Другая история Стивена ДеМайо

Когда он заметил в школьной столовке два незнакомых лица, то удивился. И не потому, что не ожидал их увидеть. Дело в том, что по рассказам одноклассников, девушки были нелюдимыми, а одна из них вообще младенцев есть должна… Стивен, как парень благоразумный, в это не поверил, ведь про сестренку его, Эми, говорили что-то очень похожее. Будто ее биологические родители бросили, а волки нашли и выходили, потом ее забрали люди. Куда волки девались никто не знает. «Какая глупость, – думает Стивен, к счастью, говорили не при ней. - Хорошо ее хоть девочкой-маугли не называют…» Стивена такие разговоры несколько задевали, еще до того, как у него появилась Аметист. Ведь дети родителей не выбирают. У взрослых есть выбор. Оставить ребенка себе или бросить; если нет своих, малышей берут из детских домов, выбирая, как будто они – кусок мяса; хорошо с ним обращаться, или же можно… Нет, Стивен такие вещи не думать старается, потому что когда думает, больно почти физически. Когда он наконец возвращается к реальности, замечает, что не он один смотрит на новеньких. Если точнее, на новенькую. Смотрят причем с… неодобрением и отвращением? Серьезно? Они ее даже не знают, так почему ее сразу не взлюбили? Высокая девушка с каре, не обращая внимания, тихо черпает ложкой пюре из картошки, сидя в гордом одиночестве. Причем, не похожа она на поедательницу детей. А вторая села… Стивен в мыслях чертыхается. Ведь если скажет это в голос, то точно получит подзатыльник не только от Гранат, но и от Жемчуг с Аметист. Вторая девушка, (которая, к слову. Тоже не подходит описанию одноклассников) которая низкая, примерно одного роста с ним и Эми (похоже, она из класса последней. Значит, другая в одном классе с Жемчуг), сидит с шайкой Яшмы. И судя по тому, как она с ними держится, они как минимум хорошие знакомые. Хотя ребята не очень хорошие. Стивен, снова уйдя в размышления, не сразу вспомнил, что у него с сестрами вроде как милая беседа. Когда он наконец повернул свою рассеянную голову к девочкам, то даже не удивился, что они смотрят туда же, куда смотрел только что он. Жемчуг смотрела на девушку с каре задумчиво, изучающе и явно была заинтересована в общении с девушкой. Гранат и Аметист смотрели на другую. И если у первой эмоции было невозможно прочитать из-за каменного лица, то у второй… было также. Аметист с Гранат могли не показывать настоящие чувства, когда не хотели, в отличие от Жемчуг, которая вспыльчива и очень эмоциональна. Стивен же в этом плане похож на последнюю, хотя за последний год он стал гораздо спокойнее. - Эм… Мы вроде сегодня идем в кафе близняшек Пицца? Как вы думаете, там будет хрустящий сыр чеддер с двойным пепперони? – Стивен, когда начал ощущать тугой узел неловкости от молчания, решил разбавить атмосферу этим, пожалуй, очень глупым вопросом. Ведь это кафе семьи Пицца, а там точно есть любимый вкус парня. - Глупый вопрос, Стивен. Это кафе семьи Пицца. Там есть все наши любимые «как обычно», - Жемчуг, ответила также, как и его очень рассеянный мозг. Ну, по крайней мере, уже не так неловко. Аметист и Гранат, отвлеклись от прожигания взглядом шайку Яшмы и новенькую, начали расспрашивать парня о его уроках. А после втроем рассказывали о произошедшем на ночевке. Стивен узнал от Гранат, что следующая ночевка будет на следующей неделе, от Жемчуг услышал жалобы на двух бесчувственных, по ее мнению, дур. «Жаль, что тебя не было, – говорила она. – Тогда мы бы втроем проникались этой восхитительной любовной драмой!» Когда девушка отвернулась к что-то пробормотавшей Аметист, Стивен позволил себе сделать несчастное лицо. К счастью для парня, это заметили только другие сестры, ухмыльнулись, но ничего не сказали. Иначе ему пришлось бы слушать излишне драматичные восклицания Жемчуг о том, что плохие сестры затянули такого милого, хорошего мальчика на свою сторону, где нет ни света, ни красок. А Аметист рассказывала ему о том, какую еду она ела, как именно девушка лежала и свой сон, услышав который, психологи забрали бы в дурку. Да так красочно рассказывала, что Стивен за ее рассказ успел проголодаться, устать и захотеть спать. И не он один. Даже Гранат начала почти незаметно ерзать на своем стуле. Когда они закончили обедать, Стивен посмотрел на стол, за которым сидела одиночка и с сожалением отметил, что она уже ушла. Чтоб этих взрослых! Чтоб они подавились или хотя бы отстали от нее! «Это для твоего же блага». Ага, они всегда так говорят, даже когда бросают гнить в одиночестве, захлебываться собственными слезами и задыхаться от горькой жалости к себе. И от этого еще хуже. Как же унизительно. Они ведь наверняка видели ее страдания, наверняка упивались! Что ж, похоже придется их разочаровать. Больше никто не увидит ее слабость! Никто не засмеется от того, насколько жалко она выглядит! Она теперь опытная, сильная. Если что, теперь она может постоять за себя. Девушка смотрит в зеркало и все мысли отходят на задний план, когда она видит не отражение сильного воина, а маленькой испуганной, израненной и истосковавшейся по простому теплу девочки. НЕТ! Она теперь сильная! Тогда почему ей больно? Она же может за себя постоять… или она пытается убедить себя в этом? Из ее рта выходит не раздраженный вздох, злой выдох, а вой. Вой, полный боли. Девушка резко бьет по зеркалу, будто верит в то, что именно это несчастное зеркало виновато во всех ее бедах. Стекло разбивается на куски, издавая ужасный звук, при этом отрезвляя свою разрушительницу. Глаза обжигает от накативших слез, дыхание сбивается, и девушка заходится в истеричном смехе, испытывая при этом только жгучую ненависть к себе за очередную слабость. Падая на пол, она плачет, смеется и кричит беззвучно, не чувствуя, как капает кровь из ее разрезанной руки. И только потом, когда в том же туалете, на нее нахлынет ужасное спокойствие, она заметит рану в руке, которая будто сама по себе с силой сжимает большой осколок от разбитого зеркала и крови станет ожидаемо больше. Странно, но девушка не почувствует боли, встанет, покачиваясь как после выпивки, спокойно выйдет сначала из туалета, а потом и из обшарпанного бара. А осколок засунет в карман толстовки. Как сувенир. Дженнифер иногда так делает. Вроде у этого даже название было. Но ей плевать на него. Девушка с каре просто будет идти до тех пор, пока ее не найдет ее опекун и не отведет в гостиницу. А потом мужчина скажет, что ее приняли в школу Пляжный город и он нашел хорошую квартиру. Руку она будет бинтовать сама, с каким-то нездоровым рассматривая свежие раны на костяшках и ладони. И в очередной раз обещает себе, что это в последний раз, когда проявляет слабость. И в очередной раз его нарушит, когда найдет в чужих глазах такое прекрасное тепло… Утро встречает девушку слишком яркими лучами. Дженнифер медленно открывает глаза, лежит минут пять просто пялясь на потолок, и только потом, вздыхая и кряхтя как пенсионерка со стажем, встает, чтобы… грохнуться с трехэтажным матом от почему-то лежащей на полу банановой кожуры. Девушка фыркает от настолько банальной ситуации. Серьезно? Поскользнуться на кожуре банана как в тех мультиках с котом и мышью? Именно с такими угрюмыми мыслями и с таким же выражением лица она встает с пола, бросает кожуру в неизвестном направлении, чтобы наверняка снова поскользнуться, и идет в направлении ванной. Она не боится увидеть там своего опекуна. Ей все равно. Видимо, в ее эмоциональном состоянии сказалась вчерашняя истерика. Хотя, вряд ли. Ей плевать на всех и вся. Кроме тех, кто посадил ее в тюрьму или подставил. Ее потом оправдали. Через два года с тех пор, как она села. Кулаки сжимаются в бессильной ярости, и плевать на резкую боль в правой руке. Она научилась отстраняться от боли еще там. В том месте она сначала была грушей для битья, потом участвовала в шоу для других заключенных девочек, избивая соперниц. Там она стала кем-то вроде падшего ангела, на которого можно поставить, и он обязательно выиграет бой. Дженнифер не понимала почему именно ангел, пока ей не сказали, что она поднимается даже в полуобморочном состоянии, не сдается, пока не победит, дает надежду даже самым отбитым. Ей даже на спину татуху набили. Красивую такую. Голубые крылья, словно жидкие, словно из воды, выходили из лопаток, оставляя между собой пустое пространство, и заканчивались только на груди. Она тогда вроде даже не краснела, хоть и испытывала небольшой дискомфорт. А после, когда она собиралась на выход от того гиблого места с потерявшими надежду подростками, сеструхи заставили ее пообещать, что если она найдет подставивших ее говнюков, то жестоко им отомстит. И девушка им пообещала. Но искать придурков она не будет. Просто боится. Не хочет возвращаться сюда. Лазурит просто будет плыть по течению и если наткнется на них, то выполнит обещание. А если нет, то она не настолько дура, чтобы посвящать себя только мести. Она будет стараться реабилитироваться и выйти в люди. Так она думала пять месяцев назад. Тогда она была наивной. А сейчас Дженнифер понимает, что не хочет их забывать. Тех, кто ее подставил. Боится доверять обществу, которое готово пырнуть ее в спину в любой момент. Розовые очки с нее аккуратно не снимали. Очки просто разбили. Стеклами внутрь. И эти осколки никто не убрал… Лазурит понимает, что стояла в ванной и пялилась на свое отражение минут пять. Из зеркала на нее смотрит красивая девушка с крашенным синим каре. Лицо симметричное, угрюмое, усталое, слегка прикрытое челкой, глаза серые, холодные, губы тонкие, красивый немного вздернутый к концу нос. Вроде так ее описывала сокамерница. Хмыкнув, Дженнифер раздевается, закрывает дверь на хлипкую защелку, начинает принимать быстрый душ. Привычка с колонии, там нужно делать все быстро, иначе могут посягнуть на тело. Неважно кто. Многие привычки также остались. В том числе ранний подъем. Лазурит каждое утро встает в одно и то же время просто потому, что привыкла. После душа выходит, одевается молниеносно быстро, боясь, что кто-то заберет одежду. И такое тоже было. Ей пришлось забрать чужую одежду, чтобы нагой не разгуливать. Простынет еще. И только потом понимает, что одежду ее больше брать некому, кроме нее, вздыхает горестно и идет обратно в комнату. Завтрак, должно быть, уже принесли. Иногда ей хочется вернуться обратно, в колонию. Только потому, что тяжело. Тяжело пытаться избавиться от привычек, от кошмаров. Тяжело поворачиваться людям спиной. Тяжело просыпаться в одно и тоже время, будто у нее внутри будильник. Тяжело бояться. И невыносимо тяжело жить дальше. Иногда ей хочется вернуться в колонию. Но чаще хочется устроить самовыпил. И это видит опекун. Ничего не делает, просто сует в руки бесполезные визитные карточки бесполезных психологов. А еще похоже удивляется, что она еще не сдохла. Ага, не дождется. Умереть – значит сдаться. Вернуться – сдаться и унизиться. Жить – бороться и иметь возможность отомстить. Сдаться – все равно что значит рассказать всем интересующимся дурацкими сплетнями и слухами о том, что она слабая. Она – падший ангел, что дала надежду на исправление самым отбитым юным отморозкам. Ангелы сильные. Думая об этом, проводит пальцами по татуировке на правом плече. И дойдя до комнаты, обнаруживает опекуна с отвратительно-радостной улыбкой. Неужели, решился наконец избавиться? Девушка зло ухмыляется в ответ. Улыбка спадает лица, появляется выражение страха на лице мужчины. - Как я вижу, ты уже готовишься. – Сглатывает он неуверенно, натягивает уже не такую радостную улыбку. – Молодец, доченька. – Девушку передергивает от этого приторно-ненавистного обращения. – То есть, Дженни… фер. Помнишь, я вчера говорил о том, что тебя приняли в школу? Так вот, через полчаса я отвезу тебя туда. – Глаза Лазурит увеличиваются, кажется, что вот-вот лопнут как воздушные шарики, от напряжения. Черт, она совсем не обратила внимания вчера на его речь. Она мотает головой туда-сюда. – Ну Дженнифер, документы уже поданы, дороги назад нет. Ко всему прочему, ты девочка умная, способная, и я знаю, что очень добрая, – наверное, он не ожидал издевательски-скептичного хмыка, потому что в следующий миг его лицо окаменело. А потом он покраснел, напрягся так, что у него затряслась как червячок жилка, и закричал. Нет. Не устрашающе, даже смешно как-то, как поросенок, возомнивший себя грозным кабаном. – Как же ты меня достала! Постоянно куда-то ходишь, возвращаю тебя только насильно! Как же мне осточертело за тобой ходить и сопли тебе вытирать! Малолетняя тварь! Ты сейчас же пойдешь со мной в машину, и мы поедем в твою новую школу. – закончил свою тираду уже тихим, надломленным голосом. - Что, прям так? В пижаме и мокрыми волосами да тапочках с помпончиками? – спрашивала она его нарочито четко и медленно, спокойно и даже немного насмешливо. Это он напугать пытался? – Если думаешь, что ты напугал меня, то глубоко ошибаешься. В колонии даже малявки пострашнее будут, – со смешком проходит мимо него, чтобы переодеться. Когда он выходит из комнаты, улыбка сменяется задумчивостью. Школа, значит? Почему бы и нет? Не понравится, уйдет. Наконец, хоть что-то изменится в этом адовом существовании, которое длится уже пятый месяц. Когда она прибыла в школу, то заметила, что оно бежевого цвета и было довольно таки новое… ну или недавно покрасили… Впрочем, без разницы. Хмыкнув, Дженнифер входит в «обитель зла», как она говорила в лет так двенадцать. И сразу же чувствует на себе взгляд учеников-«старожилов». Они смотрят заинтересованно, о чем-то шепчутся друг-другу на уши, а некоторые хотят даже подойти поздороваться. Но одного холодного взгляда хватает, чтобы приструнить добровольцев. Ухмыльнувшись тому, что смотрят они теперь неодобрительно, идет к карте эвакуации на случай пожара или чего-то такого рода, изучает и, приблизительно поняв, где находится кабинет директора, лениво идет по выбранному пути. От взглядов ей ни хорошо, ни плохо. Подумаешь, смотрят. Она тоже может на них взглянуть, да так, что к ней до конца учебы никто не подойдет. Это она может. Хотя, может пугает учеников не совсем ее взгляд, а отчуждение, холодное выражение лица. А может, и мертвая усталость на лице. Или дело в крашеных в ярко-синий цвет волос. Всякое может быть, и Лазурит даже понять не будет пытаться. Дойдя до директорской, не постучав заходит, да плюхается на неудобный стул без приветствий. Она сюда пришла ради интереса, не из-за вежливости или учебы, и тем более не ради жалкого опекуна, что делал вид что все это – «ради ее же блага». Директор, похоже не ожидавший такого знакомства, ошарашенно смотрел на нее минуты две, похоже, пытаясь собраться с мыслями. Когда он героически справился с этим очень тяжелым испытанием, то на удивление спокойно заговорил: - Здравствуй, во-первых. – Кажется, он ждет от нее ответа. И после очередного неловкого для него молчания, продолжил. – Меня зовут Бак Дьюи, и я являюсь директором Пляжного городка. Знаю, странное название. Так вот, ты, я так понимаю, Дженнифер Лазурит, – на этот раз она в ответ кивнула, и мужчина, победно ухмыльнувшись, продолжил. – Как я вижу, ты вроде не наивная. Так что скажу тебе честно. У нашей школы хорошая репутация. Очень хорошая. И я надеюсь, что ты ее не омрачишь. Я слышал, что ты сидела в тюрьме. А потом подумал, если среди наших выпускников будет реабилитировавшийся бывший заключенный, то это добавит плюсиков в нашу копилку. Ты вроде девушка способная, умная и нормальная. Хотя то, как именно ты вошла в кабинет, было возмутительно. Еще раз такое выкинешь, заставлю убираться в столовой. Почему я тебя не исключу? Потому что ты, черт возьми, попала в сети. Ты нужна здесь. Ты хоть представляешь, как тяжело найти подростка, сидевшего в колонии, который в придачу не становится отбитым на всю голову?! - Какие мучения! Как же вы страдали! – насмешливо фыркает девушка, закатывая глаза. Директор смотрит удивленно, не ожидавший от нее хоть слова. – Мне жаль, что вы потратили столько времени на поиски идеального зека, но боюсь, что я тоже являюсь отбитой на всю голову. – проговаривает медленно, оскаливается, показывая зубы. Хищное выражение лица становится озадаченным, бровь изящно приподнимается в вопросе, когда слышит его ответ. - Ты – мой единственный вариант. Тебя не приметили в нападении на окружающих по глупым причинам. К людям ведешь себя не агрессивно, хоть и довольно замкнуто. Плюс ко всему, на насмешки от других терпишь так, будто вовсе их не слышишь. И да, я собирал о тебе информацию. В научных целях. Ты в разы лучше тех мелких отморозков на улицах. – Дженнифер хмурится, все также холодно смотря прямо в глаза Дьюи. А он на удивление невозмутимо продолжает. – Тебе в любом случае нужно ходить в школу. К тому же, здесь полно хороших ребят, которые с радостью помогут тебе как можно быстрее адаптироваться. Так не действовать ли нам на одной стороне? Тебе – общение с ровесниками и социализация, а мне – плюс в репутацию. Дженнифер думает минут пять, потом, подумав, что терять нечего, пожимает протянутую руку. - Хороший выбор. – Дьюи ухмыляется. А от его выражения лица Дженнифер на мгновение почувствовала опасность. Но потом отмахнулась от этого. Она уже пожала ему руку. Назад дороги нет. Лазурит опоздала на урок. Когда старенькая, сухая и низкая учительница спросила причину, Дженнифер ответила максимально честно: «Заблудилась». Да, она изучила карту эвакуации, но только для того, чтобы найти кабинет директора. На остальные помещения она внимания не обращала. Когда девушка вышла из директорской, то совершенно не помнила, в каком направлении можно добраться до выхода, а оттуда до карты рукой бы махнуть. В итоге она ходила по школе целых двадцать минут, пока ее не пожалела сердобольная уборщица. Хотя, скорее всего, женщина пожалела не ее, а свое терпение и только что вымытый пол. Именно из-за этого мнения, Лазурит не сильно разозлилась. Учительница смотрела на нее снизу-вверх довольно таки долго. А потом кивнула чему-то и сказала: «Со мной тоже так было. Говорила я Дьюи, что нужно карты по всем коридорам повесить. А этот глупый индюк говорит, что никто не заблудится под его бдительными глазами». Ученики с этого посмеялись, а учительница, мило улыбнувшись, сказала, что ее зовут Нанафуа Пицца, но можно просто Нанафуа. Девушка назвала свое имя и села за последнюю парту. Пока дети вставали по очереди и представлялись, Дженнифер самым наглым образом уснула. Все взгляды направлены к ней и ее подруге по несчастью. Видимо, тут давно не было новеньких, иначе как объяснить то, как они вылупились. Вторая, которая была блондинкой с зеленоватым искусственным оттенком, без колебаний пошла вперед к столу, полной ребят, которые смахивали на бывших зеков больше чем ее знакомые в колонии. Но Лазурит не ведется на их фальшивый вид. После тюрьмы люди, у которых есть голова на плечах, хотят слиться с толпой и не выделяться. Иначе будут тыкать пальцами или начнут наезжать. Дженнифер знает, ведь ее и сейчас узнают. А тут даже говорят о ней как о преступнице мирового уровня. Спокойно вздохнув, она берет поднос, набирает туда наверняка безвкусную пюрешку и гордо идет в направлении незанятого столика. Спиной чувствует скользкие, неприятные взгляды. Одноклассникам она точно не понравилась. Мало того, что продрыхла весь следующий урок, так нагрубила. Наверное, это они и прожигают на ней дыру. Виду она не подает и невозмутимо продолжает есть на удивление вкусное пюре. Мммм… Оно так приятно тает во рту, но при этом вкуса не теряет. Напоминает тюремную… Лазурит почти незаметно вздрагивает, берет поднос с недоеденной картошкой и идет в сторону посудомойки. Выйдя из столовой, внезапно срывается в сторону туалета, игнорируя удивленные взгляды. Врывается туда чуть не снеся качественную дверь, захлопывает за спиной и включает кран. В глотке будто ком застревает, вызывая при этом тошноту. Дышать становится труднее. Неужели опять истерика накатывает? Чтоб тебя, тупая эмоциональная Дженнифер! Подумаешь, школу с колонией сравнила, такое и раньше же было! Так какого черта она вдруг начала реветь как последняя дура?! Ну уж нет! Ей вчерашней слабости хватило. Сегодня она ее никому не покажет, никто ее не пожалеет! Из горла выходит рык, и она как ненормальная, начинает смывать с лица все признаки своей тупой слабости. А потом замечает ошалевшее лицо какого-то первоклассника. И до нее доходит, что она в мужском туалете. Лазурит, не теряясь, уверенно шагает к нему, в глазах ее холод, а лицо угрюмое. Заодно проверяет, нет ли тут других свидетелей ее непозволительной слабости. Девушка хватает застывшего паренька за шиворот, поднимает воздух и сквозь зубы рычит: «Ты ниче не видел, понял! Если хоть кому-то проболтаешься, прибью!» и тут же швыряет мальчишку на кафель и выходит из туалета сгорбившись и глубоко дыша. Все, кто заметил ее выходящей оттуда, проглатывали едкие комментарии, увидев выражение ее хищного лица.