«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Лев Толстой
— Ты в порядке? — Арсений присаживается на кожаное кресло напротив Антона. Самолёт уже набрал высоту, и Москва становится всё дальше и дальше, а окна иллюминатора застилают кучевые облака. Антон кажется… растерянным. За пару недель работы Арсений успел заметить, что этот парень редко теряет самообладание. Он всегда спокоен, собран, по-хорошему ироничен. Антон легко наладил контакт с Димой и Айдаром. Немаловажную роль в этом, правда, сыграло то, что они все — курильщики. А аддикции, как известно, являются ещё и неплохим социальным клеем. Но сейчас Антон очевидно подавлен и потерян. Он сидит в кресле, ссутулившись. И сначала Арсений думает, что Антон, возможно, боится летать. Но это странно. В смысле, не сам факт наличия такого страха. Но Антон — чрезвычайно умный человек. И вряд ли он был не в курсе, что отдел поведенческого анализа использует в работе небольшой чартерный самолёт. Да и при взлёте он не демонстрировал никаких признаков страха, хотя Арсений убеждён, что ничем себя не выдал во время наблюдений, а значит, Антон и не подозревал, что на него кто-то смотрит. — Да, — совершенно неубедительно говорит Антон, ловит взгляд Арсения и со вздохом продолжает. — Или нет. Не знаю. — Что тебя беспокоит? Арсений старается говорить мягко, чтобы не давить. На самом деле он догадывается, чем может быть вызвано беспокойство Антона. У отдела не всегда в работе есть какие-то серьёзные дела. Настоящих чудовищ, к счастью, в этом мире намного меньше, чем преступлений. После поимки того психиатра отдел по большей части занимался сравнительно лёгкой работой: составляли профили серийных грабителей, вычислили одного насильника, разобрались с группой телефонных мошенников. Старт Антона начался довольно жёстко, но в том расследовании он даже место преступления не посещал. И, хотя он неплохо влился в работу, их нынешнее дело просто не могло не выбить его из колеи. — Наше дело, — признается Антон нехотя, подтверждая догадки Арсения. — Да, я знаю, что не должен так реагировать. Я знал куда шёл, по всем показателям моя психика достаточно устойчива для этой работы. Но я увидел снимки с места преступления и больше не могу перестать об этом думать. Шестеро детей… Это плохо, что я никак не могу успокоиться? Против воли Арсению хочется улыбнуться. Но он, конечно же, не делает ничего подобного, потому что это неуместно. Просто Арсений успел забыть, каким сам был после выпуска из Академии. По ощущениям, это было в какой-то другой жизни. Остальные ребята пришли в команду вполне сформировавшимися профессионалами. Так что Антон для Арсения уникален своей непосредственной реакцией. В профессиональном плане он до сих пор чистый лист. И сейчас этот человек стыдится собственной человечности. — Это всего лишь означает, что у тебя есть сердце, — спокойно отмечает Арсений. — Знаешь, меня вырвало, когда я впервые увидел расчленённый труп. Я был на пару лет старше тебя. Мы поймали убийцу. Хотя я в тот момент ничего особо выдающегося не сделал. От меня этого никто и не ждал, все знали, что до этого я работал только в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. Но сам я был ужасно расстроен и думал, что, возможно, не подхожу для этой работы. Антон смотрит с лёгким интересом. Как будто тот факт, что Арсений мог в себе сомневаться, даже не приходил ему в голову. — Это дело действительно очень тяжёлое, Антон. И я, и Серёжа, и Катя повидали всякого. Мы умеем абстрагироваться, чтобы хорошо делать свою работу. Но это не значит, что мы ничего не чувствуем. И ты тоже научишься со временем отключать эмоции, когда это необходимо. А сейчас постарайся расслабиться и не думать о деле. — Я понимаю, что должен сделать это. Но просто не могу. И я не представляю, чем смогу тебе помочь. О, так вот что ещё тревожит Антона. Конечно, Арсению стоило догадаться. Несмотря на то, насколько кровавым является убийство, из-за которого их вызвали в Нижний Новгород, преступника поймали быстро. Сомнений в том, что именно он виноват в случившемся, у следователей нет. Однако орудие убийства так и не нашли. Как и одну из предполагаемых жертв. И вероятного убийцу нужно разговорить. Для участия в подобном расследовании не нужно привлекать всю команду. Обычно на такие дела выезжает кто-то один. Но Арсений решил, что для Антона такой опыт будет полезен. Это тяжёлое в эмоциональном плане дело, но Антону действительно нужно пройти через нечто подобное, чтобы научиться брать под контроль свои чувства. А участвовать в расследовании в этом случае ему не придётся. — Об этом можешь не беспокоиться. Вести допрос буду я, так что тебе не придётся взаимодействовать с подозреваемым. Но нам важно узнать, где находится его пропавшая мать. И для этого нам пригодится твой светлый ум. Возможно, со стороны ты сможешь заметить что-то в его поведении, что натолкнёт нас на ответ, даже если сам человек в итоге не заговорит. — Надеюсь, что смогу оказаться полезен, — Антон кривовато улыбается. Взгляд его не становится менее тревожным ни на йоту.***
Из аэропорта их забирает служебная полицейская машина. Сначала молодой лейтенант, выполняющий роль водителя, пытается разговорить Антона, сидящего на переднем пассажирском. Но вскоре оставляет попытки, потому что тот, кажется, решил играть в молчанку. — Извините, а мы можем остановиться у какой-нибудь кофейни, — внезапно просит Антон. И это первое, что он вообще говорит за всё время поездки. Лейтенант тормозит через пару кварталов у небольшого уютного кафе. — Тебе что-нибудь взять? — спрашивает Антон, заметив, что Арсений выходить не собирается. — Да, американо. Антон уходит, прихватив с собой рюкзак, а лейтенант, чьего имени Арсений не запомнил, сначала провожает его взглядом, а затем косится на Арсения. — Ваш напарник не слишком разговорчив, — с лёгким сарказмом говорит полицейский. Видимо, отстранённость Антона его задела. — Это мой подчинённый, — поправляет Арсений. — И он просто волнуется. Начал работать недавно. — Это многое объясняет. Что ж, ему не очень повезло. Такое дело… Арсений согласно кивает, мыслями переносясь далеко от патрульной машины, в которой находится. Он думает о деле. Их субъект очевидно находился в психотическом состоянии. Это массовое убийство, но преступник — не серийник. Такие убийства едва ли совершаются во вменяемом состоянии. Впрочем, им предстоит выяснить, что именно произошло в ту страшную ночь. Антон возвращается. Оказывается, он берет кофе не только себе и Арсению, но и полицейскому. — Капучино, — коротко поясняет он, протянув стакан. — Но я же не говорил вам о том, какой кофе пью, — обескураженно произносит лейтенант. В его картине мира Антон только что сделал что-то невероятное, сродни чтению мыслей. Арсений уверен, что ответ гораздо прозаичнее, хотя и требует определённого креативного подхода к решению проблемы. — Мы проехали два квартала после моей просьбы и пропустили по дороге четыре кофейни, — объясняет Антон так, словно ему придётся платить за каждое слово. — Логично было предположить, что вы привезли нас в место, которое сами любите. Мне повезло, и бариста вас вспомнила. Антон отворачивается к окну, давая понять, что разговор окончен. Но лейтенант, очевидно, меняет гнев на милость. Арсений делает зарубку на памяти о том, что надо будет позже спросить у Антона, как зовут полицейского. Возможно, им ещё придётся пересечься.***
— Мы уже привели это чудовище в допросную, — рапортует низкорослый лысеющий майор, взявший шефство над Антоном и Арсением. — Хорошо, — кивает Арсений. — Можете принести материалы дела? — Но мы отправили вам всё, что есть… — теряется майор. У провинциальных правоохранителей есть, как правило, два варианта реакций на сотрудников ФКС. Первые, как этот майор, испытывают какой-то благоговейный ужас. Вторые, наоборот, начинают вести себя надменно, а иногда даже агрессивно. Арсений понимает, чем вызвано такое поведение. Но всё же рад, что на этот раз им повезло и попался первый вариант. Ему не хотелось бы, чтобы в дополнение к не самому простому делу шли ещё и враждебно настроенные менты. — Мне удобнее работать с бумажными документами, — спокойно признается Антон. — Так я лучше выстраиваю логические связи. Лысеющий майор торопливо кивает, словно ничего другого от «важных птиц» из Федеральной криминалистической службы и не ожидал. И бодро удаляется по коридору. — Так, — начинает Арсений, когда они наконец остаются одни. — Мне необходимо, чтобы ты находился в кабинете. Но я представлю тебя как психиатра. — Я слишком молод для психиатра. — Ты и для оперативника отдела поведенческого анализа слишком молод. Я сомневаюсь, что наш подозреваемый, если он действительно убийца, будет в состоянии выстроить связь между возрастом и профессией. Но вот два оперативника заставят его замкнуться больше. В присутствии независимой стороны он, наоборот, может расслабиться. — Хорошо, как скажешь. Арсений бы предпочёл, чтобы Антон вовсе не входил в допросную, наблюдая за происходящим через стекло по ту сторону комнаты. Но кабинет подобного формата можно найти в ФКС. А нижегородский РУВД такой роскошью не обладает. — Если почувствуешь, что больше не можешь продолжать, лучше выйди, — продолжает наставлять Арсений. — Я смогу с этим справиться. В жёстком взгляде Антона, упрямо сжатой челюсти и общем настрое Арсений улавливает отголоски самого себя. Он ведь, в сущности, был таким же. Возможно, это какая-то профессиональная черта. Но именно поэтому Арсений инстинктивно хочет сделать всё, чтобы Антон не повторял его ошибок. — Я не сомневаюсь в тебе. Но не нужно делать то, к чему ты ещё не готов. Просто послушай меня, хорошо? Кивает Антон нехотя, очевидно воспринимая слова Арсения не как дружескую просьбу, а как приказ. Но это тоже вариант, пусть и менее предпочтительный. Арсений примерно представляет, с чем им придётся иметь дело. И он хочет, чтобы это дело закалило Антона, а не травмировало. Во всем отделении полиции воздух тяжёлый и затхлый, как в метро. Но в допросной это становится почти невыносимым. Возможно, потому, что в комнате нет окон, и единственный источник для хоть сколько-нибудь свежего воздуха — входная дверь. Сейчас она плотно закрыта, поэтому помещение, в котором им предстоит находиться, вовсе нельзя назвать уютным. — Здравствуйте, Олег Анатольевич. Меня зовут Арсений Сергеевич, я эксперт отдела поведенческого анализа Федеральной криминалистической службы. Молодой человек — Антон Андреевич, врач-психиатр. Он здесь для того, чтобы удостовериться, что мои действия этичны и не усугубят состояние, в котором вы находитесь. Сидящий на стуле мужчина поднимает голову и смотрит Арсению прямо в глаза. Подозреваемый создает немного жутковатое впечатление. У него широкий лоб, ярко выделяющиеся надбровные дуги, из-за которых взгляд становится тяжёлым и пронзительным. Особенности строения головы подчёркивает тот факт, что мужчина совершенно лысый. — Убирайтесь к чёрту, — хрипло говорит Олег Беляев. Вероятно, он молчал не один час. — Это решать не вам, — спокойно отвечает Арсений, садясь напротив подозреваемого. — И даже не мне. Хотите воды? — Хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Мужчина отворачивается к стене, прерывая зрительный контакт. Арсений старается рассмотреть его подробнее. Немолодой, но крепко сложенный. Такой человек легко может напасть и на мужчину. Женщины и дети перед ним и вовсе оказываются совершенно беззащитны. — Олег Анатольевич, я здесь для того, чтобы понять, что произошло с вашей семьей, — осторожно, чтобы не разозлить мужчину, произносит Арсений. — Я этого не делал! Но мусорам же похуй, им надо на кого-то повесить убийства. Искать настоящего убийцу они не хотят. Гнев мужчины выглядит неподдельным, но это ещё ничего не означает. Если преступление совершено в состоянии аффекта во время психотической вспышки, Беляев может даже не помнить этого. По крайней мере осознанно. — Но кто-то всё же убил вашу семью. А ваша мать пропала. И мы должны разобраться в том, кто это сделал. Я — не полицейский. И у меня нет цели закрыть дело как можно скорее, обвинив невиновного человека. Помогите мне. Расскажите всё, что вы помните. Беляев снова поворачивается к Арсению и смотрит на него не моргая. От этих голубых глаз хочется непроизвольно спрятаться, но делать этого Арсений, конечно же, не планирует. — Тот, кто сделал это с моей семьей — настоящее чудовище! Горе, с которым Беляев произносит эту фразу, тоже кажется настоящим. И можно было бы поверить в то, что полицейские действительно пытаются поскорее закрыть дело, повесив убийства на отца семейства. Хотя бы потому, что в таких делах родственники — первые подозреваемые. Беда лишь в том, что профиль, составленный командой, также указывает на Беляева. — Давайте пока не будем говорить о преступнике, — предлагает Арсений. — Расскажите о своей жене. — Маша была хорошей. Любила детей, заботилась о них. Она умела создать уют в доме. Мы не жили богато, но были счастливы друг с другом. — У вас бывали конфликты? Под взглядом Беляева становится неуютно. Арсений терпеть не может такой тип преступников. Почему-то в этот момент кажется, что мужчина куда лучше осознает реальность, чем пытается показать. — Арсений Сергеевич, а вы женаты? Вопрос застаёт Арсения врасплох. Он может соврать, но в этом нет никакого смысла. Во-первых, Беляев с большой долей вероятности почувствует ложь. Во-вторых, этот вопрос в любом случае заставил Арсения вспомнить о самом страшном периоде в своей жизни. — Нет, но был. — Раз вы развелись, то хорошо понимаете, что семейная жизнь не обходится без ссор. Ваша бывшая жена была недовольна вашей работой? — Я вдовец. Где-то за спиной начинает беспокойно возиться Антон. Это длится всего несколько секунд, после чего тому, скорее всего, удаётся успокоиться и вернуть самообладание. Но Арсений обещает себе, что после обязательно поговорит с Антоном. Он может не делать этого, вряд ли Антону так уж нужно узнать грустную историю жизни Арсения Попова. Но недосказанность всегда рождает напряжение. Арсению бы не хотелось, чтобы Антон чувствовал вину за то, что невольно вторгся в чужую личную жизнь. — Значит, вы хорошо меня понимаете. И да, мы ссорились с Машей. Конечно ей хотелось, чтобы у наших детей была лучшая жизнь. Но откуда ей взяться? Сама Маша работать не могла. Я — инвалид. А детские маленькие. — Какая у вас группа инвалидности? — Вторая. Нерабочая. — А какое у вас заболевание? — Эпилепсия. Я однажды возвращался с работы, я тогда ещё жил во Владимире. Только получил зарплату. В одном из проулков на меня напали двое парней. Сильно избили. Получил черепно-мозговую травму, из-за которой началась эпилепсия. Эта профессия не перестаёт удивлять Арсения. Когда ему кажется, что он видел всё и способен в точности понимать мотивы преступления, даже не пообщавшись с самим преступником, жизнь возвращает с небес на землю. Арсений полагал, что причина жестокости Беляева, с которой он убил свою семью, — психотическая вспышка. Но сейчас мужчина не просто говорит спокойно и осознанно. Он даже пытается искажать факты своей биографии, чтобы сгладить ситуацию. — Олег Анатольевич, — вздыхает Арсений с укором. — Мы ведь с вами договорились, что разговор будет откровенным. Это необходимо для того, чтобы понять, кто мог сотворить такое с вашей семьёй. А вы сейчас мне зачем-то врёте. Я ведь знаю, что лечились вы у психиатра в ПНД Владимира не из-за эпилепсии, а из-за диагноза «параноидная шизофрения». А ещё я знаю, что вы не стали обращаться в психоневрологический диспансер после переезда в Нижний Новгород. — Поэтому я и вру. Вы думаете, раз я псих, значит всё, сам убил свою семью. Только я не делал этого. Не смог бы никогда! Только не своих детей. Любопытно, что Беляев перестал говорить о жене. То есть сама мысль о том, что он мог бы убить свою жену, для него допустима. — Хорошо. Давайте поговорим о детях. Вы любили их? — Конечно же я их любил! Каждый отец любит своих детей. — Это не так, вы и сами знаете. Многие отцы уходят из семей. И есть отцы, которые детей убивают. На этот раз Арсений уже сам смотрит в глаза оппоненту. Беляев не выглядит так, словно его взволновали эти слова. Он не принимает сказанное на свой счёт. Либо же совершенно не раскаивается в содеянном. — Что вы делали в день убийства? — решает перейти к сути Арсений. — Не лично вы. Я хочу знать, как этот день прошёл для вашей семьи. Беляев закрывает глаза, и лицо его становится более расслабленным. Если он действительно вспоминает семью, то эти воспоминания приносят ему радость. — Был выходной. Мы с Машей проснулись рано, как и всегда. Она пошла готовить завтрак. Я вышел покурить. Потом проснулись Алёна и Гриша. Они из всех детей всегда вставали первыми. Маша покормила их омлетом, я включил им мультики. Потом Маша кормила остальных детей, а я пошёл в огород. Его нужно было прополоть. Маша с детьми пошла за продуктами, а я работал. Вернулись они часа в три дня. Мы сели обедать. Я очень устал, поэтому решил накатить, чтобы расслабиться. Совершенно неожиданно Беляев замолкает. Арсению начало казаться, что мужчина, сам того не зная, задействовал метод когнитивного интервью. Но внезапно контакт был разрушен. — Вы остановились. Что-то случилось? — Я плохо помню, что было дальше. Кажется, на кухню забежал Максимка. Было жарко, он был весь потный, и Маша сняла у него с головы кепочку. Беленькую такую, тряпичную. Оказывается, она его сводила в парикмахерскую. Максима ужасно подстригли. Это меня очень разозлило. В поведении Беляева наблюдается некоторая неуловимая перемена. Выражение лица становится ожесточённым, а в глазах появляется какой-то безумный блеск. Вряд ли этот человек сейчас проявит агрессию, но Арсений рад, что Беляев в наручниках. Да, у Арсения с собой табельное. Но стрелять в допросной очень глупо, и проблем потом не оберёшься. А Беляев между тем начинает выглядеть реально опасно. — Антон Андреевич, дайте мне, пожалуйста, снимки с места преступления, — просит Арсений, намеренно переходя на вы, хотя они с Антоном довольно быстро отбросили эту формальность. Но сейчас важно напомнить Беляеву, что они в помещении не одни. Тот, кажется, перестал замечать Антона вовсе. Мысль о том, что в помещении находится ещё один человек, который, как полагает Беляев, является психиатром, должна снизить уровень его агрессии. Антон подаёт папку, и Арсений выуживает из скоросшивателя несколько снимков. Он раскладывает их перед Беляевым. Смотреть на кадры тяжело даже самому Арсению. Но ему важно увидеть выражение лица человека, сидящего напротив. — Скажите, кто из ваших детей на этом снимке? — уточняет Арсений, указав на одну из фотографий. Это вопрос с подвохом. Останки ребёнка, снятые криминалистом, сложно идентифицировать. Тело расчленено. И голова на фотографии отсутствует. Беляев начинает вести себя неожиданно. Он смотрит, не моргая, на снимок где-то минуту. А потом вдруг издаёт истошный вопль на одной ноте и начинает биться головой о стол. Арсений и Антон вскакивают со своих мест одновременно. Требуется всего пара шагов, чтобы оказаться возле подозреваемого и зафиксировать его, не позволяя больше навредить себе. Удивительно, но на шум в кабинет никто из полицейских не приходит. От этого факта у Арсения по спине ползут мурашки. Он знает, почему это никого не встревожило. Он слишком хорошо знает методы, которыми привыкла работать российская полиция. В ФКС пытки являются настоящим моветоном. Но провинциальные менты в такой подход вряд ли поверят. Так что крики подозреваемого из допросной их вовсе не удивляют. Это убивает Арсения почти также сильно, как осознание того факта, каких чудовищ они обычно ловят. К счастью, Беляеву не удаётся травмировать себя слишком сильно. Его лоб становится красным, но он, по крайней мере, цел. Физически подозреваемый в порядке. А вот о его психическом состоянии такого явно не скажешь. — Господи, — бормочет Беляев, немного отдышавшись. — Я убил их…***
Им приходится сделать перерыв. Во-первых, об этом просит сам Беляев. И Арсений полагает, что ему не стоит в этом отказывать. Что бы там ни произошло, сложно представить, что человек полностью отдавал отчёт своим действиям. Особенно если учесть, что у него в анамнезе есть шизофрения. Но есть и другая причина. В какой-то момент Арсений оборачивается и видит, что Антон сидит с чрезмерно напряжённым лицом. Кажется, ему нехорошо. — Пойдём, — говорит Арсений, как только они покидают допросную, оставив в помещении полицейского. — Куда? — На воздух. Тебе станет легче. В комнате он очень спертый. Ну и перекурить сможешь. Металлическая решётчатая дверь скрипуче лязгает за спиной, когда они выходят на улицу. Арсений полной грудью втягивает свежий майский воздух. Странно осознавать, что они сейчас разбираются в обстоятельствах преступления, которое можно назвать настоящим кошмаром, а жизнь продолжается. В воздухе пахнет сиренью, где-то вдалеке смеются дети. — Восемь трупов из-за того, что человеку не понравилась стрижка сына… — неверяще тянет Антон, делая глубокую затяжку. — Дело не в причёске, ты же сам понимаешь, — Арсений не может скрыть свою горечь. Возможно, он так эмоционально вовлекается, непроизвольно перенимая эмоции Антона. — Этот человек болен. И он не принимал лекарства на протяжении многих лет. Удивительно, что его ремиссия продержалась так долго. — Да уж, удивительно… — А почему восемь трупов? Ты заметил что-то, что указывает на то, что его мать мертва? Да, вероятнее всего так и есть, но до тех пор, пока тело не найдено, мы всегда исходим из того, что человек жив. Антон отрицательно качает головой. Мимо проносится группа детей лет семи, они смеются и о чём-то переговариваются. Антон провожает их взглядом. — Нет. Мария Беляева была на седьмом месяце беременности. Я — семимесячный. И, как видишь, вполне здоровый. Думаю, на этом сроке плод уже можно считать человеком. — Эй, — Арсений подходит ближе, положив руку на предплечье Антона. Он сжимает ткань пиджака, пытаясь сделать хоть какое-то подобие жеста поддержки. — Я понимаю, что это сложно. Но эта трагедия уже произошла. И одним сочувствием тут ничего не решить. — Прости, — Антон задумчиво жуёт нижнюю губу и отводит взгляд. Наверное, Арсений бы разозлился, если бы так себя вёл какой-то другой сотрудник. Если бы Руслан стал свидетелем подобной сцены, он поднял бы на смех и расклеившегося оперативника, и самого Арсения. Но Антон молод. И он заслуживает того, чтобы с ним обходились мягче. Профессиональная интуиция Арсения подсказывает, что в будущем Антон станет замечательным оперативником и профайлером. Но ему требуется время. — Тебе просто нужна кожа потолще, — фыркает Арсений, убирая руку, потому что продолжать держать её было бы просто неприлично. — Да, наверное, ты прав. Но я должен быть полезным сейчас, а я просто сижу и слушаю, ничем не помогая. О, значит, его беспокоит то, что он никак не может поучаствовать в происходящем. Арсению стоило подумать об этом раньше. Конечно, такому человеку как Антон сложно остаться в стороне. Опыт показал, что Антон умеет становиться решительным и собранным, когда этого требуют обстоятельства. А в результате он остался не у дел и получил возможность закапываться в свои переживания в гнетущей обстановке допроса. — Знаешь, давай поступим вот как. Я вернусь и продолжу допрос, а ты попроси выделить тебе кабинет и проанализируй информацию. Мы слишком полагаемся на показания самого Беляева. Но если бы у нас не было подозреваемого, то мы бы всё равно пытались отыскать человека. Попробуй поразмыслить в этом направлении. Антон кивает. Остаётся лишь надеяться, что он понимает, что Арсений таким образом вовсе не пытается от него отделаться, а эффективно перераспределяет ресурсы. Когда они вновь входят в здание, Арсению приходится сделать над собой усилие, чтобы не начать самому коммуницировать с полицейскими. Он не должен отдавать распоряжения, Антон может сам позаботиться о том, чтобы ему предоставили рабочее место. Излишняя опека может не столько помочь, сколько навредить. Он вновь заходит в допросную. Беляев сидит, низко опустив голову. Он никак не реагирует, когда Арсений шумно отодвигает стул и садится напротив. — Олег Анатольевич, вы готовы продолжить? — Нет. Но какое это имеет значение? Действительно. Никакого значения желания Беляева не имеют. Им в любом случае придётся закончить этот разговор. — Постарайтесь вспомнить, что происходило. Вы увидели некрасивую стрижку и почувствовали злость. Что дальше? Беляев поднимает голову и сверлит невидящим взглядом стену. На Арсения он смотреть избегает. — Я разозлился, потому что понял, что она сделала это специально. Она всегда всё делала не так. И уже давно как будто специально меня провоцировала. Знаете, она хотела уйти от меня. Наверное, нашла себе кого-то помоложе или побогаче. И когда я увидел, как подстрижен Максимка, я понял, что это она специально. В насмешку надо мной. Чтобы я понял, что уже ничего не решаю. — Вы хотели контролировать свою жену? — Конечно. Я же глава семейства. Любой нормальный мужчина будет хотеть контролировать то, что происходит с его семьёй. Я ведь несу за них ответственность. Кажется, Беляев вновь теряет связь с реальностью. Он вдруг начинает говорить о своих близких в настоящем времени. Возможно, его психика таким способом пытается защититься от обрушившегося груза вины. — И вы думали, что она заслужила смерти? — Нет, конечно же нет! Мы просто стали ругаться. Она кричала. Я держал на руках Дашеньку, но она стала выхватывать ребёнка. Дала мне пощёчину. Тогда я разозлился ещё сильнее. Не помню, как схватил со стола нож. Вообще ничего не помню. Всё какими-то вспышками. Крики. Детский плач. Руки в чём-то горячем и липком. А потом Маша кричать перестала. А дети плакали. Я огляделся и понял, что они все стоят на кухне. — И тогда вы решили избавиться от свидетелей? Беляев смотрит Арсению в глаза, и по его щекам начинают катиться слёзы. Губы некрасиво кривятся и дрожат. — Нет, совсем не поэтому. Я… понял, что обрёк их на ужасную жизнь. Ни моей маме, ни Машиной всех детей вряд ли бы отдали. Слишком уж они старые и больные. Значит, детей бы отправили в детдома. Разлучили бы. А старшие-то всё понимали. Да и младшие смышлёные. Если бы я этого не сделал, они бы всю жизнь страдали, зная, что их папка убил мамку. У Арсения кровь стынет в жилах. Сложно поверить, но шизофрения тут, скорее всего, не сыграла главную роль. Беляев определённо нездоров, и его восприятие добра и зла сильно искажено. Но он полностью отдавал отчёт в том, что он делает. Он не принимал своих детей за кого-то другого в состоянии острого психоза, нет. Он прекрасно осознавал, что убивает своих детей. — То есть, вы считаете, что таким образом проявили милосердие? — в голосе Арсения отчётливо слышится сталь. Ему с трудом удаётся сдержаться, поскольку в груди клокочет ярость. — А что мне ещё оставалось? И в этой фразе столько искренней убеждённости в правильности совершенных действий, что Арсения начинает мутить. — Что угодно, но не это. Хорошо, давайте продолжим. Что вы сделали дальше? — Я понял, что мне нужно как-то их захоронить. Решил отвезти в тёщин домик в деревне. Он давно заброшен. Но всё-таки родная земля. — Так вы поэтому их расчленили? Чтобы спрятать тела? — Не спрятать. Похоронить. Они ведь моя семья… И Беляев принимается рыдать в голос. А Арсений выходит из допросной. Теперь ему самому требуется перерыв, да и не скажет в таком состоянии преступник больше ничего дельного. Не в ближайшее время. Эмоциональное состояние, в котором находится Арсений, сложно назвать стабильным. Он бы и сам сейчас вышел перекурить, чтобы успокоиться, как это сделал Антон раньше. Только вот Арсений не курит. Конечно, за время работы в ФКС он повидал всякого. Но дела, касающиеся смерти детей… Это всё ещё болезненная тема. Возможно, она останется болезненной навсегда. С этим остаётся только смириться. — На тебе лица нет. Антон подходит очень тихо. Настолько, что от неожиданности Арсений вздрагивает. — Разговор выдался непростым. Как видишь, не тебе одному сложно справляться с эмоциями, которые вызывает эта история. В ответ на это Антон смотрит очень внимательно, но ни о чём не спрашивает. Вместо этого он говорит: — Самое страшное, что всего этого можно было бы избежать. — Да, если бы Беляев только продолжил лечиться… Что-то во взгляде Антона подсказывает, что он имел в виду нечто совсем иное. — Я не о том. Она обращалась в полицию шестнадцать раз. Заявления принимали, но никаких дальнейших следственных действий не производили. А у неё, наверное, больше не осталось сил бороться. Да и семерых детей растить в одиночку она вряд ли бы смогла. Что? Шестнадцать обращений в правоохранительные органы, о которых Арсений узнаёт только сейчас?! — Откуда ты узнал? В материалах, которые нам высылали, не было ни слова об этом. Неужели что-то в бумажном варианте нашлось. — Не совсем. В протоколе встречались упоминания со слов соседей о неблагополучности семьи. И то, что они состояли на учёте у инспектора по делам несовершеннолетних. Я тоже читал электронную документацию. И там об этом не было ни слова. Это показалось мне странным. Если семья уже была признана неблагополучной, значит, должны были быть какие-то тревожные звоночки и раньше. Я спросил об этом у Александра Игоревича, — Антон ловит недоумённый взгляд Арсения и поясняет: — Ну, тот лейтенант, что нас подвозил. Он сказал, что ничего подобного нет. А невербальные признаки говорили о том, что он лжёт. Поэтому я попросил Позова покопаться в данных. — Можешь показать мне эти файлы? — Конечно. Они заходят в кабинет, который Антону отвели местные полицейские. Помещение небольшое, тесное. Два простеньких офисных стола, старые персональные компьютеры. — Ты ведь не открывал файлы на их компьютерах? — Нет, конечно. У меня ноут с собой. Антон выуживает из рюкзака небольшой серебристый лэптоп. Быстро что-то печатает, кликает тачпадом. В этот момент он чем-то неуловимо похож на Позова. Быстрым жестом Антон манит Арсения к себе и поворачивает ноутбук в его сторону монитором. Изучает документы Арсений бегло. Не так быстро, как это сделал бы Антон, но всё равно он старается не слишком с этим затягивать. Обращений в полицию от Марии Беляевой действительно много. Но самое пугающее, пожалуй, последнее. Это заявление она написала за месяц до кровавой резни, которую устроил её муж. Женщина сообщала, что супруг не просто избивает её. Дело начало приобретать серьёзный оборот, потому что он стал угрожать убить её. И не просто угрожать. Он, со слов, Марии, пообещал заколоть её, расчленить и выбросить на помойку. Неудивительно, что после такого женщина планировала развестись с ним, даже при том, что едва ли смогла бы в одиночку растить семерых детей, как верно отметил Антон. Эта угроза могла бы показаться пустой. К сожалению, очень многие абьюзивные мужья говорят нечто подобное своим жёнам, чтобы держать их в страхе и подчинить своей воле. Только вот Беляев не ограничился словами. В конечном итоге он сделал всё так, как и обещал: зарезал жену, расчленил и выбросил тело в мусорный бак. Судя по всему, этот сукин сын не просто был вменяемым в момент убийства. Он ещё и не испытывал никакого раскаяния и «захоронить» свою семью даже не пытался. Просто распихал части тела по полиэтиленовым мусорным мешкам. И выкинул ночью, когда все соседи спят. Арсений наскоро пролистывает информацию, нарытую Антоном. Просто поразительно, что и рыть-то, блядь, особо не пришлось. Шестнадцать постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, с ума сойти! Конечно, в подавляющем большинстве случаев Мария сама забирала заявления. Но. Были и те, в которых отказы мотивировали «отсутствием состава преступления». — Блядь, я их всех закрою нахуй! — в сердцах восклицает Арсений и устало проводит ладонью по лицу. Он чувствует такую ярость, что её сложно описать словами. Говорят, что со временем сотрудники привыкают к любой жести, с которой сталкиваются. Но… это ложь. Конечно, с опытом действительно немного черствеешь, учишься не проникаться историями слишком сильно, потому что иначе просто не сможешь смотреть на всё трезвым взглядом. Но у каждого оперативника есть свои слабые места и триггерные зоны. У Арсения это дети. Антон смотрит с каким-то странным пониманием и сочувствием. Конечно, он не мог не заметить, что Арсения подкосила эта история. Этот парень неопытен, но не глуп. Арсений хмуро усмехается собственным мыслям. Интересно, говорил ли кто-нибудь вообще об Антоне, что он просто «не глуп», с учётом его интеллектуальных способностей? — Если нужно, я могу закончить допрос, — предлагает Антон, нервно откашлявшись. Бедный парнишка. Это Матвиенко взял бы ситуацию в свои руки, потому что ему уже доводилось. Но по Антону видно, что он прекрасно анализирует обстановку, но всё равно откровенно стремается предлагать нечто подобное непосредственному начальнику. — Нет, спасибо, — отмахивается Арсений. — Но можешь поприсутствовать, если уже отошёл. Антон лишь кивает, никак не комментируя больше состояние Арсения. И это к лучшему. Ведь на самом деле Арсений зовёт Антона с собой, чтобы тот был ограничительным механизмом. Тет-а-тет с Беляевым Арсения может занести. Если же в допросной будет присутствовать молодой сотрудник, волей-неволей придётся держать лицо. Они возвращаются в кабинет, прикрыв за собой дверь. Антон то ли для убедительности легенды, то ли для дальнейшего изучения даже берёт с собой медкарту Беляева. Он ведь в глазах преступника является психиатром. — Вы готовы продолжать? — ровным голосом интересуется Арсений, взяв наконец под контроль эмоции. Беляев смотрит затравленно. У него рассечена бровь, а по лбу растекается лилово-алое, что вскоре превратится в огромную гематому. По прошествии времени раны, которые он себе нанёс, начинают проступать. Как наглядное доказательство его преступлений, хотя всё ещё менее впечатляющее, чем снимки убитых детей. — Да, — бесцветно отзывается мужчина. — Олег Анатольевич, у меня ещё остались вопросы к вам. Вы помните, что делали после того, как расчленили тела? Беляев искренне задумывается, но отрицательно машет головой. Он, кажется, замыкается в себе и отказывается говорить без особой необходимости. То ли обостряется его болезнь, то ли это какое-то внутреннее упрямство. В раскаяние Арсений не верит: этот человек был вменяем на момент совершения преступлений. — Вы заявили соседям, что супруга вместе с детьми уехала на вашу дачу, — подсказывает Арсений. — Но не попытались сбежать. Даже несколько дней приходили на молочную кухню и забирали еду для младших детей, чтобы там ничего не заподозрили. Почему? Мужчина упрямо молчит, нахмурившись и поджав губы. Есть в его облике что-то откровенно жуткое. Он не делает ничего странного и опасного, не впадает в психотическое состояние, но всё равно выглядит совершенно безумным. И это говорит не эмоциональная сторона Арсения, а профессиональное чутьё. — Олег Анатольевич, поймите, если вы не будете со мной сотрудничать, я не смогу вам ничем помочь, — говорить это физически сложно, но Арсению важно расположить преступника к себе. Местонахождение его матери всё ещё неизвестно. И это важно узнать во что бы то ни стало. — А зачем вам помогать? — наконец говорит Беляев. — У меня нет причин не делать этого, — жмёт плечами Арсений. — Я просто хочу, чтобы восторжествовала справедливость. Мы оба знаем, что вы больны. Но эти парни, я имею в виду полицейских, не станут церемониться. Вы знали, что ваша супруга обращалась в полицию шестнадцать раз? Беляев дёргается, как от пощёчины. Очевидно, он это знал. Может, не точную цифру, но про сами прецеденты — знал. И едва ли был этим доволен. Вспыхнувший в семье конфликт послужил лишь кульминацией проблем, копившихся годами. И растущее число детей эти проблемы не то что не решало, а лишь множило. — И ни разу ей никто не помог, — продолжает Арсений. — Не из любви к вам, вы же понимаете. Банальное нежелание разбираться в ситуации. Вы ведь не думаете, что они станут разбираться в вашем случае? Для них вы — детоубийца. И принимать в расчёт ваши проблемы они точно не собираются. Но я лицо стороннее и незаинтересованное, я могу вам помочь, если вы поможете мне. Вы понимаете это, Олег Анатольевич? Тот кивает, снова отказываясь отвечать вслух на поставленный вопрос. Что ж, по крайней мере он коммуницирует хоть как-то, а не уходит в глухую оборону, полностью закрывшись в себе. — Хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, почему вы не попытались сбежать. — У меня… остались незавершённые дела, — уклончиво отвечает Беляев. — Вы имеете в виду пропажу матери или нападение на тёщу? Беляев вдруг поднимает взгляд и смотрит так пронзительно, что Арсению становится не по себе. Он чувствует, что момент истины вот-вот настанет. И просто ждёт, надеясь, что этого установившегося контакта хватит, чтобы наконец пролить свет на самые неясные детали этой загадки. — Всё вместе, — хрипло отвечает мужчина, облизнув губы. — Хотите воды? — предлагает Арсений, заметив это движение. Ответом ему служит очередной кивок головы, но на этот раз отрицательный. — Доктор, — неожиданно обращается Беляев к Антону, даже корпусом повернувшись к нему. — Думаете, я совсем сумасшедший? Возможно, Арсению это чудится, но спрашивает это убийца вовсе не с отчаянием, а с какой-то надеждой. Очевидно, после прошлых слов Арсения у него появилась идея списать всё на свою шизофрению. — Думаю, что ваша болезнь дебютировала очень рано, — уклончиво отвечает Антон. Он не проявляет к Беляеву ни агрессии, ни чрезмерного сочувствия. Держится с доброжелательной нейтральностью, свойственной многим психиатрам. Любопытно, что у Беляева, кажется, не возникло никаких подозрений насчёт Антона. — Это плохо? — спрашивает мужчина с вполне искренним интересом. — Это факт. С которым вы учились жить, как умели. Если вдуматься, то судьба у Беляева действительно трагичная. Учёные до сих пор спорят о природе возникновения ментальных заболеваний. Конечно, во многих случаях подоплёка является генетической. Но есть что-то ещё в работе мозга, что провоцирует дебют заболеваний. Нередко люди, вынужденные столкнуться с подобным, оказываются умны. Не зря говорят, что безумие и гениальность идут рука об руку. Арсений непроизвольно косится на Антона, подумав об этом. Впрочем, Антон не кажется подтверждением этого тезиса, в нём никакого безумия нет. Зато Беляев — как раз подобный пример. Он мог бы стать отличным учёным или конструктором, но сконструировать пытался разве что летающую тарелку по схемам, подсказанным ему ещё в подростковые годы голосами в голове. Этот человек мог бы прожить иную жизнь. Однако ранняя болезнь, неблагополучная среда, в которой он рос и формировался как личность, необходимость выживать на скудную пенсию и детские пособия сделали его тем, кто он есть. — Все шизофреники становятся убийцами? — продолжает допытываться Беляев. — Отнюдь. По данным некоторых исследователей, примерно семь процентов от общего числа убийц страдали шизофренией. В мире проживает менее одного процента людей, у которых выявлен это диагноз. Но статистически опасная деятельность, подразумевающая вандализм, нападения и убийства происходит при отягчающих обстоятельствах, например, при приёме алкоголя и наркотиков. Ещё один важный фактор, снижающий риски — продолжение медикаментозной терапии. Вы ведь перестали принимать свои лекарства? Антон вытаскивает из головы статистические факты, как фокусник — кроликов из шляпы. Изящно, легко и непринуждённо. Если бы Арсений не знал о том, что Антон за человек, то подумал бы, что тот что-то выдумывает на ходу. Но нет причин сомневаться, что эта информация просто живёт в недрах этой гениальной головы. — От колёс становилось только хуже, — поясняет Беляев, точно оправдываясь. — Понимаю, — кивает Антон, и тут его сочувствие кажется вполне искренним. — Вас лечили аминазином, не самый приятный препарат с жёсткими побочными эффектами. Арсению не нравится, что разговор свернул в плоскость лечения. Но он не решается перебить, поскольку не хочет рисковать. Беляев пошёл на ещё больший контакт, и это прогресс. — То есть, не каждый шизофреник становится убийцей? — Определённо, — кивает Антон. — И именно поэтому нам важно понять, почему вы сделали то, что сделали. Это поможет разобраться в ваших мотивах, понять, насколько большой эффект на случившуюся трагедию оказало ваше заболевание. — Я… не хотел, — глаза мужчины вновь увлажняются. — Не хотел их всех убивать. Ни Машу, ни детишек, ни маму. Но я не контролировал себя, понимаете? Это не было голосами, но было сильнее меня. Я почти ничего не помню. Сам не понимаю, почему я так поступил… Одна маленькая деталь могла бы затеряться в дальнейшем потоке жалости к себе, который на них изливает Беляев, но Арсений всё равно её замечает. «Ни Машу, ни детишек, ни маму». — Зачем вы убили свою мать? — спрашивает Арсений спокойно и тихо. Каждый раз, когда выясняется, что жертву спасти уже невозможно, внутри что-то обрывается. И этот случай не стал исключением. Да, надежда на то, что Зинаида Васильевна где-то изолирована, но жива, была призрачной с самого начала. Но признание Беляева делает её смерть неотвратимым фактом. — Вы помните, как это сделали? — Я просто не мог поступить иначе, — фактически шепчет Беляев. И раскаяние его наконец кажется подлинным. — Её бы наши соседи закидали камнями, за то, что я сделал. Я не мог обречь её на это. Подумать только, какой герой! Детей он своих убил, потому что не хотел обрекать на детдом. Мать убил из желания защитить от позора. Вот уж действительно: я тебя не дам в обиду, я тебя обижу сам. — Как вы сделали это? Вы приехали к ней домой? — Да. — Вы напали сразу или выждали подходящий момент? — Я… позвал её собирать малину. Хотел, чтобы это случилось в приятном месте, не в четырёх стенах. Она любила наш огород. Да и в доме я этом вырос, не мог допустить, чтобы в нём пролилась мамина кровь. Пиздец. Просто пиздец. То есть он не просто выждал подходящий момент, он его создал. Арсений сжал бы руки в кулаки, чтобы сдержать рвущуюся из груди ярость, если бы не держал их прямо на столе. Он не имеет права показывать эмоции. Поэтому лишь сжимает сильнее сцепленные в замок пальцы. — Хорошо, я понимаю, — голос, к счастью, не подводит. — Вы вышли во двор. Что произошло дальше? — Страшно было, — обречённо говорит Беляев и морщится, точно вспоминать ему о случившемся физически больно. — Я долго не мог решиться. В какой-то момент даже попросил о помощи Бога. Стоял сзади неё и так и сказал про себя: «Господи, помоги мне убить маму». И как-то справился. Бог был на моей стороне, понимаете? Арсений понимает, что перед ним сидит настоящий ублюдок. Эта набожность тоже не следствие болезни. Да, это извращённая логика, до которой никогда не дойдёт психически здоровый человек. Но во всём этом есть организованность и расчёт. Перед ним не психопат, наслаждающийся убийствами, но и не жертва собственного больного разума. — Где ваша мама сейчас? — он намеренно избегает слова «тело». Судя по всему, убийство матери у Беляева вызывает эмоциональную реакцию. Столь грубое напоминание о её смерти может спровоцировать очередную вспышку агрессии, которая закончится членовредительством. Подобно тому, как Беляев раскроил себе голову, вспомнив о гибели детей. — У нас на заднем дворе сирень высажена… Она очень любила её. Я подумал, что там будет лучше всего. Мама и сама говорила, что хочет, чтобы у неё на могилке сирень посадили. Чтобы внучкам не так грустно было к ней приходить. А, видите, как получилось. Да уж. Просто «как получилось». Словно внуки этой несчастной женщины не были жестоко зарезаны, а переехали в другой город. Арсений встречается взглядом с Антоном и едва уловимо смотрит на дверь. Встать и уйти сейчас будет странно, но кто-то должен сообщить полицейским, где искать труп. Тот намёк толкует верно и, аккуратно собрав принесённые с собой документы, выходит. Без спешки, словно ему нужно по каким-то своим делам, а не сообщить о месте захоронения тела матери Беляева. Продолжать допрос дальше смысла нет. Это работа следователей и полицейских. Задачей Арсения было получить признание и выяснить местонахождение Зинаиды Васильевны. Остальным должны заниматься другие специалисты. Но он всё же выясняет, какие мотивы были у Беляева для нападения на тёщу. Собственно, ответ его вовсе не удивляет. Этот человек искренне убеждён, что в этой цепочке убийств он проявляет к родственникам милосердие. Закончить допрос удаётся лишь через час. Арсений, выйдя из помещения, устало прислоняется к стене и тяжело вздыхает. Работы у него впереди прорва. Его обещание посадить всех, кто игнорировал тревожные сигналы, поступавшие от семьи Беляевых, не были просто выплеском эмоций. Антона поблизости не видно, поэтому Арсений идёт к дежурной части. Молодой сержант отдаёт ему честь. Скорее по инерции, осознавая, что перед ним сотрудник ФКС, чем реально зная звание. — Подскажите, где мой коллега? — интересуется Арсений. — Антон Андреевич доложил нам, где искать тело, и отправился в выделенный кабинет. Сказал, что нужно запротоколировать информацию. Арсений кивает. Хотя писать протоколы — не их работа. Да, они должны будут подготовить отчёты после возвращения в Москву, но протокол допроса по итогу обязаны составить местные. Эта система всегда казалась Арсению какой-то странной и неправильной, но у него сейчас слишком много работы, чтобы возмущаться из-за странных порядков в правоохранительных органах. В кабинете Антон успевает создать привычную хаотичную атмосферу. На деревянном столике шумно булькает старый электрический чайник, возле него примостилась банка с растворимым кофе, пустая едва ли не на половину. Сам же Антон что-то сосредоточенно пишет в распечатанных документах. — Я начинаю всерьёз переживать за твоё сердце, — усмехается Арсений без особого веселья, падая на соседний стул. — Отлично, оно как раз не занято, — неразборчиво бросает Антон, не отрываясь от документов. — Я вообще-то имел в виду количество выпитого кофе. Если честно, Антон немного странный. Он не переходил на ты, пока Арсений сам не предложил, однако даже при этой фамильярности умудряется соблюдать необходимую субординацию. Но иногда выдаёт реплики, находящиеся на грани флирта. И, такое ощущение, что делает это абсолютно автоматически. И именно это странно, потому что даже Варнава, славящаяся своим флиртом, имеет свой интерес, а не делает это бесцельно. — О, — восклицает Антон, ничуть не смутившись. — Чайник как раз закипел, будешь? — Буду. Ладно, если для Антона в этом действительно нет ничего особенного, то Арсений готов это если не понять, то принять. По крайней мере, у него есть время, чтобы привыкнуть. И остаётся лишь надеяться, что Антон не ляпнет нечто подобное Матвиенко, тот мягкостью и выдержкой не отличается. Антон начинает хозяйничать над старыми, почерневшими от налёта кружками, выделенными ему полицейскими. А Арсений же, не удержавшись от любопытства, заглядывает в его записи. Там изображена какая-то схема, а пометки сложно назвать читабельными — почерк у Антона отвратительный. Но Арсению удаётся вычленить какие-то имена из общей мешанины слов. — Взял на себя смелость выяснить, кто конкретно не принимал заявления, — сообщает Антон, поставив перед Арсением кружку с кофе. — Возбуждать дела у меня полномочий пока нет, я же на испытательном. Но подумал, что это поможет. Арсений берёт в руки блокнот с записями и посылает Антону благодарную улыбку. Впрочем, разобраться в его каракулях всё равно не удаётся. — А можешь сделать ещё одно одолжение? — Конечно, — с какой-то даже излишней запальчивостью восклицает Антон. И выжидающе смотрит. — Перепечатай всё это, пожалуйста, я ни слова прочесть не могу. Выражение лица Антона становится немного виноватым. — Понимаю. Мама ещё в школе говорила учителям, что мой почерк просто не успевает за мыслями. Но хорошо, сейчас всё будет. А, кстати, вот бланки. Антон протягивает Арсению распечатанные документы, слегка задевая горячими пальцами тыльную сторону его ладони. Арсений залипает на его руки. Во время работы в отделе Антон предпочитает носить множество украшений. Он как-то объяснил, что привык надевать их ещё со школы. По словам Антона, чаще всего люди носят какие-то украшения, чтобы подчеркнуть свою внешность и привлечь внимание, в его же случае это скорее было призвано сработать наоборот и хоть немного отвлечь от личности того, кто их носит. На задержания же и, как выяснилось, в командировки, свои кольца Антон не надевает. И сейчас его пальцы выглядят какими-то неприлично голыми. Арсений приступает к заполнению документов. Рутинной бюрократией он занимается на автопилоте, то и дело отвлекаясь на то, с какой скоростью Антон печатает на своём лэптопе. Серьёзно, это происходит настолько быстро, что звук похож на автоматную очередь. — Ты ведь в курсе, что мы можем заняться этим в Москве? — неожиданно даже для себя спрашивает Арсений. На самом деле, для возбуждения уголовного дела необходимо провести внутреннее расследование. Это работа не одного дня. — Ага, — спокойно соглашается Антон, не отвлекаясь от набора информации. — Но подумал, что ты, возможно, захочешь сделать хотя бы часть работы по горячим следам. Тем более мне самому было проще систематизировать всё сразу. Что ж, ответ исчерпывающий. Заканчивает Антон со своей частью работы довольно быстро. И после беззастенчиво пялится на Арсения. Под его взглядом делается немного неуютно, но Арсений изо всех сил старается списать это повышенное внимание на интерес Антона к работе. В конце концов, в «полях» тот бывал не так уж и часто, многое знает чисто в теории. И, должно быть, от природы весьма любопытен. — Ладно, — вздыхает Арсений, чувствуя, как затекла спина в неудобном кресле и начало неприятно сковывать спазмом шейно-воротниковую зону. — Поехали домой? Здесь наша работа выполнена. Отвезти их в аэропорт порывается всё тот же Александр Игоревич, но Арсений вежливо отказывается. Совсем скоро все эти люди искренне возненавидят «столичных выскочек». Арсений не раз проходил через это. Провинциальные полицейские всегда очень остро реагируют на возбуждение уголовных дел против их коллег сотрудниками ФКС — круговая порука слишком сильна. Поэтому Арсению хочется исключить вероятность задушевных разговоров с лейтенантом. Это лишнее. Они едут на заднем сидении такси. И Антон, уставший за этот долгий день, практически сразу отгораживается, надев наушники. Говорить в такси о деле нет смысла, но Арсений на всякий случай наблюдает за парнем искоса. Это было очень тяжёлое дело. Спустя столько лет работы Арсений всё ещё не может сказать наверняка, что может на первых этапах даваться сложнее — видеть тела и место преступлений или беседовать с самими убийцами и проникать в их извращённую логику. А Антон мужественно выдержал практически весь допрос. — Ты как? — спрашивает Арсений уже в самолёте. Небольшое судно быстро несётся по взлётной полосе, а затем мягко отрывается от земли и поднимается в воздух. Совсем скоро оно унесёт их подальше от этой трагедии. Останутся лишь отголоски, от которых удастся со временем абстрагироваться и воспринимать как рабочую рутину. — А ты? — вопросом на вопрос отвечает Антон. — Прости, если лезу не в своё дело, но мне показалось, что ты… Конечно, Антон не мог не заметить, что именно это дело произвело на Арсения большое впечатление. Вытащило наружу глубоко запрятанное личное. И про вдовца Антон, разумеется, слышал. — Всё в порядке, — кривовато улыбается Арсений. Эта улыбка пересекает его лицо как уродливый шрам, как трещина в старательно воздвигнутой маске. — Я был женат. И у меня была дочь. Но они погибли. Нет причин для беспокойства, правда. Просто иногда, когда дело выдаётся особенно сложным, на меня… накатывает. — Не мне давать советы, — вздыхает Антон. — Но ты ведь понимаешь, что не виноват в их смерти? Ну, в отличие от Беляева. Ох. Иногда Антон, при всём его незаурядном уме, может быть довольно глупым человеком. Хотя дело, конечно, в том, что он просто не знает всей истории. Но вдаваться в подробности Арсений не собирается. — Знаю.