаково: он в растянутых трениках, она в школьной форме, пропахшей домашней едой. — Хотела спросить у кого-нибудь, как выйти на парковку. Но у тебя спрашивать не стану, не переживай. — Ого, значит, точно не потерялась. Знаешь, куда попала. Я бы снизил самооценку, на твоем месте. Это был не подкат. Чиён может лишь удивленно хлопать глазами. ХаЮн, восхваляющая ее внешние данные, и вовсе бы грохнулась в обморок. — Ничего личного. Я просто не по девочкам. Юноша немного старше Чиён. Видимо, вышел передохнуть с репетиции: делает глоток воды, по шее стекает струйка пота. Ошарашивает своей прямотой. — Значит, я могу выдохнуть. — Острый ответ веселит незнакомца. — Пойдем, провожу тебя к парковке. — Он даже успевает разбрызгать воду из бутылки. Он не кажется персонажем приятным, но вызывается помочь, а это действительно радует. Чиён хочется убраться из этого места поскорее. — Как тебя зовут? — Она не удерживается от вопроса. Если она хочет тут задержаться, было бы неплохо начать обрастать связями. И узнать так много людей, как только возможно. Или сделать так, чтобы как можно больше людей узнали ее. — Пак Чимин. Но тебе вряд ли эта информация понадобится. Не думаю, что мы снова пересечемся. — Бросает он, ведя ее по длинному коридору в просторное лобби. — Новенькие тут обычно надолго не задерживаются. Если только не блещут талантом или не сорят деньгами богатеньких родителей. — Тогда мои шансы 50/50. Богатеньких родителей у меня нет. Чимин хмыкает, в глазах искры. Новая знакомая ему нравилась все больше и больше. И кажется, задержится тут чуть дольше, чем он предполагал. — А ты из какой лиги? Таланта или денег? Про себя он посмеивается. — Ну есть еще и третий вариант. — Что еще за вариант? — Кажется, у Чиён перед носом машут тайными читкодами, открывающими двери. Неплохо для первого дня в компании. Еще даже до подписания контракта. Протяни руку, да возьми. — Почему молчишь? — Думаю ошарашить тебя сейчас или дойдешь до этого своим умом. А может, и вообще не ошарашишься, я ведь тебя совсем не знаю, … — Мун Чиён. — Да пофиг, говорю же, вряд ли пересечемся. Но если вдруг это тебе поможет: можно попробовать найти себе спонсора. Стать чьей-то протеже. Французское слово вновь напоминает о застывшем в воспоминаниях Монреале. Протеже — попасть под чью-то протекцию. — В смысле? — Смысл-то понятен, но что имеет в виду Чимин? — Включай мозги. Постарайся кому-нибудь тут понравиться. Тогда и задержишься. Так уж устроен этот шаткий мир. Никому не нравишься — значит, некому тебя защитить, ты никому не будешь нужна. Нравишься — и тебя уже даже по собственной воле не отпустят. — Ты уже давно стажируешься? — Чиён не удивлена и не шокируется. Так и работают связи. Она уже не маленькая девочка чтобы не знать такой простой истины. — Два года. Непонятно: хорошо это или плохо. С одной стороны, он мог вылететь и за неделю. С другой, не слишком ли это большой срок без дебюта, если, по его словам он имеет какую-то лазейку? Она тактично молчит. — Ещё советы будут? Они подходят к входным панорамным дверям. На улице тлеет закат. — …Раз уж ты на них горазд? — Твоё счастье, я сегодня в духе. Постарайся не переходить дорогу хореографам, не дерзить учителям, и тем более менеджерам. Строптивых здесь не жалуют. И самое важное, не заводи дружбу со своими конкурентами. В первую очередь, именно из-за них ты рискуешь вылететь отсюда и пролететь как фанера над Парижем. Ножи в спину вонзают те, кого ты к ней и подпустила. Всё запомнила? — Спасибо за мудрость, дядя. — Снова не удерживается. Почему-то кажется, что с Чимином можно только так. На пухлых губах улыбка. Глаза из-за неё делаются хитро-лисьими. — Тогда, добро пожаловать в ад. — Фраза отнюдь не веселая, но Чимин сияет. — Тут будет жарко. И кто додумался послать ей этого горехранителя? В небесной канцелярии сегодня явно лажают.***
Уложить в голове происходящее сложно: все кажется сном. Чиён долго смотрит контракт, который старалась все это время не помять. Вчитываться в него сейчас — гиблое дело. Глаза слипаются. Чиён проваливается в сон с мыслью о том, что «мамина мечта так быстро исполнится»… Кастинг-менеджер не стал докучать с расспросами и позволил девочке поспать по пути домой. В права вступил вечер, небо быстро стемнело. Адрес был известен, навигатор повел машину прочь от столицы. А когда авто сбавило скорость и медленно покатилось мимо покосившихся домишек по узкой улочке, Чиён-таки открыла глаза. Сонный взгляд поймал знакомую фигурку на мостике через узкий канал. Девушка взволнованно затараторила с просьбой остановиться, и господин Хван, конечно, затормозил. Они попрощались, и Чиён выпорхнула из комфортабельного фургона. Как бабочка. — ХаЮн! — Чиён кричит прямо через мостик, размахивия контрактом в одной руке, будто победным флагом. Сон отступил. Но улыбка вмиг уродливо опадает. В свете фонарей видно, что ХаЮн не улыбается, не прыгает от радости, даже не машет рукой. Она, еще немного постояв, будто нехотя плетется к подруге. Потухший светлячок. — Привет, Ди. — Голос загробный. — Учитель попросил отнести тебе задания. Это из Хорайзен? — Она кивает в сторону уехавшего авто. Щурится, разглядывая контракт в руке. От Чиён не скрываются искорки зависти в глазах. Да еще и поджатые губы, которые она сейчас начнет жевать. Пиши пропало. — Да. Они хотели со мной поговорить. — Она тактично опустила « брали интервью», ведь тогда бы лицо ХаЮн приобрело зеленоватый оттенок. — Я знала, что тебя возьмут. — А ХаЮн смотрит куда-угодно, только не на подругу. Лепестки сакуры на воде и то интереснее. В голосе напрочь отсутствует радость. Чиён и сама теперь как-то мнется. Злосчастную бумагу прячет за подолом складчатой юбки. — Что с тобой? Разве ты не рада? Ты ведь сама хотела, чтобы я… — А сама-то как думаешь? — ХаЮн пронзительно кричит с навернувшимися слезами на глазах. Да так, что лепестки сакуры на воде дрожат. — Конечно, я тебя поддерживала. Я ведь хотела быть хорошим другом для драгоценной и талантливой Дианы. Ты хоть знаешь, каково это — быть твоей тенью?! Страшные слова опаляют как раскаленной кочергой. От ХаЮн летят искры, и Чиён едва успевает прикрывать лицо руками. На самом деле, недвижимо стоит в немом шоке. Чиён никогда не считала себя чем-то лучше подруги. Наоборот, думала, что не дотягивает до… «нормального подростка с нормальной семьей». — Я думала, что мы подруги… — Мы? Мы — Диана и её прихвостница ХаЮн! Вся школа про это жужжит. Думаешь, мне не обидно? «Диана играет на пианино. Диана может спеть на школьном концерте! Волосы Дианы сегодня так красиво уложены! Диана, что, сделала пластику? ХаЮн, расскажи нам, ты ведь вечно за ней таскаешься!» Подруга начинает перессказывать чужие фразы, что полосуют многолетнюю дружбу уродливыми порезами. — «А где Диана, ХаЮн? Разве ты не её подружка? ХаЮн, дай номерок Дианы!». Уродливые порезы кровят. А ХаЮн всё нещадно полосует злыми словами. Рассказывает про какую-то другую Диану. Чиён — это просто Чиён, и ничего кроме игры на пианино и сносного пения она из себя не представляет. Только не в глазах ХаЮн. — Я просила тебя не называть меня так! — Бесконечное «Диана» наводняет голову, и Чиён умоляет про себя её остановиться. — Это буквально твое имя, Ди. От себя не убежишь. — В глазах близкой подруги впервые стынут льды. Голос понизился на несколько тонов. «И правда, от чего ты так бежишь, Ди?». «От музыки?» «От отца?» «От себя?» Имя, выболтанное тысячу лет назад подружке ненароком, ее тогда привело в восторг. И с тех пор все никак не могло отвязаться даже в школе, хотя документы были переписаны. Как бы Чиен не старалась его оставить в прошлом. ХаЮн права, от себя не убежишь. — Я не знала, ХаЮн. — Голос Чиён гораздо тише выкриков ХаЮн, что возможно, всполошили жителей ближайших домов. Но этого хватает, чтобы утихомирить вихрь. — Не знала, что тебе так тяжело быть моим другом. Если бы знала, освободила бы тебя от этого бремени раньше. ХаЮн непонимающе хлопает наводнившимися глазами. Будто это не то, чего она добивалась. — Ди… — Тебе не нужно больше притворяться моей подругой. И никто больше не будет докучать тебе вопросами обо мне. Потому что я уеду. Не понимаю, зачем тогда нужен был весь этот цирк с поездкой в Сеул. Зачем пошла со мной… ХаЮн была единственной подругой, которая здорово подходила в пазл маленького мирка Мун***
В желудке пусто, там порхают противные бабочки. Еда не полезет. На плечах усталость, на душе осадок. ХаЮн давно казалась бомбой замедленного действия. Чиён знала это, но всё равно ложила её под подушку, ближе к себе и просто надеялась, что она никогда не рванет. Но в этот вечер всё же рванула. Входная дверь хлопает за спиной. Потом тихо раздвигаются и двери-купе в гостиную. Шевеление на футоне. Верхний свет не горит, только торшер у дивана, который красит комнату в масляный тон. Еда на низком столике стоит не тронутая. В глазах Чиён волнуется уже родная грусть. — Дочка? — На сонном лице блаженная улыбка. Чиён для неё все равно, что солнце. Когда Чиён уходила, пряталось и солнце. Стоило ей прийти, сумрачный мир тут же озарял свет. И как она будет без своей дочки? Чиён не могла представить. — Привет. Давай поужинаем? Я голодная. — На самом деле нет. Всего лишь уловка. Слишком хитрая для семнадцатилетней девочки. Она садится за столик и ждет, пока мама присоединится. Рядом с холодным рисом ложится контракт. — Что это? — Мутный, покосившийся болезнью взгляд плывет по ассортименту еды и напарывается на бумаги. — Я прошла прослушивание. Мне предложили контракт, мам. Она молодеет на глазах. Годы отматываются назад с неумолимой скоростью. И вот, перед Чиён уже не женщина за её сорок с запущенной сердечной недостаточностью, а девушка, взращивающая мечты стать певицей. Пела мама сносно, но этого было ужасно мало, чтобы стать известной. Этого хватило, чтобы повстречать горе-пианиста в сотнях тысяч километров от родной страны и заделать с ним ребенка. — Не может быть! — Зажимает рот руками, не может сдержать восторг, что рвется наружу. — Я тоже не верю, мам. Так не бывает. — Чиён мотает головой. Она не верила в судьбу или везение. Лишь считала шансы. Но тут налицо воля случая, проделки судьбы и чистая удача. Ну, или кто-то где-то сверху все решил за нее. — Бывает! Запомни раз и навсегда: ты всего заслуживаешь. Твой талант оценят по заслугам, твой голос услышат. Даже если сначала это будут немногие. Даже если будет сложно. И даже если на твоём пути будут препятствия, это ничего. Главное, пой от сердца. И тогда у тебя будет всё, Диана. Мама и не догадывается, что единственное, чего её маленькая Диана хочет, — это чтобы у мамы было всё. — Знаешь же, что мы с твоим папой всерьез поругались, когда выбирали тебе имя? — Знаю, знаю… — Чиён бурчит. Сегодня её имя так и звенит в ушах. Пока маму обволакивает ностальгия, она незаметно подкладывает ей еду в чашку. — Я постоянно ворчала, что у нас нет денег. А он говорил, что богатство не в этом, и что всё самое ценное нам уже дал Бог. Мама не обращает внимания на ответ. Ей нравится пересказывать эту историю снова и снова. — А ещё я чтила традиции, да и твоему корейскому дедушке были они важны. Ты бы знала, как он щепетильно относился к подбору моего имени! У нас благозвучная фамилия. С китайского иероглифа это значит «дверь». Я выбрала для тебя имя «Чиён» — деньги, богатство. А мне так отчаянно хотелось, чтобы мы разбогатели… и звучало красиво «дверь в богатую жизнь». Но этот дурак настоял на своем, и в документы вписал «Диана». Но знаешь… В уставших глазах замирает счастливое прошлое. Мать так и не отпустила отца. Воспоминания так и не отпустили мать. — Но оказался прав. Дело не в деньгах и не в том, чтобы открыть какие-то там двери. Моё самое большое богатство и благословение — это ты сама. И теперь я точно вижу, что ты… Диана. — Поешь, мам. Тебе надо поесть. И мне тоже. Я как-то совсем устала. — Чиён клонит в сон. В животе урчит. Она, скорее всего, уснет сегодня на мамином футоне, у неё под крылышком. В последний раз. А потом жизнь изменится и никогда уже не будет прежней.***
Когда чёртова белая голубка поёт свою песню,
Это всё, что мы слышим.
Дни ускользают словно на нити по ветру,
Вплетаемой в мой холст, и я заново их разгадываю.
Десять лет, мой друг, всё остальное не в счёт.
В то время она была всего лишь девчушкой,
Страдающей от разбитого сердца, очень сильной боли...
Тогда-то я её и заметил, одинокую, стоящую на пороге семнадцатилетия.